- Когда фашистская армия заняла Краков, одним из первых дел нового коменданта города стало выселение евреев из Казимежа. Евреи жили на этом месте несколько сот лет. Польский король Казимир-Станислав по просьбе своей еврейской возлюбленной Эстер, огородил стеной огромный луг по соседству с Краковом и предназначил его для еврейского квартала. В честь короля квартал назвали Казимеж, и размерами он скорее напоминал небольшой городок. В нем действовало еврейское самоуправление, были разбиты широкие улицы и просторные площади, немалую территорию отвели под кладбище. Больше десятка синагог, школы, аптеки, училища, больница, огромное количество мастерских и лавочек - за высокими стенами квартала, охраняемыми еврейскими стражниками - текла полнокровная, жизнь, немало способствовавшая процветанию Кракова.
    Шестнадцать тысяч евреев были выселены из Казимежа и переведены за Вислу, в польское предместье города, в новообразовавшееся гетто. Немцы полагали, что на новом месте евреям будет труднее прятаться. В Казимеж переселили три тысячи поляков, проживавших в этом предместье. Синагоги немцы разграбили и в них устроили склады, а кладбище превратили в свалку. Сотни надгробий были сняты с могил и использованы для ремонта краковских мостовых. Эта печальная участь постигла практически все могильные памятники знаменитого кладбища, кроме одного, которое так и осталось на своем месте.
    Тут наш гид, белокурая полька Ева сделала большие глаза.
    - Никто не может понять, почему немцы не разрушили могилу раввина Моше Иссерлеса! То есть они хотели это сделать, но все время что-то не получалось. Очень, очень странная история. А может, дело в том, что памятник столь велик, что немцы не могли его поднять со своего места?
    Мы с раввином Ишаягу Гиссером переглянулись. Плита на могиле Рамо¹ была действительно немалых размеров. Каменная прямоугольная глыба, украшенная затейливой резьбой. Наверху корона - символ царственного величия покойного. Но размеры плиты не имели никакого значения: для техники середины прошлого века сдвинуть ее с места не представляло ни малейшей проблемы. Дело было в другом.
     Спящий под этой плитой праведник - один из самых великих законоучителей последних столетий - один их тех, к чьему имени прибавляют: "его заслуги защитят нас". Было бы действительно странным, если бы заслуги праведника не смогли защитить даже его собственную могилу.
    Ева продолжала говорить, но мои мысли убежали на несколько часов назад, в прохладную глубину сентябрьского утра, когда я с раввином Гиссером пришел молиться в синагогу Рамо. В Кракове мы оказались по дороге на "еврейский" круглый стол международного форума в Крынице. Но об этом чуть позже.
     Все остальные синагоги Казимежа превращены в еврейские музеи. Там висят картины на еврейские темы, выставлены работы еврейских скульпторов, за вход взимают плату. В общем, нормальная туристская индустрия.
    На улице Широкой, центральной улице Казимежа, было пусто и тихо. Серый булыжник старой мостовой блестел от утренней росы. На миньян рассчитывать не приходилось, разве что прикатит туристическая группа из Нью-Йорка или Бней-Брака, молиться на могиле праведника. В Казимеже евреи больше не живут.
    В синагоге никого не было. Сторожиха, толстая полька в синем рабочем халате, осторожно посмотрев на нас из-за ограды и поняв, кто мы такие, молча отодвинула щеколду калитки. Мы вошли в стоячую тишину синагоги, как входят в темную воду лесного озера. Справа от арон-акойдеш, каменного, встроенного в стену шкафа для хранения свитков Торы, выделялась табличка из серого мрамора с черной вязью ивритских букв.
    - Согласно традиции на этом месте молился и произносил проповеди наш учитель Моше Иссерлес.
    Кремового цвета штукатурку под табличкой покрывали сделанные ручкой или карандашом надписи на иврите или идиш. Имена, имена, имена…. Евреи со всех концов света оставили в этом святом месте вместе с молитвой имена своих близких. Они хотели, чтобы заслуги праведника подкрепили их просьбы, помогли молитвам пробиться сквозь толщу, отделяющую нас от Трона.
    В кресле, где сидел Рамо, сиденье отсутствовало. Тут можно было только стоять и молиться. Я облачился в доспехи славы - талес и тфиллин - уселся в соседнее кресло и погрузился в "Шахрис", утреннюю молитву.
    Тишина давила почти физически. Молчание трех с половиной миллионов уничтоженных евреев Польши, их недосказанные просьбы, несбывшиеся песни, невзошедшие мечты заполняли пространство под толстыми сводами синагоги. Меня прошиб пот, руки мелко затряслись.
    "Успокойся, - сказал я себе. - Это всего лишь перебор воображения. Или усталость. Нечего было бродить до глубокой ночи с раввином Гиссером по закоулкам Казимежа".
    Я постарался отодвинуть в сторону разгулявшуюся фантазию и продолжил молитву. Во время "Шмонэ эсрэ" мне стало ощутимо плохо. Пол поплыл под ногами, сердце заколотилось, словно во время бега. Я ухватился руками за спинку кресла Рамо и с трудом перевел дух. Тишина сгустилась, ватно заложив уши. Где-то там, за черной подкладкой безмолвия, я не различал, а скорее угадывал звуки выстрелов, лай собак и жадное потрескивание огня.
    Не знаю, что случилось бы со мной дальше, но тишину разорвало пение. Завершив молитву, раввин Гиссер затянул хабадский нигун. Поначалу он показался мне неуместным, напрочь несовпадающим с духом места, но прошла минута, другая, мелодия обняла мое сердце и понесла совсем в другую сторону. Тишина уже не казалась зловещей, а дрожащие солнечные пятна на стене перестали напоминать языки пламени.
    - Сразу после войны, - голос Евы вернул меня в реальность, - польское правительство немедленно распорядилось собрать все надгробия и вернуть их на еврейское кладбище. К тому времени оно было основательно завалено мусором, поэтому восстановительные работы заняли много лет. К сожалению, - тут Ева слегка потупилась, - после войны в Польше царили разброд и хаос. Не было сильной центральной власти, не было порядка. Этим воспользовались непорядочные люди. Ведь после евреев осталось много имущества: квартиры, мебель, драгоценности, произведения искусства. Когда уцелевшие стали возвращаться из концлагерей, поляки, завладевшие домами убитых, не захотели расставаться с награбленным. Только этим можно объяснить случившиеся после войны еврейские погромы. В Кракове, прямо в Казимеже, были убиты два человека. Это позорные страницы нашей истории, мы очень сожалеем, что они существуют, но не имеем права их замалчивать.
    - История польских евреев, - госсекретарь Польши госпожа Юнчик-Земецка пододвинула микрофон поближе, - это не только еврейская история, но также история Польши. Вернее - это наша общая история и мы не можем, а главное - не хотим ее ни забывать, ни замалчивать.
    Я с раввином Гиссером сидел на возвышении вместе с другими участниками "еврейского" круглого стола международного форума в Крынице. Стол, разумеется, только назывался круглым, а на самом деле был самым обыкновенном прямоугольным столом, сидеть за которым, перед глазами зрителей и объективами фото и кинокамер было не совсем удобно.
    Форум этот собирается в курортном городке польских Карпат уже в десятый раз. Обсуждаются на этом серьезном европейском действе такие невообразимо увлекательные темы как "Структурные инновационные фонды: вызовы для имплементации в 2007-2013 гг." или "Эффективный и транспарентный рынок капиталов в постсоветских странах как условие доверия к экономике". В этом году польское правительство, организатор Форума, впервые предложило новую тему: "Еврейская цивилизация вчера и сегодня. Вызовы и ответы".
    Модерировал "еврейский" форум Борух Горин, руководитель департамента общественных связей ФЕОРа, а участвовали в нем многие интересные и достойные собеседники из Франции, Румынии, Польши, Израиля и России. По дороге за этот круглый стол мы с раввином Гиссером и оказались в Казимеже.
    В Крынице царила праздничная атмосфера международного фестиваля. Разноцветные флаги, толпы делегатов с пластиковыми каточками участников на шее, рекламные плакаты, экспозиции, вечеринки, фуршеты, концерты.
    Наш круглый стол проходил в главном здании Форума: огромной водолечебнице, разделенной на время фестиваля на дискуссионные залы. Синхронный перевод с четырех языков, корреспонденты ТВ и радио, блицы фотовспышек - словом все выглядело весьма серьезно и представительно. Открывавшая дискуссию госпожа госсекретарь постаралась задать разговору тон ностальгии и раскаяния.
    - До войны в Польше проживали три с половиной миллиона евреев, почти одиннадцать процентов населения страны. Сегодня их около шести тысяч. Это трагедия не только еврейского народа, но и польского государства.
    Голос ее звучал очень искренне и, судя по сорокаминутной речи выдержанной в таком тоне, вектор государственной политики нынешнего польского правительства направлен на стимуляцию еврейской жизни в Польше.
    Про опыт восстановления еврейских общин долго рассуждали знаменитый социолог Жерар Рабинович из национального центра научных исследований Франции и Аурел Вайнер, член палаты депутатов Румынии.
    - Прежде всего, я француз, - начал свою речь господин Рабинович, - а уже потом еврей.
    - Ну-ну, - мрачно заметил раввин Гиссер. Он даже пытался что-то возразить маститому ученому, воображая, будто за круглым столом можно вести диалог с коллегами, пусть даже пи помощи синхронного перевода, но не тут то было. Ученый говорил и говорил, гладкие мысли и отточенные формулировки текли широко и привольно, не замечая ни препятствий, ни возражений. Раввин Гиссер молча откинулся на спинку стула. Лицо его не предвещало ничего хорошего.
    Так и получилось. Выступление уважаемого раввина прозвучало явным диссонансом общему мажорному настроению.
    - Ничего мы не восстановим, - мрачно заметил раввин Гиссер. -Все, что нам остается - плакать на могилах. Еврейская община Польши больше никогда не вернется к былому блеску и великолепию.
    Однако следующие ораторы не обратили на прогноз раввина ни малейшего внимания, а долго и сладко освещали разные аспекты, указывали на обнадеживающие признаки, скрупулезно подсчитывали проценты учащихся в еврейских школах и уповали на дальнейшее развитие положительных тенденций. Блеснул эрудицией профессор Леонид Кацис из Москвы, а стиль и тема речи Менахема Яглома из Иерусалима повергли в восхищение самого Рабиновича. Главный раввин Польши Михаэль Шудрих был безукоризненно политкорректен и полностью исторически справедлив.
    Спустя два часа с половиной часа сольных выступлений, круглый стол благополучно завершился. Речь каждого участника была интересной и поучительной, но общего разговора не получилось.
    - Вряд ли такого рода форумы могут проходить по иному, - подвел итог раввин Гиссер, когда мы медленно возвращались в гостиницу. - Тут важен сам факт обсуждения еврейской темы на такого рода Форумах. Сегодняшней Польше важен открытый и освещенный прожекторами разговор о темном периоде ее истории.
    Завершал этот день концерт клейзмерской музыки. Так, по крайней мере, было заявлено в программе. Концерт начинался в девять и уже без десяти почти все участники "еврейского" стола собрались в зале. Однако сам зал выглядел весьма странно. Да, освещенная сцена, уставленная аппаратурой и музыкальными инструментами, наличествовала. Но вместо стульев во всю длину зала протянулся уставленный некошерными яствами стол. Как видно тут собирались неплохо выпить и закусить под еврейскую музычку.
    Пока зал заполнялся народом с обязательными карточками на шее, Менахем Яглом о чем-то ожесточено спорил с главным раввином Польши, а раввин Гиссер пустился в дискуссию с модератором Гориным о степени кошерности предлагаемого участникам вечера коктейля.
     Но вот зазвучали фанфары, и на сцену поднялась молодая очаровательная женщина, как оказалось - заместитель мэра Кракова. В короткой речи она призвала всех присутствующих незамедлительно вкладывать деньги в экономику Кракова, поскольку инвестиции в этот город весьма перспективны и окупаемы.
    - Краков - сердце Польши, - завершила она свою речь, приподнимая бокал с коктейлем так и не выясненной до конца кошерности. - А сердце Кракова - еврейский квартал Казимеж. Поэтому мы хотим посвятить сегодняшний вечер клейзмерской музыке. И я приглашаю на сцену ансамбль "Крока", что на языке идиш означает - Краков.
    Под громовые аплодисменты на сцену взбежали одетые как харедимные евреи молодые поляки. Черные шляпы а-ля Бней-Брак, белые рубашки и совершено польские лица. Я слегка оторопело посмотрел на раввина Шудриха.
    - Да, - невозмутимо подтвердил он. - Чистой воды поляки. А что, разве музыку Бетховена могут исполнять только немцы, а Рахманинова только русские?
    Сраженный раввинской логикой я замолчал. Музыканты взяли инструменты и начали играть.
    Нет, безусловно, по форме это была еврейская музыка, я даже узнавал мелодии. Но вот чего в ней явно недоставало… Минут через десять, сообразив, в чем дело, я снова повернулся к раввину Шудриху.
    - Нешоме….. я не чувствую тут еврейской души.
    Главный раввин Польши грустно улыбнулся.
    - Пусть лучше они играют нашу музыку, чем….
    Он не договорил, умолкнув на полуслове и в его молчании, несмотря на грохочущую со сцены клейзмерскую музыку, мне снова послышалось гробовое молчание многомиллионной общины Польши, той самой, что уже никогда не вернется к былому блеску и великолепию.
    
    
    Фото можно посмотреть здесь
    http://foto.mail.ru/mail/yashechter/980