Анатолий Гланц
Одесса
1
Тел, подставленных солнцу на пляже - двое.
Чистый кальций в костях, терпеливых к зною.
Море - хлев, и стоящее в стойлах стадо
по-подводному радо.
И не странно, что выпав из лапы стресса,
окунает в море лицо Одесса,
ибо где нету выхода для печали,
там ошибка вначале.
Это - солнце всегда, над любым сараем,
это кран, где мы бреемся и стираем.
Это город, который - восторг и выдох.
Это блики на рыбах.
Это дом с голубятней, где на канате
голубой купальник студентки Кати.
Это шкварки и смалец дощатых лестниц
и похабные песни.
Это лепка карниза под штукатуркой,
повсеместная страсть к полноте желудка.
Это летние домики с номерами,
это ночь с комарами.
Это степь под колхозами, под бахчами,
и луна на рейде над проводами.
Это мол, и маяк, и в мазуте гавань.
Это дворничка Клава.
Тут пасхальное солнышко над евреем,
ветхий дом, где мы нежимся и стареем.
Это мусор дворов, городская свалка
и Холодная Балка.
Пара нищих старух, чистый профиль женский
возле входа в собор по Преображенской,
в майонезном небе ажур балконов
и заправка сифонов.
Это то пространство, которым с детства
терпеливо бредит во мне Одесса.
Это то, на чем выросли мы и отъелись.
Это южная ересь.
2
Я хотел рассказать, как в лимане мира
долго гнила в лазури моя порфира.
И когда я извлек ее из-под спуда,
с миром сделалось худо.
Так зачем в это главное время года
наступает от съеденных дынь икота?
Почему на берег сошел моряк?
Разве что-то не так?
Да, проходят годы, желтеет пресса.
И стареет в лужах моя Одесса.
Чудо-город, который давал все сразу,
помутился, как разум.
Истекающий персиком лик Привоза,
экономить повсюду зовущий лозунг,
магазин "Океан" вместо свежей рыбы
и бетонные глыбы.
Это кислое знание наших дедов.
Это снова их речи, их дым обедов.
Это руны, летящие на сквозняк.
Разве это не так?
И не странно, что выйдя из глаз удода,
выбирает худший прогноз погода.
Флотоядные волны над парусами.
Очень хочется к маме.
Потому-то ты там, где нельзя без весел,
что учитель тебя на просторах бросил.
Ты один в темноте, на воде залива.
Как тебе тоскливо!
Изначальная жадность земельной ренты
протянула к морю свои проценты.
Видно, нет больше повода для печали,
чем ошибка вначале.
Ты не сможешь догнать, и не сможет пуля
отлетевшее солнце в сквозняк июля.
Согласись, мы летаем гораздо ниже,
чем летучие мыши.
Моросящей строкой по загривку леса
улетает в полночь моя Одесса,
оставляя слева по борту бакен
и Пересыпский факел.
Значит, вечная жадность и сласть порока
не дадут никому и ни в чем зарока,
ибо, где нету солнца на горизонте,
разворочены соты.
3
Что б там ни было, друг мой, кончай ругаться.
Сохрани это счастье вдыхать акации.
И хотя ветерок проскользнул за ворот -
это ласковый город.
Он достаточно многое нам оставил:
Хаджибейское солнце и соль в кристаллах,
те же летние домики с номерами.
Ну а пышные дамы?
Это даль, куда баржи увозят дыни,
влажный свет волны в купоросной сини.
Тот же вечный бульвар и его куранты,
те же детские банты.
Это то, что не кончится очень долго:
камышовых стенок скелетик дохлый.
Этот якобы всех интерес к диете,
эти наглые дети.
О лиманской грязи цветок и запах!
Мы позволим себе утверждать, что запад,
бесконечно много в себя вобрав,
наглотался отрав.
И по-прежнему бабушка водит внука
погулять на площади возле Дюка,
где сидят и курят, склонив головки,
чудо-девы в кроссовках.
……………
Нержавеющим вальсом по крыше лета
пролетела к морю твоя планета.
Что нам делать? Смотреть и дышать на стекла,
раз планета намокла.
Будь, как скромный художник у колоннады,
постигающий сизую суть прохлады.
Видишь, дождик пошел? И рисует дождик
этот самый художник.
4
Тел, подставленных солнцу на пляже - двое.
Чистый кальций в костях, терпеливых к зною.
Море - хлев, и стоящее в стойлах стадо
по-подводному радо.
Полюби этот свет полусгнившей тины.
Снова море устроило именины.
Это спящая в нем синей крови чаша
манит головы наши.
~1984-86
Гланц,_Анатолий_Франкович
http://futurum-art.ru/autors/glanc.php
http://magazines.russ.ru/kreschatik/2006/4/gl13.html
Игорь Павлов
* * *
Давно
Читали Гёте. Жук скрипел.
Шумело море о себе
Вдали от наших драм.
Взлетевший солнечный жучок
Впивался в небо, как зрачок,
И растворялся там.
С деревьев падали миры.
В обильных травах шли пиры,
Сверчок прощально пел,
И небо трогал разговор
Листвы, и поздний помидор
Простуженно алел.
И был уже ноябрь. И дым
В извилинах лощин,
Но было небо молодым,
Не ведало морщин.
Читали Гёте. Или нет?
То, может, был другой поэт?
А может, драматург?
Кто? Ибсен, Чехов? Кто из них?
Шекспир? Андреев? Кто возник
Как маг и демиург?
Читали Гёте. Плакал сад.
То было сорок лет назад
В бескрайнем звоне крыл.
Читали Гёте. Плакал сад.
И мир творился наугад,
Я сам его творил...
* * *
У акаций оперенье
Мах ресниц,
На акациях всё время
Чёрный птиц.
Смотрит он в седые очи
Облаков,
Созерцает вставших с ночи
Рыбаков.
Видит он, как серый чёртик
В пустыре
Плачет, сумерками щёчек
Постарев.
А потом ночные звуки
И мечты
Опускает кто-то в люки
Темноты.
И когда полночный пламень
Прочь уйдёт,
Чёрный птиц взмахнёт крылами
И уснёт.
Большой фонтан
1
Луна спешит, как ящерица,
Ныряет в огород.
Покой вечерний тащится
Под юбками ворот.
О, горечь огородная,
О, сладость мягких снов,
Напрягшихся до одури
Капустных парусов!
Земля себя раскинула,
Вдыхает сквозняки.
Нас понимают примулы
И нежат табаки.
И спящие подсолнухи,
Как цирки, города,
Пустынями весомыми
Застыли навсегда.
А ночь в сараи вперилась -
Вся в росчерках мелков,
А ночь, а ночь - на перепись
Матьол и мотыльков…
2
В сонном зареве календул,
В закоулках тихих дач
Я сидел - и меж колен дул
В громогласный серый мяч.
В помидорные породы,
Чей разлив ботвы тяжел,
Дождь, сминая огороды,
Неожиданно пошел.
Дикий, дикий, лупошарый,
Водный вывих, выдох, вихрь,
Он ходил и мял пожары
От настурций огневых.
1961
http://m-m.sotcom.ru/21-24/pavlov.htm
http://magazines.russ.ru/october/2005/7/pa34.html
http://hiero.ru/2141431
Борис Херсонский
* * *
Очередь у лотка.
"Я отлучусь. Вы за мной.
Сын постоит, пока
я забегу в мясной".
Улица пахнет псиной.
Написанный на руке
порядковый номер синий
рядом с пробой Пирке -
красной, цвета помады.
Подозренье на туберкулез.
Помню шепот и взгляды.
Не помню маминых слез.
Поликлиника рядом с горсадом.
Дышите глубже. Рентген.
Притворившийся шоколадом
отвратительный гематоген.
Какао с морщинистой пенкой.
Печенье "Салют", "Привет".
Очередь жмется под стенкой.
Мне одиннадцать лет.
Напротив улыбка Ленина
в стиле "Живее живых".
"В жизнь решения пленума!"
Куда еще денешь их?
"Я отлучусь. Вы - за мной,
Мерзнет город-герой.
Это было ранней весной.
Год шестьдесят второй.
* * *
Пациенты отца,
в большинстве своем - пожилые
учителя, инженеры, реже - товароведы.
Да, евреи.
Почти исключительно - евреи.
*
Разные люди. Одни и те же болезни.
Все говорят:
нужно лечить не болезнь, а больного.
Все говорят, не объяснив, почему.
*
Потому, что болезни нельзя лечить,
а больного все-таки можно.
Вот почему.
*
Впрочем, люди не столь разнятся
между собой, как принято думать.
Особенно люди,
живущие одновременно, то есть
в одну эпоху, живущие по соседству,
в городе, где двадцать лет назад говорили на идиш,
а теперь остался акцент.
*
Вот что осталось: внешность, акцент, характер.
То, что нельзя уничтожить,
оставив в живых человека.
пожилого, старого человека,
старого и больного.
*
Пациенты отца.
Их вели по мраморной лестнице,
загибающейся полукругом,
придерживая под локоть,
внимательно глядя под ноги.
*
Потому что бывает так, что тебя шатает,
заносит чуть влево, особенно на повороте,
как когда-то, в детстве, когда, покружившись,
остановишься резко и, расставив ноги,
наблюдаешь вращение мира вокруг себя:
приятно и страшно.
*
Впрочем, в детстве, в юные годы
мир и так вращался вокруг тебя. Позднее
тебе самому приходилось вертеться.
Хочешь жить - так умей вертеться.
И ты вертелся.
*
Ты вертелся, потом ты остановился:
пенсия. С льготной добавкой
в десять рублей за пять дополнительных лет
рабочего стажа.
И тут твоя голова закружилась, как в детстве.
*
Трудно ходить, но всегда найдется
рядом кто-то, кто поддержит под локоть.
*
Так не любят теперь.
Старики почему-то
разучились ходить, поддерживая друг друга.
*
Пациенты отца. Они стояли
Перед огромной дубовой дверью,
считая звонки и читая таблички.
*
Табличек было больше,
чем счетчиков в коридоре.
Семьи покидали коммуну.
Их комнатки превращались в подсобки.
Счетчик снимали. А вот звонки и таблички
оставались, как память о прошлом.
*
Надо было снять их все, когда мы уезжали.
Ведь мы уезжали последними.
*
Пациенты отца, пациенты отца.
Хасидские изречения
Говорят, что, молясь, Ребе приплясывал в такт,
кружился, подпрыгивал, запрокинув лицо к небесам.
Он умер, и больше никто не сумеет так.
Не сумеет. Если не веришь - попробуй сам.
Впрочем, матери дед рассказал, а мне рассказала мать,
что хромой ученик - да помянут его добром! -
танцевал, подражая Учителю, и прекращал хромать,
но когда прекращал молиться - опять становился хром.
И ученик-горбун, когда говорил о том,
как был строен Учитель, мог распрямить хребет.
И ученик-обманщик, вспомнив о Ребе, потом
не нарушал принесенный ложно обет.
Это было в те времена, когда скрипела арба.
Мычанье волов, погонщика окрик звучали, как древний стих.
В те времена, когда мужчина, благословлявший хлеба,
думал о том же, что женщина, выпекавшая их.
Просто люди не знают: Имеющий Имя давно сокрушил забор,
окружавший сад, откуда Адам уходил нагим.
И народ Единого - праведники, хасидим, как на подбор,
и у каждого доля в будущей жизни, на зависть другим!
Отсвет наследия
*
Они сидят в кабаке и пьют водку.
Надо же - два бородатых еврея
сидят в кабаке и пьют водку так,
как будто это и есть их главное
и единственное занятие.
*
Собственно, так оно и есть.
*
Они делают одно и то же,
но делают это по-разному.
*
Исаак смотрит на стопку,
как будто считает деньги.
Мордка смотрит на стопку,
как будто изучает Тору.
*
Дед Исаака был богатым купцом,
прадед Мордки был ученым раввином.
У обоих было наследие.
*
Оба имели наследие,
оба его промотали,
но наследие было разным,
в этом-то все и дело,
в этом-то все и дело.
*
Даже если ты все утратил,
ты сохраняешь в себе
отпечаток утраченного:
черты, выраженье лица,
поза, жесты, и все такое.
*
Сказано: две пустых шкатулки
отличаются, если в них когда-то
лежали разные вещи.
Неплохо сказано, правда?
*
И еще говорили: плохо,
что Мордка сидит в кабаке
и смотрит на стопку, как будто
изучает Писание.
*
Но было бы хуже, если бы
он изучал Тору,
но выглядел так,
как будто пьет водку.
*
И это неплохо сказано,
хотя то, о чем сказано,
плохо, верней, ужасно.
*
Часто удачные высказывания
касаются ужасных вещей.
Чаще, чем нам хотелось бы,
гораздо чаще.
*
Отсвет утраченного.
Отсвет наследия.
Оствет утраченного наследия.
Херсонский,_Борис_Григорьевич
http://magazines.russ.ru/arion/2000/3/herson-pr.html
http://magazines.russ.ru/kreschatik/2005/2/herson1.html
Белла Верникова
* * *
волнение позолотив, оставь
для укрепленья возрастов
настой цветов
простой мотив
залив
блажью крепленья звучаний
привносятся смыслы
* * *
Советские евреи,
не являющиеся носителями культуры
в данной области,
но заинтересованные в расширении культурного горизонта -
студенты, технические специалисты, педагоги -
хотели ориентироваться в широкой области знаний,
просто быть в курсе, или более того - переживать
захватывающие новизной цели и смыслы,
пущенные в оборот с журнальной страницы,
ведь они привыкли думать и говорить о прочитанном
в силу вековечной традиции толкования Талмуда
и прочих еврейских писаний,
давно позабытых
в родной стране
в тесноте, да не в обиде,
в робкой уверенности в завтрашнем дне.
/в стихотворение включено прозаическое заимствование
из книги Л.Гудкова и Б.Дубина/
* * *
К Средиземному морю
среди всей земли
между тера и терра
в лазоревой неге
расплескавшему влагу
и воздух вдали
опалившему свежестью
лягут дороги
через узкий пролив
всяк его воевал
да и в прошлом столетье
Россия и турки
через кровную память
и вспененный вал
между звездной Элладой
и Грецией гулкой
не на запад
к Италии вечно нагой
не во Францию
пьющую чудное зелье
а на юго-восток
где граничат дугой
эти горькие
обетованные земли
* * *
Дэну Левину
Какой поэт, в какой своей истоме
текущий бред трагически опишет,
и кто его борения услышит?
Мне, усомнившейся, сей страх знаком,
я чувствую во сне, как языком
ворочаю те блоковские строки,
где вызревают гибельные сроки.
В них смесь тоски и прелести словесной
полна любви сочувственно-небесной,
да и надежд, с годами не остывших:
он в гибели цветенье прозревал.
Мир корчился в крови и выживал,
подмяв людей, доверчиво погибших.
Участник:Белла_Верникова
http://magazines.russ.ru/arion/2005/1/ver19.html
http://www.geocities.com/sibnsina04/almnh/ntl-96.html
Татьяна Мартынова
* * *
Черное море,
Песок и платаны!
Нет-нет, не так!
Начинайте с того,
Что мы - в Одессе
Сидим под каштаном,
С дядей родным
Во дворе у него.
Старый, из мрамора,
С крышкой колодец,
Крашеный бюстик вождю…
Муся - с балкона,
Из форточки Додик -
- И - д - а - а! - зовут.
- Да!
- И - д - у…
……....
В горсаду - в Одессе
Убедитесь в весе,
Убедитесь в силе… -
Убедились? - Или!..
* * *
Отнимают рыбе речь,
выдирают жабры прочь,
помогают ей прилечь,
предлагают ей помочь.
Потому что рыбу жаль.
Рыба ходит на хвосте,
развевается вуаль
в пустоте.
И томит чужая речь,
уплывает рыба прочь,
голосов слепую течь
ей не превозмочь.
Натыкается на столб
света, и стоит в тени
моря, ровного как стол -
хоть каток тяни.
Горькая близка губа
к неразгаданной красе.
Эта рыба не глупа.
Ах, как все...
* * *
Сейчас пойму, валяясь на тахте,
как надо жить.
Вот-вот откроет знанье
мне дверь, - и очумевшей маяте
придет конец. Такое вот признанье
из уст моих выдерживает Пруст.
И тянет холодом из мировой копилки,
и безобразны все мои ухмылки...
Одесса. Фонтан
Шумит морская ширь, снимает ветер пену.
Какие паруса пристанут к берегам,
Неважно, как бывает только в смену
Столетий, - удивляешься шагам
Не времени, а сонных расстояний:
Сближениям невиданных пластов,
К земле прижатым солнцам, и слиянью
Воздушных красок, световых мостов.
"Возьми за правило…" - а что? - В залив относит…
"Ну сколько раз!.." - а сколько, я не … - Тьфу…
И правило одно: всех кто-то - просит, просит,
Но всем как будто лень.
И ветер влез в строфу!..
http://magazines.russ.ru/arion/2001/4/mart-pr.html
http://www.detki-74.ru/polesnoe/books/guest_book_8.php
http://hiero.ru/2135358
Юрий Михайлик
* * *
Увы! - как вздохнул, улыбнувшись, Сократ,
лицо древнегреческой национальности,
на собственной шкуре познавший стократ
давление неотвратимой банальности
пред тем, как закончить свой опыт земной
цикутой, отравой, лесной беленой.
Не нам с мудрецами равняться судьбой,
и наша циркачка, слепая и сирая,
летит над эклиптикой с левой резьбой,
уже оступаясь, еще балансируя,
оставив секунду на выдох - увы! -
поскольку и нам не сносить головы.
* * *
По белой, по режущей кромке залива
прошел осторожно меж битого льда
безлюдный буксир под названьем "Счастливый".
Зачем их, счастливых, пускают сюда?
Как будто бы чьим-то властительным взглядом
на этих продрогших, сошедших с ума
мы тоже допущены в некий порядок,
где берег, как берег, зима, как зима,
где склоны расчерчены черным и белым,
где море недвижно, а небо темно,
и наше присутствие в этих пределах
хотя и сомнительно, но учтено.
Пред этим морозным и грозным покоем,
под темной небесной отвесной стеной
всего-то и счастья - коснуться рукою
своей ледяною твоей ледяной.
* * *
А и вправду не на кого пенять,
ибо в зеркале те же знакомые лица,
голос времени силящийся понять,
не умеющий понимать продавщицу,
переспрашивающий, для десятка яиц
не имеющий ни кулька, ни сетки,
ты и сам лишь одно из знакомых лиц
все того же фасона, и тот же редкий
дар из сказанного в простоте
не усваивать ни единого слова,
все твои либерте и фратерните -
ерунда против высказанного толково
пожеланья идти тебе и идти,
одобрительно встреченного в магазине,
а всего-то и дел - купи, заплати
и исчезни, как не было и в помине,
что ж ты жмешься у стойки, мычишь в ответ,
когда нужно рявкнуть или покорно смыться
и, вернувшись, услышать из толщи лет
голос времени, взвизгивающий, как продавщица.
* * *
Из маркиза де Кюстина,
из ехидного письма
образуется картина,
интересная весьма.
Даже если постараться
и пройти по следу в след,
пропадает полтораста,
полтораста с лишним лет.
Тот же сладкий пыл восторга
пробегает по рабам,
так же бахает с востока
разудалый барабан.
Неужели в самом деле
у родного очага
полтораста лет кипели -
не сварили ни фига?
Слишком впору эти шпоры,
тот же стыд и тот же страх,
те же споры-разговоры,
те же шоры на глазах.
Неужели все вместимо
и в длину и в ширину
от маркиза де Кюстина
к Салтыкову-Щедрину?
http://magazines.russ.ru/nov_yun/2000/3/mihail.html
http://magazines.russ.ru/october/2005/7/mi2.html
http://www.jvanetsky.ru/data/text/pi/esse_brodsky_i_jvanetsky/
Петр Межурицкий
УИК-ЭНД
Какие на Субботу планы?
Давай поедем на Голаны,
Ракетно-ядерные пуски
Оставив СМИ -
Как нынче говорят по-русски:
Их бин фор ми.
Свои тела погрузим в сани,
Глядишь, и вспомним песни няни,
Мол, тише, деточка, не плачь -
Как ни тесны по жизни джунгли,
Всем типам места хватит в Гугле -
Желаю творческих удач!
Ах, детство - что ни день, то клизма -
Встает заря постмодернизма
У них, у нас не до того,
Зато теперь вот мчимся с кручи,
И это несомненно лучше,
Чем ничего.
Но кто ты, некто из старейшин
Той или этой корпорейшн,
Которым счета нет? Ну да -
Казалось бы, куда уж ниже,
Когда такие вышли лыжи,
Ан, есть куда.
С теченьем времени, товарищ,
Не так уж важно, что ты паришь
Из года в год, но е-мА-е -
Между землей и чем-то чистым
Гора, покрытая батистом,
И мы, похоже, что с нее.
И нету истин, кроме мифа,
Подъемник имени Сизифа
Ишачит именно к тому,
И даже если навернемся,
То все равно сюда вернемся
И станем в очередь к нему.
Ну, так прощайте же, Голаны,
Сады, коровы, друзов кланы
И, разумеется, снежок,
Который в наших палестинах
Такой, как на любых картинах,
Но, все-таки - культурный шок.
Так что сказать об уик-энде?
Уж остывает в сердце бренди -
Какой ни есть, а Божий дар -
И как на сей раз ляжет карта
Еще узнаем: пахнет мартом,
А март по-здешнему - Адар.
ЭТИ ИУДЕЙСКИЕ ВОЙНЫ
1
Чем удивит провинциальный Бог,
На ущемленной гордости заплата?
Мессия объявившийся не мог
Развеять скуки Понтия Пилата.
Очередной овеян легион
Прогулкой по проторенному бреду -
Всегдашний ослепительный урон
Вновь обратится верою в победу.
И чистоту полей спасут щиты,
Уйдут отцы в торжественном покое -
Надмирна суть условностей тщеты:
Пусть лучше Рим, чем что-нибудь другое.
А от судьбы и боги не спасут -
Власть кесаря не против власти Храма -
Я руки умываю. Кончил суд
Сын Ромула над сыном Авраама.
2
-С победою, Тит! Но орлом над провинцией рея,
Представь себе Рим, что в распятого верит еврея…
-Распятый еврей? Нет, глупей не придумаешь даже:
Хорош будет Бог! Пусть им персов Юпитер накажет.
БЫТОВУХА
- Как поживает ваше эфирное тело?
- Оно удрать от меня хотело,
Спасибо, вмешалось тело астральное,
А, впрочем, дело весьма банальное,
И я, слава Богу, здоров практически,
Ариманически и люцеферически.
- Я рад и за вас и за ваше либидо!
- Ах, сударь, хоть я размышляю для вида
О синтагматике семиосферы,
Меня искушают дурные примеры
И тянет порой на отчаянный блуд.
- Как? Вас не смущает физический труд?
- Смущает, какой из меня пролетарий!
Впрочем, когда мое эго в ударе,
То как бы в одной солипсистской темнице
Объект с познающим…
- То есть, вы и девица
Со всеми вытекающими экологическими последствиями?
- Как сказано живо, как непосредственно!
У вас несомненный талант политического функционера в законе,
Вы не пробовали сочинять стихи или музицировать на саксофоне?
В любом случае необходимо показаться специалисту
И пройти психотест на должность премьер-министра,
Хотя по протекции это место
Своим достается и без психотеста.
- Да я и так во вселенной устроен,
Двойник мой космический мною доволен,
Но, правда, все время требует денег.
-А мой, представьте себе - шизофреник:
Вообразил, что я - это некий луч,
И до того, подлец, приставуч,
Что мне пришлось обратиться к старушкам…
- Они вас поили мочою лягушки?
- Нет, дали почитать для начала
"Происхождение семьи, частной собственности и капитала".
- Неужто неизданный Леви-Стросс?
- Спасибо за интересный вопрос,
Но текст покруче: автор сего романа,
Убежден, что он по происхождению обезьяна,
По случаю ставшая всей природы царем.
- Типичный постмодернистский прием,
А я-то думал и впрямь нечто выходящее вон из ряда…
- Не надо!
И вообще, хуже всякой хворобы
Книжники, вроде вас, интеллектуалы и снобы,
Заявляю официально, как на духу.
- И вам того же. Ку-ка-реку!
ЕЩЕ НОКТЮРН
Повисло мясо на костях
И появилось в новостях.
Но их не смотрит полуночница -
В далеком прошлом озорница -
Война и без нее не кончится,
Но все равно не спится.
Ее товарищ полуночник
Внимает шороху газет,
Вчерашней жизни переносчик
Он полунаг, полуодет
И к худшему готов уже,
Как есть, при полном неглиже.
А за окном висячим садом -
Землей и солнцем истомлен -
Лицом к Луне и к ней же задом
Слезам не верит Вавилон.
На площадях и на бульварах
В ночи светло, как на пожарах,
Мутясь рассудком Ост и Вест
Жуют один и тот же текст,
Где промелькнут видеорядом
И дальний мир, и тот, что рядом,
Являя сонмища красот,
Но только Богу ведом тот
Сегодня конченый подлец,
А завтра нации отец.
Короче говоря, не спится
Народу, а в календаре,
Как предпоследняя страница
Мечеть на Храмовой горе.
Межурицкий,_Пётр
http://magazines.russ.ru/interpoezia/2007/1/me10.html
http://topos.ru/article/5165
Сергей Четвертков
возвращение
(для двух мужских голосов, высокого
и низкого)
высокий:
Когда он вышел из запоя
низкий:
полубезумный, чуть живой
высокий:
его встречали те же двое:
жена и сын
низкий:
Постой-постой:
когда он вышел из запоя
полубезумный, чуть живой
высокий:
его встречали те же двое:
жена и сын
низкий:
Да нет же, стой!..
Когда он вышел из запоя
высокий:
А я о чем?!..
низкий:
О, Боже ж мой!!!..
Когда. Он вышел. Из запоя.
Полубезумный. Чуть живой.
Что он почувствовал? Какое
высокий:
Он поражен был тишиной?..
низкий:
Во-от! Поражен был тишиною.
Еще точнее немотой
всего того, что окружало,
что выло, пело, хохотало
высокий:
рыдало, славило, пугало
низкий:
и ни на миг не отпускало
Высокий и низкий вместе:
с тех пор, как он ушел в запой.
высокий:
И вот он вышел.
низкий:
Вот он вышел.
И, как всегда, душой скорбя
вместе:
лежал ничком и словно слышал,
как вещи прячутся в себя.
низкий:
Еще не замерло движенье
В той бездне
высокий:
ад? аид? шеол?
низкий:
где он в глубоком погруженьи
почти два месяца провел.
высокий:
Потом он встал; держась за стены,
прошел на кухню, сел за стол
низкий:
Уж-жасны были перемены,
которые он здесь нашел!
вместе:
С испугу вдруг затеял бриться;
взбивая пену помазком,
украдкой вглядываясь в лица
жены и сына, об одном
лишь думал он:
высокий:
куда б забиться?
низкий:
куда бы спрятаться, укрыться?
высокий:
как бы исчезнуть, раствориться?
низкий:
или заснуть последним сном
вместе:
Судьбы извечное коварство
он в полной мере ощутил
сквозь все запойные мытарства
он их с собою протащил!
низкий:
Как он не знал, но протащил.
вместе:
И этот непотребный опыт
оставил страшную печать!
И чей-то ядовитый шепот
высокий:
А, кстати, чей это был шепот?
низкий:
Хорош комедию ломать
высокий:
Ну, ладно в общем, чей-то шепот:
вместе, шепотом:
Им прежними уже не ста-ать
низкий:
тряхнул его, как 220,
а то и больше
высокий:
О, майн гот!
Скорее скрыться, стушеваться!..
низкий:
Ключи и деньги!..
высокий:
Взял!
низкий:
Вперед!
высокий:
На улице он по запарке
версты четыре отмахал.
низкий:
Через окраинные свалки
за объездную прошагал
вместе:
И постепенно мир окрестный
его все глубже вовлекал
в тот хаос стройный и чудесный
где он давненько не бывал.
Под сонный шелест листопада
откормленные облака
ползли на юг за стадом стадо;
туда же двигалась рекА.
Как листья облетели страсти,
и мусор в пепел прогорел;
во всем он видел лишь участье,
и в этом счастье матерел;
пространство словно предлагало
вот тебе воля, вот покой
прими их телом и душой
да и живи в ладу с собой
высокий:
Как пьяного его качало
низкий:
Блаженством просто заливало
высокий:
И уж накрыло с головой!..
низкий:
Еще! Еще! душа шепталA
высокий:
Ей все, бесстыжей было мало
низкий:
И так до слез! его пробрало
высокий:
Такая радость обуяла!..
вместе:
Что он ушел опять в запой!!!
веселый смех
высокий:
Ну, до следующего раза?..
низкий:
Давай береги себя
ударив по рукам, расходятся
щенку, умиравшему у меня на руках
в ночь на 27 июля 2006 года
Вот ты был. И тебя больше нет.
Как-то вместе сошлись твоя смерть и рассвет.
Мы еще и не это видали.
Но такой бесконечной печали,
как в твоих угасавших глазах,
я не вспомню. Сегодня ты прах.
Только знаю: на той стороне,
свет которой был виден тебе, как и мне
мы с тобою сойдемся опять;
мы с тобой будем долго бежать,
и бежать, и бежать, и бежать, и бежать...
А устанем - сядем в траве,
и прижмемся с тобой, голова к голове.
* * *
На жизнь сограждан (чем бедней
и неприметней, тем вернее)
со странной жадностью смотрю
и по-другому не умею.
Люблю их скудный обиход,
раздоров точную науку
и истлевающих надежд
себя не помнящую муку.
Сквозь эту косность и тщету
такая брезжит мне отрада,
что никаких иных утех,
ни райских, ни земных, не надо.
Когда окраиной иду
вдоль окон, растворенных настежь,
примеривать не устаю
неузнанное ими счастье.
Так благонравный семьянин
глядит с мальчишеской истомой
в окно, к соседям, что сплелись,
как в тесной толще водоема
утопленники; и, припав к стеклу,
как пылкий неофит к святыне,
он гладит, тискает и мнет
на рынке купленную дыню.
* * *
Плащ широк и заношен до лоска,
и лоснится от пота лицо;
босоножки, брюки в полоску
на мизинце стальное кольцо.
Меж акаций на подступах к пляжу
ходит-бродит, глаза опустив,
будто мелкую ищет пропажу.
Время за полдень. Тихо... Прилив
начинается. Зной в самой силе:
глянешь в тень - не увидишь ни зги;
воздух сух, точно печь отворили...
только - чу! раздаются шаги.
С беспорядочной, бешеной прытью
сердце рвется на стук каблуков;
улыбаясь, идет из укрытья;
плащ растегнут, запахнут - готов.
За не самый большой из пороков,
за прелюбы средней руки
платит твердой ценою пророков:
поношенье, побои, плевки.
Зато ночью, когда обмирая,
по наклонной съезжает он в сон,
в изголовье встает образ рая -
солнцем залитый стадион.
Все, кто был хоть однажды помечен
его взглядом, кого хоть на миг
зацепил, - все явились на встречу.
И, как знать, может быть среди них
ты, любовь моя: пленницей-гостьей -
задыхаясь, горя, трепеща -
ждешь, когда на высоком помосте
врозь разъедутся полы плаща...
http://www.paco.net.ua/odessa/media/odessa/04-0598/34.htm
http://www.kreschatik.nm.ru/10/10.htm
http://hiero.ru/2137521
Мария Галина
* * *
По Украйне движется ночная
темнота, зализывая хаты.
Месяц, точно грош в кулак зажатый…
Помираю, братцы, помираю.
Уходил спокойный и веселый,
а в дому и холодно и сыро,
в небесах - одни сплошные дыры,
а под ними - города и села.
Пахнет серпень молоком и медом,
чернобыльем, клевером, травою,
дальним громом, перезрелым плодом…
Отчего ж ты плачешь, Бог с тобою?
Из триптиха "Санаторий"
Над обрывом стеклянного зноя и в тени виноградного плена
чуть повыше того перегноя, отдающего сыростью, тленом,
отдающего сладостью, гнилью, вырастают пилястры и вазы,
выползают улитки и слизни, хризантемы и дикие розы.
Там растянуты, как для просушки, облака на растительной сетке,
и мерцает фигурка пастушки в покосившейся темной беседке
санатория "Красные зори" или, может, какого другого,
на лиловых развалинах моря и других, о которых ни слова...
так и тянется жизнь понемногу, приникая к дрожащему свету,
для ходящих под руку и в ногу на заброшенной части планеты,
раз в году, в самых лучших нарядах, на разбитых асфальтовых плитах,
во владеньях жуков и улиток, в двух шагах от чугунной ограды.
. . .
Совиные глаза глядят в такую тьму,
что трудно распознать, что там и почему,
кто прав, кто виноват. И что за огоньки
горят на расстоянии руки.
Вот, крылья распластав, летит ночной комок
над путаницей трав, сцепившихся в замок
с потерянным ключом - пристанищем сверчка,
пульсируя, парят два огонька.
О, безымянный страх для жителей травы -
случайный свет в ветвях или глаза совы.
все ночи проглядев до сухости во рту -
кто там, черней дерев, летит сквозь темноту.
* * *
Кто смог - тот уехал,
кто в город другой, кто в страну,
кто смог - тот остался, а ночи все глуше и тише,
но каждую южную, каждую злую весну
ложатся прозрачные тени на окна и крыши.
Рождается зелень. А там, за оградами, где
медлительно старятся грузные кариатиды
и полосы света неспешно бредут по воде -
горластые птицы свои выясняют обиды.
Все меньше знакомых нам встретится, ибо они
уехали и улетели, а мы одиноки,
лишь скачут по темной воде молодые огни,
да те же - на небе,
все в те же урочные сроки.
Кто смог - тот остался, иначе кого нам прощать
и с кем нам прощаться, храня непреложную веру,
что хлопают ставни,
и чайки над морем кричат,
и ходят трамваи, и пары целуются в скверах.
http://magazines.russ.ru/arion/1998/1/galin048-p-pr.html
http://magazines.russ.ru/kreschatik/2005/1/gal38.html
http://www.netslova.ru/galina/
Валерий Бодылев
* * *
…………………….
С тех пор, когда дудку я взял птицелова,
открылись реальности связи и скрепы,
и ранних тетрадей туман и бескровность,
и всех моих первых свиданий нелепость.
Гравюра скупа на цветы и детали,
рожденная мраком - мрачна, беспросветна.
Лимонное солнце Винсента вставало,
цвета проступали сквозь тусклость рассвета.
И рыжая птица взлетала, как пламя,
над плоским туманом, лежащим недвижно,
и сумрак, как ржавчиной, съеден огнями,
и розовым засветился булыжник.
Свет лампы поблек. Сумрак дрогнул, слабея.
Рабочий трамвай, дребезжа, как стеклянный,
вез первую смену к строительным кранам,
вписавшимся в сонный пейзаж Хаджибея.
Я с сетью пустой и бузинною дудкой
шатался по балкам среди криптомерий
и, с трезвою логикой споря рассудка,
в свое ремесло, как впервые, поверил.
И птицы взлетали в степи фейерверком,
осенние краски дразня опереньем.
А где-то спешили с портфелями клерки,
и мир замыкался для них учрежденьем.
А здесь на окраине зданий каркасы
сиренью осыпаны электросварки.
На белом песке, будто рыбы, баркасы,
и рдеет шиповника пламень неяркий.
И если художник, подобный Винсенту,
возьмется и вычислит сущность пейзажа,
то осень войдет составным элементом
и этим начало интриги завяжет.
Багряные сполохи трав иноземных,
дерев и конструкций сцепление ржавых.
И птицы ведут примирения тему -
согласья, где в равенстве краны и травы.
…………………….
ОВИДИЙ
"Киммерман печальная страна",
Куда он выслан Цезаря указом.
На север - Истра плоская волна
И низкий берег в топях непролазных.
С востока - моря стылого валы.
Оно звалось у древних Морем мрака.
Обломки кораблей на отмели белы,
Осколки амфор, крытых черным лаком.
Да и зачем они? Не жалуют здесь вин.
Кумыс сарматы мрачные приносят.
Здесь летом пыль безрадостных равнин
Сад засыпает чахлый, низкорослый.
Когда Борей завоет, и стеклом
Предстанут беглые растекшиеся воды,
Щелястый выстудится из самана дом,
Он вспомнит Рим и тот горячий полдень,
В котором в тонкой скользкой кисее,
Как сон, Коринна притекла бесшумно.
Не жизнь мрачна - жестоко бытие,
Сквозь эту жизнь сквозящее угрюмо.
Не рассуждающий его железный лязг,
Где звон закона и мечей бряцанье,
Юпитеровой молнии зигзаг,
Ударивший скалу под основанье.
http://www.odessitclub.org/publications/almanac/alm_19/alm_19_168-171.pdf
http://www.moria.farlep.net/ru/almanah/authors/bodilev.htm
Рита Бальмина
Ах, эта свадьба!
родителям посвящается
на веселой свадьбе Миши Когана,
белозубого улыбчивого программиста
из Силиконовой Долины,
и очаровательной Аллочки Беккер -
без пяти минут врача-окулиста
в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
пятнадцатого мая 2004 года
хорошо быть
сверстниками жениха и невесты
такими же, как молодожёны,
раскованными, непринужденными
молодыми американскими профессионалами,
в которых невозможно заподозрить
эмигрантов в первом поколении,
потому что привезли их родители
в Новый Свет вовремя...
они почти не вспоминают родных мест
(там дерево под домом росло
и наша Багира прямо по ветке
взбиралась домой на второй этаж),
радостно дергаются
в такт и не в такт музыке
(hi, cousin, you look stunning
let's have a drink по рюмашке
as grandma likes to say),
пьют шампанское, шутят,
смеются...
в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
пятнадцатого мая 2004 года
хорошо быть женихом -
красивым, высоким,
успешным брюнетом
(они предложили мне
очень приличные стартовые,
и я поехал: why not?
а у Алки там будет
просто море пациентов:
programmers need oculists...
что-что? -
программисты нуждаются в окулистах,
дядя Гриша, причем некоторые - остро!
смеётся, поднимает невесту, кружит,
и если бы левый Gucci не жал,
а мама, как всегда, не вмешивалась во всё...)
замечательно быть и невестой -
невесомым белоснежным облаком
с тонкой талией
и перламутровым венчиком
на белокурой прическе,
(белое мне всегда шло,
потому я и выбрала
свою профессию - смеётся)
а после трехчасовых стараний
очень дорогого визажиста,
она сегодня может дать форы
самой мисс Вселенная.
хорошо быть одноклассницей невесты,
модной фотомоделью Ланой,
положившей порочный зеленый глаз
на гостя из Кёльна - кузена жениха -
двухметрового амбала Аркашу,
и всё время задевающей его в танце
то локтем, то коленкой,
то длинными малиновыми волосами...
(как редко встречаются мужчины,
на которых не приходится
смотреть сверху)
ну вот, кажется, клюнул, красавчик...
(I completely broke up with Jackie.
he's a gambler and a loser...
do you know how much he lost
in Atlantic City?
переходит на шёпот,
а у невесты округляются глаза)
на веселой свадьбе
белокурой и белоснежной
Аллочки Беккер
хорошо быть папашей невесты -
известным всему Бруклину
косметическим дантистом
Семеном Беккером
краснолицым от выпитого,
плотным лысеющим живчиком,
способным перетанцевать
весь этот молодняк;
он все танцует и танцует,
даже когда сидит и пьет,
и жалеет только о том,
что не мог позвать сюда
свою новенькую ассистентку Зою:
приличия он всегда соблюдал,
всегда.
в фешенебельном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
неплохо быть
афро-американской певицей
Синтией Грин -
маленькая вёрткая попка,
большие перламутровые губы,
множество косичек...
oна поёт почти басом:
Go, I rather be alone
I'll do fine by myself
I don't like your macho tone
Play alone with yourself, - *
дергаясь, как на шарнирах...
(they don't bargain with me
because they know me well...
that's great, Mario,
that you was able to pass
this powder to them.
now everything will be all right.)
в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
пятнадцатого мая 2004 года:
хорошо быть президентом США -
захотел - и ввел войска...
он кому хочешь введет ха-ха-ха
все что угодно...
но Вы же евгей, Фима,
Вы должны одобгять...
горько! горько! горько!
ни осел, ни слон
меня не могут удовлетвогить -
я пгоигногигую эти выбогы -
бенефитов за это не отбигают...
она открыла бизнес
прямо у себя дома -
стрижки, маникюр, педикюр,
а две тощие нелегалки
делают там массаж
и, мне кажется, не только -
уж больно много пейсатых к ним ходит...
горько! горько! горько!
ну, не плачь Джессика,
не плачь, зайка,
какой поц дал ребенку горчицу?..
передайте мне осетринку, плиз, фенкью...
он же полный ступет: уже в третий раз
не сдал экзамен на гражданство...
а я ему: шарап, мазерфакер, фак-офф,
а мне эта черножопая скотина...
горько! горько! горько!
горько быть рыжим таксистом
Мариком Черкасским,
другом детства невесты,
приехавшим в прошлом году
из Израиля по выигранной грин-карте
и влюбленным в Аллочку с тех пор,
когда их семьи еще были соседями...
наливая себе очередную стопку водки
неуклюжими ворсистыми пальцами
(сказывается боевое ранение
в декабре 99-го под Дженином),
бедняга старается не смотреть
на чужую невесту,
чтобы не зареветь, как в детстве,
когда она сломала его велосипед.
на веселой свадьбе Миши Когана,
очень тяжело быть
его восьмидесятисемилетним дедушкой
в кресле на колесах,
которому паркинсон мешает
наколоть на вилку огурчик
и потом попасть им в рот,
а альцгеймер каждые пять минут
заставляет интересоваться:
Роза, это свадьба Эдика? -
нет, Изя, это Мишенькина свадьба,
младшего мальчика нашей Бэллочки,
давай помогу тебе разрезать котлетку...
и через пять минут снова:
Роза, так это Эдик женится?
(к слову, любимым внуком - Эдиком
тоже очень тяжко быть:
он сидит сейчас в тюрьме в Иллинойсе
за махинации с автомобильными страховками
и сидеть ему еще восемь лет).
в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
трудно быть обслуживающим персоналом
(букеты невест, бабочки женихов,
лавирование среди молний фотокамер
с перегруженными подносами
между взятыми на прокат таксидо, клифтами
и вечерними платьями
нетрезво скачущими
под хриплые вопли
скандальной наркоманки из Бронкса -
рутинный ежевечерний конвейер
до двух часов ночи)
плохо быть холодными закусками,
горячими блюдами,
аперитивами, десертом:
официанты меняют тарелки так часто,
что рьяные плясуны
даже не успевают ничего попробовать,
и шедевры кулинарного мастерства
отправляются теплыми и нетронутыми
в зеленые мусорные баки
долговязым и меланхоличным
чернокожим посудомойщиком Жаком,
печально думающим о невозможности
накормить всем этим тех,
кто еще живет
в маленькой малийской деревушке,
где тринадцать лет назад
во время засухи
умерли с голоду
четверо его младших братьев.
на веселой свадьбе -
плохо быть банкготом?
а тгупом лучше?
его пагтнера пгосто застгелили...
ай-ай-ай, что вы говорите?! -
такая приятная женщина,
я же только недавно
ее видела в "Миллениуме"
когда приезжал Жванецкий...
у Белоцерковского тоже кансер...
горько горько горько
телеграмма от бабушки Берты из Хайфы,
от Льва Беккера из Кейптауна,
от Баташовых из Сан-Франциско,
от Марины из Франкфурта,
от Айбиндеров из Монреаля,
от Володи Берга из Сиднея,
от дяди Арона и тети Наргис из Баку,
от Полины и Сережи из Одессы
горько горько горько
а мне свадебное платье Тереза-модистка,
соседка с третьего этажа
выкроила из обгоревшего парашюта -
а этот парашют
она еще при немцах нашла
на развалинах нашей улицы...
а я потом платье стеклярусом расшила -
очень красиво получилось,
только фату пришлось
клейкой лентой крепить к голове:
волосы-то еще не отросли
после тифа...
все соседи пришли -
и из нашей коммуналки,
и с других этажей -
принесли кто что мог к столу,
а управдомша, Анна Викторовна,
налепила вареники с мороженой кониной -
объедение...
очень весело было:
танцы под патефон до глубокой ночи -
девчата, женщины - вальс, танго ...
у нас с сестрой Лизой, земля ей пухом,
была одна пара довоенных туфелек на двоих
и мы по очереди в них плясали,
а дедушка твой после контузии-то оглох
и все время наступал мне на ноги...
какое необыкновенное было время -
война окончилась... победа...
и мы так любили друг друга,
так любили ... дай тебе бог, детка,
прожить с Мишей
такую же долгую и счастливую жизнь,
как мы прожили с Федей,
земля ему пухом...
дай вам бог...
--------------
*Текст пародии на песенки, под которые обычно танцуют на свадьбах,
написал Алексей Даен
Бальмина,_Рита_Дмитриевна
http://www.chlenskiy.com/chlen/issue4/balmina.htm
http://futurum-art.ru/archiv/7_8_2004/balmina.htm
Феликс Гойхман
О а з и с
Голос мамы, зовущий обедать,
из раскрытого настежь жилья,
ты не слышишь, ты хочешь исследовать
откровенье шмеля.
Шмель гудит над бессмертной сиренью,
как сирена, но чуть веселей,
ведь сирень неподвластна старенью
по преданью шмелей.
Медоносное это кипенье,
между тем, увядает уже,
но гудит и гудит в иступленьи
шестикрылый Моше...
Ты, едва ли, воспринял знаменье,
покидая владенья свои,
ухватиив, между тем, краем зренья
побережье вдали.
Там ничейная чайка кружилась,
реял пляж золотистой каймой,
изумрудное море клубилось
кружевною волной.
Но когда ты в пустыню заброшен,
предыстория, право, не в счет -
и песок, прожигая подошвы,
под ногами течет.
Ты бредешь и не чаешь привала,
потому что застыли вдали
лишь белесые волны, в три балла
и ни грамма земли.
Для чего этот край основался,
этот храм тишины гробовой?
Не иначе, как здесь столовался
ураган столбовой.
Не иначе, природа, ответив
на удар, залегла второпях,
как пехота, хлебнувшая смерти,
как язык в словарях.
Ни войной не поднять, ни парадом,
ни досужей морокой мирской -
сколько хочешь окидывай взглядом
поголовье песков.
Сколько хочешь распутывай тропы,
караванов слепой серпантин,
ни быка не найдешь, ни Европы -
ты, как палец - один.
Безымянный, погрязший, последний,
позабывший в тщете о родстве,
сколько хочешь выпестывай бредни
о воде и листве.
Не забрезжит листва над водою,
не запляшет вода над листвой,
Только зной над пустыней седою
поиграет с тобой.
Государство
Государство Стальных Муравьев -
не вместилище Духа.
Наполняет его до краев
лишь толпа-цокотуха,
раздирая себя на куски,
раздувая надсаду.
То любовь у нее в запуски,
то война до упаду.
Что за блажь у толпы в голове?
Что за тьма шаровая,
подчиняет мурашек себе,
словно Чаша Грааля?
Что заставило их сатанеть
под ружьём-микроскопом?
- Одиночкам обещана смерть!
вот и маются скопом.
Этот страх согревает сердца,
наподобие бражки -
нужно только стоять до конца
в ожиданьи поблажки.
И теснятся бедняги в пылу
добровольной аскезы.
И гнездятся в железном тылу
города-волнорезы.
Гость
Не смех, а зловещие гимны,
как пленные птицы, кружат,
не тени, а черные нимбы
на каменных лицах дрожат,
не звезды, а мертвые знаки
на мраморном небе растут,
не пляшет, а плачет во мраке
картонного сердца раструб.
Душа, самозванка, комета
закатится в мир на часок.
Не это ль судьба человека:
песок, уходящий в песок.
Над нами созвездье Итога,
под нами земли полоса…
Чего тебе надо от бога,
мой каменный гость, Валтасар.
Новый 1983-й
Небеса не решились начать снегопад
без прямых указаний снизу.
Пешеходы, поправ мостовые, спешат,
словно голуби по карнизу.
Новый год. Суеты веселящий яд
опоил и народ, и героя,
и веселые люди, как ружья, стоят
у ларьков в пирамидах по трое.
Вот и ты от усталости валишься с ног,
предаваясь нелепым заботам,
и на мой предрешенный судьбою звонок
отвечаешь рассеянно: "Кто там?"
http://www.geocities.com/sibnsina04/almnh/ntl-993.html
http://sunround.com/club/22/22goichman_stihi.htm
http://www.geocities.com/sibnsina04/goihman/
Анна Сон
* * *
Семнадцать лет. Я узнаю стихи.
Есть два наилюбимейших поэта.
Еще не написала ни строки
И даже не подумала об этом.
Семнадцать лет. Предчувствие утрат
И обретений. Необыкновенно
Я радуюсь тому, что пишет брат.
А брата друг влюблен в меня, наверно.
Ах, если б это знать наверняка!
Почти готов сценарий нашей свадьбы.
Не зря из теткиного сундука
Изъят журнал "Столицы и усадьбы".
Журнал красивой жизни - шоколад,
Духи, наряды - словом, все на свете.
Хранился для меня чудесный клад
В течение семи десятилетий.
Семнадцать лет. По улицам кружить,
Читать Ахматову и Гумилева,
Дышать вполсилы, в четверть силы жить,
И впитывать изысканное слово
И воздух невообразимых стран,
Влюблять в себя родного человека
И принимать предутренний туман
За петербургский день начала века.
Семнадцать лет. По улицам кружить
И наслаждаться каждою погодой.
Дышать вполсилы, в четверть силы жить,
А до стихов еще четыре года.
Осень
1
Ты один в этом доме, хороший подопытный кролик.
Это высшая доблесть - с ума не сойти, а затем
выйти в город, смотреть, как трясет головой алкоголик,
и вернуться в прохладу любовно ухоженных стен.
Словно в гроб уложиться в простую, надежную схему,
не травмировать мать, полюбить неживого отца,
думать думу одну, развивать непочатую тему
и не ждать ни конца, ни гонца.
2
Не думай о нуждах страны - заболит голова,
не думай о женах чужих - холодны их колени.
Попробуй читать на досуге толковый словарь,
листать, удивляясь неточности определений.
Скупая улыбка - ну что ж, я и вправду умен.
А следом восторг - ах, какое хорошее слово...
И если немедленно не зазвонит телефон,
работа и радость, работа и радость по новой!
Не жадничай, восемь-двенадцать отточенных строк -
и выйди на улицу. Ты, несуетливо
постой среди согорожан, окруживших ларек,
сдувающих пену с поверхности теплого пива.
3
Проснешься утром, встанешь у окна -
звенит сентябрь, как мелкая монета.
День наступает, наступает на
запятки отъезжающего лета.
Ты удивлен - прохожих бодрый вид,
не умирали, не ложились вовсе...
Там женщина губами шевелит,
там леший бродит, дерево дрожит.
Все в настоящем - и глагол, и осень.
http://www.paco.net/odessa/media/odessa/0297/62.htm
http://www.guelman.kiev.ua/rus/people/son
http://hiero.ru/2138309
Павел Лукаш
***
Мне снилось: я - Илья Ефимыч Репин,
рисующий в манере Art Nuvo.
За то, что череп твой великолепен,
я восхвалял дантиста твоего.
Сверкая декольтированной шеей,
как говорится - сделав первый шаг
к взаимности грядущих отношений,
ты предлагала кофе, чай, мышьяк…
Тогда из глубины водоворота -
из самых подсознательных колец,
возникла мысль, что все мужского рода,
поскольку все имеет свой конец.
И я увидел Рай, который словно
Одесса - где платаны и причал…
Спросили:
- Вы из Ровно?
- Нет, из Ковно, -
я ангелам небесным отвечал.
Когда в окне реальность забелела,
я пробудился с криком - помоги!
Болела на заре нога, болела -
как будто оторвали полноги…
Уже взбиралось солнце по канатам,
чтобы окрасить небо цветом blue,
Я понял: я - патологоанатом,
и знаю, почему тебя люблю.
2005
***
Вчера мы пили у Голкова.
Не спрашивайте - у какого? -
у каждого какой-то свой.
Но как поэт - так недобиток:
работает себе в убыток,
не деловой.
Во время нынешнее, кстати,
и Блок бы ездил на "Фиате"
и проклинал бы гаражи.
А тот, кто был беднее Блока
сегодня жил бы очень плохо -
как все бомжи.
Стань тем, кто кормится зарплатой:
столярничай, маши лопатой,
торгуй вином, корпи в КБ…
Чтоб содержать литературу,
угомони свою натуру -
и мир тебе.
Иди спросонок - быть бы живу -
на службу скучную, на ниву
неблагодарного труда:
поскольку ты никем не понят -
тебя не кормят и не поят -
иди туда.
Ведь на поэта нету спроса,
и на поэта смотрят косо,
но тот, кто с нами, тот поэт,
и нет надежнее приметы,
поэтому и мы поэты -
и спору нет.
2003
***
Солнце вкривь
на пыльных пальмах,
значит - около шести…
"Не пишу я актуальных, -
говорю я ей. - Прости".
Даже ради примиренья,
чтоб писатель-пейзажист
сочинял стихотворенья
про дурную нашу жизнь?
И без этого до слуха
С каждой уличной скамьи
Долетает бытовуха
из истории семьи.
Мол, уже дошел до ручки
этот бесполезный зять:
от получки до получки
пьет - и слова не сказать.
Мол, бесстыдствует невестка
со времен эсэсэсэр.
Скоро будет ей повестка
посетить вендиспансер.
Мы гуляем по бульвару.
Время - около шести.
Можем встреченную пару
в пух и перья разнести:
от дохода годового,
до - в неделю сколько раз.
Всё давно для нас не ново,
и рассчитано за нас,
уготовлены задатки
для души и головы…
Также мы не две загадки,
даже не одна, увы.
Жизнь проходит в ритме быстром,
дальше, говорят, туннель…
Я не стану программистом,
ты не выйдешь на панель.
2003
***
Потому что люди чтут
наш моральный кодекс,
не показывайте тут
ваш Эдипов комплекс.
Но бывают типажи -
тоже взяли моду…
Если скажут: покажи, -
плюнь такому в морду.
Кто не прячет от людей
комплекс свой Эдипов -
самый пакостный злодей
из подобных типов.
2003
http://teneta.rinet.ru/2002/stihi/BAK/6.html
http://magazines.russ.ru/interpoezia/2007/1/lu9.html
http://sunround.com/club/authors/lukash.htm
Владимир Лукаш
***
Милый мальчик, калоши надень.
Это полезно для новых ботинок.
Или не видишь - сегодняшний день
Выцвел и вымок.
Видишь кирпичный дом напротив?
Тот самый дом, мой мальчик,
В котором из подворотен
Хвост торчит собачий.
Отчего неизвестно, право,
Но из труб его колодцев,
Оттого ли, что в нём домуправа,
Утром всходило солнце.
Но вот уже несколько дней над улицей
Солнца не было, птицы не пели,
Тоскливо простужено небо сутулится
В льдинках осенней купели.
Медленны дни, тусклы недели
Окна в строю темнеют оглохши,
Словно на целый мир надели
Две большие калоши.
1954
***
Закружись, декольте,
Побеждай беспечностью...
Наша жизнь - дельта те
Перед бесконечностью.
1955
***
Плыла надоблачная завись.
Я спал в траве в глуши лесной.
Рукой волос моих касаясь,
Ты наклонялась надо мной.
Дышали травы еле-еле,
Лучи скользили косяком,
В лучах туманы розовели
И высыхали высоко.
И снилось мне, что негой вея,
Среди лесов и трав густых,
Волшебная лесная фея,
Моих волос касалась ты.
1957
***
Как в масле салака,
Корявая холодная салака,
Я горек и пусто спокоен.
Почему же ребёнок заплакал,
Нервно безумно заплакал
Сквозь скрежет грядущих воен,
Парящих ядерных воен.
Дайте ребёнку калачик!
Ах, какой неумытый день,
Орёт, визжит и плачет,
Ноет и не лень.
Дружок, не плачь весь день напролёт -
Не останется слёз,
А в этом мире не возрастёт,
Как энтропия, не возрастёт,
Всемирный не возрастёт
Психоз.
А он всё бросается оземь,
И где-то в эфире слёз
Порхает в общем психозе,
Во всём всемирном психозе,
Его ребячий психоз.
1958
***
Прошла весна, отпело лето.
Пора, дружище! Кости бросим!
В висок раба, царя, поэта
Стучится потихоньку осень.
Идёт он нищий и босой,
А стерва прёт за ним с косой.
Косу стыдливо теребя,
Она воркует в тишине:
- Не я преследую тебя,
Мой друг, ты сам спешишь ко мне.
1968
***
Звёздным холодом звеня,
Мостовые здешних мест
Вихрем мчатся на меня
Вперекос, наперекрест.
Ёжась между фонарей,
Синим пламенем горя,
Звёзды танец дикарей
Всё похабней, всё быстрей
Пляшут в небе декабря.
То ли хохот, то ли свист,
То ли ведьма с кочергой,
То ли пьяный органист
Давит клавиши ногой...
Дикая такая мысль
Выспрет по себе сама:
Только, только обернись,
Только, только оступись -
В тот же день сойдёшь с ума.
И погибнешь сразу, вдруг,
Лопнешь, словно мыльный шар...
Неосознанный испуг,
Подавляющий кошмар!
1970
***
Всё прошло... Как проходит и счастье и горе,
Как река истечёт в безразличное море,
Как дожди высыхают в томящейся пашне,
Как мгновенье не помнит минуты вчерашней.
Родилось... Как рождается плотью пшеница,
Как пшеница, которая плодотворится,
Как любовь, обречённая страсти и семени,
И как жизнь, непокорная смерти и времени.
1975
Из посмертной книги стихов Владимира Лукаша "ВЕЧНО РЫЖАЯ ЛЮБОВЬ", изданной его женой в Израиле в 1999 г.
Владимир Павлович Лукаш (1937-1996) при жизни не опубликовал ни одного стихотворения.
Ефим Ярошевский
ОДЕССА, РЫБНЫЙ РЯД,
ПРИВОЗ (1947-й)
Ах, на Привозе, на кривом морозе
Продажа рыбы в неудобной позе!
Торговка красная, и красная цена...
Совсем недавно кончилась война.
На ледяном ветру очередь за рыбой ледяной.
"Четыре коропа, коропчика,
(красавцы алые в серебряной крови!) -
всего за петушок - пять рэ, и рыба ваша,
она еще кровит!.."
Безрукий инвалид
схватить ее культяпкой норовит, а рядом -
худая, бледная, освенцимская рыба -
трупы оскаленных исчадий с хвостами ледяными -
с железным грохотом ложатся на весы - по госцене...
...Прилавок, сталь, мороз,
и сопли на ветру...
Торговка говорит: "Чтоб ты так жил к утру -
она еще совсем живая,
я даром отдаю..."
У рыбы - рана ножевая.
Заплыли голубые скулы, а глаза еще как-будто живы,
но уже задумались
о гибели и глубине...
"За свежих жабер кровь плачу вдвойне!!" -
я ей кричу. Она не слышит
и говорит, что рыба дышит...
Кто рыбу оглушил (не по моей вине)? Ужели
глушитель рыбы, некто Меламуд
пробрался в пруд?
Иль это Сидоров, колхозный водолей,
ее распространил среди людей?
(О, прохиндей!)
На ледяном ветру - очередь за рыбой ледяной.
("Четыре коропа, коропчика, красавцы алые -
всего за петушок..."
У рыбы - шок). . . . . . . . . . .
За другом друг, за рыбой ледяной
Очередь по всей стране родной...
Торговка красная, и красная цена.
Как хорошо, что кончилась война!..
ВЕСНА-87
1
… А утром во дворе так тихо лопнет лёд,
и сыростью ночной подует из сортира,
с окрестных гор и ледяных болот,
из плодоовощной квартиры.
Там грезит о тепле холодный зябкий парк,
налитый молоком тумана,
там детское евангелие Марк
читает людям без обмана.
Пускает в небеса свой аленький кораблик
мой грач двоюродный, троюродный мой зяблик.
2
Норочке Ярошевской
Не знаю почему, но в сумерках рассвета
таится ослепительное лето.
И тает лёд, и ветка голодает,
и месяц тонкий над землёй летает…
И город всхлипнет вдруг, и ослабеет холод,
и скажет мне мой друг, что я красив и молод.
Кругом такая ночь!.. Расслабленная речь,
задумчивая дочь, затопленная печь…
И звёзды смотрят вниз в предощущенье чуда,
и неземная речь летит оттуда.
***
Любвеобильный ужин, пот неторопливый
и терпеливая рука творца,
что целомудренно ласкает сливы
и ягодицы сына и отца.
Весной, разбрызгивая лужи по газонам,
безумно интересно жить
и, подчиняясь солнцу и озону,
свободой духа дорожить.
Гнев Ахиллеса, ясность Пиросмани,
игра в крокет и тихая возня
в библиотеке, где папирус вянет,
где турки, где резня…
ИЗ ДЕТСТВА (ЛЕТО 45-го)
...Просыпаюсь рано поутру:
За окном отец мой на ветру...
Ждет, когда закончится метель.
Переждать бы эту канитель.
Поздно... Мутно небо. Ночь мутна.
Улица белее полотна.
Утро, ночь ли - не видать ни зги.
Камни прочно встали, как враги.
Черный забинтованный трамвай.
Дед роняет хлеба каравай.
Папа входит в сумрачный подъезд.
За спиной - война, Россия, Брест.
Долгая горячая страда,
Битая незрячая страна.
...Из развалин тянет тишиной,
Теплым ветром, гильзами, травой.
Позади - беда и лазарет.
Впереди - Синай и Назарет.
Танки, разогретые весной,
Лето сорок пятого и зной...
Папа рослый, сильный, молодой,
Весело справляется с бедой.
И не зная, что сказать весне,
Мама улыбается во сне...
http://magazines.russ.ru/arion/2005/1/iar3.html
http://www.avroropolis.od.ua/yaroshevskiy/index.htm
http://magazines.russ.ru/october/2005/7/ia23.html
Ольга Ильницкая
* * *
И только отзвуки шагов
коснутся моего порога,
и только тень, хрупка, как луч
звезды над долгою дорогой,
и только взгляд в изломе тьмы,
упавшей с крыш взлетевшей птицей, -
но никогда не повторится,
не отзовется, не приснится
твое лицо, твоя рука
и отблеск смеха на ресницах...
* * *
Я вздрагивала. Я была
комочком с талией осиной.
Меня бросали в мед на блюдце
Была осой - тянула брюшко
и крылья воздухом латала
от сладких ран. И столбенело
пространством схваченное тело.
Я не взлетала. Не взлетала.
Мне талию пережимало
кольцо печальное. Оно,
как ночь безлунная черно,
в бока и жизнь перетекало.
* * *
Не потеряй меня среди
других имен, иных событий.
Не потеряй меня среди
обжегших холодом наитий.
Не потеряй меня, когда
мой след как лед, как снег растает.
Не потеряй меня, когда
меня не станет.
* * *
Надо смерть предупредить. Уснуть.
Я стою у твердого порога…
О.М.
Заглянув за дверь чулана,
Закричу: "О Боже мой!"
Там углан в спецовке старой
Всех пугает - у-лю-лю!
…………………..
Мандельштам лежит на нарах
(Осип, я тебя люблю).
…………………..
Кров над ним высок и бел.
На виски крошится мел.
И на остром подборке
Черный волос поредел.
http://magazines.russ.ru/arion/2004/2/il14.html
http://www.futurum-art.ru/autors/ilnizkaya.php
http://www.olga.odessa.net/index.htm
Олег Губарь
Носки
SECOND FOOD AND SECOND LAG
(Фрагмент поэмы)
Ноги тут не при чем. Женские, понятное дело. Голые женские,
уточняю. Ноги. Так вот повторяю, что эти самые голые,
женские и, надо сказать, вовсе недурные ноги в данном
конкретном случае практически никакого значения не имеют.
По меньшей мере, они не так важны, как это обычно бывает
или может показаться. Хотя ноги эти были крепенькие такие,
спортивного типа, знаете, какие бывают у велосипедисток, но
не международного класса, когда икры уж чересчур со всех
сторон выдаются, а у начинающих, когда еще не совсем такие,
но уже отчетливо обозначившиеся, округлые. Да, так вот не в
этих ногах спортивного типа, заправленных в довольно
сносные еще кроссовки посредством сочного лимонного
цвета носочков, было дело. Это точно. Не говоря уже о
голубоватых джинсовых бриджах, облегавших эти самые не
имеющие особого значения спортивные ноги. Курточка там
тоже присутствовала - такой расклешенный пиджачок,
ниспадавший на упругие бедра, венчающие не имеющие
отношения к делу крепенькие спортивные ноги, какие бывают
у начинающих велосипедисток, в бриджах из джинсовой
ткани, заправленные в сочно лимонного цвета носки и
кроссовки, довольно еще приличные. Так вот весь этот
гарнитур, включая упомянутые ноги, тут совершенно не при
чем. Это я вам говорю со всею ответственностью. А то, что я
человек ответственный, так пусть вам это жена бывшая
подтвердит. Я когда, допустим, уже часов 12 ночи или
половина первого, обязательно ей звоню и предупреждаю, что
так, мол, и так получилось, и чтобы она не волновалась, если
вдруг задержусь и такое прочее. И ноги тут не при чем - ну,
те, которые как у начинающих велосипедисток. Мало ли ног
вокруг ходит. Так что, спрашивается, все они при чем. А вот
Вадик Кириленко, художничек, так вот этот как раз при чем. К
нему и все претензии. Сижу это я в "верхнем деканате"
(рюмочная такая, близ куста вузов, понятное дело, вот ее для
конспирации так и озаглавили - как студенты, так, между
прочим, и преподаватели), никого не трогаю, даже примус не
починяю, это ж теперь антиквариат, да и не умею я их
починять, а Вадик - раз! - бухнулся рядом. "Здорово,
старик, - говорит, - ЩАС нам пива принесут. Только, чур,
ты угощаешь". И после паузы: "Нас всех..." Жалко, что ли, но
на кой мне пиво, когда с утра с сорокоградусной
договариваюсь, и уже почти что договорился. Приготовился,
было, возражать, но тут, откуда ни возьмись, являются эти
категорически посторонние в данном контексте ноги, и я
исключительно автоматически беспристрастно фиксирую их
некоторую спортивную накаченность, облегающие джинсовые
бриджи, небесно-голубые, и вышеупомянутые носки,
расцветкой напомнившие что-то до боли родное, может,
единственную давешнюю закуску в виде лимонных долек, а,
может, и что-то более патриотическое.
……………………
не имеющие к нашей истории
ни малейшего отношения крепенькие голые ноги в небесно-
голубых джинсовых бриджах, ушедшие своим таинственно
непредсказуемым маршрутом практически босиком и
разукомплектованными. Отчего я рисковал, обозревая мир в
весьма любопытном и значимом для его дальнейшего
воспроизводства диапазоне, не узнать их в лицо.
Руководствуясь непреодолимым движением души, поплёлся
похмеляться не куда глаза глядят, а конкретно на Привоз, где
только-только открывались промтоварные и прочие
контейнеры. Крепконогие реализаторши, хрипло поругиваясь,
привычно таскали какие-то тяжести, и округлые ляжки, икры,
лодыжки то и дело рельефно вздымались и опадали в
положении цыпочки, отчаянно напрягались крутые подъемы,
трогательно выпрастывались натруженные кожаные пятки…
Мимо сновали разнообразные голени, затеняемые обширной
площади полиэтиленовыми пакетами с маркировкой
"Таврия", "Рорус", "Копейка" и "Наталка". Попадались
типологические праздные точеные и томные, семенящие
геронтологические, субтильные и спортивные (но не те!)
молодежные, поспешающие рабоче-крестьянские, скабрезные
алкоголические и другие абсолютно посторонние мне ноги. Я
искал посторонние свои, те самые, что у не выбившихся в
рекордсменки велосипедисток - домохозяек, лоточниц,
учительниц младших классов, секретарш со знанием
английского и компьютера, тружениц Таможенной площади,
промтоварных рынков, риэлтерш, инспекторш "Энергосбыта"
и почтальонш. Их было не счесть, и я тем более трепетал от
коварного кошмара, что никогда не удастся распознать оные в
разукомплектованном виде. А может, горько утешал я себя,
они умаялись, таская на себе пивные кружки, мешкообразных
незнакомцев, однонаправлено поглощаемую провизию и
прочее бытовое вещество, с добросовестной ответственностью
исполняя нескончаемую свою работу кариатид по
поддержанию, и теперь, на краю какой-нибудь недалекой, но
незримой ойкумены, забрались с собой на диван или в
плюшевое кресло, где меня нет. И было что-то еще, смутно
вспоминаемое и даже как будто осязаемое, когда эти ноги
самоотверженно караулили меня по обочинам сознания, как
въезд в город, именуемый шоферюгами и гаишниками "Два
столба", в подпирающих небо двух томительно смыкающихся
и размыкающихся симметричных декоративных формах. Всё
это выглядело уже какой-то тоскливо ненаучной фантастикой.
Но я еще раз утешился - прагматическим, чтобы не сказать
пошлым, соображением о покоящихся в целлофановом пакете
беспризорных лимонных колокольчиках-носочках, бывших
реальными настолько, что требовали даже некоторого
гигиенического участия. И эта мысль придавала мне силы для
дальнейших поисков.
Невероятно, но факт - иначе ни за что не поделился бы с
вами этим сексуально-социологическим сюжетом, - они, эти
самые отчасти непривычно голые разукомплектованные ноги,
зачем-то стояли подле невзрачного облупленного контейнера,
как бы в предвкушении. Не очень длинные, крепенькие,
спортивного типа, в обтягивающих бриджах из джинсовой
ткани небесно-голубого цвета, в довольно приличных еще
кроссовках на босу ногу. Но из-за разукомплектованности им
чуть-чуть недоставало гармонии. Я подкрался и глянул через
плечо стекающей на тугие бедра расклешенной курточки. На
прилавке тускловатой радугой громоздились разноцветные
носки. Много носков. Так много, что хватило бы на уйму
совершенно посторонних, но чьих-то вышагивавших по
базару в этот ранний час непостижимых ног. Настоящих -
хлопчатобумажных, фальшивых - из вискозы, одинарных и
двойных, со швами и без швов, отечественных и турецких,
подороже и подешевле. Не поднимая глаз и не скупясь, купил
две пары настоящих, не обремененных шрамами, в
поддержку отечественного производителя и патриотической
расцветки. Знай наших! "Голубые можешь оставить себе", -
прозвучало многообещающе поверх эпических конечностей.
Значительно поверх. "Всё выше и выше и выше..." Присел на
потертый деревянный поддон, и без особого, надо сказать,
сожаления сменил носки: расставание с предыдущими все
равно было неизбежно, рано или поздно. В соседних же
кроссовках, кстати, вполне еще приличных, вновь
победительно воссиял закусочный цитрус. Автоматически
отметив неслучайное и гармоничное сочетание цветов, понял,
наконец, как много нас связывает. Болезненно, рывком задрал
голову, и увидел высокое небо цвета джинсовых бриджей и
сочно-лимонное свечение в окаймляющих его облаках. В
конце-то концов, одна пара ног хорошо, а две лучше,
заподозрил я, энергично шагая в ногу в направлении
"верхнего деканата".
Вот и спрашиваю вас, причем тут, собственно, ноги. Ноги тут
совершенно не при чем. Женские, понятное дело. Голые
женские, уточняю. Ноги. Так вот повторяю, что эти самые
голые, женские и, надо сказать, вовсе недурные ноги в данном
конкретном случае практически никакого значения не имеют.
По меньшей мере, они не так важны, как это обычно бывает
или может показаться. Хотя ноги эти были крепенькие такие,
спортивного типа, знаете, какие бывают у велосипедисток, но
не международного класса, когда икры уж чересчур со всех
сторон выдаются, а у начинающих, когда еще не совсем
такие, но уже отчетливо обозначившиеся, округлые...
http://www.guelman.kiev.ua/rus/people/gubar/?id=lit
http://www.dikoepole.org/numbers_journal.php?id_txt=13
http://www.odessitclub.org/publications/almanac/alm_about.htm
Анна Божко
***
- Что ты там видишь, в окно окунаясь ночное?
Вижу работы на лунных полях Междуречья
Ночью работают, днем же, спасаясь от зноя,
В хижинах спят, шелестящую слышу их речь я.
Башен, ворот Вавилона вдали силуэты,
ночь нависает над ними законом тирана.
Пьян во дворце Хаммурапи, пьяны горожане,
но рыбаку веселей, чем царю иль поэту.
- Утро… Что видишь в деревьях, в фигурах прохожих,
в сонных трамваях, стадами бегущих из хлева?
- Вижу - вступленье рассвета по свежести схоже
с садом висячим и с ликом ячменного хлеба.
Знаю - не пал Вавилон, на земле он все длится:
где-то проходят воротами сонмы торговцев,
где-то цари облачаются в багряницы,
сонмы блудниц обращают помятые лица
ввысь, где бог Солнца несется в своей колеснице…
Мы на планете языческой - дикие овцы.
* * *
Папа, спаси меня, взрослую,
своим не убитым детством,
сделанными тобою гитарами
и причудами сирой души:
огородом твоим, где растет
трава огуречник, изгоняющая печаль,
и дорожкой для бега, что ведет тебя
в долгий день...
Твоим домом в саду, на билетную будку
похожим, так он мал, но твое одиночество
умещается в нем без труда,
и стоят макевары вокруг
для занятий борьбой каратэ,
как языческие идолы,
величиною с подсолнух...
***
И. Павлову
По старой Одессе гуляем уж час или два,
Друг другу даря разогретые солнцем слова,
Прибило друг к другу нас как-то прибоем весны,
Мы две одинокие лодки и ныне дружны.
Король седовласый в ботинках, разбитых как жизнь,
Ты полон рассказов живых, как и ты, так держись!
Придавят поэта к земле только камни утрат -
Мы всюду чужие, мы всюду свои, нет преград
Меж нами и миром и все открывает нам суть,
И тот не один, кто увидел свой истинный путь.
На этом пути много божьих нежданных даров,
И светится вязь на газете набросанных слов.
Памяти моей бабушки
А.Н.Романовской
...И море иное прольется над лодкой земною,
и втянет воронкой единственного пассажира,
да выбросит так далеко, что молитва служила
о новопреставленной Анне лишь нитью связною.
И Анна оставит свои упованья, надежды
и мысли нехитрые старой одеждою бросит
ненужною. Жизнь остается размеренной, прежней,
отсутствие материально, как проседь.
А в венах у этого города Черное море
пульсирует, бьется, смеется, Слободку качает,
чтоб Анна уснула спокойно и грозди чтоб вскоре
морской водой налились и восторгами чаек,
чтоб не было в жизни уныния - выпить любила
покойная, песни любила (земля пусть ей пухом).
О том, что шаланды кефали полны, в забытьи говорила,
кефали полны серебристой от речи до слуха...
http://www.paco.net.ua/odessa/media/odessa/6/52.htm
http://www.avroropolis.od.ua/bossko/index.htm
http://m-m.sotcom.ru/avtors/bojko-1.htm
Семен Гринберг
* * *
На травяном холме,
На месте, где почти две тыщи лет назад располагался Тит,
Буквально здесь разбив свою палатку,
И будучи в уме,
Посколь ни камень, ни стрела сюда не долетит,
Следил, как римляне стремились сократить
Плоть человечию и храмовую кладку,
Всё, что ни попадя, лежало на земле,
Включая двух мужей и белую собаку.
Если поднять и придержать их сбоку,
Они стояли бы, как граждане Кале.
Обороти их лица в сторону шоссе,
Бегущему в Хеврон и в тот же Старый город,
Дома которого по большей части, но не все
Были такими же еще до англичан,
Чтобы явить сей домовитый морок
Нетрезвым их очам.
* * *
Конечно, каждый Божий день
Я здесь хожу, бываю, проезжаю,
Куда ни кинь,
Обыкновенные места,
Родимые, насколько понимаю,
В отсутствие и речки и моста,
И по пути направо ли налево,
Где стены сходятся и образуют щель,
Как горлышко бутылки из-под пива,
Протиснется нет-нет автомобиль
И жажду утолить приходят реб Акива
И колченогий реб Гилель,
Которых нет нужды описывать особо,
Хотя упомяну, пока не позабыл,
Как этих мужиков, похожих на арабов,
Патруль остановил.
ОФЕЛИЯ
Сказал Лаэрт: Постойте засыпать.
Сказал принц Гамлет: Недопонимаю.
Сказал Король (приняв стакан, само собою):
Всё просто, как два пальца облизать.
Потом сказала Королева-мать:
Была и нету - дело молодое.
Принц Гамлет записал: Свободђн от постоя,
Хотя сие не пишут через ять.
Сказал Полоний, тот, что был убит
В шкафу, где алый плащ на вешалке висит,
И зелье по цене всего один червонец,
И простынь со стола стекает по реке,
Где бултыхался маленький японец
В кипятке.
* * *
Но было и не так как у людей -
На правом бицепсе внутри магендавида
Нагая женщина ладонями для вида
Поддерживала гроздь внушительных грудей,
И вся татуировка вместе с ней
Была не больше спичечной коробки.
Одно из двух имен, Мирьям и Моисей,
Имело отношение к коровке,
Другое имя (правильно - Моше,
Хотя он тот же, как ни напиши)
Оставим втуне. Женщина стояла
У зеркала, одетая уже.
Дверь хлопнула, вся мебель задрожала.
http://www.antho.net/library/grinberg/index.php
http://magazines.russ.ru/studio/2003/7/gri7.html
http://magazines.russ.ru/interpoezia/2005/2/gr13.html
Сусанна Ланс
ЛЕТО
Лене Гассий
Заставляю сказать - и не слышу.
Увожу, не желая вести.
Словно пух тополиный на крыше,
не умеющий прорасти,
хочет слиться она с этим светом,
с шумом будничным,
с городом, с летом…
Но слова говорит не от злости,
испугавшись их, снова немеет
и свои невесомые кости
на унылой скамеечке греет.
* * *
Подтаявших холмов халву
покрыл туман в истоме сладкой,
он мнет пожухшую траву
медвежьей неуклюжей лапой.
Он так знакомо пахнет солью
и даже прелью листьев бурых,
что, отдаваясь легкой болью,
различие температуры
теснит дыхание в груди.
Как будто снова я в Одессе
где на краю моей земли
спят Молдаванка и Пересыпь
под толщей взвешенной воды.
И жизнь спокойнее и проще,
все тишиной оглушены…
Автобус приползет на ощупь
из неизвестной стороны.
Шофер туман помянет матом,
свет ляжет сливочным квадратом
и выйдет из его сиянья
арабка в длинном одеяньи
и пацаненок с автоматом.
http://www.geocities.com/sibnsina04/almnh/ntl-99998.html
http://sunround.com/club/authors/goyhman_susanna.htm
http://sunround.com/club/goyhman/graphics.html
Елена Гассий
* * *
Молодо вокруг и зелено,
Весело вокруг и чисто,
Я оглядываюсь медленно,
Я раскаиваюсь быстро.
Говорят, нельзя раскаиваться,
Но раскаиваюсь, братцы,
Все труднее успокаиваться,
Все нелепей просыпаться.
Провела так много месяцев,
И не месяцы, а годы,
На площадке возле лестницы,
Слывшей символом свободы.
* * *
В убийствах и ссорах повинна,
Бессонниц опора и мощь,
Луна опекала осины,
Качаясь над ними всю ночь.
И в зимней глуши безразмерной,
Хозяев забыв и жилье,
Прирученно, жадно и верно
Собака гляделась в нее.
Не слышно ни воя, ни лая,
Лишь ветер, и только слегка
Скрипела осина гнилая,
Луне подставляя бока.
* * *
Избегала я встреч неделю,
Оттого поняла скорей,
Ослепленные солнцем апреля,
Вам не нужно поводырей!
Победители всех смущений,
Неуверенности своей,
Мастера перевоплощений
В непонятнейших из людей.
Вы - предвестники верной стужи,
И не зимней, и не земной,
Относитесь ко мне похуже,
Не раскланивайтесь со мной!
* * *
Когда проникну в глубину
Ничтожности своей кручины
И в уважительность причины
Я подсознательно нырну,
Меня подбадривать начнут
Не те, которых почитаю,
Которые не так поют,
Которые не тех читают,
Не то за правду выдают
И не ее предпочитают.
Из антологии поэзии "Вольный город" (Составитель Юрий Михайлик.
Одесса, 1991. Стр. 111-120).
http://hiero.ru/2138664
http://woc.tora.ru/publications/almanac/alm_14/contents/item25.pdf
http://www.aen.ru/sketches/story-id=216/
Борис Пастернак
Одесса
Земля смотрела именинницей
И все ждала неделю эту,
Когда к ней избавитель кинется
Под сумерки или к рассвету.
Прибой рычал свою невнятицу
У каменистого отвеса,
Как вдруг все слышат, сверху катится:
"Одесса занята, Одесса".
По улицам, давно не езженным,
Несется русский гул веселый.
Сапер занялся обезвреженьем
Подъездов и домов от тола.
Идет пехота, входит конница,
Гремят тачанки и телеги.
В беседах к ночи время клонится,
И нет конца им на ночлеге.
А рядом в яме череп скалится,
Раскинулся пустырь безмерный.
Здесь дикаря гуляла палица,
Прошелся человек пещерный.
Пустыми черепа глазницами
Глядят головки иммортелей
И населяют воздух лицами,
расстрелянными в том апреле.
Зло будет отмщено, наказано,
А родственникам жертв и вдовам
Мы горе облегчить обязаны
Еще каким-то новым словом.
Клянемся им всем русским гением,
Что мученикам и героям
Победы одухотворением
Мы вечный памятник построим.
"Красный Флот", 12 апреля 1944 г.
В низовьях
Синее небо. Желтый янтарь,
Блеск чернозема.
Жители чинят свой инвентарь,
Лодки, паромы.
В марте, бывало, ночи - восторг,
Тихие зори.
Пеной по отмели шорх-шорх
Черное море.
Птица болотная, раки, налим,
Дым караваев.
Этой дорогою берегом - в Крым,
Той - в Николаев.
Влево - Очаков, вправо - лиман.
Вдоль поднебесья
Степью на запад - зыбь и туман.
Это к Одессе.
Было ли это? Какой это стиль?
Где эти годы?
Можно ль вернуть эту жизнь, эту быль,
Эту свободу?
……………..
"Красный Флот", 26 марта 1944 г.
Пастернак,_Борис_Леонидович
http://www.litera.ru/stixiya/authors/pasternak/menu-date.html
http://www.krugosvet.ru/articles/102/1010232/1010232a1.htm