    Сколько слов написано о противостоянии писателя и общества, писателя и власти, литературы и власти! Вот типичный пример. Размышляя над судьбами литературы в тоталитарных обществах, Дж. Оруэлл пишет в эссе «Подавление литературы»: «Не написано ни единой хорошей книги во славу инквизиции. Поэзия может уцелеть в тоталитарные времена; некоторым искусствам или полуискусствам типа архитектуры тирания могла бы даже пойти на пользу … умерщвление свободы мысли парализует журналиста, социолога, историка, романиста, критика и поэта – именно в такой последовательности».    В применении к советскому режиму это, в первом приближении, верно. В качестве примера «искусств или полуискусств», которым тирания пошла на пользу, можно назвать балет и шахматы.    Да, но нетрудно заметить, что список Оруэлла весьма неполон. Например, в нём нет литературоведа.
Попробуем порассуждать на эту тему.    Идеологический характер советского режима обеспечил его повышенный интерес к литературе и обслуживающим её наукам и полунаукам: критике, переводу и т.д. Повышенный интерес – хорошо это или плохо? С одной стороны, хорошо, потому что финансировались кафедры, факультеты и целые институты, занимавшиеся филологией, языкознанием и иными смежными областями. Советское литературоведение в своих вершинных достижениях отнюдь не уступало западному – скорее, превосходило: достаточно назвать имена В.Я.Проппа и М.М.Бахтина.
Советская переводческая школа достигла мировых высот.    А с другой стороны – плохо. Потому что «повышенный интерес» сплошь и рядом оборачивается грубым и некомпетентным вмешательством, проработочными кампаниями, подавлением научных направлений, признанных «идейно порочными». Вот, навскидку, пример (весьма типичный). Пишет С.Ю.Неклюдов о Е.М.Мелетинском: «Надо сказать, что советская идеология имела неистребимую враждебность к любому аналитическому исследованию, к рациональному знанию как таковому, беспрестанно эту враждебность подтверждая. Так, сравнительно-исторические и сравнительно-типологические методы, развивающиеся в нашей науке с середины 50-х годов, были осуждены как глубоко порочные или по крайней мере весьма сомнительные, поскольку ревнители национального своеобразия полагали, что всякое литературное сопоставление равно оскорбительно для обоих сравниваемых объектов» Литературоведение вроде бы не покушается на власть, но само от покушений со стороны власти не застраховано.
Короче говоря, чтобы покончить с этими путаными рассуждениями и приблизить разговор к основной теме данной статьи – деятельности моего отца Бориса Осиповича Кормана – я предоставлю слово проживающему в Санкт-Петербурге учёному Борису Фёдоровичу Егорову («Слово о Б.О.Кормане» в: «Вестник Удмуртского университета», специальный выпуск. Филология. 1997):
«В советские годы филологическая наука и филологическое образование развивались крайне неравномерно. Столица с её грандиозным и бдительным чиновничеством и репрессивным аппаратом фактически засушила литературоведение. В Московском университете, пединститутах, академическом институте им. Горького сохранялись отдельные яркие личности, но исчезли школы и группы.
Каким-то чудом не уничтожилась, несмотря на потери, петербургская школа, создававшаяся в Ленинградском университете после революции. И чудом, главным образом вокруг талантливой личности, образовывались школы в провинции, особенно яркий пример – скафтымовская школа в Саратовском университете.    Провинциальные группы филологов, да и вообще любых ученых и педагогов, находились в двойственном положении по сравнению со столичными: с одной стороны, вдали от высокого партийного начальства, от Лубянки, от ... добровольных или насильно завербованных стукачей можно было свободно общаться с коллегами и учениками, более раскованно читать лекции и даже печатать относительно крамольные, по столичным меркам, труды, ни при какой погоде не разрешенные бы в центре; с другой – местные сатрапы были иногда не менее бдительны, самодурны и бесконтрольны, чем столичные, и их вмешательство в научную, педагогическую и даже личную жизнь подневольных было частенько куда более жестоким и отвратительным, чем в центре (уникальное исключение – Тартуский университет после Отечественной войны)».
Воронежский коллега Б.Ф.Егорова Владислав Анатольевич Свительский (ныне, увы, покойный) в статье «Путь Б.О.Кормана и развитие литературной науки» («Кормановские чтения», выпуск 3. Ижевск, 1998) даёт сходную оценку:    «Как только Борис Осипович осознал свои теоретические возможности и стала складываться в своих первых очертаниях его теория, он взял целеустремленный курс на создание школы, на развитие научного направления. Даже если он этого не провозглашал, то он это делал.
Что особенного в этом? какая героика в этом? это естественно! .. – скажет молодой, подающий надежды исследователь сегодня. Но тогда, в 60-е годы, даже в неверном, изменчивом климате исторической «оттепели», в глухом провинциальном захолустье (прописка Борисоглебска – увы! – и до сих пор такова) было и необычной вещью, и дерзостью претендовать на такой замах. На это надо было осмелиться!... Первым был Тарту, но этот отклонившийся от официальной науки центр был далеко, почти за границей… Вместе с тем напомню для сравнения: Михаил Михайлович Бахтин в Саранске школы не создал, Алексей Владимирович Чичерин во Львове школы не создал, у Я.О.Зунделовича, высоко ценимого Корманом, в Самарканде остались лишь, пожалуй, ученики… Это ведь тогда, после нескольких всплесков, началась ползучая провинциализация Ленинграда. А с Киевом давно так сделали, что он превратился в союзную провинцию. А в официальной Москве, ставшей «разрешенным» окном в Европу, несмотря на обилие вузов и академических институтов, несмотря на диссертационный конвейер, лишь сектор теории тогдашнего ИМЛИ (Институт мировой литературы – Э.К.) да кафедра Г.Н.Поспелова могут претендовать теперь по результатам на обозначение «школы»…    То, что задумал и что неуклонно осуществлял Корман, было в ы з о в о м … Он прекрасно понимал это и жил с сознанием этого. Борис Осипович на это пошел и не хотел никакой иной – спокойной, благополучной – жизни. Но месть системы его и настигла, реально укоротив ему жизнь, и были конкретные события – в первую очередь, запрещение конференции (всесоюзная межвузовская конференция по «проблеме автора», организатором которой был Б.О.Корман, должна была состояться в Ижевске в январе 1983-го года. В последний момент была запрещена по устному указанию из обкома КПСС. 2-го марта этого же года Б.О. скончался – Э.К.), – сыгравшие роль опустившегося дамоклова меча…»    Приведу, наконец , мнение Виктора Ивановича Чулкова, ученика и последователя Б.О. («Предисловие» в: Б.О.Корман. Избранные труды по теории и истории литературы. Ижевск,1992): «Будущий историк науки, думаю, обратит внимание на характерный для 60 – 70-х гг. расцвет провинциальных научных сборников. В эти десятилетия «провинция» брала на себя функции «центра», в частности – функцию поиска новых, специфически литературоведческих, а не иллюстративно-идеологических путей изучения художественной литературы. Достаточно назвать тартуские сборники по семиотике, кемеровские – по исторической поэтике, даугавпилские – по сюжетосложению, горьковские (ныне Нижний Новгород – Э.К.) «Болдинские чтения», калининградские, пермские сборники. К этому ряду примыкала и серия сборников по проблеме автора (Борисоглебск – Воронеж – Ижевск), в издание которых Б.О.Корман вложил много сил и времени.     Статья в периферийном межвузовском сборнике оказалась тогда для многих жанром, позволявшим сократить временную дистанцию между вызреванием идеи и ее текстовым воплощением, сборник же был трудноуловим для цензуры, заботившейся о «чистоте нашей науки» не менее, чем о чистоте идеологии. Сборники спасали идеи, давали их авторам возможность высказаться».        Думается, переходя непосредственно к рассказу о деятельности Б.О. – ученого, уместно начать именно с его издательской деятельности, тем более, что она полнее документирована. *                *                   *                   *                      *                   *                    *                    *                         Сборников к изданью кто страсть имеет сильну,                        Усладами жизнь его не зело обильна.                         Ликом скорбен, плотью тощ, томно воздыхает,                        Скудный ибо листаж свой умножить желает.                         О бессмертной душе не, о бренном печется:                        Худ формат или же добр, супер ль удается?                         В мыслях: «Ли оплачен щёт?» – млады влачит веки.                        Помолитеся о сем грешном человеке.

   В этом отцовском стихотворении – если отвлечься от разлитого в нём юмора – в этом стихотворении «всё правда». Но не вся правда. Оно как бы утверждает, что все издательские проблемы носят характер типографско-бухгалтерский, производственный. Оно игнорирует аспект идеолого-надзирательский. А ведь именно в этом аспекте, в этой сфере разыгрывались драмы издания/неиздания. «Беда» отца была в том, что он разрабатывал теорию (что уже само по себе подозрительно), «копал глубоко», писал хорошо, и при этом «нестандартно». Верно сказал В.Свительский: это было вызовом.     Как, например, должна была реагировать редакция журнала «Русская литература», этой твердыни теоретического консерватизма, на рукопись, поступившую из какого-то заштатного Борисоглебска; рукопись, трактующую о понятиях, к которым редакция не знала, с какой стороны подходить?    Как? Ну, скажем, вот так:
                                                                                                             15 февраля 1967 г.                                                                                       Воронежская обл., г. Борисоглебск,
                                                                                             ул. Павловского, д.85, кв.19
                                                                                                              Б.О.Корману
Глубокоуважаемый Борис Ошерович!
К сожалению, должен Вам сообщить, что я нигде не могу обнаружить Вашей заметки «Основной эмоциональный тон как теоретико-литературное понятие». С трудом допускаю мысль, что она потеряна в редакции. Случаев таких, кажется, за всё время работы журнала не было. Спрашивал у членов редколлегии – ни у кого нет. И следов нет. Страшно неудобно и непонятно.    Возможно, у Вас есть другой экземпляр? Может быть, Вы пришлете его? Если не боитесь, что он сгинет. Но такие уникальные случаи дважды невозможны.     С уважением отв. секретарь редакции                                                               М.Кондратьев

А неугомонный автор шлёт другой экземпляр.
Приходится измысливать другой ответ:                                                                                                                      17 апреля 1967 г.

Глубокоуважаемый Борис Ошерович!
Ваша заметка «Основной эмоциональный тон как теоретико-литературное понятие» была прочитана членами редколлегии, которые считают, что ее следовало бы переслать в комиссию по литературоведческой терминологии, возглавляемую Д.Д.Благим, от публикации же на страницах журнала они решили воздержаться. Рукопись возвращаю.     С уважением отв. секретарь редакции                                                               М.Кондратьев

   В 1972 г. в Москве, в издательстве «Просвещение», вышла книга Б.О.: «Изучение текста художественного произведения» – Практикум для студентов. Фактическим издателем пособия был МГЗПИ – Московский Государственный заочный педагогический институт. Книга быстро разошлась. Ободрённый успехом, институт предложил отцу переработать и расширить рукопись для второго издания.     Б.О., естественно, согласился. Институт назначил толкового редактора – В.Э.Лебедеву, – и работа закипела.
                                   Но тут подули ветры известного направления. Редакционно-издательский отдел МГЗПИ потребовал от автора внести в рукопись ряд изменений.
Москва ВерхняяРадищевская,18.

Редакционно-издательский

ОтделМГЗПИ.

Редактору ЛебедевойВ.Э.

Предложения МГЗПИ, перечисленные в Вашем последнем письме, предусматривают изменение рукописи в таком направлении, которое неприемлемо для меня по научным и этическим соображениям. Поэтому я отказываюсь от издания книги «Теория и методика анализа художественного текста» в МГЗПИ и прошу уведомить об этом кафедру русской литературы и научную часть.

Все экземпляры рукописи прошу возвратить.

С уважением

Профессор Б.Корман.

16 декабря 1974 г.

Ижевск

Ижевск, 16 декабря 1974 г.

Дорогая Валентина Эммануиловна! Ни на одно из персональных изменений, которые мне предложено сделать, я не могу пойти, не поступившись совершенно обязательными для меня вещами.

Анализ эпиграфов из «Капитанской дочки» проводится мною с учетом того, что сделал Ю.Лотман в трактовке повести Пушкина <….> Если я уберу цитаты из Лотмана и изложение его позиции, все будет непоправимо испорчено.

Это же относится к ссылке на Лотмана там, где речь идет о «Вечерах на хуторе…».

Все это как будто только чисто научный аспект дела. Но есть тут не менее важный этический аспект. Что подумают обо мне читатели, которые сопоставят первое издание со вторым и не найдут в новом многих имен и работ?

Переплетение научного и этического аспектов явственно представлено в случае с Зунделовичем. Это один из самых замечательных наших ученых, до сих пор совершенно не оцененный (Яков Осипович Зунделович (1893 – 1965). Окончил университет в Монпелье, Франция. В 20-30-е гг. выступал как поэт и переводчик. Работал в Наркомпросе, ГАХНе (Академия художественных наук), Высшем литературно-художественном институте им. В.Я.Брюсова. В 1929-37 профессор ИФЛИ и ГИКа (Институт кинематографии). Был репрессирован. С 1947 г. преподаватель, с 1953 г. – заведующий кафедрой русской и всеобщей литературы Самаркандского университета. Автор трудов о русской классике 19 века, книг «Романы Достоевского», «Этюды о лирике Тютчева» – Э.К). Я об этом постоянно говорю студентам, толкую ученикам, буквально заставляю их ссылаться на него. Как же я могу изъять его из книги? Гинзбург в книге о творческом пути Лермонтова по существу первая у нас (не терминологически, а по сути) показала, что автор – это позиция, не сводимая к субъектам сознания и стоящая над ними. Это место в ее работе важно, однако, не только для правильного понимания истории вопроса: до сих пор ни одна работа о Лермонтове не дает столь верного и умного истолкования «Героя нашего времени». Вот Вам опять пример слияния собственно научного и этического. В своих предложениях по «персональному вопросу» МГЗПИ исходит как будто из совершенно законных оснований – предписаний министерства и издательства «Просвещение». Не буду вдаваться в обсуждение этих предписаний (которые представляются мне неверными и расходятся с практикой других издательств), скажу лишь о том, с какой странной непоследовательностью МГЗПИ реализует эти предписания. Предписано: не ссылаться на старые работы. На этой волне мне предлагают изъятьупоминание окниге (Лидии Яковлевны Гинзбург – Э.К.), посвященнойтворческомупутиЛермонтова (1940 г.), но разрешают оставить ссылку на книгу Виноградова о стиле Пушкина (1941 г.).

Вотеще более занимательный примерстранныхсдвиговвовременных представлениях. Не веленоссылатьсянаиздание «Капитанскойдочки» (подготовленное Юлианом Григорьевичем Оксманом и содержащее его статью. Ю.Г.Оксман не еврей, а немец. Возможно, «товарищи из МГЗПИ» этого не знали. Но не исключено, что запрет ссылаться вызван тем, что Оксман – из репрессированных – Э.К.) всерии «Литературныепамятники» (1964), но милостиво разрешенооставитьбольшой отрывокизкнигиХрапченкооГоголе(1954г.)

Возьмем другое предписание: не упоминать периферийные издания. На этом основании я должен устранить ссылки на псковские и тартуские ученые записки (увлекавшиеся, по мнению МГЗПИ и иже с ним, структурализмом-формализмом – Э.К.); что же касается воронежских ученых записок (считавшихся более традиционными – Э.К.) со статьей Ремизовой, то их, оказывается, можно оставить.

Во всех этих отступлениях от системы есть своя система. Ее конструктивный принцип обнажается, когда мы узнаем, что из перечня имен советских литературоведов должен быть устранен автор работ о Тютчеве, Фете, Пруткове, Некрасове, Лескове и книги «Русские поэты», которому нельзя инкриминировать ни периферийность (Ленинград – это ведь, кажется, не периферия?), ни публикации в ученых записках и научная и общественная репутация которого безупречна (Борис Яковлевич Бухштаб – Э.К.).

Итак, у товарищей из МГЗПИ есть свой взгляд на историю нашей науки и на историю разработки проблемы автора – взгляд, находящийся в резком противоречии с реальностью. Это их дело, но я-то тут при чем? Издавать книгу, приспособленную к чуждым мне взглядам и позициям, я не собираюсь. Разумеется, я очень хотел бы изложить свой подход к литературе в книге, над которой мы с Вами работали. Но не такой ценой. <….>

Вы говорите мне о компромиссном решении (как будто то, что я написал до сих пор, не было результатом множества компромиссов): дать на страничку историю вопроса с именами, работами и т.д. Я не стану этого делать: это – игра с собой в прятки, совершенно обреченная. Страничку будут править те же люди, а я ведь введу в нее, поскольку история вопроса требует полноты, и все те же имена и работы с высокой оценкой, да еще и прибавлю новые, вроде Ц.Вольпе и др., столь женеэвфоничные (Цезарь Самойлович Вольпе (1905 – 1941) – литературовед, в начале тридцатых годов муж Лидии Корнеевны Чуковской – Э.К.).

Я понимаю, насколько все это для Вас тяжело. Для меня тоже. Но тут уж ничего не поделаешь. Без книги прожить можно, а вот без самоуважения, уважения близких, учеников и вообще людей – никак нельзя.

Это мое последнее слово, и возвращаться ко всем этим вещам не нужно.

Я благодарен Вам и за дружбу, и за титаническую борьбу, которую Вы вели. Вы сделали все, что могли, больше, чем могли. Не Ваша вина, что бывают ситуации, в которых самая отчаянная борьба не увенчивается победой.

Ваш

Б.О.

P.S. Пожалуйста, не задерживайте передачу содержания моей позиции (отказ от издания)

по начальству. Оттяжка ни к чему не приведет.

Из письма от 8 января 1975 г.:

Я не хочу просить ни МГЗПИ, ни министерство о снисхождении, смягчении, исключении и т.д. и не хочу, чтобы это за меня делали Вы. Если Вы считаете, что есть еще возможность отстоять работу в неискаженном виде, то все нужно поставить на официальную почву. Пришлите мне совершенно официальное письмо с перечнем всех требуемых МГЗПИ исправлений, изменений и т.д. и с мотивировкой каждого требования. Из Вашего письма должно быть абсолютно ясно, чья это позиция: Ваша, кафедры или научной части. Предполагается, что текст Вашего письма будет официально согласован с Козловой и Колядчим. Я отвечу Вам столь же официальным образом и укажу, что я могу принять (вводные страницы, напоминающие докладную записку, о Цветаевой) и что я категорически не принимаю (все остальное) <…> Письмо, которое я Вам таким образом напишу, будет документом, рассчитанным на кафедру и научную часть. Если они примут мою позицию, пусть защищают ее перед издательством, министерством и т.д.

Из письма от 10 марта 1975 г.

<…> Между тем Вы продолжали помимо меня вести переговоры со своим руководством. Вы предложили ему условия компромисса, не согласовав их со мной. И лишь потом, получив его санкцию, написали мне об условиях компромисса.

Разумеется, и такая последовательность в действиях допустима. Но при этом Вы должны были быть готовы к тому, что я на этот компромисс не пойду. <…>

Если Вы теперь оказались в сложном положении, то это результат выбранной и проводившейся Вами без меня линии поведения. Я не сомневаюсь в том, что намерения и побуждения у Вас были самые хорошие, и, будучи дружески расположен к Вам, я огорчаюсь тем, что Вы попали в сложное положение. Но, как видно из содержания нашей переписки, я не сделал ни одного шага, который затруднил бы Ваше положение (кроме разве того, что написал хорошую, но нетрадиционную книгу). <…>

Нравственно чистым я чувствую себя не только перед Вами, но и перед МГЗПИ, никаких договоров с ним я не нарушал, ибо их не было. И если МГЗПИ не может удовлетворить заявки на новое издание моей книги и при этом не получит известный доход, – то это уж не моя вина.

Что же касается читателей, которым книга, действительно, нужна, то я, как и Вы, забочусь о них. Только понимаем мы с Вами эту заботу по-разному. <…>

Расположенный к Вам

Б.Корман

А вот случай, когда драматическую историю издания сборника (завершившуюся всё же благополучно) восстановить уже невозможно, и лишь краткое ироническое упоминание в письме свидетельствует о прошлой драме. Письмо Б.Ф.Егорову:

20/II-76 года

Дорогой Борис Федорович!

Спасибо за добрые слова о нашем коллективном труде и моем описании литературных родов (Сборник «Проблема автора в художественной литературе» [Ижевск, 1974. Вып. I (V)] со статьей Б.О. «Опыт описания литературных родов в терминах теории автора. Субъектный уровень» - Э.К.).

За огрехи глазовской типографии (Глазов – город в Удмуртии) простите великодушно; хоть я тут без вины виноватый, но раз назвался редактором, надо держать ответ.

История издания сборника сопровождалась такими невероятными взлетами и падениями и самый факт его выхода в свет настолько фантастичен, что течение времени вспять в данной ситуации вполне соответствует, мне кажется, нормам реалистической эстетики.

Впрочем, путаницу в датах можно семантически интерпретировать и как типографское (полиграфическое) проявление романтической иронии.

С самыми добрыми чувствами – Ваш Б.О.

В противоположность этому, драма, разыгравшаяся летом и осенью 1977 года, документирована достаточно полно. Вот она, перед вами.

Первое издание книги Б.О. «Лирика Н.А.Некрасова» имело место в Воронеже в 1964 г. При небольшом тираже книга быстро разошлась. Второе издание было намечено на 1-й квартал 1978 года. Книга была включена в план издательства «Удмуртия». Но Москва затребовала две рукописи (одну – Б.О., и другую – краеведческого, кажется, характера) на «контрольное рецензирование» – форма контроля центра над периферийными издательствами. Насколько мне известно, вторая рукопись благополучно прошла рецензирование и в положенный срок была издана книгой. Ну, а в случае с Б.О. всё было иначе: в июле 1977 года, когда книга была уже набрана, в издательство пришла рецензия, изменившая ход событий. – Направляем рецензию сотрудника ИМЛИ АН СССР С.А.Небольсина на рукопись Б.О.Кормана «Лирика Некрасова» (правильное название: «Лирика Н.А.Некрасова») Как следует из рецензии, книга неприемлема для широкого читателя. Редакция художественной литературы Росглавиздата придерживается мнения рецензента, что книгу Б.Кормана следует переадресовать в какое-нибудь академическое издательство… (А там её, конечно, ждут не дождутся – Э.К.) – Полученанеквалифицированнаярецензия Небольсина (ИМЛ) тчк печатание приостановлено тчк издательство просит связаться кем-либо Москве для звонка в Росглавиздат (телеграмма послана из Ижевска в подмосковный санаторий Общества слепых, где находился Б.О.) – В архиве Василия Кирилловича Тредиаковского обнаружено четверостишие: Хоть я и не знаю Того Небольсина, Но предполагаю, Что это скотина. (Так А.М.Гаркави, ныне покойный, знавший наперечёт всех некрасоведов, ответил на запрос Б.О. о Небольсине). – И я, и мои коллеги по редакции Лит. Энц-дии (Краткой Литературной Энциклопедии – КЛЭ), кот. Вас глубоко чтут, возмущены этой историей, тем более, что многие из них – молодые люди, и они знают этого Небольсина. Все в один голос говорят, что он мерзавец, бездарность, карьерист и даже более того («карьерист и даже более того» – глухой намёк на сотрудничество Небольсина с КГБ). Теперь работает в ИМЛИ. Редактировал Блока (в «Огоньке» <имеется в виду «Библиотека «Огонька» – Э.К.>) и сделал массу ошибок, о чём где-то писал В.Н.Орлов (Владимир Николаевич Орлов, исследователь жизни и творчества Блока, главный редактор – с 1956 по 1970 – «Библиотеки поэта»). Но это всё неважно. Важнее, что я ничем не могу Вам помочь, т.к. ни малейших связей в Рос. комитете у меня нет (да и лучше их не иметь)… – Ваше известие об остановке «Лирики Некрасова» взволновало меня. Волею судеб я знаю Вашего чёрного рецензента ещё по Москве. В начале 60-х годов он был ещё студентом филфака МГУ; его карьера за минувшие 10 лет не имеет прецедентов. Всё остальное – потом. Остановка переиздания не случайна, к сожалению… ( А здесь уже явные намёки на КГБ) – Я прочёл рец. Небольсина, дал её прочесть одному из наших литературоведов и посоветовался с ним. Наши мнения совпали. Рецензия ловкая, но крайне неприятная (и уязвимая). За нею стоит весьма благоуханный образ её автора. Однако в рецензии есть своя «логика», весьма демагогическая, и аргументация, хотя и корявая, но на кого-то она может действовать и её нужно и можно опровергнуть... Небольсин выступает как рецензент (довер. лицо) Росглавиздата – и дискредитирующее-уничтожающий тон по отн. к нему может сильно разозлить этот самый Издат и вызвать неблагоприятн. реакцию. Думается, стоит написать подробный ответ страницы 4 с чёткими и хладнокровными опровержениями по пунктам… Желаю Вам полной победы над противником, который в своей рецензии отражён как в зеркале. – … Основной аргумент С.Небольсина состоит в том, что рукопись якобы пронизана структуралистской терминологией («структура», «система», «элемент» и т.д.) и потому будет недоступна широкому читателю. На этом моменте необходимо остановиться подробно <…> понятия системы и структуры прочно вошли в обиход современного советского литературоведения и широко используются ведущими советскими филологами. Так, лауреат Ленинской премии академик М.Б.Храпченко … Известный специалист по истории русской литературы проф. А.Н.Соколов … (сошлюсь хотя бы на книгу Н.К.Гея … или статью Ю.Борева … ) … член-корреспондент АН СССР Л.И.Тимофеев в учебнике «Основы теории литературы», рассчитанном на студентов-филологов, трактует это понятие как одно из ключевых. Все эти литературоведы, широко пользующиеся столь одиозными для С.Небольсина терминами, никакого отношения ни к структурализму, ни тем более к формализму не имеют. (Тут нужно пояснить, что Б.О., не разделяя ни структуралистского подхода (Ю.М.Лотман и его школа), ни так называемого «формалистского» (Ю.Н.Тынянов, В.Б.Шкловский), вовсе не считал эти направления чем-то порочно-лженаучным. (Ю.Тынянова он высоко ценил – в частности, за введение понятия «лирический герой») А вот московские окололитературные чиновники, определявшие издательскую политику, как раз считали. Именно поэтому Б.О. настаивает на своей – а также учёных, на которых он ссылается – непричастности (реальной!) к структурализму ) Готов ли С.Небольсин, следуя логике своей позиции, зачислить названных учёных по ведомству структурализма, а их работы безоговорочно осудить? Или он использует такую своеобразную логику лишь для того, чтобы опорочить мою работу, против которой у него не находится серьезных, подлинно научных аргументов? … Воистину смешон тот страх, который внушают С.Небольсину такие понятия, как литературный род (с ним знакомят учащихся в средней школе), элемент (понятие, которое вводится новыми программами по математике уже в четвертом классе), ценность и антиценность, норма и аптинорма, понятные любому грамотному человеку, и т.д. Рецензент постоянно говорит об «онаучивании», «диссертировании», как только сталкивается с истинами, которые нельзя отнести к азбучным. Все это мотивируется в рецензии заботой об интересах широкого читателя… Но рецензент не учитывает того, что наш читатель (широкий читатель) неизмеримо вырос, что именно этому широкому читателю как раз и нужны книги, которые знакомили бы его с незнакомым (а не пережевывали то, что известно со школьной скамьи), обогащали и расширяли его кругозор. Читатель тянется к теории, и именно этим объясняется тот факт, что на книгу о Некрасове, в которой, как указывала реклама издательства «Удмуртия», идет речь и «об актуальных вопросах теории», за короткий срок поступило свыше 20000 заказов (на 27 тысяч экземпляров – Э.К.). Вот реальный, практический ответ на опасения рецензента <…> Рецензент пытается противопоставить первое издание книги, которое он хвалит, рукописи второго издания … Между тем все, что ему не нравится во втором издании, имеется в первом, и рецензент не мог этого не заметить, если он только читал книгу. В ней идет речь и об идейно-художественной системе Некрасова, и о структурах, и об элементах. Монтажу, который вызывает у него такое раздражение, посвящен в книге большой раздел (кстати, при переработке несколько сокращенный)… <…> С.Небольсин многозначительно пишет о «плотном строе исследователей довольно однотипной ориентации», которые, якобы, преимущественно представлены в рукописи. Что это за зловредная «однотипная ориентация», рецензент так и не объясняет. (Разумеется, Небольсин имел в виду евреев. Но сказать об этом прямо Б.О. не может, и ему приходится включиться в игру «Да и нет не говорите, чёрного и белого не покупайте») И действительно, что общего в конкретной научной методике В.Городецкого и Б.Бухштаба, Л.Гинзбург и М.Уманской? Разве однотипны как исследователи Б.Томашевский и Я.Эльсберг? Разве похожи труды К.Чуковского и Ю.Тынянова? Почему в перечень литературоведов, составленный рецензентом, попал кинорежиссёр М.Ромм? … Почему к «наиболее часто цитируемым мною авторам» рецензент относит М.Зельдовича и Л.Сидякова, каждый из которых лишь единожды упомянут в примечании? Наконец, почему не захотел С.Небольсин заметить в рукописи имена Н.Бельчикова, Н.Гайденкова, А.Гришунина, А.Еголина, В.Жданова, В.Кулешова, Д.Лихачева, Ю.Лебедева, Д.Максимова, В.Одинокова, Н.Скатова, Н.Степанова, М.Храпченко? <…> В заключение хочу обратить внимание на тот странный, высокомерно-покровительственный тон, в котором выдержана вся рецензия. Он оскорбителен не только для меня, но и для моих многочисленных коллег, активно и плодотворно работающих на так называемой периферии. Разговоры о «местно-вузовских школах с небольшим гелертерским уклоном» меньше всего отражают реальное положение дел в советском литературоведении, которое создается совокупными усилиями большой армии филологов независимо от места их проживания. Впрочем, этот столичный снобизм забавен в устах рецензента, пока еще мало сделавшего в советском литературоведении. Итак, рецензия отличается откровенной предвзятостью и необъективностью. Она научно несостоятельна и свидетельствует о полной некомпетентности рецензента как в общих вопросах истории и теории русской литературы, так и в некрасоведении. Я категорически возражаю против того, чтобы вопрос о переиздании книги решался на ее основании и требую ее дезавуирования. Доктор филологических наук, профессор Б.Корман18 августа 1977 г. - Я в восторге от того, как Вы высекли этого подонка. Он, правда, своей экстраординарной глупостью открыл перед Вами редкие возможности, но как Вы ими воспользовались, с какою логикой, с каким сарказмом… Если «лица, на заставах команду имеющие» (Щедрин), способны внять голосу разума, – Ваше дело выиграно. - Письмо ленинградских учёных – это очень хорошее дело. Кого из московских учёных можно поднять на аналогичный демарш – не представляю себе. Н.К.Гудзий – вот это была совесть нашего литературоведения, он бы помог Вам, как помогал многим (О нём однажды так отозвался Д.С.Лихачёв: «Николай Калинникович Гудзий меня всегда поражал. О ком бы я ни заговорил, он всегда спрашивал: «А он порядочный человек?» – Э.К.) Но его уже нет. А деятели ИМЛИ, конечно, не станут дезавуировать мнение одного из своих сотрудников (поспешное и, как станет ясно из дальнейшего, ошибочное заключение – Э.К.). Кто этот Небольсин – понятия не имею. - «Разведка» моя привела меня в круг Ваших друзей, которые энергично и настойчиво продвигают Ваше дело. Решено: если Вы не возражаете, … то последует коллективное письмо (вот куда? Вы укажите) за подписью некоторых московских учёных: проф. П.А.Николаева, А.Л.Гришунина, В.В.Жданова и Вашего покорного слуги, а также и ещё возможно других … - Я спешу исправить свою ошибку – сообщение о приезде А.А.Суркова, который не состоялся. Я вчера говорил с ним по телефону … Он знает и помнит о Вашем письме (оно у него в депутатской папке), но стремления действовать энергично я у него не обнаружил … (Речь идёт о приезде поэта А.А.Суркова, как депутата Верховного Совета СССР от одного из удмуртских избирательных округов, в Удмуртию. Приезд позднее состоялся, но в Ижевск Сурков не заехал и на письмо Б.О. никак не отозвался) - Что я могу сделать? Предложить на Отделе классической литературы ИМЛИ обратиться от имени Отдела в Росглавиздат с развёрнутым аргументированным суждением о Вашей книге на предмет её переиздания, указав, что, по имеющимся сведениям, это переиздание задержано. Для этого необходимо иметь это самое развёрнутое суждение – рецензию. Кто лучше всех знает и понимает Вашу книгу? Вы сам. Посему – срочно напишите и пришлите мне на мой нынешний адрес просимое … Думаю, что это единственный способ преодолеть результат писаний Небольсина. Кстати, я его совершенно не знаю, хотя и он работает в ИМЛИ среди других трехсот. - Ваше письмо читал с болью. Ясно представляю, что Вы чувствуете, когда бьётесь о железную стену. Сравнение хромает: стена тупости и злобы много хуже железной. Влиятельный человек в писательских делах, которому я писал, уклонился от прямого участия: он занимается иностранной литературой. Дал два совета:

Добраться до самого верха. В данном случае до Стукалина (Б.И.Стукалин – председатель Госкомиздата СССР – Э.К.). Написатькоротко. Присовокупить антирецензию.
Не оставлять дела, учитывать фактор времени: чиновники не любят быстрых решений, а тем более – быстрых перерешений, но со временем их интерес выдыхается и они, с присущим им безразличием могут сказать да там, где говорили (полузабытое!) нет …

С одним я согласен вполне: продолжать настаивать, писать снова и снова. Но нужно, чтобы не оказалось «себе дороже». Рассчитать нервы, набраться философии …

- Начальнику Росглавиздата

Около полугода назад я получил рекламное извещение издательства «Удмуртия» (Ижевск) о том, что там готовится к выпуску вторым изданием книга Б.О.Кормана «Лирика Некрасова», которая должна выйти к столетию со дня смерти поэта (1978). Но теперь, как я узнал, дело застопорилось.

Книга Б.О.Кормана представляет большой теоретический интерес, она давно снискала весьма положительную оценку научной общественности. Как некрасовед, занимающийся изучением творчества поэта уже тридцать лет, я считаю, что это – одна из лучших книг о Некрасове. Она доступна и широкому кругу читателей, интересующихся вопросами русской поэзии. Но читателю достать ее трудно (она вышла в Воронеже в 1964 году тиражом всего 2000 экз.), поэтому переиздание ее, по моему мнению, является настоятельной необходимостью. Прошу учесть мое письмо при решении данного вопроса.

С искренним уважением

доктор филологических наук, профессор

Калининградского университета

А.М.Гаркави

5 сентября 1977 г.

- Книга Б.О.Кормана «Лирика Н.А.Некрасова», выпущенная в 1964 году в Воронеже, явилась весомым вкладом в советское некрасоведение и в историю и теорию русской лирики. Она активно живет в советской литературной науке, на нее постоянно ссылаются, ее цитируют и учитывают как в специальных литературоведческих трудах, так и в учебно-методической литературе. Книга привлекла внимание не только научных работников, но и широкого круга читателей (учителей средней школы, студентов-филологов, библиотекарей и др.). Неудивительно, что она сразу стала библиографической редкостью и сейчас практически недоступна широкому читателю. Поэтому следует всячески приветствовать включение книги Б.О.Кормана «Лирика Некрасова» в план издательства «Удмуртия» на 1978 г.

< … > Нам представляются необоснованными опасения рецензента С.Небольсина насчет недоступности книги для широкого читателя. Книга Б.О.Кормана решает важные вопросы литературоведения, но не замыкается в чисто теоретических изысканиях, а обращена к живым вопросам нашей литературной современности.

< … > Исключительное значение имеет выдвинутая и доказанная в рукописи мысль о том, что произведенный Некрасовым глубочайший переворот в лирике явился результатом нового социального и демократического понимания человека.

Б.О.Корман на различных уровнях исследует, как это новое понимание человека нашло свое художественное воплощение в лирической системе поэта.

< … > Трудно согласиться с мнением рецензента о желательности передачи рукописи в академическое издательство. Это на несколько лет отодвинуло бы знакомство читателя с книгой, столь нужной ему уже теперь.

< … > Мы настоятельно рекомендуем рукопись Б.О.Кормана, представленную в издательство «Удмуртия», к безотлагательному изданию.

Доктор филол. наук, профессор

Д.Максимов

Доктор филол. наук, профессор

Н.Скатов

Доктор филол. наук, профессор

Б.Егоров

Ленинград

5 сентября 1977 г.

- В Госкомиздат РСФСР

Заместителю председателя

Госкомиздата

Звягину В.Н.

Глубокоуважаемый Виктор Николаевич!

Мы решились обратиться к Вам вот по какому поводу. Мы читаем в Псковском педагогическом институте курс истории русской литературы 19 в. и курс методики преподавания литературы. Минувшей весной нам пришло оповещение из г. Ижевска, из издательства «Удмуртия», о скором выходе в свет книги Б.О.Кормана «Лирика Некрасова» (изд. 2-е, дополненное и переработанное). Мы выслали заявку на эту книгу сами, и это же сделали многие наши студенты.

Теперь нам стало известно, что переиздание книги Б.О.Кормана … может быть отменено. Это нас озадачивает и огорчает. < … > Книга, по нашему мнению, не только одна из лучших современных монографий о Некрасове, но и прекрасное учебное пособие для учащихся высшей школы. < … >

Мы были бы благодарны Вам, уважаемый Виктор Николаевич, если бы наше мнение, мнение людей, не просто изучающих русскую литературу 19 в., но и практиков-педагогов, было бы учтено при окончательном решении вопроса о переиздании книги Б.О.Кормана.

Зав. кафедрой русской и зарубежной

литературы Псковского педагогического

института профессор, доктор филол. наук

Евг. Ал. Маймин

Доцент кафедры русской и зарубежной

литературы, канд. филол. наук

Эльза Влад. Слинина

Ст. преп. кафедры литературы, канд.

пед. наук, засл учитель школы РСФСР

Ник. Конст, Силкин

17 сентября 1977 г.

- З а к л ю ч е н и е

о книге Б.О.Кормана «Лирика Некрасова»

< … > На материале поэзии Некрасова в книге впервые в советском литературоведении столь широко и доказательно рассматривается вопрос о соотношении лирики и реализма

< … > Б.О.Корман показал, что некрасовская поэзия выразила не только идейный, но и эмоционально-психологический мир революционно-демократических разночинцев.

< … > Впервые с такой обстоятельностью лирика Некрасова была рассмотрена в теснейшей связи с историей русской лирической поэзии. Новые качества поэтики некрасовской школы … обнаруживались с особенной очевидностью путем сравнения с лирикой Полежаева, Красова, Кольцова и др.

< … > Работа Б.О.Кормана углубляла современное представление не только о лирике Некрасова, своеобразии некрасовской школы (поэтическое творчество Добролюбова, Огарева, Михайлова и др.), но и по-новому освящала своеобразие творчество таких поэтов, как Тютчев, Фет, Майков, Полонский.

Очень важным и новым было сопоставление лирики с повествовательной прозой. Сравнительный анализ лирического начала в прозе Гоголя и его последователей и в поэзии Некрасова …

< … > Следует приветствовать включение в книгу новой главы, в которой лирическая поэзия Некрасова рассмотрена в связи с его поэмами.

Переиздапие книги Б.О.Кормана «Лирика Некрасова» крайне желательно … Между тем по имеющимся сведениям переиздание задержано. Думается, что для этого нет ни научных, ни каких-либо других оснований.

С 1971 года Б.О.Корман живет и работает в Ижевске. Благодаря его широко известным публикациям этот город стал теперь гораздо заметнее на литературоведческой карте страны. Естественно, что именно издательство «Удмуртия» выпускает теперь в свет книгу Б.О.Кормана «Лирика Некрасова».

Канд. филол. наук А.Гришунин,

доктор филол. наук У.Фохт,

доктор филол. наук У.Гуральник,

доктор филол. наук З.Паперный,

доктор филол. наук С.Шаталов

(Институт мировой литературы АН СССР)

20.IХ.77

- Уважаемый тов. Корман!

Рассмотрели Ваше письмо и отзыв на рецензию, направленные на имя заместителя Председателя Госкомиздата РСФСР т. Звягина В.Н. Мы не имеем возможности вступать с Вами в дискуссию относительно оценки нашей рецензии, заметим только, что, обвиняя автора рецензии в недопустимом тоне, Вы сами не всегда являетесь вежливым по отношению к нему. (Комментарий Б.О.: Мы тебя будем душить, а ты не дёргайся)

На наш взгляд, как мы сообщали и раньше, рецензия т. Небольсина является квалифицированной и доказательной по сути, тактичной по изложению. Он отнюдь не дает, как пишете Вы , «настойчивой рекомендации не переиздавать книгу» вообще, а высказывает мнение, что Ваш труд о Некрасове в силу узко научного характера должен издаваться в академическом издательстве, где есть подготовленные кадры редакторов научных книг (и где, кстати, книга сможет выйти большим тиражом, чем в местном издательстве). С данным выводом т. Небольсина мы полностью согласны и не можем рекомендовать Вашу книгу для переиздания в местном издательстве.

При всем том, мы готовы вторично вернуться к рассмотрению Вашей рукописи и еще раз ознакомиться с ней, поручив рецензирование кому-либо из видных ученых-некрасоведов.

(Испугались. Обеспечивают себе возможность отступления)

Начальник Росглавиздата

С.А.Грамзин

13.10.1977 г.

- …застал Ваше невесёлое письмо. Дело … возмутительное. Ваших противников нужно бы побить палкой. Ваша книга действительно и очень нужна – это факт очевидный для всякого человека, разбирающегося в книжном хозяйстве нашего литературоведения. Дай Бог, чтобы «самые высокие инстанции», куда Вы обращаетесь, оказались на Вашей стороне, т.е. на стороне разума.

Желаю Вам ещё побороться за книгу.

- Заместителю председателя Госкомиздата РСФСР тов. Звягину В.Н.

Глубокоуважаемый Виктор Николаевич!

В связи с тем, что издание моей книги «Лирика Некрасова» было приостановлено,

я 17 августа обратился к Вам с письмом, в котором оспаривал рецензию Росглавиздата, подписанную С.Небольсиным. Теперь мною получено письмо из Росглавиздата, в котором с одной стороны, выражается солидарность с рецензией С.Небольсина, и, с другой стороны, идёт речь о готовности вернуться к рассмотрению моей работы и направить её на рецензию какому-либо видному некрасоведу. Последний момент побуждает меня вновь обратиться к Вам.

Дело в том, что, насколько мне известно, в Госкомиздат РСФСР и частично в Росглавиздат поступил ряд писем и отзывов на мою книгу и рукопись переиздания от крупных литературоведов (в том числе – десяти докторов наук) Москвы, Ленинграда и других городов. Среди них – авторитетные некрасоведы, авторы монографий о творчестве поэта Н.Скатов и А.Гаркави, видные исследователи русской поэзии вообще и лирики Некрасова в частности А.Гришунин, Б.Егоров, Е.Маймин, Д.Максимов, известные специалисты по истории и теории литературы С.Шаталов и У.Фохт и др. В их суждениях есть ряд совпадающих моментов:

1. даётся высокая оценка книги и рукописи переиздания;

2. отмечается актуальность переиздания;

3. подчёркивается, что книга носит не узко специальный характер, а рассчитана на читателей разного уровня, на широкую читательскую аудиторию;

4. указывается на оправданность выпуска книги в издательстве «Удмуртия».

Возможно, что предложение Росглавиздата направить рукопись на повторное рецензирование какому-либо известному специалисту-некрасоведу связано с тем, что к моменту составления письма Росглавиздат не получил ещё всех писем и отзывов, о которых идёт речь. Укажу в этой связи на заключение, подписанное шестью сотрудниками Института Мировой литературы Академии наук СССР, из которых пять – доктора наук. Думается, что все эти письма и отзывы в совокупности уже осуществили полное и авторитетное рецензирование книги и рукописи специалистами самой высокой квалификации. Я прошу принять во внимание следующие факторы:позицию Удмуртского обкома КПСС, поддерживающего издание;мнение научной общественности вообще и крупнейших некрасоведов в частности;актуальность переиздания;полную обеспеченность запланированного тиража заявками;то, что рукопись полностью набрана– и разрешить издательству «Удмуртия» выпустить книгу «Лирика Некрасова» в соответствии с утверждённым планом 1978 г. - Председателю Госкомитета СССР по печати Стукалину Б.И. Копия: Начальнику Росглавиздата Грамзину С. Уважаемый Борис Иванович! Я – профессор, доктор филологических наук, автор многих работ по истории русской литературы 19 века. Свыше 30 лет работаю в советской высшей школе; с момента создания в 1971 году Удмуртского госуниверситета возглавляю в нём кафедру русской и советской литературы. Награждён орденом «Знак почёта», Ленинской юбилейной медалью, значком «Отличник просвещения РСФСР». Обращаюсь к Вам по следующему вопросу … При плановом тираже в 5000 экземпляров на книгу поступило 23000 заказов из книготоргов и свыше 3000 индивидуальных заявок. Книга полностью набрана. Однако в настоящее время Росглавиздат остановил работу над книгой на основании отзыва рецензента, не являющегося специалистом-некрасоведом…. Остановка работы над книгой побудила ряд крупных литературоведов, в том числе десять докторов филологических наук ….В их суждениях есть ряд совпадающих моментов …. Всё это показывает необоснованность позиции рецензента. Думается, что эти отзывы, копии которых я прилагаю …. Я прошу Госкомитет по печати СССР принять во внимание … позицию Удмуртского обкома КПСС … - 24/Х-77 г., Ижевск Дорогой Борис Федорович! Я очень признателен Вам за поддержку. Письмо, подписанное Вами совместно с Д.Е.<Максимовым> и Н.Н.<Скатовым>, конечно, убедило бы тех, кому оно было адресовано, если бы они были способны и склонны внимать каким бы то ни было резонам. Но это не тот случай. В полученном мною ответе Росглавиздата рецензии С.Небольсина, с кот. Вы имели возможность познакомиться, дается следующая аттестация: «… рецензия т. Небольсина является квалифицированной и доказательной по сути, тактичной по изложению». Я обжаловал отрицательное решение Росглавиздата, обратившись в Госкомиздат СССР. Убежден, что результат будет тот же. Как бы то ни было, меня очень поддержала в это трудное время помощь коллег. Кроме Вас, в инстанции обращались сотрудники ИМЛИ, Маймин с коллегами и др. Еще раз благодарю Вас. С самыми добрыми пожеланиями Ваш Б.О. - Уважаемый Борис Ошерович!Сообщаем Вам, что, учитывая многочисленные отзывы о Вашей книге «Лирика Некрасова», поступившие в Госкомиздат РСФСР и то обстоятельство, что рукопись полностью набрана и понесены материальные затраты, мы дали указание издательству «Удмуртия», в виде исключения, осуществить выпуск Вашей монографии в соответствии с тематическим планом. Заместитель Председателя

Госкомиздата РСФСР

В.Н.Звягин

11.11.1977 г.

(Читатель, как вам нравится выражение «в виде исключения в соответствии с планом»?. Прямо-таки девиз советской плановой системы!)

* * * * * * *

В том же 1977 году аналогичные события происходили и в других местах нашей необъятной Родины.

Вот, например, что писал Л.М.Цилевич в статье «Из истории даугавпилсской сюжетологической школы» («Кормановские чтения», выпуск 3. Ижевск, 1998): «В 1958 – 1967 гг. Даугавпилсский пединститут издавал Ученые записки, члены кафедры в них активно печатались. Но – этот тип издания недаром называли «винегретным»: под одной обложкой были статьи по литературе и фольклору, языку и методике преподавания … В 1968 г. вузам было рекомендовано вместо аморфных Ученых записок издавать тематические сборники научных статей.

< … > Первый сборник составили статьи преподавателей кафедры и студентов-выпускников.

< … > Регулярно, раз в два года, выходили бело-голубые нумерованные (со второго выпуска) томики «Вопросы сюжетосложения»: 2-й (1972), 3-й (1974), 4-й (1976), 5-й (1978). Усложнялась и обогащалась структура сборника: появляются подзаголовки – «Сюжет и жанр» (3-й вып.), «Сюжет и композиция» (4-й вып.); вводится рубрикация: «Вопросы теории сюжета», «Роман, повесть, рассказ», «Драма», «Поэма», «Лирика», «Проблемы циклизации», «Изучение сюжета в школе»….

Начиная с 3-го выпуска, сборник становится фактически межвузовским всесоюзным изданием. < … >

Ситуация изменилась к худшему в 1977 г. Госкомиздат СССР не включил 6-й сборник в издательский план. Редколлегию ознакомили с «черной» рецензией, – ее автор неизвестен мне по сей день. Этот документ стоит того, чтобы познакомить с ним читателя. Ограничусь «выбранными местами».

«… И общий состав (структура) рукописи, и ее отдельные компоненты требуют р е ш и т е л ь н о й к р и т и к и.

Раздел «Время-пространство» в принципе не имеет никакого отношения к сюжету. Это вопрос событий. Но даже будучи взят как особый и отдельный вопрос, он является н а д у м а н н ы м вопросом, привнесенным в литературоведение экзистенциалистскими и структуралистскими силами … Ряд … работ при всей ориентированности на сюжет топит изложение в модно-провинциальной мешанине структуралистских терминов, от которых надо, наоборот, всячески освобождать вузовские науки. Бесспорна неоправданная увлеченность совершенно ложными авторитетами. С точки зрения Л.М.Цилевич (sic! – Л.Ц.), если судить по отсылкам и опорам на мысли других авторов, интереснее всего мысли о композиции, высказанные: Б.Корманом, Е.Добиным, М.Гиршманом, Б.Томашевским, С.Эйзенштейном, М.Роммом, Т.Сильман, Э.Магазанником, М.Бахтиным, А.Мачеретом, – т.е. созван весь синклит формализма и полуформалистского эпигонства, где затерялись и отодвинуты на задний план ведущие специалисты. И снова здесь трактуются полумистические «пространство и время», «ассоциативный монтаж», «молекулярный уровень» … сюжет по-формалистски путают с фабулой все авторы сборника. … авторов увлекают такие модные категории-термины, как «бинарная оппозиция», «карнавальность», «некоммуникабельность», «теснота стихового ряда».

Сборник в целом … не соответствует самой заявленной теме – и дает материалы и рассуждения, по уровню стоящие ниже, чем проблемы сюжета в подлинной значимости. Это скорее не труд о сюжетах, а вялая демонстрация верности формализму и его давно оставленным наукой установкам».

Стало ясно: либеральные порядки кончились, а с ними – наша вольготная жизнь. Как объяснили сведущие люди, слишком уж много развелось тематических сборников, нужно было «принять меры по упорядочению» выпуска вузовских научных изданий.

< … > Что же мы можем и что должны делать? Об этом мне рассказал в Москве начальник отдела сводного планирования и координации выпуска ведомственной литературы Госкомиздата СССР А.Д.Власов … он дал спасительный совет: «Пришлите на мое имя ответ рецензенту: поблагодарите его, признайте справедливость некоторых критических замечаний, – а потом разгромите его по всем пунктам и требуйте повторной рецензии».

Трудно было Ф.П.Федорову, И.А.Дубашинскому и мне писать этот ответ. Хотелось сказать коротко и ясно: рецензент – невежда, хам и антисемит впридачу. А приходилось писать длинно и витиевато: «Автор рецензии и авторы «Вопросов сюжетосложения» по-разному понимают категорию сюжета, но несоответствие содержания сборника взглядам рецензента ни в коей мере не может служить основанием для вывода о несоответствии сборника теме … Рецензия выдержана в грубом, разносном тоне, изобилует бездоказательными обвинениями, носящими оскорбительный характер. Это вызывает у нас чувство недоумения». И так – десять страниц.

< … > Рукопись была послана на повторную рецензию – кафедре теории литературы Московского университета. В.Е.Хализев дал положительный отзыв. Сборник был включен в план под названием «Сюжетосложение в русской литературе».

Это было свидетельство Л.М.Цилевича. А вот что писал Б.Я.Бухштаб моему отцу в сентябре !977 года, во время истории с Небольсиным:

Ленинград, 25-IХ-77

Дорогой Борис Осипович!

< … > Со мной произошла такая же история, что и с Вами. Петрозаводский сборник, в который принята моя статья о Щедрине и «Анне Карениной», затребована сверху и отрецензирована. Кто рецензент – не знаю, но без преувеличения могу сказать, что в сравнении с ним Ваш Небольсин – Веселовский (Александр Николаевич Веселовский (1838 – 1906) – знаменитый историк литературы, с 1877 г. академик). Глупость, невежество и беспардонное хамство – сверх всякой меры. В чем статья обвиняется – понять трудно, но вывод решительный: сократить статью вдвое (она и так, при помощи предельной компактности и лапидарности, доведена до 1 печ. листа) и провести большую «авторскую и научную правку». Видимо, средствами не стесняются и не обращают на них никакого внимания: была бы достигнута цель. Я не знаю еще, собирается ли Гин (Моисей Михайлович Гин, ответственный редактор Петрозаводского сборника) бороться и к чему может привести борьба.

У меня приняты статьи еще в нескольких провинциальных «ученых записках», и я с грустью думаю, что будет с ними.

< … >

Ваш Б.Бухштаб

В том же году не была разрешена всесоюзная конференция литературоведов, которую М.М.Гиршман планировал провести в Донецке.

Сопоставляя события и даты, я прихожу к выводу, что в 1977 году была предпринята скоординированная акция – АКЦИЯ-77, – имевшая целью нанести удар по научным изданиям тех провинциальных вузов, где нащупывали, продвигали, развивали новые направления в филологической науке. Непосредственно удары наносились по авторам-евреям, которым можно было хоть с какой-то степенью правдоподобия инкриминировать структурализм, формализм, схематизацию и тому подобные грехи. Разумеется, подобные удары наносились и раньше, и будут наноситься позже (читатель в этом убедится), но, насколько мне известно, впервые со сталинских времён разрозненные акции были сведены и согласованы каким-то единым, по-видимому, центром. Но в моём распоряжении лишь ничтожные крохи информации. Историки науки, где вы?

А время идёт, «и вновь продолжается бой». Неравный бой. На сей раз он развернулся вокруг рукописи учебного пособия «Практикум по изучению литературных родов». Вот как сам Б.О. рассказывал об этом в письме Б.Ф.Егорову от 5/V-82 г.: «Многое изменилось в моей жизни за эти четверть века (со времени их знакомства в 1958 году). Переезд в Ижевск дал мне новых учеников и очень хороших студентов, занятия с которыми – это и труд, и наслаждение. Я сравниваю их с нами, какими мы были в их возрасте, и радуюсь за них и завидую им.

Если нынешняя ситуация продлится, то наше литературоведение, успехами которого я горжусь, может дать небывалый взрыв. Впрочем, возможна и иная концепция развития нашей литературной науки, представление о которой Вы сможете получить, ознакомившись с прилагаемым образцом критического творчества. Генезис этого любопытного документа вот какой. Полагая, что у меня накопился достаточный материал для теоретической книжки и отдавая себе ясный отчет в бесперспективности обращений в центральные издательства (наше же местное издательство за теорию тем более не возьмется), я решил выпустить Учебное пособие; Госкомиздат запросил рукопись (Вы, должно быть, знаете, что запрашиваются не все рукописи, а, так сказать, выборочно) на контрольное рецензирование (в1977 г. Росглавиздатпроделал тоже, исрукописьютогожеавтора – Э.К.) – и воспоследовал отзыв, выдержанный в лучших традициях 48–52 годов. Мне бы промолчать, а я, забыв, кто есть сверчок и что есть шесток, ответил антикритикой, взыскуя справедливости. Мне было отвечено второй рецензией, столь же тонкой и интеллигентной, что и первая. Я не утихомирился и опять сочинил антикритику, вопрошая: «Знаешь ли ты, щука, что есть справедливость?» (сказка Щедрина «Карась–идеалист»). Тогда-то пришел отзыв, копию которого я Вам посылаю (это было летом прошлого года). («Прошлого» – то есть 81-го. А ответ-«антикритика» отца на первый отзыв датирован апрелем 80-го. Таким образом, эта история тянулась свыше года). Добавлю, что все 3 державных отзыва посылались не мне лично, а на ректорат – чтоб общественность знала и понимала. (Я же от себя добавлю, что все три отзыва были анонимными – точнее говоря, нижняя часть последней страницы каждого отзыва была отрезана в том месте, где должна была стоять подпись рецензента. Читатель, вероятно, помнит слова Б.Я.Бухштаба: «Кто рецензент – не знаю», и Л.М.Цилевича: «ее автор неизвестен мне по сей день». Потому и «не знаю», потому и «неизвестен», что подписи были отрезаны. А в случае с Небольсиным был допущен просчёт – и вот вам пожалуйста: рукопись пришлось издать! – Э.К.). Все это до известной степени объясняет невозможность для моих доброжелателей в Ижевске издать что-нибудь посвященное мне в связи с 60-летием (отмечалось в апреле 82-го).

Придется пока ограничиться публикацией статей, а там видно будет» (до развязки оставалось меньше года).

Кто же эти люди, отрезавшие подписи, эти неизвестные солдаты, бойцы невидимого фронта? С вероятностью, близкой к достоверности, можно утверждать, что отрезал подпись не тот, кто её ставил, то есть не рецензент. Скорее всего, это был кто-то из цепочки посредников, соединявшей заказчика с исполнителем-рецензентом. И ещё вопрос: а не сохранялась ли отрезанная подпись, как доказательство выполнения работы? Может быть, в каком-нибудь архиве лежит себе папка с обрезками последних страниц?

Сопоставляя 77-й год с 80-м и 81-м, можно заметить, как выросло мастерство врага.

Во-первых, рукопись на контрольное рецензирование извлекал не Росглавиздат, а стоявший над ним Госкомиздат, с которым труднее спорить. Во-вторых, больше не допускались проколы с именем рецензента. В-третьих, рецензии посылались наректорат («чтоб общественность знала и понимала») – стрельба велась напоражение.

* * * * *

Эта статья была уже написана, когда Л.М.Цилевич обратил моё внимание на монографию Б.Ф.Егорова «Жизнь и творчество Ю.М.Лотмана», изданную в Москве в 1999 году. Вот что пишет автор на стр. 216-217:

«Кафедра (русской литературы Тартуского Университета – Э.К.) старалась добиваться реализации своей обильной научной продукции. Это было трудно – и становилось труднее с каждым годом – не только из-за ограниченности средств Тартуского университета и недоброжелательства некоторых коллег из других отделений и кафедр, но и из-за растущего к концу брежневского периода идеологического прессинга со стороны Москвы. Такое давление оказывалось и вообще на все вузы страны, но выделялись и наиболее «опасные», среди них Тартуский университет занимал первое место. Вот как описывает тогдашнюю ситуацию С.Г.Исаков, автор вводной статьи «Об изданиях кафедры русской литературы» к библиографическому справочнику 1991 года:

«С середины 1970-х гг. тогдашним Государственным комитетом по печати был предпринят ряд мер, ограничивавших издательскую деятельность отдельных вузов и, в частности, издание «Ученых записок». Большинству университетов, как и других высших учебных заведений, еще раньше был запрещен выпуск в свет монографий, объем «Ученых записок» был сокращен до 10 а<вторских> л<истов>, а размер отдельных статей – до 1 а.л.: вслед за тем в них были запрещены публикации новых материалов на основе архивных источников и т.д. Ужесточились и чисто формальные требования, порою носившие бессмысленный, даже абсурдный характер: была запрещена продолжающаяся нумерация серийных изданий, каждый том «Ученых записок» должен был получать особое название и представлять собой как бы отдельный тематический сборник и пр. Все это больно ударило по тартуским изданиям. Перестают выходить монографии. Резко сокращается объем отдельных выпусков «Ученых записок»; с т. ХХХI (1979) в «Трудах по русской и славянской филологии» исчезает раздел публикаций. Вскоре, с 1982 г., по требованию свыше исчезает нумерация томов этой серии, что внесло большую путаницу в библиографирование серийных изданий, которые становится все труднее находить в библиотечных каталогах.

В этих условиях искали обходные пути. Монографии издавались под видом учебных пособий, прежде всего спецкурсов для студентов. Читатели «лекций для заочников» З.Г.Минц «Лирика Александра Блока» … или спецкурса С.Г.Исакова «Русский язык и литература в учебных заведениях Эстонии ХVIII–ХIХ столетий» … без труда увидят, что это не учебные пособия, а монографии. Публикации же новых материалов маскируются под научные статьи или же включаются в их состав. Так, ценнейшая публикация писем З.Гиппиус и Д.Мережковского к А.Блоку включена в статью З.Минц под названием «А.Блок в полемике с Мережковскими» (см. «Блоковский сборник» IV)!

В 1970-е и особенно в первой половине 1980-х годов резко усиливаются и цензурные трудности. Почти ни один том «Трудов по русской и славянской филологии. Литературоведение» и «Блоковского сборника» не обходится без цензурных изъятий, выпуск в свет отдельных томов надолго задерживается. Кульминационным пунктом этих цензурных преследований явилось уничтожение всего тиража одного из выпусков «Трудов по русской и славянской филологии. Литературоведение» в 1984 г. (Проблемы типологии русской литературы.– Уч. зап. Тартуского ун-та; вып. 645) на основе указания из Москвы, в свою очередь вызванного неким доносом («закулисных» подробностей этой истории редколлегия серии и ответственный редактор тома не знают до сих пор). Заново отпечатанный том под этим названием, значительно отличающийся от первоначального (из него изъяты статьи П.Торопа и Ю.Лотмана, остальные статьи подвергнуты жесткой цензурной правке), вышел в свет лишь в 1985 г.»

Кампания, таким образом, была тщательно продумана, широко организована и рассчитана на годы. Были подготовлены кадры «чёрных» экспертов-рецензентов (Небольсин) и, возможно, цензоров.

Этим фрагментом из книги Б.Ф.Егорова я завершаю рассказ об издательской деятельности Б.О. и перехожу к другим сторонам его деятельности.

* * * * * Приведу отрывок из воспоминаний моей матери Эмилии Михайловны Дыниной (в: «Вестник Удмуртского университета», специальный выпуск. Филология. 1997):

«Работа со студентами, аспирантами приносила Б.О. глубокое удовлетворение. Его не просто уважали, а даже почитали. Почитали студенты, молодые и немолодые преподаватели, лаборанты. Почитали не только за знания, прекрасные лекции, но также и за его уважительное отношение к любому человеку, за умение разглядеть в своих учениках «искру божью» и помочь ей разгореться.

Но и предательства людей, для которых он делал много, сопровождали его всю жизнь. Как правило, это было связано с тем, что, проживая в провинции, Б.О. не имел в своих руках административных рычагов, позволявших продвигать защиту диссертаций <…> Эти предательства были разными. Он и относился к ним по-разному. Были предательства, так сказать, предвидимые, когда особых надежд по части нравственности Б.О. на человека не возлагал (но в помощи все равно не отказывал). Эти предательства он переносил более или менее спокойно. Так, была у Б.О. способная студентка, с которой он много занимался, готовя её к аспирантуре. Она поступила в аспирантуру МГУ на кафедру, где Б.О. не жаловали. Очень быстро написала диссертацию в русле идей Б.О., но без упоминания о нём. Диссертацию одобрили, нашли оппонентов. Одна из оппонентов прислала отзыв, где очень хвалила работу, указав на связь этой работы со школой Кормана. Диссертантка вернула ей отзыв, попросив сохранить похвалы, но упоминание о Кормане убрать. Так и было сделано. Защита прошла успешно. Всё это сама диссертантка рассказывала нам с Б.О. Он только улыбался, слушая её. Девушка, по-видимому, не совсем уяснила для себя смысл рассказанного ею, и Б.О. не стал ей ничего объяснять.

Бывали предательства интеллигентские, когда человек заявлял, что всей душой ценит Б.О. и его метод, но вот заниматься этим писателем больше не хочет, после чего менялось название уже написанной под руководством Кормана диссертации, из реферата тщательно исключалось имя Бориса Осиповича (чтобы не раздражать тех, кто будет решать судьбу диссертации). В названиях статей, написанных под руководством Б.О., и сборников, где он был редактором, исключалось имя редактора. И диссертация представлялась в какой-либо «столичный» город.

Б.О. никогда бы не обиделся (разве что огорчился), если бы человек на самом деле избрал другую тему, разработал и затем защитил свою новую работу. Но в случаях, о которых я говорю, он просто прекращал общение с человеком, на письма не отвечал – он очень глубоко переживал подобные истории»

Разумеется, если соискатель хранил верность Б.О. и его методу, то, в конечном счёте, находился провинциальный вуз и Учёный совет, где готовы были непредвзято оценить новую работу. Просто такой вариант требовал больших усилий и большего времени, да и не все диссертанты были согласны на защиту в провинции.

* * * *

С конца 60-х годов Б.О. стал обращать внимание на участившиеся выступления в печати литераторов славянофильского (точнее, русопятского) направления, группировавшихся вокруг журнала «Молодая гвардия». Эти выступления – не слева, а справа – его удивляли и несколько озадачивали: Б.О. привык, что уж если враг каким-то знаменем размахивает, то – красным. Он недооценил силу и опасность этой правонационалистической идеологии.

Начав преподавать в Удмуртском университете, Б.О. обратил внимание на способного студента Грачёва, взял его на кафедру, потом – в заочную аспирантуру, вообще много возился с ним. Грачёв часто бывал дома у моих родителей, его принимали как друга. Было, правда, известно, с его собственных слов, что его отец – сталинец и антисемит, а московские родственники – антисемиты. Но на это как-то закрывались глаза, его, как я уже сказал, принимали по-дружески.

В 1979 году Грачёв поехал в Москву на ФПК (факультет повышения квалификации), а фактически – для завершения диссертации. Там что-то произошло. Судя по всему, его обработали славянофилы-русопяты, и он вернулся неузнаваемым. Он порвал с Б.О. всякие личные контакты, отрёкся от работ, выполненных под его руководством, стал распускать о нём порочащие слухи (вроде, например такого: Б.О. не тот, за кого себя выдаёт), которые, при всей их нелепости, жадно ловились кое-кем на кафедре и факультете. Ведь «общественность» к тому времени была уже подготовлена: «знала и понимала».

Грачёв теперь считал (и пытался этому учить студентов), что декабристы – чуждое России, принесённое с Запада явление (насколько я знаю, в нынешней демократической России это мнение стало почти официальной позицией Русской православной церкви), что в «Грозе» не Катерина, а Кабаниха выражает здоровое народное начало, хранит устои. Он требовал от студентов убирать из курсовых работ ссылки на еврейских авторов (к которым относил и Бахтина).

Практической, ближайшей целью этих идеологических плясок была как можно более скорая защита диссертации в столичном городе Москве.

Из протокола заседания кафедры от 18 марта 1980 года:

- Каковы перспективы Вашей будущей работы?

- Я отказываюсь от работы по проблеме автора и буду заниматься сравнительным литературоведением. Я прикрепляюсь к кафедре русской литературы МГУ.

- Когда Вы собирались на ФПК, Вы уже знали, что меняете тему?

- В общем, знал. Я уже летом, перед ФПК, хотел поступить в аспирантуру какого-нибудь вуза, но заочная аспирантура закрывала мне дорогу.

- На каком основании Вы говорили о непопулярности теории автора и о невозможности защитить диссертацию, выполненную в этом ключе?

- Наши сборники не котируются на кафедре русской литературы МГУ (это правда – Э.К.).

- А<лександр> П<етрович>, уехав на ФПК, прервал какую бы то ни было связь с кафедрой, не представлял отчётов по главам, как это было договорено, не отвечал на письма… Будучи на ФПК, А.П. договорился о замене научного руководителя, о перемене темы… Нужно подчеркнуть, что эта переориентация сопровождалась тяжкими обвинениями в адрес научного руководителя (т.е. Б.О. – Э.К.)…

- Что, собственно, произошло? Формально это выглядит так: А.П. разочаровался в теории автора, которой он занимался, и решил выбрать другое научное направление. По существу же произошло вот что: А.П. решил добиться быстрого успеха. Он ориентируется теперь вовсе не на другое научное направление, а на имена учёных, которых он считает влиятельными и сближение с которыми должно помочь ему быстро защитить диссертацию. Только так можно объяснить резкое изменение в отношении А.П. к таким учёным, как Аверинцев или Бахтин, перед которыми он раньше преклонялся и которых он теперь полностью зачёркивает. Это же можно сказать и об отношении его к прежнему руководителю. А.П. поливает его грязью, руководствуясь вовсе не научными соображениями, он просто думает, что так он легче утвердится и защитит новую диссертацию, которая ещё не написана… Для студентов он теперь просто опасен…

Тут кое-что требует уточнения. Разве сближение с новыми учёными требует «зачёркивания» старых?

Ответ: тут всё дело в том, на какой основе происходит разрыв со старыми и сближение с новыми. Вот что Б.О. писал о Грачёве своему коллеге в январе 1980 г.: «…теперь исповедует почвенничество в его зоологическом изводе, Кормана, Бахтина, Аверинцева относит к неславянской линии в советском литературоведении. И вообще резвится, как резвились лет 30 тому назад. Все это печально, потому что он талантлив, был, во всяком случае».

И другой коллега спрашивал у Б.О. в письме: «Как поживает … изобличитель жидомасонских козней в отечественном литературоведении?»

А изобличитель козней твердил о «русском духе» и сочинял такие стишки:

Сладок голос русский.

Разве надоест

Слушать нам про сени,

А не про подъезд?

Или говорил: «Уеду я. В русский город, к русским людям. Эти же тут всё захватили».

Сени лучше подъезда, Кабаниха лучше Катерины, русские люди лучше этих – довольно цельная философия.

В разгар шествия этой философии по коридорам и курительным комнатам университета, Б.О., потрясённый предательством ученика, месяц пролежал в кардиологии.

Что ж, вожделенную диссертацию Грачёв защитил, ни в какой русский город не уехал, так и работает на прежнем месте. И больше не изобличает козни, и больше не считает, что эти всё захватили – вот что интересно! Нет, не то чтобы раскаялся, но свои прежние дикие взгляды – оставил в прошлом.

И молчит. А ведь его свидетельство очень многое могло бы прояснить. Как это делалось? Кто и как его вербовал? Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем.

Когда готовились отметить шестидесятилетие Б.О. (1982-й год), ученикам пришла мысль – злополучная, как потом стало ясно – провести в его честь всесоюзную научную конференцию в Ижевске. Идея получила одобрение в университете и в обкоме. Разумеется, предполагавшаяся конференция официально посвящалась шестидесятилетию не Кормана (чтобы не дразнить гусей), а образования СССР, но это не важно! Важно, что по проблеме автора и всесоюзная! Конференция намечалась на январь 1983 года, и Б.О. руководил подготовкой к ней. Тревожился: «Что-то всё идёт слишком гладко».

Одному члену кафедры он поручил обеспечить приезжих гостиницей. Тот занялся этим делом и вскоре доложил, что гостиница («партийная», обкомовская, т.е. находящаяся в ведении обкома КПСС) согласна всех принять, но требует, чтобы был составлен новый список, в котором фамилии ожидаемых гостей сопровождались бы не инициалами, а именами-отчествами.

              Естественно, Б.О. решил, что цель требования – выявить евреев. Поэтому он тянул          время и не давал приказ подготовить новый список. Лишь когда до открытия          конференции оставалось всего ничего, и казалось уже невозможным, чтобы власти          могли успеть учинить какую-нибудь каверзу – лишь тогда новый список был вручён          тому работнику.    Тот работник отнёс список в обком. Через день-два ректор Борис Николаевич Шульга вызвал к себе того работника и ещё одного члена кафедры (не ставя в известность Б.О.) и объявил им следующее: в Ижевске ожидается сессия партийно-хозяйственного актива области, все места в гостинице отводятся активу, а конференция откладывается. Её иногородних участников следует срочно известить, чтобы не приезжали. Вот этим, товарищи, и займитесь.    Вечером эти два работника приехали домой к Б.О. и рассказали: так, мол, и так. Сделать ничего нельзя.
На следующий день, 22 января, Оргкомитет конференции начал конференцию отменять. Первым делом было послано сообщение по факсу в Москву на Казанский вокзал, чтобы предотвратить приезд участников ижевским поездом. Затем Оргкомитет разослал свыше 80-ти телеграмм.       И всё-таки шесть участников уже успели выехать. Приехав в Ижевск, они спокойно разместились в гостинице в забронированных для них номерах. Никакой сессии актива не было.    Формально конференция была не запрещена, а всего лишь отложена. Первого марта Б.О. пришёл к ректору на приём (заранее обговоренный) по вопросу о том, когда же состоится отложенная конференция. К назначенному часу ректор не явился. Прождав полтора часа, Б.О. ушёл. В тот же день он провёл лекцию. Студенты заметили, что чувствует он себя неважно.
У моих родителей было принято незамедлительно делиться друг с другом новостями – как хорошими, так и плохими. Но в тот день, придя домой, Б.О. не рассказал о происшедшем.      Вот что пишет об этом моя мать: «В последний вечер своей жизни он, придя домой, не рассказал (даже мне!), что полтора часа понапрасну прождал ректора, хотя время их встречи было заранее оговорено. А обсуждать они должны были якобы новые сроки этой несостоявшейся конференции. Он, очевидно, испытал ужасное унижение и не мог об этом говорить. Узнала я обо всем назавтра, когда он был уже мертв».
   Он умер ночью – очевидно, во сне.

    Из телеграмм соболезнования:
- Помним Ваши слова – он этого не переживёт
     - Его талантливые труды научная этика не будут забыты (Фактически автор   телеграммы говорит о «переплетении научного и этического аспектов», о котором     Б.О., как мы помним, писал В.Э.Лебедевой – и которое вообще очень заметно в его    трудах)
       - Надеюсь коллеги увековечат память профессора Кормана изданием его        неопубликованных работ.

Объявления: