Наталья Даминова (г. Москва)

 

Пост-иерусалимское

 

А ты меня спаси и защити,
Здесь сутки начинаются с шести.
Я в стену, где ажурная голубка,
Оставила свой скромный пятачок,
И, может, мне за что-то незачет,
Ты посмотри, как больно и как глупо
Тебя просить, а не благодарить,
И вот сейчас, и трижды повторить,
На вечность заучив пятидесятый.
Прости меня с младенческой слюны,
Мы все однажды были неверны,
Когда-то.

А я стою, сжимая темный шарф,
И не глядеть, и в сторону дышать
Дорогами, полями, чудесами.
И пусть голубка не приносит весть,
Здесь сутки наступают ровно в шесть,
А, может, мне не хватит описаний.

 

***

 

Мой сад остался прикрывать следы,
Твои-мои, залетные, другие,
Сады, они ведь, знаешь ли, такие,
Засыпал, убаюкал и лады.

Я помню, здесь жужжало и гудело,
Где яблони кудрявились и вишни,
Но яблоки - все за ограду вышли -
На свет дневной, белесый и кривой,

 

Мой сад тебя скрывает с головой,
Предплечьями и венкой на запястье,
И ты ему подветрен и подвластен,
Пока он разрешает босиком,
И мамка отпускает далеко,

На тот арык, где пыльный шелкопряд,
Как будто много лет тому подряд.

 

 

 

Итака

 

Назавтра все не так, опять не так,

И сто итак тебя бросают за борт,
Где женщины с нездешними глазами,
И что-то там еще о трех китах.

И сто итак своих лежачих бьют,
Назавтра бестелесный неуют,
Седая лампа, пережженный сахар,
И вечер, как видавший виды знахарь
В знакомую впадает колею.

Но это будет завтра, а пока
Румяный ветер подобьет бока,
Как клинья к затерявшимся прохожим,
Беги отведать воду у чинар,
Там женщина - ни мама, ни жена,
Вязальные дела свои отложит,
Нальет воды, теперь тебе водить,
Назавтра в это время выходить,
Стоять под душем, караулить почту,
Но это будет завтра, а пока

Итака непростительно близка,

Как тополя, разорванные в клочья.

 

 

 

Эта сторона улицы

I

Я сивкам поклонюсь: воспоминаний

Пусть хватит мне на мой короткий век,

И музыка идет наперевес –

Другая, расписная, наливная,

На майские невидимые плечи,

Но от нее час от часу не легче.

 

II

А улица все на дыбы вставала,
Но - эта сторона, а та, бывало,
Играла в сайки и ждала гостей –
От хлебных и непрожитых горстей,
Сушила простыни, стучала ложкой,
В на вырост отведенные калоши

Вгоняла твой взрослеющий мирок.

Покуда ты был жив и не промок,

Вела тебя веревка бельевая,

Как призрачная точка болевая

На улицу, в начало, наугад –

За невский сумрак, за вишневый сад.

И я по ней пройду, и ты пройдешь,
Когда утихнет дробь, исчезнет дрожь,

Когда почти закончится печаль

На майских покореженных плечах.

III

Храните меня, кони мостовые,
Упрямые, заветные, живые.

Несите свой заученный галоп

По этой стороне, по той, по этой,

Вернуться за утерянной монетой,

А там, уже глядишь, и отлегло.

 

 

***

Огранкою, чеканною судьбою

Ты среди ночи в дом мой постучи,

Пусть время не жалеет кирпичи,

Но станет нам подбрасывать с лихвою –

Прожилки, пережитки, имена,

И нам с тобой друг друга променять

Окажется однажды не под силу –

На темный город, на ковровый быт,

На все вот эти если, да кабы.

 

Ты осторожно приоткрой окно, и

Мы сослепу почувствуем тепло,

Когда по нашу душу натекло

Воды, когда нам выпало промоин –

На наши непростые голоса,

Смотри, теперь включается гроза.

Но я ее, как видишь, не боюсь

И остаюсь по сторону твою –

С полями, семенами, полюсами,

С затерянным небесным палисадом.

Пусть будет свет, и кошка, и кровать,

И даже двор – чуть-чуть великоват.

Остаться здесь – на память, на дорожку,

Покуда мы с тобой, и свет, и кошка,

И перестук вагонный вдалеке,

Покуда жизнь мелькает в угольке.

 

 

***

 

Насчитаешь ворон

С полшестого утра,

Несваренье имен,

А вчера-не вчера

От портянок – в князья,

Хоть и жала кирза,

Котелковая каша

Текла, как гюрза.

Обжигала нутро.

 

Насчитаешь ворон,

Никого не пускаешь

К себе на порог.

 

А небесное варево –

Кровь с молоком.

Дребезжали товарные,

Город знаком

До зазубрин, до ямочек

На мостовой,

Никуда не девается

Шаг строевой.

 

Ничего не меняется:

Город и быт,

Вот еще один день

На сегодня отбит.

 

И – пойдешь вспоминать,

А в колодце окна

Вещмешковая правда слышна.

 

 

Вишневое

Я приезжаю в город, где спеет вишня,

Где обрывает ставни угрюмый ветер.

Третий не лишний, третий совсем не лишний.

Что мне в такую лихую годину светит?

Может быть, белого хлеба кусочек? Больше!

Может быть, даже твои разбитные вожжи,

Город, где вызревает степное эхо.

 

Вишню собрали. Стоило мне приехать,

Как появилась на ветках слепая завязь,

Этой святой твоей красоты касаюсь.

Каждая ветка меня узнает заочно,

Каждый заученный жесть мой забыт, не нужен.

Поезд сюда всегда прибывает ночью,

Сумку покрепче, и поясок – потуже.

 

Стану заучивать ставни до первых строчек,

Голос вокзальный охрип, небосвод обуглен,

Поезд сюда всегда прибывает ночью,

Тихо качаясь навстречу вишневым будням.

 

 

Муха

Утро вступает в права по своим законам,
Этот порядок давно тебе знаком, и
К новому дню ты тоже, положим, причастен,
Но
Если твой быт сейчас разделить на части,
Что-то останется дому,
Что-то - другому -
Ветхому, допотопному, разбитному -
Тебе,
Не знающему пощады,
Грузно снующему между борщами.

Дом-половинка тебя навостряет уши,
В щели оконной дремлет о летнем зное
Муха, а ты - состарившийся, бегущий -
Лишь продолжение дня и ничто иное.

Номер квартиры везучий, как будто точно
Ты угадал родиться, что так прилежно
Выучил наизусть свой кудлатый почерк,
Полки и книги, и все, что случилось между.

Ты уезжал-оставался, и так, и эдак,
Дом надрывал фанерные перепонки.
В комнате все как прежде: углы и полки.
Муха проснулась. Время летит к обеду.

 

 

  

Смоковница

 

Мне кажется, я начинаюсь там,

В оскалившейся пройденной пустыне,

В родильных простынях на босу ногу,

В непонятых скрижалях не по росту.

 

Я, кажется, тогда не добежала,

Не поспешила до того колодца,

Где путнику небесному напиться,

Где рыбаки и сети – все едино,

И даже птицы не тревожат воздух.

 

Мне кажется, я начинаюсь там…

Где ты, мое нездешнее начало…

Мне кажется, и я не добежала,

Где ты, моя смоковница, проснись…

 

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива