Дине Рубиной

    
    
    
    
    Свою невесту перед свадьбой Эльханан видел два раза. Первый - в лобби роскошной рамат-ганской гостиницы, где обычно встречаются молодые пары из Бней-Брака, а во второй - уже на помолвке.
    Его отец и мать долго отбирали подходящую кандидатку, советовались со свахами, обсуждали подробности с родителями невест. Их интересовало все: какие блюда любит готовить девушка, нравятся ли ей гладкие пейсы, или закрученные в тугой столбик, понимает ли юмор, предпочитает ходить в гости или принимать гостей.
    Основные, главные вещи, вроде мировоззрения, добродетельности, прилежания и уровня интеллекта выясняли еще на первом этапе, со свахами. Просеянных сквозь тугое сито кандидаток обследовали более тщательно, на уровне привычек и наклонностей. Проверяли их на совместимость со вкусами Эльханана, а ведь кто лучше знает, что нравится сыну, если не родные отец с матерью?
    После долгих разбирательств из сотни возможных невест были отобраны три, и наступил черед Эльханана. Без взаимной симпатии счастливый брак невозможен, даже если молодые подходят друг другу по всем показателям. Должна возникнуть "химия": взаимное влечение, но это можно выяснить только при личной встрече.
    Эстер он узнал сразу: она сидела на угловом диванчике, в чем-то неописуемо розовом, с оборками, бантами, кружевами, и от этого розового ее лицо тоже светилось и сияло, словно люстра в главной синагоге Бней-Брака. Полосы шума, создаваемого бродившими по лобби людьми, волны их запахов, эмоций омывали Эстер, будто океан омывает коралловый риф, и, натыкаясь на ее уверенное сияние, рассыпались перламутровыми брызгами.
    Они о чем-то поговорили, Эльханан был серьезен, помня о важности момента, а Эстер постоянно улыбалась, и несколько раз даже начинала хохотать, словно Эльханан говорил какие-то смешные вещи. Впрочем, слова не имели значения, он заметил нежный пух над верхней губой, светлый, почти неразличимый пушок и ужасно захотел прикоснуться к нему, провести пальцем, ощутив его нежность и трепет. Но это, разумеется, было возможным только после свадьбы.
    На помолвке женщины сидели в другой комнате. Эстер выглянула на секунду, поглядеть, как Эльханан торжественно приподнимает, в знак клятвы, молитвенный пояс и тут же скрылась. Он даже взглянуть на нее не решился: слишком много глаз следили за каждым его движением. Ну, а следующая встреча произошла уже под хупой.
    Между помолвкой и свадьбой Эльханану пришлось пережить несколько неприятных минут. Как и всех женихов в Бней-Браке, его послали на инструктаж к раввину. О чем будет инструктаж, Эльханан примерно догадывался, но такое, такое лежало за пределами его догадок!
    После первой встречи, получив от раввина надлежащие книги, Эльханан несколько часов просидел в своей комнате, не в силах оторваться от текста. Неизвестная дотоле, странная сторона жизни медленно проявлялась перед глазами, подобно тому, как во время утренней молитвы открывается арон-акодеш, когда торжественно отодвигают бархатный полог.
    "Оказавшись наедине, - гласил текст, - жену следует обнять".
    - Почему? - недоумевал Эльханан. - Она что, свиток Торы? Зачем ее обнимать?
    Но дальше текст требовал от него еще более странных поступков.
    "Жену надлежит поцеловать не менее двух раз".
    - Разве жена тфиллин, - возмущался Эльханан, - чтобы ее целовать?
    Последующее чтение повергло его в полное замешательство. Он и представить себе не мог, что его родители занимались подобными вещами! Неужели эти, почти стыдные процедуры, привели к его, Эльханана, появлению на свет?
    В родительской спальне кровати матери и отца стояли в разных углах комнаты; никогда, сколько он себя помнил, они не целовались и не обнимали друг друга. Более того, отец тщательно избегал любого прикосновения к матери: вилку или другой необходимый предмет не передавали из рук в руки, а клали на стол.
    Нет, он, конечно, видел бродящие в обнимку нерелигиозные парочки, и товарищи по ешиве, заливаясь до самой ермолки багровой волной неловкости, тоже пытались рассказывать о чем-то таком, но Эльханана эти разговоры не привлекали. О том, чтобы самому совершать подобное, ему и в голову не приходило. Но вот, оказалось, что в этом кроется главная тайна супружеской жизни, от которой зависит выполнение заповеди "плодитесь и размножайтесь", а значит, это тоже Тора и ее нужно выучить, подобно трактатам Талмуда.
    Эта мысль успокоила Эльханана. Он повеселел, быстро прочитал весь материал до конца, повторил четыре раза, по привычке прилежного ученика ешивы, и к следующей встрече с раввином мог ответить без запинки на любой вопрос. Память у Эльханана была великолепной, а ум, отточенный на бесконечном распутывании талмудических хитросплетений, работал ясно и четко.
    Свадьбу отпраздновали весело, специально приглашенный из Иерусалима оркестр старался вовсю. Впрочем, назвать его оркестром можно было с большой натяжкой, поскольку состоял он из барабанщика и двух певцов. По обычаю, в Иерусалиме, после разрушения второго Храма, не играют на музыкальных инструментах. В Бней-Браке этот обычай не соблюдали, но родители невесты происходили из старой иерусалимской семьи, полтора столетия жившей в ультраортодоксальном районе Меа-Шеарим, и на свадьбах девушек этой семьи играли только такие оркестры.
    Солисты выделывали голосами немыслимые фортели, барабанщик задиристо и звонко колотил по трубочкам, дощечкам, тарелкам и целой эстакаде барабанов, барабанищ и барабанчиков, и о составе оркестра забыли спустя несколько минут.
    Еды на столах было не много, а несколько бутылок вина, поставленные для порядка на круглый прилавок посреди зала, так и остались не раскупоренными. Томящиеся целыми днями за книгами ешиботники - соученики Эльханана - оттягивались по полной, без еды и вина. Молодая, нерастраченная сила весело толкала кровь, била в голову, завивая ноги замысловатыми кренделями.
    Танцевали на своих половинах - женщины отдельно, мужчины отдельно. Сквозь щели высоченной решетчатой перегородки, делившей зал на две части, нет-нет, да посверкивал любопытствующий женский глаз.
    Наедине молодожены оказались около двух часов ночи. О чем-то переговаривались, так, лишь бы заполнить пустой, осторожный воздух. Предстоящее висело над головами, точно угроза: отменить его было уже невозможно. Наконец Эльханан вспомнил, что речь идет о заповеди и, оборвав фразу на полуслове, порывисто шагнул к Эстер. Обнимая ее, он смял коротко хрустнувшие кружева свадебного платья и вздрогнул от испуга. Эстер неумело обхватила руками его поясницу и прижалась щекой к лацкану сюртука. По ее телу тоже прокатывались волны дрожи, еще бы, ведь это было первое объятие в ее жизни.
    - Слушай, - предложил Эльханан, отстраняясь, - а давай ничего не будем делать. Отложим на завтра и все. Никто же не узнает!
    Эстер фыркнула и захохотала. Эльханан протянул руку и осторожно провел пальцем по пушку над прыгающей верхней губой.
    Дальнейшее оказалось не таким интересным и, особенно вначале, не очень-то приятным занятием. Если бы не помощь Эстер, наверное, ничего бы и не получилось, но вдвоем, вспоминая каждый про себя советы и наставления, они кое-как справились с заповедью. Моясь под душем, Эльханан дал себе слово не утруждать жену исполнением супружеских обязанностей. Только для продолжения рода. Не больше.
    Через две недели выяснилось, что Эстер беременна, а еще через две наступил месяц нисан, и началась большая пасхальная уборка. Ешивы закрылись на каникулы и ешиботники, вооружившись щетками, швабрами и прочим инвентарем, бросились на розыски хамеца.
    Свою двухкомнатную квартирку, которую родители сняли для них на первые несколько лет совместной жизни, Эстер и Эльханан выдраили до блеска. Тоненькой отверткой Эльханан прочистил щели между мраморными плитами пола, леской проверил зазоры в стульях, покрыл блестящей фольгой кухонный стол и газовую плиту.
    Последним, завершающим ударом должно было стать кипячение посуды. На свадьбу им подарили множество кастрюль, сковородок и столовых приборов. Те, что попроще Эстер использовала на каждый день, а дорогие отложила для Песаха. Теперь, по правилам, предстояло окунуть их в кипящую воду, а потом отнести в микву.
    Эльханан взял взаймы у соседей специальный бак, огромное никелированное чудище, водрузил его на плиту и долго заполнял водой. В бак умещалось литров тридцать, если не больше, но зато в него влезала самая большая кастрюля.
    Закипало чудище очень долго, казалось, что огонь не в силах разогреть такую огромную массу воды. Но, наконец, из отверстия в крышке повалил с пришепетыванием пар и Эльханан поспешил в комнату, принести картонные коробки с посудой. Эстер осталась на кухне, через несколько секунд оттуда донесся удар, за ним отчаянный крик боли, и еще один удар.
    Вбежав на кухню, Эльханан обнаружил Эстер без чувств, распростертую в луже исходящего паром кипятка. Бак валялся рядом, судя по всему, его падение сшибло Эстер с ног.
    Она лежала на полу, в темнеющем от воды платье и по ее лицу стремительно расползались багровые пятна ожога.
    Пасхальный седер он провел в больнице, рядом с постелью жены. Эльханан негромко читал Агаду, прерываемую стонами Эстер и пил четыре обязательных бокала вина, не чувствуя ни вкуса, ни удовольствия.
    Эстер выписали через четыре недели. Ее верхняя губа превратилась в бесформенный рубец, кожа щек стянулась, а груди представляли собой розовое, покрытое полосами шрамов мясо, прикосновение к которому вызывало у Эльханана легкую дрожь отвращения. Слово, данное самому себе в первую брачную ночь, реализовалось чудовищным, невообразимым образом.
    Слова, слова, слова.… С какой осторожностью нужно относиться к этим, казалось бы, мгновенно исчезающим в мировом пространстве, звукам.
    Ожоги не повлияли на беременность: в положенный срок Эстер родила здорового мальчика. Навалились хлопоты, пеленки, прививки, а вместе с ними и радости первой улыбки, смешного гуканья, умильных ужимок и гримас. На жену Эльханан старался не смотреть, ее изуродованное лицо пугало. Их постели стояли в разных концах спальни, а вилку или другой необходимый предмет, он никогда не передавал из рук в руки, а клал на стол.
    Написано в святых книгах, что лучшее время для супружеской близости - это субботняя ночь. Так Эльханан объяснил жене свою холодность. С учетом месячных и запрещенных после них семи дней, для близости оставались только две ночи в месяц. Но даже их оказалось более чем достаточно: Эстер беременела от одного прикосновения мужа.
    Через пять лет у них было пятеро детей, трое мальчиков и девочки близнецы. Эстер пришлось уйти из больницы, где она работала медсестрой, и подрабатывать частными визитами - делать уколы на дому. Денег катастрофически не хватало, и Эльханан, вместо вечерней учебы, устроился на ювелирную фабричку в промзоне Бней-Брака. Работа ему досталась самая вредная - окунать серебряные кубки, подсвечники и подносы в ванны с гальваническим раствором. Платили за нее прилично, потому что никто не соглашался стоять у этих ванн; уверяли, будто ядовитые испарения уничтожают мужскую силу. Но Эльханану только того и надо было, он с удовольствием соглашался на сверхурочные, принося в конце месяца солидную прибавку к зарплате.
    С женой Эльханан почти не разговаривал. Только о детях и хозяйственных проблемах, ведь сказано: умножающий беседы с женщинами, умножает количество глупости в мире. И пояснили комментаторы, что в первую очередь это относится к жене. Эстер поначалу обижалась, а потом привыкла, ей, похоже, вполне хватало общения с соседками, мужья которых также безвылазно учили Тору, и со своими детьми.
    В субботу, на длинной утренней молитве, Эльханан молиться не мог. Все его раздражало, громкий голос кантора, сопение прихожан, их кашель, сморкание, разговоры. Нет, внешне он выглядел обычно: как все, склонялся над молитвенником, вставал вместе со всеми, кланялся. На самом деле Эльханан ждал, когда отгремит последний "кадиш", молящиеся, шаркая подошвами, покинут синагогу, и он останется один, совершенно один в огромном пустом зале.
    Блестели лакированные спинки кресел, тяжело топорщился бархат занавески перед шкафом со свитками Торы, глубокая тишина обнимала опустевшее здание, и Эльханан не торопясь, со вкусом проговаривая каждое слово, начинал молиться. Спустя час наступало мгновение, которого он ждал всю неделю - несколько секунд сладкой отрешенности и слияния с неспешным ходом времени.
    Эльханан ощущал его приближение: мир незаметно менялся, становясь добрее и лучше, царапины обид и ссадины неудач исчезали под волной торжествующего света. И все, все в его жизни оказывалось успешным: спокойное учение Торы, хорошо оплачиваемая работа, полный дом детей, преданная жена. Он снова стоял на горе Синай, вновь открывая Откровению свою душу. Волна света настигала сердце Эльханана, слезы благодарности наворачивались на глаза, он задирал голову и шептал, немея от восторга разделенного чувства:
    - Я люблю Тебя, слышишь, люблю, Тебя одного, люблю, люблю, люблю!
    
    
    
    
     Реховот
    19 апреля ?2004