Александр Борохов

Аварийный выход

Такой картины я еще не видел… Вы только представьте себе. С неба , ясный перец, что вниз головой, растут могучие деревья , а по земле плывут пушистые как барашки облака. А из них снизу вверх идет дождь. Я сначала думал, что картину не правильно повесили. А оказывается это творение нашего черного Дали. Этот парень из Эфиопии простой самоучка никогда и нигде не учился и рисовал, именно рисовал как Бог на душу положит. Понятно что он не уха ни рыла во всяких там кубизмах- сюрреализмах, однако в фантазии ему не откажешь.
И картинки у него одна забавнее другой, хоть организуй персональную выставку где-нибудь в Лувре-Эрмитаже. 
Язык у него интересный, амхарский называется, буковки чудные как наскальные иероглифы и говорит он тоненько и певуче. А с ивритом у него не сложилось, он вроде уже пять лет в Израиловке, а ни бэ, ни мэ. Я вот всего три года, а шпрехаю на иврите, будьте-нате, хрен в томате, пардон это я так к слову. Сам я программист, ну там, языки всякие компьютерные, программку написать, это я могу. Запросто. Раньше. Мог…

Да не об этом речь. Как мы с ним познакомились, его ко мне в палату перевели, ну когда Шмулика выписали… Вы, что не помните Шмулика, тот еще поц, простите… У его предков какая фабрика в Италии, а папашка послал его в йешиву учиться, ну чтобы правильным евреем стать. А этот шлимазл, сел плотно на наркоту, а отцу ездил по ушам, что в первых учениках ходит. Как-то раз обожравшись кислоты он начал дирижировать движением, ну и додирижировался, что его две недели галидолом с этумином кололи, чтобы глюки придавить. И точно вышел чистый как стеклышко, а мне на память плейер оставил… Так вот на место этого нарика, эфиопца и определили. Он вошел в палату и так грустно на меня посмотрел, ткнул в себя пальцем и произнес Томаса. А по мне хоть Иван Грозный, главное чтоб сосед был хороший…
Ну, то что человеку в дурке плохо, это и слону понятно, хотя все зависит как устроишься. Я например, почти третий год лежу безвылазно. Ну, если по чесноку, то конечно, выхожу гулять по территории на пару часиков, так сказать «на воле» сигареткой подымить или в славный еврейский праздник Шабат к маме на фаршированную курочку, пару раз в месяц…
Главное спокойненько так себя вести, чтоб у санитаров руки не чесались привинтить тебя к кровати, а то лежишь как лягушка на препарационном столике, а вокруг тебя студенты, а умный препод им растолковывает «Обратите внимание, вы сейчас видите нехимический способ ограничения психотического больного, для того чтобы предотвратить дальнейшую агрессию со стороны пациента, мы фиксируем его за четыре конечности, обычно на четыре часа. Если вам известно, что больной страдает судорожными припадками, то привязывать надо за три конечности, чтобы во время внезапного приступа вы могли перевернуть набок пациента , а он не задохнулся от того, что перекрыл себе доступ воздуха прикушенным языком. Тоже самое касается и фиксации при алкогольном отравлении, чтобы не захлебнулся рвотными массами. Перейдем в следующую палату…»
Я эту хрень, простите на себе пару раз испробовал, так больше не хочется, а все из-за какой-то ерунды, хотел показать санитару Мишке, пару ударов каратэ… но и потом в течение четырех часов считал трещины на потолке… Правда, второй раз было «за дело», года два назад, лежал у нас один кадр из Бразилии, ну той самой «где много диких обезьян», ну помните, был такой классный фильм, там Калягин тетку изображает, название забыл, ну да ладно… Так вот одна из этих «диких обезьян» откапала малосъедобные иудейские корни и решила репатриироваться в нашу Израиловку. Но так как «обезьян» был глупым он еще в своем Рио начал наркоту жрать, а здесь ему для полного счастья полностью снесло крышу, как сказал наш старый психиатр Арнольд Палыч из Москвы, больного накрыло «шубой», это они так на своем докторском жаргоне называли шубообразную шизофрению. Мне потом он объяснил, что к меховым изделиям диагноз никакого отношения не имеет, просто по-немецки «шуб» - это сдвиг, хотя в Израиле такого диагноза нет. Короче, это сумасшедший нарк начал терроризировать Семика, самого безобидного старого шизушника в отделении, типа сигареты отбирать, конфеты, которые ему отец-инвалид таскает и прочее, ну я пару раз предупредил этого Пеле, что сделаю из него Гаринчу, но он видимо не осознал, ну и в очередной раз когда высыпал Семику солонку в суп, в качестве воспитательного средства схлопотал урокен в тыкву, так в карате называется боковой удар рукой в голову. Короче, он поехал на рентген, а я залег на восемь часов в комнату « ограниченных возможностей и неограниченных мечтаний»…
Что-то я соскальзываю с темы на тему, так вот этот Томаса, всегда был какой-то грустный, молчаливый, почти ни с кем не разговаривал, лекарства хавал без вопросов, только раз когда вернулся, после беседы с врачом на счет его болезни и выписки, был как то особенно грустен и на мой вопрос « Что случилось», что-то пробормотал по-амхарски… Я не знаю как, но эта абракадабра застряла у меня в голове. Так вот, наш черный Дали, месяцев пять рисовал картину звездного неба, то есть на черном полотне расставлял белые точки , при чем по какой-то своей методике, по несколько точек-звезд в день. Я как-то его спросил, когда закончишь, он лишь плечами пожал, а как называется твой «шедевр», а он опять мне эту пару слов сказал. Ну, название , как название. Потом его в пробный отпуск отпустили. Последний. Не вернулся он. Повесился.
В прощальном письме просил его извинить и передать на память последнюю картину мне, поскольку ее закончил. Я ее в своей палате повесил, вроде там ничего не изменилось, только появилась одна маленькая деталь, небольшая белая открытая дверь…
Да, совсем забыл сказать, у нас тут новый санитар эфиоп начал работать, Лиором зовут, так он мне название картины перевел, ну те самые слова, которые Томаса мне говорил…
«НЕТ ВЫХОДА»

Дымок и Рыжик

Разговор не клеился с самого начала...
Давид тупо смотрел прямо перед собой, периодически устало, потирая глаза. 
- Дымок, что-то ты какой-то кислый. Что жизнь в Одессе несладкая?
- Да нет, нормальная, на хлеб и кипяток хватает…
Он искоса взглянул на студенческого приятеля, огненно-рыжего Борю Хайкина, с которым они были неразлучны все 6 лет института, да еще и ординатуру прошли вместе. Об их крепкой дружбе сокурсники говорили «нет Дыма без Огня». Взрывной и подвижный как ртуть Боря, был антиподом задумчивому и молчаливому Давиду Дымшицу. Они были настолько не похожи и в тоже время роднее, чем сиамские близнецы.
Борька был заводилой в их паре, остроумный, находчивый, несмотря на невысокий рост, пользовался большим успехом у девчонок первых трёх курсов, иногда и не обходя вниманием, и старшие, при этом, философски рассуждая "Ну, надо же и другим что-то оставить……..". 
Часто ввязывался в драки, особенно если касалось пятой графы. Будучи КМС в легком весе, он проводил серию из трёх ударов «хук слева в челюсть, прямой в корпус правой, и апперкот в печень». Редко кто умел переварить этот «лечебный коктейль».
Каждый раз, подытожив третий удар, он сопровождал фразой "А на третье- компот". И обращался к молчаливому Давиду «Додик, ты заметил, таки длинного бить интереснее, как говорит наш тренер Кочетков, он дольше падает...» 
Если же противников было больше трёх, то и это не останавливало его. Но тогда приходилось сольное выступление прекращать и выступать в дуэте. Давид просто молча расшвыривал растерявшихся "бойцов". 
Учились оба одинаково хорошо. Только Борька любил пустить пыль в глаза, щеголяя редкими терминами. Давид же долго и кропотливо следил, делая зарисовки гистологических срезов, строя аккуратные таблицы и графики.
Оба пошли в клиническую ординатуру по психиатрии, однако "гласность и перестройка" "достала" Хайкина уже через год учебы, и он засобирался на Землю Обетованную. Как можно дольше он "держал фасон" и не рассказывал о своих мытарствах в ОВИРе. И лишь когда документы были на руках, он заявился к Давиду с бутылкой "Столичной" и сообщил, что у него все схвачено, и если Дымка не манит на дым Отечества, то за "зеленые бабули" он все сделает в лучшем виде.
Давид сидел растерянно в маленькой кухне. Они ели замечательный форшмак, приготовленный тетей Дорой - мамой Давида, и хрустели солеными огурцами. 
Услышав об отъезде лучшего друга в Израиль, задумчиво крутил "мерзавчик " с теплой водкой и только единственный раз, озадачил друга наивным вопросом
- Рыжик, а как же я?
Трудно было поверить, что Давид, этот спокойный и рассудительный человек, всегда и во всем, полагался на находчивость своего солнечного друга. 
В любых нестандартных ситуациях, а их было немало, Рыжик находил гениальные решения. Они с Давидом были единственными студентами, которые питались в обкомовской столовой, так как, проходя мимо обкома, Борька увидел, как пожилой вахтер схватился за сердце и упал…
К тому времени Рыжик активно фельдшерил на «скорой» и «волшебная шкатулка» со шприцами и ампулами всегда была с ним. Другой раз он намеренно проиграл титул чемпиона области , в обмен на дефицитное сердечное лекарство для мамы Давида. Продавцы на Привозе на перебой соревновались, предлагая Рыжику лучшие свои продукты.. 
И всегда в любых компаниях звучала «коронная» фраза представления Дымка своим друзьям "Давид- это Боря на экспорт".
А теперь вдруг все рушилось…
Хайкин растерялся…
Он понимал, что другого слова как предательство его отъезду не было. И тут он взорвался.
- Да ты хоть понимаешь, как меня достала «по самое не хочу» долбанная счастливая жизнь. Ты что думаешь, дальше лучше будет? Хрен с размером с доброго дельфина. Как были жидами, так и останемся, да еще и бедными. Слушай, а давай со мной. Ты же знаешь, я и маму твою вытащу, а в Израиле знаешь какая там кардиология. А здесь ты скоро и на валидол не заработаешь.
- Не могу так все бросить, да и мама вряд ли согласится. Здесь на старом кладбище вся родня ее лежит.
- Дымок, а ты что решил собой украсить новое? У тебя что, кататония? Рвать отсюда надо, пока есть дырка…. А приехать обратно всегда сумеешь.
- Заграница – это миф о загробной жизни. Кто туда попал, тот обратно не возвращается…
Дальше пили молча без тостов. В порт Борю приехало провожать пол Одессы, разливали водку в пластиковые стаканчики. Советы сыпались, как семечки из мешка.
"Рыжик, ты там покажи арабам настоящее лицо сионистского агрессора."
"Удерживай рубеж до подхода основных сил".
"Смотри не увлекайся там сильно обрезанием".
Давид стоял в стороне вместе со своей мамой, неловко держа пакет с домашними пирожками. Он как будто стал меньше ростом.
- Пиши, не забывай, и пусть у тебя все сложится.
- Дымок, все будет классно, как только корни пущу, обязательно Вас вытащу.
За 15 лет переписка не сложилась. По закону пакости через 2 месяца у тети Доры случился инфаркт. Узнав из звонка о её состоянии, Хайкин пошел работать "арабом" на рынок, разгружал ящики с фруктами, а все вырученные деньги передавал с оказией.
Еще через 3 месяца Давид позвонил Боре сам и спокойным голосом произнес – денег больше не надо.
- Класс, значит, тетя Дора поправилась, и будем опять пирожками обжираться!
- Маму похоронили вчера. 
Она как чувствовала, что скоро умрет, говорила, что теперь у меня не будут связаны руки, чтобы ехал в Израиль и обзаводился семьей.
А за тысячи километров Рыжик слушал друга, а по щекам катились слезы. Наконец он смог проглотить ком в горле и с трудом произнес:
- Ну и что ты решил? 
- Да нет, я останусь здесь. Раньше было ехать не с чем, а теперь- не зачем. Вторая, завершающая развитие, сторона отказа.
И вот теперь, через 15 лет, накупив другу подарков, доктор Борис Хайкин, лицензированный иерусалимский психиатр, из Одессы вернулся к своему другу.
Увидев старинную, но ухоженную "Ниву", разочарованно произнес: "И это все?"
- Да мне хватает, кстати, а у тебя что?
- Мазда-6.
- Наверно, крутая тачка…
- А то! Круче нас только яйца, выше нас только звезды. Вот приедешь к нам, обоснуешься и вперед… Слушай, Додик, а кто такие "отморозки" у нас постоянно говорят о них по телику.
- А ты меньше смотри телек, для здоровья полезней.
В это время 500-й мерс, обдав грязью, подрезал их перед перекрестком.
- Братва гуляет...- грустно проконстантировал Боря.
- Не волнуйся, сейчас их сделаем,- спокойно произнес Давид и нажал на газ. "Нива" быстро развив скорость 180 км/час, легко обогнала мерседес, резко затормозив, перекрыла собой трассу.
- У тебя что, реактивный двигатель с «Боинга»? 
- Нет, форсированный с "Фольксвагена» 
Давид, быстро выскочив из машины, открыв багажник, вытащил оттуда дробовик "моссберг", быстро передернув ружье, вскинул его и дважды выстрелил в быстро приближающуюся трехлучевую звезду мерседеса. От выстрелов радиатор был разворочен,пар и масляные брызги рванули из недр машины- как из камчатского гейзера. Мерседес слетел в кювет, его лоснящийся труп цвета "металлик" продолжал дымиться...
Давид молча кинул дробовик на заднее сидение и тронулся не торопясь, видя, как два братка, отчаянно матерясь, вылезали из умирающего "мерина".
Боря с суеверным ужасом посмотрел на своего друга, дрожащими руками он достал дорогущую бутылку водки "Серый гусь" и, свернув пробку, отхлебнул прямо из горлышка.
- Скажи мне, что я не сплю!
- Нет, Рыжик, ты не спишь. Просто за 15 лет мне пришлось быстро и жестко принимать решения... Чтобы выжить. А быстро ты можешь принять решение только тогда, когда не боишься что-то потерять.
У меня был единственный друг, который помогал мне принимать решения, потом он уехал. У меня была мама, единственный родной человек на всем белом свете, которую я всегда боялся потерять, ее уже больше нет. У меня была своя квартира, и за то, что она кому-то понравилась, я три месяца провалялся в реанимации. Так что, терять мне уже больше нечего...
И взяв бутылку из по-прежнему дрожащих рук друга, Давид сделав солидный глоток, спокойно произнес: " Ну вот, теперь ты знаешь, как становятся "отморозками"...

Семейный альбом

- Папа, па-а? Ты слышишь меня? Где мой теудат-зеут? Мне завтра идти на интервью в больницу, надо сделать копию.
Семидесятилетний старик сидел на диване и медленно листал пухлый семейный альбом, любовно поглаживая пожелтевшие фотографии, невнятно бормоча что-то себе под нос.
Как бы не слыша серии вопросов, перелистнув очередной лист, старик подозвал жестом к себе
- Сынок, присядь на минуточку, я тебе покажу одну интересную фотографию.
- Слушай, па, ну ты нашёл место и время! Я понимаю, - раздражённо добавил он, - в твоём возрасте рассматривать семейный альбом - вещь безусловно важная, особенно если учесть, как ты тщательно готовишься к будущей встрече со своими родственниками. Или боишься их не узнать? Тапочки-то у всех белые?
Старик сдвинул очки на край носа и сухим голосом официально произнёс:
- Доктор Нейман, пожалуйста, присядьте.
- Да, профессор Нейман, – язвительно ответил сорокалетний мужчина, - Ну, что коллега, о чём хотите поговорить: о моём экзистенциональном кризисе, о комплексе Эдипа или вашей успешной восьмой стадии по Эриксону?
- Хватит паясничать, сядь рядом. Это важно для тебя, - и потерев переносицу, тихо добавил – очень важно… 
- Только недолго и без нравоучений… - сказал сын вздохнув и сел рядом на кожаный диван.
- Вот, - торжественно произнёс отец, - посмотри-ка, какой красавец!
Со стариной фотографии на доктора Неймана внимательно смотрел высокий молодой человек, франтовато опершийся на трость. Его волевое лицо было украшено пышными усами, взгляд слегка прищуренных глаз был пронизывающим, и в нём чувствовалась какая-то хищность. Одет этот господин был в костюм тройку, из кармана жилета виднелась массивная цепочка карманных часов. Под фотографией вязью было написано: «Керчь. Фотография Сытина 1916».
- Ну, и кто это? Дядя двоюродной сестры бабушки, или внучатый племянник моего дедушки? Я просто умираю от любопытства.
- Это доктор Иван Сергеевич Крошенинников, предводитель керченского отделения «Союза Архангела Михаила».
- Кто, кто, кто? – замотав головой, как бы стараясь отогнать наваждение, переспросил сын – А что делает этот «чёрносотенец» в семейном альбоме? Он что – еврей? 
- Нет, он чистокровный русский, отец его, Сергей Валерьянович Крошенинников, был купцом первой гильдии, половина мануфактуры в Керчи была его. А твой дед Захар Нейман начинал у него помощником приказчика. Ругался хозяин с ним только из-за того, что твой упрямый дед не хотел работать по субботам, а потом, видя у мальчика предпринимательскую жилку, помог открыть ему свою мануфактурную лавку. Дед, когда денег подсобрал, закрыл дело и поехал в Италию медицину изучать. Да, давно это было… В Италию. Медицину. А Ванька, тот деда не любил, дразнил его «рыжим жидёнком» и нередко поколачивал. Хотя они были и ровесники, Крошенинников-младший был на две головы выше деда. После гимназии отец направил Ваньку сразу учиться уму-разуму в Сорбонну, мечтал его доктором увидеть.
Дед вернулся в 1911 году и сразу начал работать терапевтом. Одним из его первых клиентов стал Сергей Валерьянович. Болел его бывший хозяин тяжко, весу был без малого пудов семь, жаба грудная его мучила сильно, да и за Ваньку своего волновался, вот сердечко и не выдержало, нитроглицерина-то тогда ещё не было. Ну, Ванька, когда вернулся, сразу в дом к деду; какой там разговор был, дед никогда, не рассказывал, да только от дедушкиного брата знаю, что разукрасил его наследничек как новогоднюю ёлку. Потом три года они вообще не разговаривали, так, при людях иногда кивали друг другу. В четырнадцатом году Крошенинников-младший ушёл на империалистическую с германцем. Там за личную храбрость был награждён двумя крестами «Георгия», в плену немецком был, оттуда бежал вместе с группой солдат, получил чин унтер-офицера, а в 1915 ранило его в ногу. Хотя её сохранить и удалось, только остался Ванька на всю жизнь хромым.
Вернулся он в Керчь героем, а тут местные «черносотенцы» к нему как к «Спасителю отечества», совсем мол жиды заели, торговля стоит, батюшка покойный ваш такого бы не позволил, на вас вся надежда. Нет, погромов не было, но крепко закрутил гайки Иван Крошенинников нашему брату. Деду тоже досталось, был заведующим, а стал простым врачом.
А потом к восемнадцатому году надоела Крошенинникову политика. Увлёкся он заразными болезнями и послал этот «Союз» к их архангелу. Когда немцы Крым оккупировали, солдат их лечил… За что и получил благодарственную грамоту от немецкого командования. Стал пописывать медицинские статейки в немецкие журналы. А к тридцатому году и это перестал, как чувствовал что «чистка» будет, да нет миновала его «красная мясорубка». А может спасло его то, что многих керчан от тифа да от холеры спасал в двадцатых.
А с дедом твоим, они только после моего рождения начали разговаривать, да и то в основном на профессиональные темы.
Потом Отечественная началась, в ноябре 1941 немцы Керчь оккупировали, а 24 ноября 1941 приказ вышел всем жителям Керчи зарегистрироваться в трёхдневный срок. А 27 ноября Иван Сергеевич Крошенинников явился с чёрной папочкой в немецкую комендатуру при всём «параде» - в своём старом унтер-офицерском мундире с двумя Георгиевскими крестами. О чём он там беседовал с немцами, никому не известно, только многие жители видели как он сердечно прощался с зондерфюрером Крошке и начальником отдела гестапо Фельдманом. А потом было указание: «В виду начавшейся эпидемии холеры всем врачам вместе с их семьями переехать жить в больницу, вплоть до особого распоряжения немецкого командования». Солдаты среди ночи из домов забирали ничего не понимающих врачей. Из двенадцати докторов – восемь были евреями. Вскоре вышел приказ №4 от 28 ноября 1941 года, чтобы 29 ноября 1941 года все жители Керчи пришли на Сенную площадь, к 12 часам, с вещами. Многие думали: переселение... Только вот последним домом им стал Багеровский ров… А в январе 1942 в город вошёл керченский десант. Потом наша семья эвакуировалась. Вот такая история с географией…
- А Крошенинников? Его, конечно, наградили, да?
- Немцы, отступая, не успели уничтожить все архивы, и там сохранилось личное письмо главного врача Ивана Сергеевича Крошенинникова в гестапо. Его расстреляли, как изменника родины, во дворе больницы.
Твой дед перед смертью взял с меня обещание, если у меня будет сын…
- Так значит, моё дурацкое имя …
- Да, Ваня, теперь я ответил на твой вопрос, который ты мне задавал всю жизнь. Кстати, твой теудат-зеут лежит на кассете «Список Шиндлера».

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива