Демьян Фаншель
Тот свет
“...ночью в столпе огненном, светя
им...”
“... двинулся и столп облачный (...) и стал позади их...”
(Исх. гл. 13 [21]; гл. 14 [19])
Столп огненный! Столп огненный! Столп
огненный!
Столп света, ночью, за окном зашторенным.
Свет оголённый, бег карандаша ускоренный. –
От колесниц – дневных – по дну – исход отмоленный, –
За вами, братья, переписчики и когены!
За вами, братья, переводчики, начётчики! –
В огонь Агнона, Шульца, Зингера и Корчака.
Душа трепещет, рвётся по ветру, полощется
и корчится.
Душа насажена на древко позвоночника.
Скорей, скорее! – пока гул и гонг слогов рифмованный;
Сбой – вразнобой – дорогу бьющих, кованых
Слов; строчек столб и оголённых строф – обломанных,
Обмолвленных! – Столп огненный!
Потом – столб позвоночный, ртутный, атмосферный.
Потом столп облачный, расплывчатый, обыденный.
Тяжёлый стол потом – не письменный, дневной уже, обеденный.
Потом – день злой, завистливый, сварливый, суеверный. –
За вами, братья, – в то солёное дрожащее, –
Среди нависших, непроглядных бездн беды!
Я помню: шёл по дну, где стыли стены тёмные воды.
А вдалеке – так, мелочь, – фараона колесницы. –
Столп облачный, простёртая десница...
(Что это было впереди: Завет горящий,
На то, что выразить никак не мог, – Ответ,
Столп огненный, в огне куст говорящий?!)
Как страшно здесь, как далеко рассвет...
Столбом встань, вслушивайся, опусти ресницы. –
Покоя нет тебе, покой пусть и не снится. –
Всё отложи, всё – на потом, оставь свои семь бед.
Здесь твой предел, здесь – грань, земли и вод граница.
Смотри: он близится. Объял тебя! Струится!
И – вот он, явлен. Не покой, но – Свет.
2002
Летние конькобежцы
Какими судьбами, как здесь оказался, на
Фюлингер-зее?*
Со старым ржавеющим вело... Что за территория?
Уже ни добро, ни зерно, ни разумное – пепел лишь сея,
Плевелы, – вдоль трассы движения, вдоль траекторий
Скользящих (“Стар трэк”), обтекаемых: шлемы – хоть в космос, –
Вдоль Фюлингер-зее, – с жужжаньем: раз – левой, раз – правой
(Толчковой), – вперёд! – в одиночку, гуськом и оравой,
С суставами в сбруе: сверчки, богомолы, кузнечики, космо-
политы. А ты, в кузов пуза еды и воды уложивший,
А ты, – колобком, с ветерком, на своём лисапеде,
До белых волос на груди, до любовниц под сорок доживший,
Всё не забывающий о предстоящем обеде,
А ты, кому книги одни подавай, житель библиотеки,
А ты, кто разрядником впрыгивал в ринг лет тому двадцать восемь,
Кто через два раунда боя, фингалы и кровоподтёки,
В нокаут укладывал точно таких вот, таких же – коньки лишь отбросим,
А ты всё быстрей – вдоль электроопор, в тишине напряжённо жужжащей,
Вдоль мёртвой воды, вдоль асфальта чужого, озёр, конькобежцев согбенных,
Летящей сквозь сон, однорукой, упорно молчащей
Когорты. А ты, начинающий соображать постепенно,
Что эта, – дыханья уже не хватает, – твоя, за стеклом духоты,
Что жизнь параллельная эта – под током. По краю предгрозья!
Что ветер внезапен как подлый сквозняк. Что кусты, камышины, колосья –
Врасплох! Начинает сгущаться, темнеть начинает, а ты
Среди – над асфальтом – скользящих, как в съёмке замедленной, мчишь:
Восьмёрку отметь колеса (вот-вот перевернёмся),
Что шёпотом песню – такую... – в обратном порядке – мычишь
(Там было ещё, что мол, вроде, обратно вернёмся)...
В воде обнажённой деревьев и едущих ног – чередой – отраженья
И согнутых спин. Там, внизу – мы попробуем – там уже осень.
Где всё продолжается – понял? – всё не прекратится движенье
На той, на другой, на твоей стороне перекрученной “8”.
2000
.....................................
* Фюлингер-зее – расположенная на севере Кёльна система озёр и гребного канала. Мосты, мостики, развязки. Идеальные условия для инлайнскейтинга; сезон – с весны по осень. Зимой конькобежцев не бывает – нет льда.
Я живу. И со мной моё зеркало Ху*.
И оно ещё дышит.
То – бессвязная исповедь, как на духу.
То вжимается в нишу.
То, нахальное, пошлое, потное, визг
Учиняет – а толку-то, проку?
Протираешь уродца больного – верх-низ –
С сердцем справа, врождённым пороком.
Он с тобой, господин из династии Янь,
Вообще-то – до гроба:
“Мы с тобой – ты ведь знаешь уже? – ты да я”.
Отвертеться? Попробуй.
Кто с тобой – и за комой твоей, запятой – до конца,
Ярких красок былых усыханья,
До потери – двойной (Инь и Янус) – лица,
Кто – последним дыханьем...
Губы вытяни: отпотевания гаммы
Иногда – вразнобой.
Поднебесной – с окном – амальгамы
Переходы разводов вверху.
Плохо: трещины сбой...
Всё твоё носит некто с собой.
Ты один. И с тобой твоё верное Ху.
Ху с тобой.
2000
.............................
* 1.Звук, с
которым дышат на зеркало (перед протиранием).
2. Who
(англ.)
* * *
Как ветру позднему ни подбираешь метр,
Он веткой машет, налагает вето.
У ритма межсезонья свой размер.
Что может здесь линейный геометр?
Тетради квадратура в круге света...
Но хлещет дождь. И только хорошо,
Что крепок чай – кирпичного свеченья.
Что только – терпкий, сладостный ожог, –
Ни сигарет, ни мёду, ни печенья. –
Поскольку – не волнуйся – масть пошла,
Пока тебе везёт – как ты просил – и
Пока в тебя – где лист?! – опять вошла
Припадочная, знахарская сила:
Ночь напролёт (какого слова ради?).
Жизнь, уходящая с дыханьем из хоан...
Темнеет в комнате – в каком-то славном граде.
Свет лампы. По углам теней косые пряди
И мои прадеды: Давид, Арон, Григорий, Иоанн.
2000
Как воробей в пыли – купаясь в языке,
Пригоршней хобота обмахиваясь пылью –
Как слон, вздыхай: была и книга былью.
Язык был илом. Сказ плыл по реке –
В корзинке, на картинке, налегке.
И кто внимал и зрил, тот – зрел и был.
Из праха – в прах. Из книги – в пыль. И в ил
Дождями смыт весь мусор бытовой,
В разбухший, оплодотворённый Нил,
Сюда донесший признак родовой
Прибрежных тростников. Рассудочным их гамом
Кто удостоен был, кто разложил на гаммы
Гуденье ветра и, эоловым силком
И речью, словно речкою, влеком,
Кто глупо всё смешал? И, этим самым,
Папирус осквернил пером-каламом
И дудочку – буквально – языком.
2001
* * *
Всё прожито, – всё впереди:
Не думать, не знать и не видеть.
Лишь сладкой поддаться обиде,
Когда остаёшься один:
Не думать, не знать и не видеть.
А только спасаться в обнимку.
Но жизнь сквозь вязаный свитер –
Как слабый, умеренный ветер...
Не думать, не знать и не видеть –
Как жизнь выцветает на снимке
С тобою в тускнеющей свите.
Сейчас – червоточиной в лете,
В ночной духоте, в жалком виде –
В постели, белея со сна,
Не думать, не видеть, не знать,
Не думать, не знать и не видеть:
Какой ты – избитый, испитый,
С височною веною витой.
Невыспанный, тщательно бритый.
Когда от бессонниц слегка
Светлеет, стареет рука.
И пепел – вот-вот с сигареты.
И жизни осталось – с вот это.
И руки-то нечем занять.
И в час меж собакой и волком, –
Что толку, родная, что толку –
Что думать, что видеть, что знать.
2001
Идиллия
Ты здесь? Темнеет в комнате.
Внизу орут коты.
В двуспальном теплом омуте
Что ощущаешь ты?
Лишь суффикс, уменьшающий
Весь слов сонливых вес.
Сон, день до сна вмещающий
(А мог бы даже весь.)
И это есть идиллия,
Где рифмы ни при чём,
И боком здесь при деле я, –
И боком, и плечом.
Под светотени сеточкой
На заспанной щеке
Легко вздыхает Светочка –
Как с веточкой в руке.
2002
* * *
Но о смерти, о смерти – не сметь.
Как не сметь прикасаться к аноду.
Её смысл и высокую ноту –
Никому, никому не суметь…
Перед тем, как затянут “умре”, –
Просто так, ни за что, на прощанье,
Десять розг – от души – получи
(Кто их так – от души – замочил?).
Это ягодки: “непослушанье”…
… Хруст суставов, на заднем дворе
Взвешен, как на безмене, на дыбе.
О жене (чьей-то, где-то) – как рыба.
А не как у Творца на пере.
… Нет, – не смерть. Отчлененье руки:
Кража краски на складе армейском.
Приговор на простом арамейском
Нараспев огласят старики.
Рёв. Ревут, ожидая, быки.
Хлещет кровь. И от страха удушье.
Четвертуют? За что? “Малодушье”?
Рёв. Веревки. Узлы. Узелки.
Эй, на горле, покрепче вяжи.
Рвите то, что от жизни осталось!
Что грехи уже, – экая малость:
Много тела и мало души.
Голова-то смешная! Зане –
В уголок закатилась. Хохочет.
Не узнать мне, чего она хочет…
Никого. Ничего уже нет.
На незримой, обратной Луне.
На заветной, запретной Луне.
2002
И не заметишь, как с площади снова
Улицы брызнут – без мыла – в проулки.
Прошэ: крысиной тропою по Львову, –
Вкось, вкось, вкось – не прерывая прогулки
Кованых ради – чугунных и чёрных.
Ради кривой – и брусчатой и узкой.
Ради Руси, только – древней, нерусской.
Ради австрийских – фасадом – нечётных.
Ради почётных – в злачёных, старинных.
Их дочерей – длинношеих и дивных.
Ради общинных – в пасхальных и длинных.
Ради музейных, фузейных, архивных.
Корысти ради – особой, редчайшей:
Пляшем отстиля модерн. “Moderntalking”
–
В каждом кафе. Но – горчайший, сладчайший –
Кофе здесь. Запаха слабые токи
Кофе – по улочкам кривды и правды.
Кофе – под дудочку пения злого.
Снова – крысиной тропою – по Львову.
Моря здесь не было: рады бы, рады…
2002
* * *
Найдут безработные текстовики
Сей скрипт – что сейчас под рукою,
И те, что оторванные от руки,
В свой срок, вертикальной рекою,
Как сирот в Египет, в бумажном челне,
В корзинке папирусной малой
Отправил, случайно найдут. Только не
Заметят среди интервалов,
Бессмысленных звуков, мычащих фонем,
В размеренные причитанья
Вошедших – шипеньем пластинки, вполне
Читаемые очертанья:
Сквозь литеры (хоть выноси образа),
На фоне периодов длинных,
Тускнеет овал. Борода. И глаза.
И голос глухой из-под глины.
2002
В смятенье постели вплываешь, во сне
цепенея,
Туда, где лишь гулко
(Цепляясь за явь, где несчастнее был и умнее) –
Шаги. Переулки.
Невнятно, поскольку сквозь сон, сквозь затменье, блокаду –
Припомни: откуда? –
Навязчива, плещет цитата: должна – как цикада,
А эта – цикута.
Но спящий, как спятивший, только – сопящий. Незнаньем
Одним озабочен:
Лишь – ритм невнятный, – ни цели, ни зги, ни сознанья
И смысл скособочен:
Весною рассеянной, как за букетом мимозы,
Ещё не проснувшись,
На улицу, что-ли, пойти – за авитаминозом?
Слегка пошатнувшись,
На улицу выйдешь, как книжку раскроешь: читая –
Страницами – стены.
Считая, свернёшь: на задворках – страница пустая.
И ты по ней – тенью.
Одеть ли что лёгкое – голым во сне, но счастливым –
А тень – на свободе. И день – на свободе.
Земля под ногами, как зыбкая зона отлива,
От темы уводит. От тени уводит –
И в темь: что ни шаг – безнадёжней всё. Тени прохожих,
Кого – не припомнить.
И в тёмных подъездах – лишь списки фамилий расхожих,
Наличие комнат –
Шаром по углам покати – так пустым и так гулким:
Зачем ты здесь, милый?
Нет силы убраться, нет силы закончить прогулку?
Проснуться нет силы?
И только лишь чудо, поскольку немножечко – юдо,
Лишь чувство утраты
Строки не записанной – чудом – спасает – выводит отсюда.
Проснёшься: цитата
Без автора. Автор – плетёт сонным речитативом
На эту основу –
Другую. Седьмую. Последнюю. Текст, своё диво.
Любимый свой. Новый.
2002
Когда к немецким городам
Уныло электрички –
Во тьме, по подъездным рядам
У чёрта на куличках –
Подвозят – бледное, с утра,
С подглазными мешками:
Пора, пора,
Пора, пора, –
За пазухою камень,
Ты – в быстром временном жилье,
В стучании брусчатом,
В сужающейся колее,
Во сне, едва початом,
Когда, всегда не в унисон,
Рвя глотку в месте встречи,
На твой нырок в невольный сон –
Набрасывался встречный, –
И направленья не понять,
И даты непонятны,
Ритм колыбели не унять,
И голоса невнятны,
И в дрёме, вспять, наоборот –
Ух, Вологда и ягода –
Тяжёлый пассажирский прёт:
Тогда, когда,
Тогда, когда,
В двух сантиметрах от плеча –
Виолончели ветра.
И рельсы стылые стучат:
Et cetera,
et cetera.
Et cetera,
et cetera...
Стоишь – неясно где – смурной.
Промозгло. Натощак.
Сомкнутся двери за спиной.
Чуть зашипев: «Ниш-штяк.»
2002
Я ли не делал всё, я ли не потакал,
Я ль не молился всем: морфию и Морфею,
Брал за бока и грел – вот он стоит – бокал,
Рюмка ещё, стакан – брошенные трофеи.
Мне заслужить бы сон, сонный уют для глаз,
Мерный, простой покой: с лёгким постельным пухом.
Тёплым где мехом внутрь – тайный и тёмный лаз,
Медленный сердца стук – лишь прислонишься ухом:
Это подпольный тон – слабым сигналом вглубь.
Мёртвый подвальный дом – семь этажей под землю:
Тяжкий медовый храп, виолончельный клуб.
(Семь, – я ведь сам считал. В лифте же кнопок: семью.)
Лаз – в неоглядный зал: гул на людском юру,
Оперный гардероб: сбор унесённых ветром,
Выданных напрокат, сгинувших поутру,
Старых отцовских шляп: лентою шёлк по фетру.
Сонных хористов сонм своды держать устал,
Тот, что пастуший сон, как из цилиндра – ленты
Тёмный, шуршащий шёлк – тянет в уснувший зал...
К выходу опоздав, не заработав ренты,
Так заигрался – эх, так в эту роль вошёл,
Как за решётку – эх, с тонкой в подкладке пилкой.
Там удилами мне, перетянув вожжой,
Рот разодрали мне этой кривой ухмылкой:
А не ходи, когда племя и семя спит,
А не насилуй плоть, спи на автопилоте.
Ляг, до рассвета вплоть, в обе ноздри сопи –
Пользуйся, раздувай пламя и знамя плоти.
Ляжешь – глаза закрой только – и весь тут сказ.
Лунный – о’кей – скафандр: плотно обтянут шкурой ...
Выжди. Под веком – в мозг – преосторожно глаз –
Приоткрывает щель: камерою-обскурой.
2002
* * *
Задует надолго – и стылое небо уныло
зависнет:
Тоскливо и муторно, грустно и зябко, и – ныне и присно.
На улицах пусто – всё вымело напрочь – людей нет в помине.
Дома в темноте – как ненужные стены в промёрзшем камине.
Что делать и кто виноват, что сейчас – не твоё время года?
Оставь, против ветра не надо прикуривать.Ну и погода!
Здесь осень – не сон, осень – анабиоз, – без особой надежды:
От тёмных зонтов, от приподнятых воротов, тёплой одежды.
Здесь ветер из дыма горазд сигареты вытягивать жилы.
Вверху, на балконах, как скифские бабы, сидят старожилы.
Из города выбраться – поздно: невнятицей город обманет
Проулков, каких-то обманных обводных каналов в тумане,
Околиц, последних дворов, где последние света форпосты..
В местах собиранья даров – лишь свежеют порывы норд-оста.
Лишь свешены головы яблок, лишь яблони старой сутулость –
Где осень осин на дворах о заветных дарах заикнулась.
Подавно в дома снесено всё, что – семо-овамо – родимо.
Закрытое злеет вино – так темно за окном, нелюдимо.
Здесь осень – качание сосен в вечерних пустых верхотурах.
Погром собирается (оземь!) тоскливою злобой натуры.
По сферам шаром покатило – что пьяный сосед над тобою.
Ума же хватило: всё в куб возвести – и катать с перепою!
И рёвом реветь, колотя что попало – под грохот и взрывы!
Последний драть холст. Диким оком взирать – из сиянья разрыва.
И ты не поймёшь, колготясь в комнатушке, над стылой пустыней:
Что это – огромно, стозевно – каталось по неба холстине?.
И ручка уже над листом, и строка – на сносях – появляется, словно
Всё этим удастся восполнить,
всё выразить можно дословно.
2003
Теченье и огонь
Болезни течение. Боль.
Сейчас – никого. Боль одна.
Проходит течение – вдоль –
До дельты: без боли, без дна.
Из спально-кроватного сна
В застенки вплывающий стон
Зеркальные. Надо ли знать
О них? Просыпайся. Постой.
Нет смысла выспрашивать здесь,
Где ты – этот самый матрос.
Под тёмными сводами несть
Ни эха – на умный вопрос,
На слабое: “Эй, кто-нибудь!”
В египетской царской ладье, –
Вдоль медных, вдоль медленных будд,
Лишь пальцами в чёрной воде
Черпая, – откинутой вниз,
Недвижной, ненужной рукой:
Ни плеска. Ни проблеска и –
Ни знака. Хоть знать бы – какой.
Лишь пальцами – за челноком –
По тёмной и гладкой воде.
Без компаса, порожняком:
“Несть еллина, ни иуде...”
Я вспомнил: агония, гон,
Заплыв сей – кому посвящён!
Последнюю долю на кон:
Что ты, это – я же ещё.
Эмоции вызови, страсть,
Попробуй иронию-щит;
А помнишь: “ложить” или “класть”?
А вспомни: “домкрат”, “Демокрит”.
Чей факел дымящий? Ни зги
Не видно на том берегу.
Домой, отпусти меня. Сгинь.
Назад. Не могу. Не могу!
Теченье болезни, неси –
Нигде, в одуряющей тьме.
За пястьем тускнеют часы,
Мерцают (минуты – в уме):
К глазам уже не поднести
(По водам – не чувствуя ног.)
Когда это? Что – “без шести”?
Зовут. Разожгли огонёк.
Увидеть, увидеть тот свет.
Лететь – оглянувшись назад –
Вперёд, на ревущий просвет,
В огонь крематория. В ад.
2003
Выбор
В деревенское пустясь –
За Жан Жаком обруселым –
Жахнуть стопку. Как-то раз,
Невесёлым новосёлом,
Очутиться на краю
Тёмной, мокнущей деревни:
Глас коров, ревущих ревмя.
Вид пустынный. Ты – в раю.
Сам сподобился. Один.
С водкой. С книжкой Черубины.
С невозможностью чужбины.
Ты – сумел. Ты победил.
Другу в письмах прославляй
Блуд пейзанский неподмытый.
Глазом освещай подбитым
В темноте дорогу: «Бля!..»
Гостю хитро подавай:
«Ну-ка, удалась капуста?
По одной ещё?» «Давай.»
И закусим – с писком, с хрустом...
Сноп укропа, сноп петрушки –
Слава честному труду!
Заикаться, как в бреду:
«Х-хочешь к-кровушки в кадушке?»
2003
Угль пылающий
Плыл – жужжаньем в семи небесах –
приближаясь,
Шестикрылый ли, двухвинтовой,
Махом бешенных крыл очертаний лишаясь, –
Крест кровавый нёс – знак видовой.
Между рёбер твоих пустота разверзалась,
Не удушье уже – пустота:
Как в антракте – ещё не очнувшись
– из зала,
Так, меж рёбер – сама простота… –
Так субстанция некая, неподалёку,
Всё охвостья стихов бормоча,
Смысл пытается как-то понять, подоплёку:
Что – на травку, беззвучно, сейчас –
Навзничь? Видимо, произошла опечатка.
Замечая в последний момент:
Нимбом вкруг головы – лампа. Маска. Перчатки.
Властный голос: «Сюда. Инструмент!»
«Угль пылающий...» – припоминая
кусками:
Хрестоматия, двойка, шалом.
.......................................................
За грудиной, где жжёт и где боль отпускает,
Ямбом ухая,
время пошло.
2003
* * *
Кричащее,
разорванное мясо:
Не трогайте меня: оно – везде!
Почти по горло – воющая масса –
В последней – дикой, навсегда –
беде:
Как ночью, в прибывающей воде.
Что камень точит. Бесконечны волны
Безумной боли – маятник Фуко.
В своём уме и при рассудке полном,
Кто припасёт мне золотой укол?
Преподнесёт знакомою рукой
Старинный шприц – серебрянный, фамильный,
С тяжёлой внутривенною иглой,
Кто склонится с улыбкою умильной
Над сгибом локтевым: тепло, тепло...
( Давно тому: морфин – перед
игрой,
Тот самый шприц, дождавшаяся жила:
Молчанье – золото, мычанье – серебро,
Кровь – ртутью тёмной – оживала, жило –
И слово игрока, и бес в ребро.
И вексель подписавшее перо... )
Всего три карты: тройка, туз, семёрка:
«Двадцать одно!» - я чувствую – как он
Тогда. Нет – так, как чует водомерка
Воды изгиб... Последнее – на кон!
Последнее. Становится легко.
Три карты: должен взять и боль утроить.
Она и крик – взлетают высоко.
Природа неподкупна как закон.
Иглою злою, сводною сестрою –
Спас на крови.
И золотой
укол.*
2003
..............................
*Goldener Schuss (нем.) – смертельная инъекция-передоза. Райская эвтаназия.
Имя им – легион. Тьмы, тьмы, и тьмы
Термитов в темноте туннелей,
Протянувшихся довольно далеко.
Раньше они жили где-то и как-то,
Но были потревожены рёвом машин,
Сотрясением, гулом, идущим сверху...
Внезапные возможности передвижения
Использованы их разведчиками.
Использованы с нечеловеческой смекалкой.
Исподволь проникают в жилище изнутри.
Точат несущие балки.
Смешные холмики вырастают на окраинах.
Не знаешь,что и делать.
Можно их просвещать. Можно говорить им
Задушевно. Рассказывать об
Архитектурных стилях:
Да, да, им уже нравится
Твоя старинная мебель.
Не отступайтесь: сейте
Разумное, доброе, вечное
Перед термитами.
Дуст – это против гуманизма
Ко всему живому.
Они понимают тебя, понимают.
Они по-другому относятся к собственности.
К собственной жизни. Воле отдельновзятого.
Но кто виноват? И – что делать?
А надо – понимать.
Счастье – это когда понимают.
Они не виноваты, ведь не виноваты?
В них есть своя прелесть, привлекательность.
И пусть они бедны, неприхотливы.
Зато – хорошо вооружены.
Зато – дисциплина и вера.
Зато – легко идут на смерть
Ради построения
Большого Термитника.
Жизнь их описана в книге
«Жизнь насекомых»:
Из описания видно, что
Наступающие – несокрушимы.
Я, сколько-то раз на дню,
В коленно-локтевой позе,
Пытаюсь жить горизонтально
(Уже случалось, что
Энтомологов отлавливали:
Они кругом во всём виноваты.
И какого-нибудь Брэма,
За такой текст,
Могут обвинить в нарушении
Политкорректности.
И предать
Остракизму).
2004
Сувенир
«Ты
держишь меня, как изделье...»
(Б.Пастернак, «В больнице»)
Стеклянный шарик, вещь в себе:
Встряхнём – и жизнь пойдёт слоями.
Изобретать велосипед
Не надо: острыми краями
Здесь квадратуру исчислять,
Последним заниматься делом
В угодьях дробного числа:
Подарок принимают целым.
Свидетель сдвигов временных,
Неверно понятых пришествий,
Любитель редких, именных,
Медитативных путешествий,
Чей взгляд скользит по кривизне
Стеклянной глади сувенира
И отражается извне
Чужого внутреннего мира,
Ночной, убогий птолемей
Под тёмным сводом атмосферы,
Механику держи в уме:
Пусть музыку играют сферы.
Кто создал населённый шар:
Стереометрия вращенья?
Когда начнётся превращенье?
И где разместиться душа?
Встряхни державною рукой
Мирок, мещанскую обитель.
Или нечаянный покой
Дари, неспешный повелитель, -
Пока ты здесь; а за стеклом,
Неся заряды снеговые,
Вверх, под немыслимым углом,
Во тьму промчались верховые.
Поплыли рыбы в высоте:
Косяк – кругами, рой за роем.
Куда ты смотришь? Сам ты где,
Дружок, печальною порою?
Здесь, там, внутри. Метель метёт.
И рыбы плавают печально.
Всё утрясётся. Снег идёт.
Невесть откуда. Изначально.
2004
Там солнца жар – библейской мощи.
Там жизнь была страшней и проще.
А после уж – совсем проста.
Как геометрия креста.
2004
Где и когда
Дома. Домишки в ряд. Плачевный вид.
Зимой висят печальные, печные
Дымы – столбом. Угарный газ в крови.
Во сне скулят последние пушные,
Не поднимая острой головы.
Скулит во сне их ловчий антипод,
Уткнув под локоть мордочку с усами,
В походном сне запутавшись. Господь
С тобой. Ищи. Иди себе, сусанин.
Сегодня – тридцать лет тому назад –
Повтор несостоявшейся охоты:
Худой, как кот, с закрытыми глаза...
По элипсу протяжному – отходы
От места в сумрачном лесу. Пейза...
Он, как-то – стёрт. Замедленная съёмка
Пространства, по которому – позёмка
И времени (там, кажется, среда?).
Переходя, бормочешь: «Где? Когда?» –
В сновидение, собственный Тартар,
В свой nevermore, который тоже –
дар,
В метро под Кёльном. Дальше мчит подземка.
2004
* * *
Темень, полная темень: глаз
выколи. К двум –
Не подушка, а – камень покатый.
Кто-то есть здесь. Дурное приходит на ум.
Холодеет в желудке, пока ты
Вопрошаешь наивно как имя тому,
Что у стенки сгущается мглою.
Прободную, глухую египетски, тьму
Зашивая цыганской иглою.
Позволяя, невидимому до утра,
Капать каплями гулкому крану.
Патриарху сустав повредивший бедра,
Лорду некоему, Тамерлану, –
Будь по-твоему. Схватка – так схватка. Возьму –
Не искусством борцовским - породой.
Это, может, не умно, но – горе уму.
Не натаскан был, но – от природы
Мне жестокая выя на то и дана,
Чтобы верною, мёртвою хваткой –
Как грызущая совесть, сомненье, вина,
До утра – как Исава – за пятку –
Продержаться. Усталость печатью на нём.
Ещё – самую малость, мгновенье.
Я меняю на равное: может – махнём?
Богоборство – на благословенье.
И уже некий ритм в изголовье дрожит.
Слов сгущаются буквы простые, –
Где боровшийся с ангелом ночи лежит,
Разжимая лишь горсти пустые.
2004
Сначала – на цыпочках, в мягком шевро.
Разведка – ещё не погоня.
Гул вдоль горизонта растёт. Болеро.
И нервничающие кони.
Немного быстрее: но сдерживаясь.
Всё вовремя – будьте покойны.
Вот – ближе. И громче. Уже не таясь.
Чеканящим шагом спокойным.
Наружно спокойным. Но стресс – он как страз:
Глаза лихорадит сверканье.
Ещё. И ещё. И ещё один раз!
И не сомневайся: на что кто горазд:
До грома!
До
рукоплесканья!
Захлёба!
Он – сон,
гипнотический транс.
Но ритма, хлыстовства, раденья
Уже не унять : в унисон, в резонанс
Подрагивают сиденья.
Оркестра трубит Золотая Орда.
Дрожь бьёт : сотрясая проходы, сюда
Прёт сила и воля стеною.
Сквозь столб позвоночный –
смесь
пламени, льда...
Сознанья остатки, за слабость стыда –
Отливом уносит, волною
Мелодии, ставшей родною.
Игрушкой её заводною.
Последнею нотой
одною.
2004
* * *
Душа моя, мне пятьдесят
Один, душа моя.
Жильё. Календари висят,
Сжимая круг. А я –
Я на кисельных берегах
Младенчества живых.
На мягких пляшущих ногах,
На маленьких, кривых.
С которыми нелепа связь
Огромной головы...
Почти полвека я без Вас.
Но, милая, но – Вы?
Что помните, со стороны,
Полвека отступя?
Я жил, не чувствуя страны.
Не чувствую себя.
Мне пятьдесят один. И я
Не чувствую себя.
В углу наёмного жилья
Обиженно сопя,
Я Вам пишу, душа моя,
Пространное пишу.
Доверилась рука моя –
Врасплох – карандашу :
Графитный пепел. Пыль и пыл.
Всё, следуя, как бы,
Карандашу – себя забыл,
Грамматику забыл.
Как был иным самим собой –
Забыл, собой само.
Я Вам пишу, чего же бо...,
Невнятное письмо.
И, пресекаясь, тяжело,
От слёз, дышу, пиша.
Душа моя, мне повезло.
Душа моя. Душа.
2006
Сон : Львов
Марине Курсановой
«І все то те... Душе моя,
Чого ти сумуєш?»
(Т.Г. Шевченко)
Буднично. Привычно. Странно. «Україно,
земле..».
День прилёта. День отлёта? Вслушиваюсь. Внемлю.
Гулкий звук шагов : проходит ( молча : пантомима )
Стен в подземном переходе – как Орфея – мимо.
Не узнала : от вина ли? Полночи без сна ли?
– Не заметила, гуляла : гетьмана меняли.
Боевой гопак. Предместье. ( Вспомнил : капоэйра!)
Брама тёмная. Европа. Новая эра.
Львов. Окраина. Заборы. Вороны, вороны.
Телевизоры – о Крыме. Министр обороны.
К Центру. К университету. Опере австрийской.
Магазинам. К центру. Свету. По улице Стрыйской.
Что ни спросишь – наливают. Плясовая. Опа!
Коломыйский блюз. Кавярня. Дикая синкопа.
Судороги букв. Мигает клинопись неона.
Там музыки слепые – рвут аккордеоны!
В боковом – билет на Франкфурт. Ночь. „Tylko we Lwowie“.
Переделано. Переспiв. Упрямая
мова.
Тень отлёта. Все в пролёте: гуляй по буфету.
Здесь, у трапа самолёта – ваши. Наших нету.
Как волы ревут турбины в «Боинге» козацком...
Не подавишься ли, сынку, сувенирным пляцком?
2006
Рай
Мы здесь как зомби. Зомби, Ева, ты права.
Гипноз какой-то. Пелена. Плева.
(Разрыв-трава. Но – пусть. И – трын-трава.)
Едва, прикрыв глаза – наощупь – прикоснёшься...
Плод с хрустом искусить, и соком окропить...
Не ты ли яблоком просила укрепить?
Не ты? – когда проснёмся, Ева? Ты проснёшься –
Там, где кишение, шуршание в листве,
В месопотамском, райском естестве,
В котором ветвь нагнула, перегнула палку,
В дурном, зелёном, мимикрическом родстве –
Как бы во сне заведомом, шевелится в листве
Гигантский богомол – в картинке на смекалку –
Всё явней глазу. Это – правда. Эта рябь –
Всё ближе к сглазу. Под ногой пружинит хлябь ...
Вокруг невольного, невинного стриптиза –
Вглядись внимательнее, отгадать сумей:
Откуда – Змей? Откуда столько змей?
Среди ветвей.
В кустах
и в гнёздах парадиза.
2008
* * *
Когда Россия с Украиной
Сольются в любящий кисель
И спор закончится невинный
О пограничной полосе:
«Она - отсель. А там – досель.», –
И заграничной колбасе,
И пря славян между собою
И безнадёжною судьбою –
Всегда усатою, рябою,
Альтернативною всему –
Наверх доложат Самому
(Но не тому):
Что найден выход по уму –
По одному, –
И он кивнёт: «Бысть по сему.», -
Начнётся благорастворенье,
Оздоровленье. Населенье
Траву закурит во дворе:
За БТРом, на заре.
И ненависти – укорот:
Пойдёт брататься духом нищий
И злой чечен. И всяк задрот-
Интеллигент, наёмный сброд,
И всяк любезный нам народ.
Гуляет поле. Ветер свищет
Спецназ купается в Днепре:
Увы, он счастия не ищет.
Майдану побратим Мытищи.
И – лишь вперёд.
И третий – лишний.
И раки свищут на горе.
2014
Оглавление журнала "Артикль"
Клуб
литераторов Тель-Авива