Фулья Гюрсес

Перевод с турецкого: Марина Букулова

ЧУЖАЯ

Сколько они еще будут здесь сидеть! Если сослаться на дела и уйти –  мать обидится. Надо сидеть себе скромно, а то они решат, что я совсем зазналась, как уехала в город. Ладно, но до чего тоскливо! Ой, этот ребенок ищет, обо что вытереть руку, вот-вот размажет огромную соплю по тюфяку! А его матери и дела нет. Может, сказать ей? Нет, выйдет неловко – они еще и обидятся. Тошнота подкатила к горлу, за ужином, наверно, и куска проглотить не смогу. Нет, ну в самом деле – неужели так трудно вытирать им носы вовремя? И у всех – ни у одного или двух – у всех руки и лицо – грязные, а грязи столько, что собака налижется вдоволь. И не хочется брать ребенка на руки не потому, что не любишь детей, а потому что – противно. А они делают вид, что им все равно, а потом ведь сами будут перемывать мне косточки. «Даже по голове никого не погладила, забыла небось, какой сама была засранкой» – и всякое такое. Ладно, возьму на руки этого, в пеленках, – хоть бы он не обделался на меня.

Его мать растерянно взглянула и даже покраснела слегка. Сразу видно, она совсем не ожидала. Вот, глаз с ребенка не сводит, я знаю – только ей покажется, что он захочет срыгнуть, она тут же подскочит вытереть ему рот. Сидит наготове, даже платок из кармана достала. Зачем я его взяла? И ей неспокойно, и мне. Разве мне нравится нянчить его? – Нет, не нравится. Вот и матери его не нравится, наверняка она чувствует, что я веду себя неискренне, наигранно, а теперь и она должна играть в эту игру.

Ой, он расплакался, соска вывалилась изо рта. Куда же она делась? Постой, я поищу. «Я сейчас подниму, абла[1]» Ааа, и всю эту пылищу она собирается просто протереть платком! Нет, нет, надо помыть ее под краном, микробы ведь… О Господи, кто просил меня умничать? Да и что изменится, если сполоснуть ее проточной водой? Ее ведь нужно хотя бы обдать кипятком. Охх, ну разве можно кого-то исправить? И что я к ней прицепилась ни с того ни с сего? Вон она как побежала к крану – как по приказу. Я сидела между ними как бы для того, чтобы заставить их чувствовать себя неуютно. Что я хочу изменить? Если бы меня тут не было, они вели бы себя непринужденней и естественней, это точно. Даже мама напряглась. Все они явно не в своей тарелке, понимают это и чувствуют себя от этого еще скованней. Словно между нами непреодолимая стена, ни я не могу вести себя искренне, ни они. Коли так, то зачем мы здесь собрались тут все вместе? Вот бы они забыли обо мне, стали бы опять как обычно – все, и мама тоже. Но нет, это, наверно, невозможно. И что, я в этом виновата?

«Эээ, так значит, ты скоро станешь докторшей?» «Да, надеюсь, тетя Хасибаным». «Ты молодец, дочка. А мои, хоть и мальчики, не смогли выучиться». «Не расстраивайся, тетя, зато они рано стали зарабатывать. В конце концов, это все неважно». «Нет, дочка, учиться – это другое. Твой дядя очень хотел, чтобы они учились, работал как каторжный, чтобы помочь им, но что поделать, то ли желания в них не было, то ли ума не хватило, то ли еще чего – но ничего не вышло. Если бы знать, дочку бы отправили. Сама знаешь, она – как ты, и способности у нее были, и учиться хотела». «Это судьба, что делать, тетя, не огорчайся, как стало – так и стало». Отчего, разговаривая с Хасибаным, я становилась как она? Ах – судьба, ах – они рано начали зарабатывать! И ладно бы с другими, но при мысли, что я так разговариваю именно с этой женщиной, мне стало по-настоящему плохо. Еще немного, и я бы убедила ее: «Она ничем не отличается от нас, вот она выучилась – и что? Что моя дочь – что она».

Ах, если бы она знала, она отправила бы дочь учиться! И правильно, что не отправила, пусть та теперь нянчится с тремя детьми. Младше меня, а выглядит так, словно годится мне в матери, бедняга, как-то вмиг сдала. Она и прежде-то была тихоней, а теперь совсем забитая и покорная, что есть, что нет ее. Как же хорошо, что я уехала подальше от этих мест. Никогда бы не поверила, что однажды буду так разговаривать с Хасибаным. А сейчас слушаю себя словно со стороны. В свое время она немало попортила крови моей матери. Дескать, девочкам не следует получать образование, и даже если получат, то ради чего? Столько расходов ради чужого  парня, которому она достанется? А когда она услышала, что я поступила в университет и уеду в Анкару, то совсем взбеленилась. «Отправить девочку из поселка, где все друг друга знают, в бескрайний город! Да это собственными руками подтолкнуть ребенка к разврату и пороку!» Так она и заявила моей матери. Едва отец уходил из дома, она тут же появлялась на пороге. Я слушала их, стоя за неплотно прикрытой дверью, и сердце у меня колотилось так, словно вот-вот выскочит. Точнее, слушала я только ее, потому что мать в ответ не произносила ни звука. Но, в конце концов, когда она заявила: «Среди стольких мужчин она станет шлюхой, это я вам говорю!», мать вышла из себя.

А как я боялась, сколько плакала в те дни! Хасибаным была влиятельней и авторитетней уездного начальника. И уж если она за кого бралась – тот больше не знал спокойной жизни. Ему оставалось или подчиниться ей, или уехать из поселка. Судя по тому, с какой важностью она держится на улице, с тех пор ничего не изменилось. Мать, казалось, каждую минуту могла уступить, сдаться. А она теперь сидит напротив и расхваливает меня на все лады. Только эта женщина очень лицемерна, что бы она ни делала, она делает тайно, за спиной. Разве мать еще пару дней назад не сказала мне: «Получила бы ты диплом скорее, и мы бы тоже уехали из этого проклятого места»? Бедняга, она стойко держалась.

Только посмотри на нее: сидит тихонько, взгляд мягкий, с виду робкая, а на самом деле – совсем не такая. И пока не случилось эта история с поступлением, я и не подозревала, какая она настоящая. Я думала, она беспомощная забитая женщина, покорная своему мужу как Богу. Но когда отец встал и сказал: «Это решение принимаю не я, а твоя мать», я остолбенела от изумления. Отец со своим суровым лицо со сдвинутыми бровями, большим телом, всегда олицетворял для меня силу, подкрепленную не веским словом, а тяжелой рукой. И вдруг этот образ содрогнулся и рухнул, а свыкнуться с новым оказалось совсем не просто. Внезапно оказалось, что сила – незнакомая настоящая сила – сосредоточена в этой безответной, измученной женщине, чья жизнь и поведение всегда будили во мне тайный протест и неприятие. Вместо того чтобы обрадоваться, я вдруг про себя воспротивилась, словно не зная, чего ждать от этой новой матери. Почему она проявляет свою силу только сейчас, и то по отношению ко мне? Почему никогда не показывала ее отцу и всем другим? Эгоистично, конечно. Та прежняя, знакомая мать была мне удобней. Быстро же я открестилась от своих мыслей и представлений, как дело коснулось моих личных интересов. Очень неприятная ситуация, но именно так я и отреагировала.

Чем же мы отличаемся в этом от Хасибаным? И от других Хасибаным? Кажется, я опять ушла в свои мысли. А надо бы пообщаться с гостями. По крайней мере, будет что рассказать подружкам по общежитию. Вообще-то мне совсем не нравится обсуждать близких, но, с другой стороны, не хочется, чтобы меня считали высокомерной зазнайкой или смотрели как на чужую. По правде говоря, я сама поразилась тому, где вдруг на самом деле почувствовала себя чужой. Ни среди подружек в общежитии, ни дома я не могу быть самой собой. Ребенка у меня забрали, а я и не заметила. Где же он? А, вон он, на тахте, спит. Поговорю с Гюльтен, что ли… «Чудесный у тебя малыш, чтоб не сглазить».  «Спасибо, Айтен» Она хотела добавить «И тебе желаю такого», но сдержалась. Конечно, ведь я старше ее не меньше, чем на четыре года. «У тебя один ребенок?» «Нет, это второй уже. А старшего ты видела в прошлый приезд». «Ох, извини, я и забыла, память совсем дырявая». «Не за что извиняться. Если бы я прочитала столько книг, сколько ты, я бы не запоминала, что ела на завтрак». «А муж твой чем занимается?» «Уже два года как он в Германии, работает. Сейчас он здесь, в отпуске, через неделю уедет». «Ты его знаешь, Айтен, вы учились в одном классе. Блондин такой, помнишь? Иногда он брал у тебя книги». Боже, неужели он? «Какой парень? Как его звали, мама?» «Керим, дочка, отец его тогда тоже работал в Германии». Так оказывается, Керим – ее муж. Лишь бы не покраснеть. «А, вспомнила, конечно. Значит, вы с Керимом поженились. Передавай ему от меня привет». «Спасибо, Айтен. Керим о тебе говорил пару раз. У нас осталось несколько твоих книг, он просил передать их тебе, как увидимся». «Оставь их себе, я ведь их уже прочла. Теперь вы почитайте». Господи, что я несу! Почитает она, как же. Интересно, она хоть среднюю школу закончила? Кажется, я вспотела, да и как не вспотеть, когда речь зашла о моей первой школьной любви – Кериме? Интересно, я вернула ему его письма? Стой-ка, да, его – вернула, а свои сожгла до пепла. Он был честный парень, на самом деле, отдал мне даже клочки бумаг с записками, которые я тайком совала ему в ладошку. А книжками мы маскировали наши отношения перед матерью, пряча письма между страницами. Напрасно мы заговорили о Кериме, но откуда мне было знать, что Керим – ее муж? Глянь-ка на Хасибаным, наблюдает исподтишка, еще немного и ощерится в довольной улыбке. Когда она из кожи вон лезла, убеждая всех, что девочкам не надо учиться, Керим поддерживал ее больше всех. И как она про нас догадалась? Наверно, заметила, когда мы выходили из ворот школы. Ну и ладно, может быть, все к лучшему. В том, что я рассталась с Керимом, есть и ее заслуга. Мне хотелось показать ей, могут девочки учиться или нет. Ах, Хасибаным, старая плутовка, сыновей ты учиться не смогла заставить, а меня, смотри-ка, выучила, и теперь мы сидим и сладко друг другу улыбаемся.

Смешно это или грустно, но суть не меняется. Господи, как скачут мысли. Вообще-то, кажется, все случилось благодаря Хасибаным. Читаешь книги одну за другой, меняешь окружение и жизнь, а Хасибаным продолжает управлять тобой. Ты корпишь ночами над учебниками, живешь как монашка – и все это просто для того, чтобы что-то доказать ей. Ни видимая, явная сила отца, ни скрытая – матери так на меня не повлияли. Ну и вот – воспоминание о детской любви вогнало меня в краску. И я еще ни одному парню не смогла позволить даже взять меня за руку. Тебе давно не двадцать, но об отношениях между мужчиной и женщиной ты знаешь только из случайно подслушанных разговоров Шермин и Бельмы – двух ветреных общежитских кокеток. Ты задушила в себе потребность в любви и обычной человеческой близости, погасила иногда вспыхивавший внутренний трепет, убедив себя, что женщина может занять какое-то место в обществе только благодаря уму и профессионализму. Вся дружба с мальчиками сводится к взаимным пересказам долгих пассажей из умных книжек. Стоит мужскому взгляду задержаться на твоем лице, как тебе тут же становится не по себе, словно терпишь унижение. Едва кто-нибудь из твоих редких друзей улыбнется какой-нибудь модной фифочке, как ты тут же теряешь уверенность, чувствуешь себя невзрачной  и незаметной. Почему же меня бросило в жар от имени Керима? Вы давно уже развенчали теории Фрейда, но отчего тогда эти сны – такие ясные, что не требуются никакие фрейдовы толкования? Ах, Насибаным, знала бы ты, сколько тебе удалось!

Отец вернулся очень вовремя. Еще немного, и я бы умерла со скуки. А они и не собирались уходить. Если бы он не пришел, они сидели бы и сидели тут до скончания века. Кажется, им не понравилось, что я их не расцеловала на прощание. Так и есть, судя по укоризненному взгляду матери. А с кем из них мне целоваться? Полная комната детей и женщин – не со всеми же! Ну ладно, наверняка они от меня другого и не ждали. То, что мы стали совсем чужие, с каждой минутой, что они здесь сидели, как будто все больше бросалось в глаза. Люди, еще вчера такие близкие и понятные, несколько часов подряд разглядывали меня как обезьянку в цирке. А мать и виду не подает, довольна ли она происходящим. На чьей она стороне, интересно? С ними? Со мной? Непонятно. Судя по ее словам, она мной гордится. Но что тогда значат эти осуждающие взгляды, которые она иногда бросает на меня? Самый прямодушный и искренний среди нас, кажется, отец. «Завтра пойдем со мной, поработаем в огороде, госпожа докторша. Посмотрим, сможешь ли ты управиться с мотыгой». Ни осуждения, ни отчуждения нет в его голосе, он, похоже, одобряет меня. Человек земли, как сказала бы Сельма.  Сумасшедшая девчонка, и что я про нее вспомнила? Хотела приехать со мной, но не смогла – как обычно, возникло какое-то дело. «Вырваться из душного города и целый месяц вдыхать аромат земли и трав, пожить среди обычных, простых людей – это так здорово. Повезло тебе, Айтен», – сказала она, провожая меня. Мне и в самом деле повезло? Она не такая, как я, – живая и веселая. И никогда не терзается переживаниями, которые постоянно гнетут меня. Я наблюдала за ней, в любой обстановке она чувствует себя естественно и легко. Как ей это удается, интересно? Все-таки хорошо, что она не приехала, она бы меня не узнавала. Но отчего мы такие разные? Ох, голова уже вспухла, надо бы выпить две таблетки аспирина и лечь спать. Сколько дней осталось до конца каникул? Ну-ка заглянем в календарь…

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива