ИРИНА МАШИНСКАЯ
Спящий на правом боку
ПАМЯТИ И.А.БРОДСКОГО
Вот,
в
роще,
уже
не
священной,
давно
отведенной
под
сруб,
и
ты
пролетел,
только
шаркнул
подошвой
о
воздух.
С
деревьев
пускай
твое
имя
слетает,
но
только
не
с
губ.
Еще
поглазеет
хвоя,
что
тебе
до
того?
Вот,
на
звездах
ближайших
уже
различима
твоя
нетяжелая
тень.
Уже
ничего,
что
б
могло
задержать
–
не
случилось.
Уже
потащили
куда-то,
и
сняли
подсумок,
ремень,
сугроб
накидали,
чтоб
только
не
в
землю
сочилось.
Молчу
оттого,
что
молчать
тяжелее
всего.
Видавшая
виды
братва
языком
отмолола.
А
нашим
понятно,
как
нашего,
собственно,
мало:
покуришь
–
и
дальше,
не
вечно
ж
светить
на
село.
Чем
выше,
тем
зренье
острее.
На
пне
меня
различишь,
усмехнувшись,
и
далее,
в
кронах
–
отдельные
ветки,
как
ворс
на
тяжелом
сукне,
всю
вырубку
эту,
как
место
звезды
на
погонах.
Июль 1996
ЭЛЕГИЯ
Допустим,
уснул
–
но
не
видишься
спящим.
Повсюду,
как
крошек,
какого-то
жадного
люду.
И
тот,
кто
тебя
осуждал,
–
и
теперь
осуждает,
а
тот,
кто
тебя
осаждал,
–
и
теперь
осаждает
тобой
опрокинутый
стул.
Река,
и
по
ней
проплывает
лишь
берег.
Не
сразу
поймешь
расщепленную
надвое
фразу,
осколок,
сметенный
как
будто
под
лавку
–
под
строчку,
но
то,
что
наутро
уже
не
наденешь
сорочку,
–
вот
это
больней.
У
нас
карантин,
всё
блудят
и
читают
газеты.
Мне
под
руку
лезут
какие-то
вырезки,
где
ты
не
слишком
похож,
типографски
выходишь,
тревожно,
и
пачкаешь
пальцы,
как
бабочка,
смотришь
несложно,
обычно
один.
Насчет
новостей:
ты
не
знаешь,
какая
погода.
Погода
–
подобье
вчерашней.
Полгода
тебя
не
бывало,
чтоб
это
отметить,
и
нету
сегодня.
Одежду
пустую
уже
потащила
по
свету
молва
без
костей.
Ты
эти
слова,
вероятно,
получишь
не
скоро.
Я
спорить
ни
с
кем
не
намерена,
спора
ужасней
лишь
истина,
так
же,
как
мертвого
–
спящий
один
беззащитней.
Правей
меня
первый
входящий,
а
я
не
права.
Я
это
пишу,
находясь
у
реки,
по
привычке.
Рассвет,
и
приятно
нащупывать
спички,
пока
понемногу
приподымается
полог,
золу
пошевеливать
прутиком,
как
археолог,
останки
какого-то
Шу.
На
том
берегу
постепенно
расходится
пена
тумана,
сырая
выходит
Камена
горы,
по
теченью
лежащей
горбато,
отлого,
округлого
мира
полна,
словно
счастья
–
эклога,
как
спящий
на
правом
боку.
29 июля 1996
* * *
Темное
поле
свое
перейдем
пристальным
днем,
под
неслышным
дождем.
К
ночи
четвертой
дойдем
до
воды,
до
уплывающей
парной
звезды,
до
паровозных
голодных
речей,
до
бормотания
черных
ключей.
Тронь
эту
оспинку
донной
звезды,
черные
сколы
холодной
воды.
Сонная
пыль
залепила
глаза.
Гладкие
мчат
полоза,
полоза.
11 мая 1981
Блюз
95
Памяти
Эллы
Фитцджеральд
Вот
опять
закат
оранжев,
на
стене
квадрат
пылится.
Уезжаю,
уезжаю,
стану
уличной
певицей,
отращу
вот
грудь
и
голос,
стану
уличной
певицей.
На
углу
поставлю
кружку,
вот
такое
платье
в
блестках,
уезжаю,
уезжаю,
стану
петь
на
перекрестках.
Пусть
идут
себе,
не
смотрят,
стану
петь
на
перекрестках.
И
однажды
в
желтой
майке
молча
вcтанет
рядом
с
тумбой
черный
маленький
с
маримбой,
звук
-
ее
как
капли
пота.
Будут
думать
-
мне
любовник,
только
разве
важно
это?
Так
и
надо
жить
поэту,
как
сказал
поэт
поэту.
Как
чернело
на
закате,
выгибалось
по
кювету,
как
стемнело,
я
не
помню,
как
мело
меня
по
свету.
Чайки
метят
на
МакДональдс
-
значит,
где-то
рядом
море.
Я
на
юг
наверно
еду,
но
застряну
в
Балтиморе.
Потеряюсь
на
неделю,
то-то
будет
людям
горе!
Может
быть,
из-за
названья
-
так
корабль
идет
красивый.
(А
на
самом
деле
-
сухо,
вон
забор
зарос
крапивой.)
Этот
город
грязноватый,
но
зато
закат
красивый.
Ух
как
дворники
по
морю
быстро-быстро
заходили,
капли
в
лоб
мне
полетели
-
они
просто
обалдели.
Справа
сердце,
слева
дверца
-
так
текло
б
на
Пикадилли.
Капли,
как
цыплячьи
лапки,
быстро-быстро
-
и
с
обрыва,
они
шлепаются
в
стекла,
словно
маленькие
взрывы.
Даже
радио
не
надо,
только
слушать
эти
взрывы.
Так
бы
ехать
бесконечно,
только
б
маленькая
Элла
тихо
пела,
ну
конечно,
чтобы
только
Элла
пела,
и
стоять
на
светофоре,
и
чтоб
вывеска
горела,
чтобы
в
зеркале,
и
сбоку,
перекошены
рубином,
вертухаи
неподвижно
за
рулем
как
с
карабином,
тьмою
тикая
карминной,
выжидали
по
кабинам.
Ты-то
знала,
чем
заплатишь,
знала,
как
не
откупиться,
ты-то
знала,
ты-то
знала,
как
швырять
свою
свободу
до
горючих
слез
охочим,
на
лицо
летящим
птицам.
1996-97
Оглавление журнала "Артикль"
Клуб
литераторов Тель-Авива