Ananda Puri Ashram, 16.06.01

    Вместе с моим спутником я поехала на север Индии, в штат Утер-Прадеш, область, граничащую с Непалом. На поезде мы доехали до последней станции на этом пути. Железная дорога преграждалась Гималаями. Дальше нужно было брать джип. Мы едва успели сойти на платформу и хорошенько подтянуть ремни на рюкзаках, как уже были окружены приставучими шоферами, монотонно распевающими: Ранииикет, Рааниикет, Аалмора, Аалмора.
    Брать один джип на двоих накладно, пришлось вместе с другими пассажирами подсесть в джип, идущий до городка Раникет. Для европейцев, незнакомых со спартанской выносливостью индийцев, подобное путешествие - проверка на выживание, хотя для людей экзотически настроенных это может восприниматься и как незабываемое острое ощущение. В машину, где по трезвому взгляду белого человека, может уместиться человек шесть, влезает, как ни в чем не бывало, пятнадцать индийцев. Я сначала была довольна доставшейся мне половинке сиденья около шофера. Индийцы при виде женщин, целомудренно краснеют и истерически сдвигаются, чтобы предоставить тем хоть немножко места на сиденье. Поэтому мне так и повезло.
    Но рано я радовалась. Рано я чувствовала себя смелой и опытной наездницей, сидящей на краешке сидения и смело подпрыгивающей вместе с машиной на каждой рытвине Гималайских серпантинов. Жадный, думающий только о прокорме собственной семьи, шофер нашел новые жертвы. Вот и еще несколько человек спокойно шмыгнуло в наш джип - и, увы, свободное место было только около меня. К сожалению, стыдливость индийцев при необходимости отходит на второй план. Мне ничего не оставалось делать, как разделить мою половинку сиденья еще с двумя. Для водителя места уже не оказалось. Он встал и повел машину следующим образом: одну ногу поставил на подножку, вторую прижал к колену первой, чтобы не мешалась. Рулем он управлял одной рукой, другой же держался за верх машины. Ясное дело, что дверки там не существовало. В цирке ему бы работать. Изумительная координация и гибкость, при такой - то полноте и внешней как бы неуклюжести!
     Главное и у меня вдруг места не оказалось. И мне пришлось последовать его ловкому примеру. Пришлось, скрючившись, встать на подножку, вцепиться за едва выступавший вперед край машины и считать камни, по которым бойко подпрыгивала, при резком спуске, летящая, по скопидомству шофера, на нетралке, машина. Боже мой, какая красота, колеса пролетают несколько сантимов от пропасти и мне слышно, как камни, отброшенные колесами, скатываются с дороги далеко вниз.
    По воле бога доехали до Раникета. Типичный городок Северной Индии. Промытые дождем монсуна, лесистые холмы внезапно сменились узенькой и вонючей центральной улочкой города. Вокруг, прилепившись друг к другу, стоят кривые лавочки, полные всякого скарба. По мостовой, мощенной неровными булыжниками, между которыми застрял засохший коровий навоз, пробегают скуластые, в этих краях уже узкоглазые и жилистые мужички в разноцветных шерстяных шапочках. Между ног скитаются, жалостливо и злобно скалясь, костлявые собаки, сплошь покрытые плешью. Серые поросята, остерегаясь вспыльчивых собак, осторожно передвигаются к куче мусора. И над всем этим балаганом, надменные и равнодушные, как боги, проплывают коровы. Они окидывают улицу полузакрытым сонным взглядом, и аккуратно слизывают остатки пищи, щедро раскиданной по дороге.
    Где находится ашрам - мы точно не знали. Местные жители, смущенно косясь на нас глазами, при расспросах показывали рукой, то в одном, то в другом направлении, и поспешно убегали. Казалось, ашрам - это некое нефизическое место, типа замка, искомого Персифалем, попасть в который можно только духовным усилием, и неважно в каком направлении идти. Наконец, знающий человек нашелся, и показал дорогу. Мы вышли из города, и попали в обыкновенный сосновый лес. До ашрама надо было долго идти по проселочной дороге. Знакомый смоляной запах, смешиваясь со вкусом поцелуев, придал мне новые силы.
    
    16.06.00-21.06.00
     Вот я и попала в мой первый ашрам - "Ananda Puri" Мы дошли, и я вместе с рюкзаком свалилась на скамейку. Над нами высился кукольный, типично индийский храм. Вокруг него переливались на солнце кусты аккуратно разбитого садика. Чувствовалась прилежная рука белого человека.
     Европейцы, проходя мимо, неохотно нам улыбались.
    Зачем вы здесь? Что вы тут ищите? - стала спрашивать подошедшая белая женщина, одетая в белое сари, - вы уверены, что хотите остановиться именно здесь, а не в деревне.
     Оливье смущенно заговорил:
    Мне доктор Жак дал ваш адрес, Я ученик Арно , французского мастера, вы, наверное, знаете? -
    Да, да, но вы кто такие? К нам редко кто приходит, и медитаций мы не проводим.
    Впрочем, немного поговорив с нами, она заулыбалась, и повела за собой.
    - Вот ваша комната, подушки и матрасы я скоро принесу, располагайтесь. Вечерняя молитва, Аарати, у нас в семь часов утра и вечера, большую же часть дня мы посвящаем Севе, следуя учению Бабы. Баба не рекомендовал медитации. Бескорыстное служение - наша медитация. Я буду рада, если вы возьмете на себя какую-то работу. Но это необязательно, вы можете и отдыхать, это ваше дело.
    Мы пожили в ашраме несколько дней. Я занималась обрезанием засохшей листвы на зеленых кустарниках. Работала медленно, все время смотрела вверх, ожидая редких секунд, когда бесконечные ряды туч на секунду разомкнутся, и явят ослепительно сверкавшую кривизну вершин, или опускала глаза вниз на разбросанные по холмам яркие пятна рисовых полей.
     Все место повторяет заезженную в литературе, но глубоко укорененную в наших мечтах идею о Райском Саде в ту доисторическую пору, когда у Евы и Адама во рту еще не стояла оскомина пресловутого яблока.
    Что такое ашрам, кто там живет, и что там делают, я тогда еще плохо себе представляла, поэтому все подробности тамошней жизни вызывали во мне ученое любопытство. В ашраме много запретов. Нужно соблюдать строгую диету. Мясо, рыбу, яйца, лук и чеснок тут не едят. Само собой разумеется, алкоголь, наркотики и секс запрещены. В каждом ашраме есть свой Гуру, живой или уже "не в теле" - как принято тут говорить. Ему поклоняются и его дорогой следуют. Этот Ашрам продолжал традиции Хариканского Бабы, оставившего тело десять лет назад.
     Управляет делами ашрама немолодая испанка - Лакшми. Она живет тут постоянно уже несколько лет, с тех пор как умер ее муж. Кроме Лакшми есть еще несколько европейцев из Германии и Франции. Они находятся в ашраме какое- то время, уезжают и снова возвращаются сюда. Мне показали на молчаливого немца средних лет, играющего на гармошке во время Аарати. Полгода он живет в ашраме, полгода отрабатывает чиновником у себя на родине. Вот пришел его последний день. Утром он еще поиграл на гармошке, аккуратно закрыл ее, положил в старый мешок, вытер платочком пот с лица, и резко повернувшись, пошел прочь. Выражение его лица оставалось таким же каменным как всегда. Он быстро удалялся вверх по дороге, ведущей в деревню, его мешок, завязанный узлом, прыгал по плечу, и весь вид напоминал бродяг из рыцарских фильмов, так же шагающих по пыльной дороге с болтающимся, подвешенным сзади мешком.
    Есть в ашраме маленькая библиотека с книгами, посвященными исключительно деяниям и учениям Хариканского бабы. К своему удивлению, я нашла книги и на русском языке. Оказывается, у него и в России есть последователи. Главное Бабино учение - это очищение души неэгоистичной работой. Нужно все время трудиться. В брошюрах о Бабе были странные рассказы о том, как святой Баба сурово воспитывал людей. Заставлял их тяжело работать, бил тех, кто начинал отлынивать. Даже желудочное расстройство, часто случающееся у изнеженных гигиеной европейцев в Индии, не было для Бабы причиной для того, чтобы освободить его преданных от работы. Он давал какие-то нереальные задания, ужасно на всех кричал и махал палкой. Мне запомнился один из таких однотипных рассказов. Баба приказал двум женщинам перейти бушующую реку. Когда они дошли до середины и остановились, опасаясь, что течение собьет их с ног, Баба начал кидать камни, приказывая идти дальше. Кое-как, наглотавшись воды, они выбрались. Баба подбежал к ним и надавал пощечин, крича: - Как могли вы в меня не верить? Чуть не утонули из-за этого!
    Объяснялось, что подобным суровым отношением к преданным ему ученикам, Баба учил их освобождаться от привязанности к здоровому телу, удобству, собственному достоинству, тем самым возвышая их духовно.
    
    20.06.00
    Мы, все европейцы, живущие в ашраме, поехали на местный праздник в святое место, затерянное в здешних горах. Ливень был страшный. Понуждаемый нами ехать осторожно и тормозить на скользких поворотах, таксист медленно проезжал по извилистой лесной дороге. Часа через два мы услышали громкую, инфантильную для северного слуха музыку и остановились, поняв, что прибыли по назначению. Впереди между деревьями виднелись пестрые башенки, хаотично разбросанные по холму. Местные жители проходили мимо нас. Я с грустью наблюдала, как их черные ноги с широко расставленными пальцами бойко шлепают по лужам. Розовые сари и белые доти безмятежно тащились по хлипкой жиже. Сознавая, что входить в любой храм нужно босым, а оставленные около храма ботинки вряд ли достанутся снова их хозяину, мы оставили обувь в машине и поплелись вслед за толпой, увязая в грязи по щекотку. На поляне между башнями храма было много народу, шума и всяческой возни, неотлучно сопровождающей индийцев, куда бы те ни следовали.
     Мне сказали, что мы идем на поклонение известному в этих краях йогу, который по праздникам дает даршан. Как только мы вошли в одну из комнат, нас, прежде всего, быстро посадили на пол, раздали фиговые листочки и начали раскладывать туда еду. Мои спутники мне как невежде пояснили, что в святом месте принято гостям раздавать прасад. Прасад - это пища или любая другая вещь, преподносимая божеству, и также подарок, благословенный богом, от мастера или священнослужителя. Приношение и раздача прасада - постоянный ритуал при встрече со святым. Принимая прасад от мастера, как бы освящаешься им посредством принятия пищи. Вот, например, и христиане, после молитвы, съедая маленький комочек хлеба, символизирующий тело Христа, соединяются с Христом этим хлебом. Вообще, принятие пищи во многих религиях имеет особую значимость. Принятие нечто извне, что было моему телу чуждо, вовнутрь, что становится теперь частью меня, есть, по сути, некое таинственное соитие с миром. Если же эта пища - подарок святого, то его дар будет в моем теле, и тем самым оно сопричастно святому. Ради той же цели и молятся перед едой, превращая обычную жратву в сакральный акт.
    Подобные мысли, однако, не способствовали моему аппетиту: я сидела на мокром от дождя полу, держа в руках дырявый лист, используемый вместо тарелки, понуро смотрела на перченую картошку и слипшиеся шарики сладкой манки, не зная, что с этим делать. Вилками и ложками тут не пользовались. С печалью в глазах я осмотрелась, ища помощи. Европейцы, сидевшие рядом, спокойно брали пальцами пищу, подносили кусочки ко рту, слизывали остатки пищи с кончиков палец и счастливо жевали.
    - Не нужно бояться. Это самая чистая пища, - шепнула мне Лакшми, заметив мои скромные поползновения избавиться незаметным образом от угощения, - ее съедают до конца.
    Потом нас ввели в комнату к Йогу. В середине маленькой залы сидел костлявый старик с путанной белой бородой и неестественно яркими черными глазами. Вокруг него крутилось несколько Свами, видимо, помогавших ему принимать гостей. В стороне толпились люди, с обожанием наблюдавшие за каждым движением Йога. Едва мы вошли, он, окинув нас быстрым взглядом, стал с кем-то шептаться. "Получили ли вы прасад?" - тут же перевели для нас вопрос старца. Многие в эту секунду посмотрели на нас с волнением. Но, услышав положительный ответ, вздохнули, успокоились, и сразу о нас как-то и позабыли. Мы скромно присели сбоку к стенке и смотрели. Старый Йог был полон энергии, казалось, он двигался с необычайной быстротой, хотя сидел на месте, почти не шевелясь. Он принимал подарки, дарил сладкий прасад, наклонялся и отдавал какие-то указания бегавшим вокруг него людям, целовал, отвергал… Его мимика менялась каждую секунду. Живой взгляд, перебегая с лица на лицо, словно некая губка, мгновенно впитывал в себя образ каждого. Он реагировал по разному на каждого входящего, подзывал и обнимал по своему усмотрению некоторых счастливцев, тут же в слезах и умилении падавших на колени, благословлял подносимых к нему младенцев, неожиданно отталкивал и показывал на дверь другим, невпопад приблизившимся к нему…
    "Он ничего не говорит, не объясняет свое поведение? " - мое лицо выражало немой вопрос.
     - Мудрец не читает лекций. Он учит по-своему, - ответила Лакшми.
    
    Немного философии на закуску к ужину
    В ашраме можно встретить прелюбопытных людей. Лучше было бы сказать - трудно найти в ашраме людей нелюбопытных. Благополучный семьянин, радостно проживающий свой век в раю все время покупаемых вещей, компьютерной связи и свободы, политической и сексуальной, вряд ли будет искать иной формы бытия, распластываясь на глиняном полу душного храма перед расписными, аляповатыми идолами. Слава тем счастливым труженикам, которые могут удовлетворяться рамками благословенной рутины! Я ими восхищаюсь и кланяюсь в ножки. Более того, я им потихоньку завидую. Это по секрету. Иногда на меня находит озарение, и я догадываюсь, что, и Сартр им страшно завидовал. Слюной исходил от зависти, и особенно когда писал свою "Тошноту". Но это так, к слову. Психологи, хорошенько изучив Достоевского, говорят, что люди, душевно неуравновешенные, обычно не имели счастливого детства. Так было и с Питером, странным человеком, живущим в ашраме. Питер - пожилой хиппи, со спутанными длинными волосами, босой, одетый под индийца в белую тряпку, обмотанную вокруг пояса. В сороковые годы, когда он был совсем маленький, отец - немец скрывал его вместе с матерью - еврейкой от властей в подвале своего дома.
    Я философствовала с ним утомительно долго. Питер говорил очень много. Начали мы, как ни странно - Кантом, и закончили, в духе времени - деконструкцией. В запутанных словах он доказывал, что исходя из критики Канта, можно спокойно объяснять чудеса Йогов. Он следовал тому известному положению Канта, что природа и ее законы конструируются нашим рассудком, и поэтому весь упорядоченный мир, по истине создан нами. Явленный нам, наш родной мир - это способ нашего осознания бытия. Значит, чтобы изменить обычный в природе ход событий, нужно только сломать обычное человеческое сознание. Пусть Прусский педант, Кант, говорил, что это невозможно, а вот Йоги как раз доказывают обратное. Правда, для того чтобы увидеть эти чудеса нужно быть на таком же уровне сознания, как и их творящий. Иначе ничего не произойдет.
    К тому же сознание - вещь не индивидуальная. Если тысячи людей верят в возможность чуда, они, тем самым, изменяют свое сознание и творят такой мир, в котором святому сотворить чудо - пустяковое дело. Вот поэтому на Западе давно чудес и не было, а тут - это нормальное явление. Запад утоплен рациональностью. Наши юные детские головки плавятся на костре неумолимой логики, и закон невозможности третьего в подобном мире - красный флаг для удирающего волка. Долго, долго мы говорили в подобном "возвышенном духе". Рот горел от огромного количества съеденных перченых блинчиков, подносимых улыбчивым хозяином забегаловки. Придя в себя, я с удивлением обнаружила: вокруг полукругом сидят Индийцы и молча слушают, не скрывая любопытства, выпятив на нас непроницаемые маслянистые глазки.
    Что касается личной жизни Питера ... Мне запомнилась такая его изумительная фраза: "Маме я звонил лет восемь назад, она не ответила, наверное, умерла"
    
    
    21.06.00
    По некоторым обстоятельствам пришлось покинуть дружелюбно прохладные Гималаи. Дели в эту пору настоящий ад. Жара даже не ощущается как жара, а как тяжесть, стягивающая голову медным обручем…
     Трек в Северном Таиланде
    25.06.00-29.06.00
    Чанг Май - городок на севере Таиланда. Тихий и дешевый по сравнению с Бангкоком. За 12 долларов мы сняли уютную комнатку с кондиционером и балконом. Внизу кафетерия с официантками, услужливыми до умиления, выходит к маленькому бассейну, где плавать особенно негде, но можно загорать и плескаться. Не питая поэтической любви к подобному виду беспутного время провождения, я сразу стала узнавать насчет похода в горы. Оказалось, одна группа выходит завтра и к ней можно присоединиться.
    Это был стандартный трек: три дня в джунглях. В первый день нас возили на слонах. Слоны ленивые и вроде бы ко всему равнодушные идти вперед особенно не хотели, возчикам приходилось их настойчиво погонять. Слоны повиновались, шли вперед, как бы ненароком опускали хоботы в лужи, по которым шли, и, всасывая воду, добродушно поливали нас и себя теплым душем из грязной жижи.
    Попрощавшись со слонами, мы пошли пешком и к вечеру добрались до жалких лачужек в центре джунглей, где обитало племя Карен. Там и переночевали. Местные жители и даже дети совсем не обращали на нас внимания, наверно, привыкли. Они поставили перед нами бутылки кока-колы и пива, предполагая, что это и есть то самое, что нужно белым людям после утомительного похода под тропическим солнцем. Я заметила, все они спят на земле, но подвешивают сверху сетчатый мешок, предохраняющий от нападений комаров. Решив, что тут может быть малярия, я попросила такую же защиту.
    Утром, во время завтрака, я увидела девочку лет восьми, необычайно хорошенькую, с раскосыми, пересекающими пол-лица глазами. Она наивно на нас смотрела. Я бросила ей оставшиеся апельсины. Она быстро подхватила их и понесла к женщине с ребенком на руках и старой бабке. Они тотчас разделили апельсины между собой и съели их очень быстро, вместе с кожурой.
    Я подметила разницу между ними и индийскими нищими. Тут люди улыбались, казались спокойными, и не попрошайничали так нагло, как в Индии.
    Самое удивительное, что было в этом походе, это - наш путеводитель, мистер Анурак. Так он себя называл. Частенько он останавливал нас, показывал необычные растения, выискивал странных насекомых и находил камни вулканического происхождения. Как-то он указал нам рукой на качающееся на дереве своеобразное сооружение из листьев, напоминающее шедевры современной скульптуры. "Это новый муравейник", - пояснил он, взял длинную палку, всунул ее под закрытые листы этого домика, и вынул оттуда полную горсть муравьев. Рукой сгреб к себе всех муравьев, сильно сжал их в кулак, и отправил прямехонько в рот. Глаза его зажмурились: "Очень кисло. Но полезно. Много витамина Ц. Предохраняет от гриппа"
     - "Есть один бог для меня, великий и неповторимый, Mr. Nature" - поговаривал он. Я присматривалась к этому таиландцу, и очень он меня занимал. В узких морщинистых глазках мелькал быстрый любознательный взор. Движения стремительные, но мягкие, как у кошки.
    Вечером он рассказывал нам местные поверья, о том, как вызывать духов умерших, как излечивать от малярии в одну ночь, или как изгонять вредного духа из тела. Мне показалось, он это рассказывает, потому что обычно европейцев увлекают подобные истории. Но больше всего он любил философствовать о беспредельности и богатстве природы материи. Я была поражена ясностью его мышления и жаждой жизни, исходящей от него, когда он об этом говорил. Я уговорила его рассказать свою жизнь. Он воспитывался монахом. Ха, это так на него не похоже! Он заметил мое удивление и засмеялся.
    Ты права, не вышло из меня монаха. Ты же видишь. Я сам решил пойти в монахи, меня не хотели туда отдавать. Мне было десять лет, и я был так настойчив. Моя мать говорила, это не для тебя, но я ей не верил. Моя мать, женщина простая, советов не дает, во всем помогает, если уверена, что я действительно что-то хочу. Да, такой была моя мать. Когда я кричал, что хочу стать монахом, мать только спросила меня: "А ты уверен, Анурак, ты действительно хочешь стать монахом? Ты слишком живой для этого. И непослушный. Ты не сможешь стать монахом". Я был упрям, как всегда. Хочу в монахи! Мы жили в Камбодже. Да, я родом из Камбоджи. В деревушке, где я жил, даже не было школы. Утром дети собирались вместе, чтобы идти на уроки в соседнее поселение. Родители многих детей не пускали их в школу. Ха, ты удивляешься? Родители боялись за детей. Дорога проходила через джунгли, и иногда нападали дикие звери. Всякое бывало. Больница тоже была далеко. Обычно, пока больного тащили туда, он помирал.
     У нас в семье монахом был дядя, он и устроил меня в известный монастырь в Бангкоке. Там я жил десять лет. Учился в монастырской школе. Был счастлив и спокоен. Потом все грохнулось, пошло прахом - я влюбился. Она была монашенкой. Я увидел ее, когда она раздавала нам рис. Монашенки с соседнего монастыря иногда раздавали нам рис. Так было принято. Почему? Я оторопел, почему такая красавица стала монашенкой? Столько мужчин могли ее любить! Мое сердечко, никогда не знавшее любовной дрожи, бешено стучало. Что случилось со мной? Я ведь монах! Как такое может случиться с монахом? Эта откуда-то взявшаяся сердечная дрожь разбивала мою спокойную жизнь, мои лучшие намерения! Я был счастлив, далек от мирских проблем. Я мог вести легкую жизнь до конца своих дней. Я поднес к своим глазам свое оранжевое облачение монаха, я погладил свою бритую голову. Ты монах, говорил я себе, в этом не может быть никакого сомнения. Ты монах, ты не можешь дрожать от любви, это противоречит твоей природе. Это невозможно. Весь вечер я метался как ненормальный. Моя целая душенька раскололась на половинки. Два существа боролись во мне: монах и мужчина. Монах, который думает сохранить свою спокойную, разумную жизнь, и мужчина, желающий иметь красивую женщину, деньги, дом. Два человека раздирали меня на куски, вцепились друг в друга мертвой хваткой, то один брал верх, то другой…
    Это была моя первая бессонная ночь. На следующий день, я выступил на собрании. Много монахов сидело и слушало меня. Молодые, скучая, уставились на меня, старики слушали внимательно. Говорил я о том, что пережил за ночь, о том, что не было прежнего меня - монаха, что я переродился. И я не знаю, что теперь мне делать. Вдруг встал один старик, и сказал:
    - Можно задать тебе один вопрос?
    - Можно, -
    -Что будет с нами после смерти?
    Я не растерялся.
    - Можно тебе задать вопрос?
    - Можно, - отвечал старец.
    - Что происходит с тобой после обеда?
    - Я…, Я ощущаю себя наполненным.
    - А после того?
    Старик молчал.
    - Иду срать, - крикнул кто-то из сидевших в зале.
    Все рассмеялись.
    - Так вот оно что! - воскликнул я, - То, что было пищей, стало говном! Но мы не называем эти свежие, сочные бананы - говном! В чем же смысл твоего вопроса?
    Так я ответил, да. Я ушел из монастыря. Пошел учить географию. Монах во мне проиграл. С тех пор я молюсь одному богу, великому богу, Mr. Nature. В его руках все и суть всего, он может все, и знает все, и настоящее, и будущее настоящего.
    
    
    
    22.07.00
    Свами Виджайананда
    Дорога из Дели в Харидвар была на редкость утомительной. Восемь часов нас трясло, как в мясорубке. Движение часто перекрывали из-за паломников, шагающих в эти дни к Святым местам Ганги. Они наполняли ее водой кувшины и относили их обратно к храмам в своих деревнях.
     По пути я не выдержала, и, несмотря на предупреждения не есть в дороге, съела острую кашицу из даля вместе со свежим луком, чего мой желудок в условиях автобусной езды по Индийским дорогам не смог переварить. Меня вырвало во время езды в открытое окно автобуса. Хорошо еще я успела вытянуть в окно голову.
     Пересиливая усталость, я всматривалась в огненно зеленые пространства, по которым мы неизменно проезжали. Вокруг совершенная Индийская низменность: мигающие под солнцем лужи рисовых полей, пустыри растопыривших ветки кустарников, серые провалы прудов, разукрашенных лотосами и рогами буйволов. Ни одного бугорка, ни малейшего намека на холмик на протяжении всей дороги. Плоская, плоская равнина. Влажная, тяжелая земля.
     Этот край стрелой Зенона застрял во времени, размяк во влажном воздухе. Вот эти крестьяне, тянущиеся за маслянисто-блистающими спинами буйволов, несут на своих черных лопатках дыхание неизбежной Дхармы. Это жаркое дыхание пронизывает весь воздух, набухший в жирной серебристой грязи, исходящей из земли, и играючи вьется по бородке тонконогого саду - того нищего аскета, бродящего вдоль дороги. Несмотря на плохое самочувствие, я не могла не поддаться тому гипнотическому ощущению, что вся эта бескрайняя земля, вся эта мозаика красок, животных и людей - идеально едина. Ритмичные движения паломников, несущих на плечах разноцветные, напоминающие мне елочные украшения, гирлянды, крестьянки в розовых сари, полощущие яркие тряпки в переливающихся грязью каналах, стрекозы, серпантином падающие в воздухе - все это являет одну предначертанную гармонию. Все такое разное, но слеплено из целого, одного теста, которое Индийцы называют Пракрити.

     Мы направлялись в ашрам Бенгальской святой Ма Анандамаи. Тогда я еще мало, что о ней знала, кроме того, что она отличалась чудесной внешностью, являвшейся для многих знаком ее божественного предназначения. До сих пор перед ее фотоснимками люди поклоняются как перед иконами с ликом прекрасной девы Матери. Ее жизнь, ее восхождение до одного из самых почитаемых Духовных учителей называют явленным чудом. В традиции Индуизма были женщины духовные учителя, и это не противоречит исходной вере Индусов, что каждый человек может полностью растворить себя в боге и стать им, но в действительности гуру в женском теле - явление крайне редкое. Несмотря на то, что женщины по натуре своей очень чувствительны, и поэтому более восприимчивы к религии и склонны к духовным восторгам, их стремления обычно не выходят за рамки общепринятой формы жизни. Любой выход за них может являться полным изгнанием из общества. Замужние женщины - тем паче. Само собой разумеется, что после замужества жены ищут духовности только вслед за своими мужьями. Так что духовным Матерям тут желательно "пробиваться" в святые до того, как им находят суженного. Но иначе было с Ма Анандамаи. Она родилась в конце прошлого века в семье Браминов, ведших сугубо ортодоксальный образ жизни. Ее выдали замуж в тринадцать лет. Несколько лет она еще жила дома, как это было принято, до ее полного взросления, и только потом переехала жить к мужу. Ее духовные склонности не вызывали больших восторгов у семьи мужа. Поведение молодой жены находили странным. Вместо сосредоточения на варении похлебки, она входила в экстатический транс, медитируя прямо на кухонном полу, пока пища не прогорала, и выбегавшие на дым женщины не просили ее вернуться к своим обязанностям. В такой же самой медитативной позе находил ее к ужасу своему возвращавшийся с работы усталый муж. Он ее все- таки очень любил и решил перетерпеть все ее чудачества. Но получилось совсем иначе. Она не вернулась к семейной жизни, но он, завоеванный ее магической силой, упал, в конце концов, к ее ногам, и в слезах, в коих горечь от неудавшейся личной жизни, смешивалась с религиозным восторгом, признал ее священным аватаром, и попросил благословения. Так у нее появился первый ученик. Вскоре она стала известной и любимой духовной матерью, прежде всего в самых традиционных кругах общества. Ее называли Ма Анандамаи - Мать блаженства, или просто Ма. Преданные толпами стекались к ней, когда она разъезжала по Индийским городам, давая Даршан.
    Мы направлялись в ашрам, где стоит ее Самаджи . Я знала, что там живет один из первых ее Европейских преданных - свами Виджаянанда. Мы должны были доехать до местечка Канкаль, расположенного в нескольких километрах от Харидвара. Этот Святой город один из четырех мест паломничества на реке Ганге. Поэтому толпы паломников стекались в эти дни как раз к Харидвару. Здесь своеобразная точка преломления - ломается кажущаяся бесконечной равнина. Как некое чудо над ней вырастают первые невинные холмы. Разгневанная богиня Ганга, вынужденная волей богов покинуть небеса, изливается со снежных Гималаев на равнины. Ее гордость побеждается необходимостью. Запутавшись в волосах Шивы, стремительная горная река, разбиваясь на многочисленные рукава, смиренно понурившись, протекает на поля.
     Дакши, отец Ситы, первой жены Шивы, устраивал здесь когда-то грандиозное жертвоприношение, на которое пригласил всех богов, кроме нелюбимого им Шивы. Дакши относился к Шиве скорее как к бездомному отшельнику, чем как к равноправному ему богу. Сати не выдержала такой не любезности со стороны родного отца и, приехав на празднество, сожгла себя на священном огне.
    
     Добравшись до Харидвара, взяли Рикшу, сказав доехать до Ашрама Ма Анандамаи. Ехали минут десять, и я дрожала от усталости. Впереди показалась мраморная башня, мерцавшая на фоне беззвездного неба. Рикша остановился у входа в ашрам.
    За оградой я увидела несколько человек, сидевших на мраморном выступе внизу помещения, как раз напротив белой башни. Между ними был один в оранжевом одеянии Свами . Мы вошли, и я увидела тоненького старца, белобородого и очень бледного, он поднял на меня свои глаза, и я изумилась, какой восторженной радостью они лучились. Взор был прозрачен и ярок.
- "Кого я вижу! " - проговорил он, и младенческим жестом поднял руки, приветствуя нас. Мой спутник задрожал от волнения и упал к ногам Свами, тот потрепал его по голове, тихонько смеясь.
    Оливье, Оливье,- сказал он, добавляя что-то по-французски. - Эта девушка, о которой ты говорил? - видимо, спросил он.
    - Так ты из Израиля! - радостно сказал он по-английски, и по детски мне улыбнулся.
    Я все глядела на невинность и теплоту его черных глаз, и не могла от них оторваться. Они светло сияли, изливая на меня свое счастье. Я осмелилась посмотреть на них прямо, и он с готовностью ответил мне взглядом. Этот взгляд не мельтешил, как у большинства людей, с одного на другое, но, направляя свое внимание на кого- то или что-то, полностью на этом сосредоточивался. "Взяли ли вы комнату, поели ли с дороги, не устали?" - поспешно спрашивал он, беспокойно нас оглядывая. После долгих странствий по разным странам, после ужасной дороги из Дели, после моих страхов подхватить какую-то болезнь - я вдруг почувствовала, что приехала домой. Что меня тут давно ждали. Что я под его защитой и мне теперь нечего бояться враждебности всего окружающего мира. Весь облик старца, казалось, манил домашним уютом и спокойствием, которого никогда не хватало мне в жизни.
     Из храма раздавалась громкая музыка.
    - Время идти на Аарати, вечернюю молитву, - улыбаясь, сказал он. - В это время года, молитва начинается в семь часов. Мы все пойдем вовнутрь. Ты сядешь в левой половине, где сидят женщины, а я в правой, где сидят мужчины.
    Он улыбнулся, встал, и, опираясь на палку, медленно, но твердо пошел к храму. Внутри играла пьянящая музыка, люди входили, простирались на пол и садились в медитативную позу на ковер. Мне хотелось отдаться музыке, но я все никак не могла успокоиться. Я оглядывалась, смотрела на картины из жизни Ма Анандамаи, развешенные по стенам, и как бы невзначай кидала взгляд на Виджайананду, сидевшего у стены на маленьком сиденье, которое он принес с собой. Его облик напоминал святых старцев, описанием которых любил заниматься Достоевский. Меня раздирало любопытство, и я стеснялась этого. Старик заметил мои нетерпеливые взгляды, поворачивал ко мне голову несколько раз, улыбался, и, наконец, когда какая-то главная молитва была спета, дал знак, что можно выходить, встал, взял сиденье, и пошел к выходу под громыхавшую еще музыку.
    Мне говорили, что Свами общается с людьми до девяти часов, потом идет в свою комнату. Однако в тот первый день, он не торопился уходить. Мы говорили, я едва понимала его тихий, шепчущий голос с сильным французским акцентом, но все- таки сидела смирно, не отрывая от него глаз. Мое недомогание и рвота были полностью забыты.
     Мы разошлись часов в двенадцать.
    Я жила в Канкале несколько недель. Может больше. Я потеряла счет времени. Утром занималась в библиотеке. Потом ходила гулять на гаты, размещенные вдоль по узкому рукаву Ганги, проходящему за ближайшими домами. На каменных ступенях гатов, спускающихся прямо к воде, медитировали местные жители. Некоторые приходили, спускались в воду, и омывали себя, произнося благословения. Иногда люди собирались в кучки, и плавно раскачиваясь, распевали вслух стихи из "Бхагават Гиты". За большим храмом, Лакшма Джула, пользуясь услугами жреца, совершали специальный обряд Пуджу, посвященный Ганге. Жрец намазывал лбы красной мазью, шептал молитвы и бросал в воду пахучие венки из ярких цветков. Постепенно воздух розовел, и Ганга скрывалась за цветами медленно проплывавшими мимо. Краснеющие полосы расплющенного собственным пеклом солнца застревали на башнях храмов и мутнели. Темнота набрасывала тяжелый, прилипающий к одежде воздух, полный светлячков и комаров. Звоны колоколов, удары барабанов и тимпанов приходили сразу со всех сторон. Тогда я подходила к Самаджи Ма Анандамаи и садилась около Виджаянанды.
    Виджаянанда очень скромен и редко сам о себе рассказывает. В библиотеке я просматривала дневник свамиджи , а потом расспрашивала его самого. Мне с трудом верилось, что Виджаянанда не выдуманный книжный персонаж, а реальный человек, сидящий передо мной в облике, будто вновь ожившего, старца Зосимы.
    -Все то волшебство, в котором прошла моя жизнь, пришло только вместе с Ма, - все время подчеркивал он.
    
    Виджаянанда, Абрам Вайнтроп, родился в религиозной еврейской семье в городке Нис на юге Франции. Его отец умер, когда он был ребенком. Мать вышла замуж вторично за Ребе. В молодости он отошел от религии.
    Я спрашивала, что побудило его покинуть веру отцов, и как он начал увлекаться восточными верованиями.
    - Я стал сомневаться в той вере, в которой был воспитан. В семнадцать лет я читал Платона. Он поразил тогда мое воображение.. Я рьяно спорил со своим отчимом - раввином. Он не смог утвердить меня в вере. Я ушел из религии. Однако новоявленная свобода светского человека не дала мне той свободы, к которой я стремился. Жизнь людей, проводимая в погоне за деньгами и бесчисленными чувственными наслаждениями, была мне не интересна. Я учился в медицинском институте и искал выхода в разных учениях. Одно время увлекался Кантом. Но потом я добрался до Индийских учений. И это изменило все. Я вновь обрел бога. Уже тогда, будучи студентом, я мечтал покинуть цивилизованный мир и стать Йогом.
- "Лучше оставь меня, "- сказал я своей тогдашней подружке, хорошей еврейской девушке, - "я никогда не создам семьи, я уеду в Индию, и буду жить в джунглях" Это выглядело ребяческим тщеславием. Она и не подумала меня оставлять. Но потом ей пришлось выйти замуж за моего кузена.
    - Неужели вы с тех пор не сомневаетесь ни на капельку в существовании бога?
     - В едином бытие - сознании я никогда не сомневался.
    
    Только он окончил университет, началась вторая мировая война. Он служил врачом в военных частях. Потом вернулся в Южную Францию и открыл там частную клинику. Мне было не ясно, каким чудом доктору Вайнтропу удалось выжить в сложившейся ситуации. Я спрашивала его на эту тему:
    - Сопротивление в этих краях было не долгим, - многозначно заметила я, оглядываясь на покрасневшие при этих словах лица сидящих рядом французов, - Как вам удалось избежать участи Европейского Еврейства?
    - Когда армия распалась, мне пришлось вернуться в мой город, но скоро я понял, что не могу появляться там, где знают, что я еврей. Я переезжал с места на место, пробуя свое счастье и ища работу. Никто не хотел меня брать. Я еще не успел приспособиться к новой обстановке. Как-то один работодатель прямо спросил, еврей я или нет:
    - Отец не еврей, - сказал я, так как отец мой умер, и я посчитал, что назвать умершего человека не евреем, не будет ложью, - А мать? - тут же последовал вопрос. Тут я не смог соврать. - Я не могу взять вас на работу, - сразу последовал ответ, и я понял, надо уезжать отсюда. Я не знал, кому я могу еще доверять. Я перебирался из города в город, пока не добрался до места, где меня совершенно никто не знал. Там я осел.
    - Как вы жили на виду у немцев во время оккупации? Вы не боялись? Никто ни разу не подозревал вас?
    Меня спасла наглость. Я изменил в своем дипломе имя "Абрам" на имя "Адольф". Я взял напарника - француза и открыл частную врачебную клинику. Вскоре местные жители стали меня уважать и полюбили. Я поставил свою клинику в самом центре города. Там была большая вывеска "Адольф Вайнтроп". Я как раз хотел быть у всех на виду. Я не избегал немцев, я смотрел им прямо в глаза. Они и вообразить себе не могли, что еврей способен на такую возмутительную наглость. Я понял, мне нельзя бояться. Страх для меня равен смерти. Евреев узнавали по страху в их глазах. Когда у человека нет страха, он непобедим. У него уже нет врагов.
    - Я читала, что после войны вы искали себе духовного учителя, и даже были учеником известного Гурджиева?
    - Да. Я вернулся в Париж с намерением найти себе Гуру. Париж в те послевоенные времена был полон не только ночными барами, но и всевозможными духовными течениями. Самое известное было теософское общество, организованное когда-то мадам Блаватской. Тогда его духовным лидером был Гурджиев. Я ходил на лекции Гурджиева и первое время был под большим впечатлением от него. Он мне казался идеальным учителем и очень сильным человеком. Я слушал его лекции, раскрыв рот. Он говорил очень хорошо. Наконец, я решился подойти к нему и, краснея, попросил его стать моим духовным наставником. Гурджиев рассмеялся и спросил, не курю ли я, я ответил, что никогда не курил. - "Тогда плати мне столько, сколько ты сэкономил в студенческие годы на сигаретах". Я был в шоке. Я не ожидал такого от человека духовного, но оценил его юмор.
    Неожиданно Гурджиев пригласил меня к себе домой на собрание. Я был в восторге, ожидая, что меня принимают в некое тайное общество, где будут посвящать в великое учение. Но, когда я пришел, к удивлению увидел странную компанию, не похожую на ту, что рисовал в своем воображении. Все вокруг шумели и пили водку в больших количествах. Гурджиев с рюмкой в руке шутил в обществе симпатичных девиц. Я не верил своим глазам. Увидев меня, Гурджиев сразу налил и мне. Не привыкший к алкоголю, я выпил и закашлялся. Гурджиев ухмыльнулся и налил еще, приказывая выпить и это. Я кивнул головой и потихоньку вылил содержимое рюмки за плечо. Потом я узнал, что Гурджиев ведет далеко не целомудренный образ жизни. Я не хочу говорить ничего плохого о нем, человеке далеко не ординарном и одаренном, и я не могу судить его духовный путь. Но я понял, что мне это не подходит. У меня иной путь. Вскоре я нашел себе подходящего духовного наставника, тоже доктора. Он был Буддистом и готовил меня к путешествию на восток. Я собирался посетить Буддийские монастыри в Шри-Ланке и встретить двух великих мастеров Индии Шри Арубиндо и Шри Рамана Махарши. Однако мои приготовления были очень долгими. К тому времени, как я собрался к путешествию, оба покинули это тело.
    В 1951 году в возрасте тридцати шести лет после утомительного морского путешествия Абрам посещает Шри-Ланку и потом Индию. Столкнувшись с реальностью настоящей Индии, он был порядочно разочарован. У него уже был заказан билет назад во Францию. И тут произошло чудо, по словам Свами. Он встретил сказочного Гуру - Ма Анандамаи.
    Свами много и в разных словах описывает их первую встречу. Вот, что он пишет в своем дневнике:
     "Какое было мое первое впечатление? Это было в Бенаресе. Вечером второго февраля я находился в присутствии пятидесятипятилетней женщины, выглядевшей моложе своего возраста, еще красивой. Но в тот момент, я не заметил ее красоты, только позже я обратил на это внимание. Я видел ее, сосредоточивающей свои глаза на мне со странным взглядом, будто бы обнимающим всю мою судьбу. Я пробыл в ее обществе несколько минут. Потом испросил ее разрешения остаться в ашраме на некоторое время. Потом пошел обратно в гостиницу, где ночевал. И тут меня схватил будто удар. Я понял, моя прежняя жизнь - окончена навсегда"
    "Я находился в необыкновенном состоянии - мое сердце билось в ликовании, в радостной экзальтации - оно только что нашло то, почему тосковало в своих самых секретных глубинах. Ее образ уже не покидал меня никогда, даже ночью, и каждая мысль о ней вызывала слезы из моих глаз"
    
    Я нашла в дневнике Виджаянанды пламенные описания его чувств по отношению к Ма Анандамаи. Первые годы он безотлучно находился при ней, ездил вместе с ней по святым местам Индии, которые она посещала, по городам, где она, окруженная преданными, появлялась перед народом. Проводил в ее присутствии целые дни. Когда ей приходилось отлучаться, даже на короткий срок, переносил мучительные пытки. Он писал в дневнике, что каждый час в ее лицезрении, был блаженством, каждая минута, далекая от нее - адом. Он писал: "Люди назовут это "любовью". Но обычное значение этого слова вводит в заблуждение относительно замечательных отношений между Гуру и его учеником. Гуру не только ближе матери, отца и друзей - все оттенки любви и обожания включают их отношения. Любая мирская любовь, какой бы чистой и возвышенной она ни была - кончается разочарованием и печалью. Но любовь к Гуру очищает сознание и освобождает от земной привязанности. Она как зеркало, отражает наше высшее сознание и ведет к открытию источника вечного мира и счастья внутри нас самих".
     Но, несмотря на это объяснение, у него самого бывали периоды сомнений. И в дневнике, он ясно высказывал свои мысли. Он мучительно спрашивал себя, не загипнотизировала ли его эта волшебница своими магическими чарами. Он спрашивал себя, не является ли его состояние только необычайной любовью к женщине. Он был не настолько наивен, чтобы не заметить сходств его чувств с обычной физической страстью. Если это только влечение, надо бежать отсюда и немедленно. Подобные настроения, видимо, подрывали духовную практику Виджаянанды. Ему было нелегко. В какой-то момент, он отлучился от Ма Анандамаи и поехал на самый юг Индии к известному Гуру, Папе Рамдасу. Он хотел немного развеяться и попросить его совета. Рамдас принял его очень ласково, понимающе с ним беседовал. Перемена обстановки, дружеское общение с этим мастером, во многом успокоили Виджаянанду. Рамдас говорил, что иногда встреча с Гуру, сопровождается болезненной привязанностью, и тогда приходится проходить через подобные муки. Основная цель духовного восхождения это - освобождение от всего земного, и этого можно достичь многими способами. Один из способов - полная отдача себя Гуру. Это Бахти Йога. Все цепи ответственности, старые цели, желания, мысли складываются одним любовным порывом к его ногам.
    - У тебя этот первый шаг пройден, - говорил Рамдас. - Она стала для тебя всем. Она заменила тебе все. Она мгновенно перевоплотила тебя. И это не может пройти безболезненно. Все твои прошлые разбросанные привязанности приложились к ней. У тебя осталась последняя привязанность - сам Гуру, его земное воплощение. Но это пройдет. Придет момент, и тебе не нужно будет непосредственно видеть ее, ты будешь сознавать ее присутствие во всем. Ее речь не будет истекать из уст одного человека. Она будет говорить с тобой изнутри. Тогда ты освободишься и от своей последней привязанности.
    Постепенно Ма отсылала Виджаянанду на более длительные сроки. Она послала его жить в ее ашрам в Гималаи, около города Альморы. Она хотела, чтобы он приезжал не чаще раза в месяц. Поначалу Виджаянанда едва выдерживал такое расставание, но потом привык. Прожив в этом ашраме несколько лет, он полюбил Гималаи. Он узнал, что есть место в Гималайских джунглях, где он мог бы жить полностью уединившись. Чуть выше затерянной в горах деревушки, Дольчины, находился маленький домик, отшельнический скит. Хозяин домика соглашался отдать его саньяси для совершенствования саданы. Разузнав о возможности жить там и практиковать садану, Виджаянанда понял, что это будет для него идеальным местом обитания. Ма одобрила его решение. Перевезти туда свой небольшой скарб не составило большого труда.
    И на самом деле, ожидания на счет Дольчины, оправдались. Старые мечты Виджаянанды быть Гималайским Йогом как- то вдруг и осуществились. Покой и счастье, наконец, снизошли до него. Он жил совершенно один, окруженный белыми вершинами и дикими зверьми. Ближайшее место, где обитали люди, была эта деревушка, Дольчина, находившаяся в часе ходьбы от его скита. Местные жители почти не говорили на Хинди, который Виджаянанда к тому времени уже выучил, а общались на своем местном диалекте.
     Хозяин договаривался так, чтобы мальчик из деревни каждый день приносил монаху чистую воду для душа и готовки. К тому же Виджаянанда раз в неделю спускался в деревню и закупал рис, чечевицу и немного овощей - все, чем он питался. Это были его единственные соприкосновения с людьми в течение большей части года. Зимой становилось холодно, горы покрывались снегами, и оставаться в лесу становилось практически невозможным. Тогда Виджаянанда возвращался к Ма Анандамаи. Несмотря на то, что он жил вдали от нее, по его словам, его внутренняя связь с ней крепла. Рамдас оказывался прав. Изначальные страдания, омрачавшие путь Виджаянанды на первых шагах к истине, сменились спокойствием духа, и полным контролем над собственными эмоциями. Его распорядок жизни был неизменяем. Медитации, варение похлебки, днем - чтение священных индийских текстов, писание дневника, перед закатом - прогулка по лесу.
    Он прожил в Дольчине семь лет. Потом Ма попросила его спуститься в Канкаль. Она была уже нездорова и большую часть времени проводила в ашраме в городе Дерадун, к северу от Канкаля. В восемьдесят первом году Ма серьезно заболела, и Виджаянанда срочно выехал к ней. - Ничего страшного, - успокоила его Ма,- можешь возвращаться. Виджаянанда последний раз оглянулся на Ма, она спокойно и весело смотрела на него, прислонившись к двери. "Иди спокойно, - говорили ее глаза, - не волнуйся, ты должен верить мне, как верил всегда, все будет хорошо, обещаю тебе.
    Он уехал. Скоро ему передали, что Ма покинула свое тело. На свое удивление, он принял это стойко. Ничего страшного с ним не произошло. Он видел перед собой глаза Ма, и не чувствовал, что она покинула его. Тело Ма привезли в Канкаль, на ее могиле поставили статую, а вокруг храм. Мраморная башня, увиденная мной при приближении к ашраму, выстроена над местом захоронения тела. В Индии принято сжигать тела умерших людей, не достигших в этой жизни полного освобождения. Огонь в этом случае должен очищать душу от тела, и тем самым способствовать освобождению души в следующем кругу рождения. В случаях, когда человек еще при жизни в теле достиг полного освобождения, процесс сожжения тела становится не нужным.
     С тех пор Виджаянанда неотлучно живет в Канкале. Большая часть бесед с ним протекает в форме легкого разговора на житейские темы, и вопрос о боге и Садане возникает тогда, когда этого никто не ожидает. Он неоднократно повторял, что не считает себя учителем, далек от того, чтобы проповедовать что-либо. Но, тем не менее, после какого- то периода пребывания около него, общения с ним на разнообразные бытовые темы, хождения с ним на рынок - я почувствовала, что незаметным для меня образом, он на меня воздействует. Разговоры не всегда бывали содержательными. Мы могли говорить о прелестях французской кухни, об Индийском тяжелом климате, о политической ситуации в Израиле. Настоящее учение приходило не в тематике разговора, а скорее в общей форме общения с Виджаянандой: в тишине его присутствия, в наивной радости с которой он дарил каждый вечер сладости и фрукты, в бесконечной сосредоточенности с которой он выслушивал всех, собирающихся с разных концов света людей. Люди, приезжающие в первый раз на короткий срок, задают Виджаянанде вопросы в основном такого типа: Как достичь бога? Как преуспеть в духовной практике? Почему так трудно медитировать? Обычно, отвечая кому-либо, Виджаянанда не дает абстрактный "правильный" ответ, а говорит то, что подходит как раз тому собеседнику, который находится перед ним. К каждому у него есть свой подход. С каждым он говорит соответственно его пониманию и данному ментальному состоянию. Иногда он рассказывает притчу, дающую, как это издревле принято, в образной форме, ответ на вопрос. Иногда дает на редкость ясный, прямой ответ. Иногда не сразу отвечает. Обычно он будто бы специально пытается свести возвышенные темы к конкретному миру явлений.
     Так было и со мной. Я только приехала, и сразу пыталась говорить с Виджаянандой на высокие философские темы, которые меня тогда интересовали больше всего на свете. Он перебил меня и переспросил, хорошо ли я устроилась, прошло ли мое желудочное расстройство, которое я подхватила во время переезда из Дели, отдохнула ли я. Он еще раз настойчиво повторил, что здесь в Индии, я должна обращать внимание на пищу, которую ем. Есть сырые овощи, особенно, свежий лук, который я ела вчера, во время остановки в дороге, не стоит. Он объяснил, что если покупать свежие овощи на рынке, нужно продержать их секунд десять в кипящей воде, и только потом класть в пищу. - Десять секунд лучше всего, - пояснил он, - Это достаточно, чтобы уничтожить микробов, и слишком мало, чтобы разрушить витамин Ц.
    Кто-то заметил, что не все микробы погибают за такое короткое время, и говорят, воду нужно кипятить десять минут.
    -Да, - заметил Виджаянанда, - Если нет прививки от Гепатита, нужно и воду кипятить десять минут, этот микроб очень стойкий. Проблема еще с туберкулезом, который может быть в свежем молоке, поэтому молоко тоже нужно кипятить десять минут. Лучше есть керд и панир . В таком виде молочные продукты не опасны. Нужно только следить за тем, чтобы они находились в холодильнике. В той лавочке, где я покупаю, продукты всегда содержатся в холодильнике. Лучше покупать там. - И он пояснил, на заданный вопрос, где находится лавочка.
     - Я ем очень много, - жалобно проговорила сидящая около меня девушка, высокая дородная испанка, - И все время чувствую себя голодной.
    Это понятно, - засмеялся Виджаянанда, - Мы - европейцы, не привыкли к вегетарианской пище, нам поначалу не хватает белков. В рисе, смешенном с чечевицей, есть белки и для Индийцев их достаточно. Но не для европейцев. Поэтому нужно обязательно есть молочное.
    Я была поражена. Подобные разговоры совсем сбивали меня с толку. Я не могла понять, в чем их смысл. Пять лет учебы на факультете философии приучил меня во всем искать смысл. Я видела перед собой святого человека, в монашеском одеянии, проведшего последние пятьдесят лет своей жизни в строгом воздержании и духовной практике. Я видела вокруг него образованных европейцев, приехавших только для того, чтобы несколько дней посидеть с ним - и все они говорили о каких-то бытовых, мало интересных делах. Вместо возвышенных по моему пониманию разговоров, мы часто говорили на тему пищи. Потом я поняла, как важна эта вещь в Индийской духовной практике. В их целостном мировоззрении, нет европейского разделения на душу и тело.
    Подобное мышление укоренилось в Европе в основном под влиянием Декарта, который своим открытием " ego cogito" полностью отделил думающее эго от мира телесного. Втянутое в сети подобного дуализма, европейское мышление с тех пор все пытается помирить ментальное с материальным, переливая из пустого в порожнее. Причем этот крайний дуализм отразился и на самом первоначальном отношении человека к самому себе. Мы видим наше "я" как индивидуальный мир наших мыслей и воспоминаний, отдельный от простого тела, в котором это "я" как бы живет. Индийцы не доходили до подобных изощренных теорий. Они не рассматривают наши душевные переживания, ход мыслей, мечты, страдания отдельно от чисто телесных процессов. Для них это все область материи. Это единое целое - человеческая природа. Поэтому очищение души, изменение поведения, духовная практика неотделимы от таких "земных" вещей как - принятие пищи, уход за телом, правильный распорядок дня, хороший сон. Более того, пища, которую мы принимаем, влияет на мысли, которые в нас образуются. Легкая вегетарианская пища способствует положительным не навязчивым мыслям.
    - Есть желательно не много, - говорит Виджаянанда,- Но так чтобы хватало на все, что нужно для здоровья. Многие духовные искатели в начале пути пытаются подражать Будде, отказывают себе в необходимой пище. Слишком много аскетизма не всегда хорошо. Однажды Мудрец, Бааль Шем Тов говорил тому, кто жил чересчур воздержанно: "Сначала освободи вожжи, тогда лошади будут способны бежать". Нашему телу нужны витамины, железо, белки. Не надо заставлять себя сразу к ограничению пищи, это нужно делать медленно, вместе с практикой медитации и не привязанности. Тогда потребность к большому количеству пищи будет постепенно уменьшатся.
    
    - Так ты хочешь узнать, что такое Садана? - неожиданно обратился ко мне Виджаянанда.
    Это именно тот вопрос, который я задала несколько дней назад.
    - Ты ведь, конечно, читала Канта, - зная, что я студентка философии, спросил он.
    Я кивнула и насторожилась.
    -Ding-an-sich ,- знаешь что такое? Вещь в себе, - повторил он, - То, что не является феноменом, что не зависит от нашего сознания.
    Да, конечно, - поспешила ответить я, - Именно на эту тему я недавно писала работу известному Израильскому философу, Ирмияу Ювелю.
    - По Канту, ведь, этого нельзя достичь человеческим рассудком, не так ли?
    - Да, и как раз, поэтому современные философы пытаются доказать, что этого не существует, это просто фикция. Неправильно построенная концепция. Так пишет один из самых известных и любимых интеллектуалами философ, Витгенштейн.
    Конечно, для ученых это только концепция. Садана - это путь к вещи-в-себе. Это очень долгий, тяжелый путь.
    Что же это такое?
    - Когда ты знаешь, что это, ты знаешь, и это именно то, чего стремятся достигнуть Йоги с помощью медитации, аскетизма, отказа от любой собственности и привязанности. Это не передашь словами. Слова и форма, это то, что индийцы называют Майя, и то самое, что отделяет нас от непосредственного ощущение бытия.
    Он закончил и повернулся к кому-то с вопросом по-французски. Я поняла, он сказал достаточно, чтобы я уразумела, что он имел в виду.
    
    Одна из главных тем, на которые мне важно было поговорить с Виджаянандой - это тема страха. Меня вопрос о природе страха очень занимал, потому что наваждения страха, часто внезапного и иррационального, доводили меня до полного изнеможения, физического и духовного. К тому же мой тогдашний идеал аутентичного, сильного человека, слепленный из бравурных призывов Ницше и Сартра, совсем не подходил моему данному физическому состоянию, полному страха и самоуничижения. Это вопиющее несоответствие между практикой и теорией еще больше усугубляло мои страхи и разлад с самой собой. Бывая около Виджаянанды, я чувствовала в нем выход из бессмысленного положения, в котором находилась. Я пыталась говорить с ним на эту тему, как можно больше.
    - Когда вы жили в Дульчине, совершенно один, вы не боялись диких зверей?
    Один раз в предзакатное время я возвращался к своей хижине и встретился с леопардом. Леопард посмотрел на меня, развернулся и убежал. Я просто смотрел на него, - смеясь, говорил Виджаянанда, - Люди так часто охотились на них, что они гораздо больше бояться нас, чем мы их. Когда они не чувствуют во мне страха, они верят, что у меня есть ружье. Но я не хотел причинять ему никакого вреда.
    - Свамижи, как побороть страх?
    - Побороть ничего не надо. Если ты будешь бороться, страх только увеличится.
    - Что же делать?
    - Когда ты чувствуешь страх?
    Например, мне говорили, что тут много бешеных собак. Я иду на рынок и вижу собаку. Я представляю, что это собака теоретически может меня укусить, и просто оцепеневаю от страха. Собака мгновенно замечает мой страх, наглеет и действительно становится агрессивной. То же самое происходит и в отношениях с людьми. В детстве подобная круговая игра повторялась ежедневно при моих попытках сближения с одноклассниками.
    - Не думай о прошлом. Страх - это нормальное состояние тела, предупреждающее человека об опасности. Тело в этот момент напрягается, оно готовится к обороне. Когда опасность проходит, тело успокаивается. То, что парализует тебя, это не страх, а мысли о возможной опасности. Они не дают телу выйти из подобного состояния. Ты должна заниматься не страхом, а контролем над мыслями. Ты должна уметь остановить мысли и сконцентрироваться только на состоянии тела. Ощутить страх в теле. Созерцать страх от начала до конца, как нечто тебе, твоей самости, чуждое. Как состояние тела. Это просто боль, неприятное напряжение в каких-то точках.
    Для этого нужно как - бы прыгнуть в страх, и это само по себе страшно.
    Да, первый момент труден, но не подкрепляемый мыслями страх быстро пропадет.
    Но, как контролировать мысли, они возникают во мне без моего желания.
    Это требует тренировки. Нужно учиться этому не только в момент возникновения таких негативных эмоций как страх и гнев, но все время. Это путь к освобождению.
    - Это и есть медитация?
    Да и для этого необязательно сидеть в позе лотоса и закрывать глаза. Нужно стараться делать это всегда. Где бы ты ни находилась.
    - Но как же мне начать? Как остановить этот непрекращающийся поток мыслей? Мне кажется, это невозможно!
    - Не огорчайся по этому поводу. Просто наблюдай свои мысли. Постарайся смотреть на них как бы со стороны. Так же как ты смотришь кино или читаешь.
    Почему это так трудно?
    Это природа нашего (mind) человеческого сознания. Оно все время бежит, не может остановиться. Как маленькой, голодной обезьянке ему нужна все время новая пища для продолжения существования. Если оно остановится, оно умрет, и ему это очень не хочется. Вот оно и голодное до пищи, оно создает новые и новые картины, увлекается новыми и новыми вещами, соблазняет тебя бессчетными желаниями.
    - Но как же с этим справиться, что мне конкретно, слабому человеку нужно делать?
    - Вот, скушай прасад, - подмигивает он мне и протягивает апельсин.
    
    - Садана, - начал он говорить в другой раз, - включает в себя очень многое. В Индии медитацией занимаются, когда находятся уже на высоком духовном уровне. Есть восемь ступеней в практике Саданы. Первые относятся к моральной чистоте. Это отказ от любого насилия, целомудренность, отказ ото лжи. Только этого может быть достаточно для полного успеха в Садане. Далее идет техника Йогов: умение долго сидеть в одной позе, практика дыхательных упражнений. Но это больше техника. Можно в совершенстве владеть упражнениями Йоги, но быть невоздержанным в другом. Йога сама по себе не является целью. Она может только помогать. Далее идет очень важная ступень - это отвлечение наших мыслей от желаний. Обычно мы привязаны к чему- либо или к кому-либо в этом мире. Мы думаем о предмете привязанности, мы боимся его потерять. Мы желаем много вещей. Наш ум занят нашими желаниями, он хочет каждую минуту, он не может успокоиться. Поэтому Йог, занимающийся Саданой, становится саньяси. Отныне он отказывается от собственности. Ему нечего терять, ничего он не считает своим. Уму нечего больше желать. Он успокаивается. В этом положении практикант готов к следующей ступени - концентрации. Далее идет медитация. Это созерцание самого сознания. И последняя стадия- полная абсорбция себя в Боге, это Самаджи. Полное блаженство, к которому стремится любое живое существо. Но лучше не думать об этом. И первой ступени тебе пока достаточно. Сдерживание эмоций во время вспышек гнева или вожделения - самая хорошая тренировка для контроля мыслей.
    
    - Свамижи,- спрашиваю его в другой раз - Бывают в моей жизни моменты полные божественного экстаза. Я чувствую проникающую в меня, как будто через поры всего тела, необъяснимую радость простого ощущения жизни. Все мне кажется единым и сказочно красивым. Само осознание этого бытия, видение этого мира, кажется мне необъяснимым чудом. Я полна любви к этому богу, который во всем. Но эти мгновения мимолетны. Я не могу их остановить. Я не могу пребывать в подобном состоянии все время. Почему?
    - Может быть, ты знаешь почему, - он лукаво улыбается, - любовь к богу требует очень много энергии. Большинство людей с легкостью теряют эту энергию. Отдают ее на другие виды удовольствия.
    - Что вы имеете в виду?
    - Ты знаешь, Ира, любовь одна. Нет любви земной и божественной. Та же самая жизненная энергия, которая приводит к сексуальному экстазу, приводит и к божественному. Вопрос в том, куда обратить эту энергию: на обычный источник физических наслаждений или на духовные блага.
    - Почему же одно должно мешать другому? У Платона, например, восхищение телесной красотой первая ступенька на пути к созерцанию красоты божественной и вечной. В кабале и во многих духовных традициях эротика - первая движущая сила. Когда человек понимает, что конкретная красота никогда не достаточна и не долговременна, он ищет себе более совершенный источник красоты и находит его, в конце концов, только в боге. Но начинает он любить красоту, явленную, прежде всего в телесном облике.
     - Конечно, и то и другое исходит из одного источника, одной жизненной силы. Но, если эта энергия, называемая Кундалини, идет вниз и там растрачивается, на бога мало что остается. Много людей на Западе думают, что сексуальные эксперименты помогают духовным. На самом деле они идут в двух противоположных направлениях. Во время моей молодости была очень модной книга Гессе " Сидхарта", это считалось тогда чуть ли не настольной книгой для искателей духовности. Молодых людей привлекал заманчивый факт, что принц Сидхарта на своем духовном восхождении должен был пройти через любовные похождения. Подобная духовность всем очень импонировала. Но духовная практика - это отказ от всех внешних источников удовольствия. Это сосредоточие всех желаний на одном - едином боге. Человек, все внимание которого, устремлено внутрь на бога, сублимирует свою сексуальную энергию. Он тонет в ином наслаждении, много раз большем, чем физическое. Поэтому его ум становится спокойным. Он не мечется в погоне за мирскими наслаждениями.
    
    
     В то время я часами сидела в медитативной позе и пробовала концентрироваться по методу Мудреца Рамана Махарши. Этот метод заключался в следующем: каждую возникающую мысль нужно подсекать вопросом, откуда эта мысль пришла, кто, тот "я", которому эта мысль пришла. В конце концов, должна была остаться одна единственная мысль- вопрос: "Кто я?" Подобной практикой я прилежно занималась, но у меня ничего не получалось. Словно насмехаясь над моими бесплодными усилиями, ум еще с большим упорством шатался вокруг докучных нескончаемых мыслей. Я прочитала статью Свами Вивекананды "Сила Ума", и на меня произвели впечатление некоторые его высказывания. Он чествовал беспредельную силу мысли. Концентрация, он писал, есть сила доступная только человеческому уму. Животное не способно на концентрацию. Чем сильнее ум, тем выше концентрация. Я спросила Виджаянанду, что он думает по этому поводу. Виджаянанда покачал головой, - Кошка, ты замечала, когда выслеживает свою жертву, превосходно концентрирует на ней свое внимание.
    - Да, конечно.
     - Ей хочется поесть. Если бы ты хотела также найти бога, твое внимание никуда бы не убегало. Ум с легкостью концентрируется на чем-то, в чем он очень заинтересован. Мы не можем оторвать взгляда от предмета нашей любви. Нам не нужно прилагать усилия для этого.
    - Но мне кажется, я люблю бога, ничего больше я не хочу найти, как его. К тому же мои короткие эксперименты божественного осознания бытия настолько полнее всех иных экспериментов, включая даже эротических, что я хочу продлить и вернуть их. Почему у меня ничего не выходит? Мой ум бродит в воспоминаниях прошлого и в мечтах о будущем.
     - Концентрация - это любовь. Трудно сконцентрироваться изначально на боге. Подумай о тех, кого ты любишь. Попробуй сосредоточить свое внимание на них.
    - Но, Свамижи, нет никого, о ком мне хотелось бы думать. Я, видимо, никого по-настоящему не любила.
     - Может быть, с этого нужно начать. Начни любить близких тебе людей. Ты знаешь, это самый высший завет Иудаизма: Люби ближнего своего, как себя самого. В нем ты и увидишь бога.
    - Я даже не знаю, что такое - любовь?
    Любовь - это концентрация. Это сосредоточение всего твоего внимание на предмете любви.
    Пожилая дама, родом из Бельгии, сидевшая рядом, продолжает этот разговор, она спрашивает:
    - Свамиджи, мне медитация дается легко. Мысли меня не тревожат. Только я закрываю глаза, покой снисходит до меня, и я быстро засыпаю. Правильная ли это медитация?
    Ни в коем случае! Медитация это состояние бодрствования, а не сна. Цель - быть более осознанным ко всему, что происходит. Если ты медитируешь, и тебе мешают мысли, значит, ты осознаешь мысли. Это лучше, чем сон. Поэтому я советую новичкам медитировать с открытыми глазами.
    
    Как-то в Канкаль приехала богатая семья. Мужчина - француз, заведовавший большим банком в Филиппинах, его жена - филиппинка, тоже занимающаяся каким-то бизнесом. С ними был хорошенький ребенок- полукровка. Они рассказывали, что много работают, все время мотаются из Филиппин во Францию и обратно. Сейчас в очередной раз, направляясь во Францию, они решили, по совету друзей, остановиться на несколько дней в Индии и посетить Виджаянанду. Они жаловались на загруженную жизнь современного бизнесмена полную неотложных дел. Они говорили, что по воле судьбы им приходится очень много работать, и нет времени даже на ребенка, не то чтобы на духовное восхождение. Они спрашивали, как можно, если можно вообще, сочетать деловую жизнь с духовностью.
    - Есть путь для таких людей как - вы. Это путь - Карма - Йоги. В Индии традиционно существовали две дороги к Абсолюту. Одна - дорога Саньяси, требующая полного отречения от любой собственности. Это жизнь отшельника - прямой путь к богу. Но это не каждому подходит. И не каждый отшельник достигает бога. Есть иная дорога - жизнь домохозяина. У семьянина нет времени для круглосуточных молитв и медитаций. Он обязан работать, обеспечивать семью, принимать мирские решения. В подобном случае, он должен практиковать незаинтересованность. Что это значит? Что бы вы ни делали, какие бы решения вы ни принимали, вы не должны беспокоится о результатах этих действий. Взваливайте всю ответственность за плоды своих трудов на бога. Только он действует - не вы. Это получится, если вы отвергните мысль о том, что вы - делатель. Подобная мысль лелеет наш эгоизм. Чем больше мы видим себя в наших действиях, тем больше мы волнуемся за исход этих дел, тем больше взваливаем на себя непосильного груза. Освободитесь от него. Теперь, что бы вы ни собирались делать, остановите на секунду ваши мысли и откажитесь от права собственности на это действие.
    - Всю жизнь нас учили по-другому.
    - Да, конечно. В начале вы будете забывать, но потом это получится. Только не сердитесь на себя, в случае неудачи. В этом вы тоже не ответственны. Делайте, как арабы в войнах с Израилем. Каждый раз, когда после многочисленных поражений, они успешно проводят маленькую операцию - радуются, как после окончательной победы. Так и вы. Каждый раз, когда вам удается все-таки отрешиться от своих действий, радуйтесь, будто полностью себя победили. Поражения на этом пути - не в счет.
     Подождите, но если мы будем все последствия взваливать на бога, значит, мы можем делать все, что придет в голову? Можно совершать преступления, считая себя безнаказанным?
    - Обычно мы вредим другим, когда видим себя раздельными от других, так как отожествляем себя с этим телом. Мы разделяем мир на то, что нравится, и то, что не нравится. Мы хотим как можно больше удовольствия этому телу, и во всех других ищем только источник этих наслаждений. Но когда ты не будешь заинтересован в результатах, то есть ты не будешь заинтересован в том, сколько удовольствия тебе принесет то или иное действие, твои поступки будут не эгоистичны.
    
    К нам заехала одна американка. Она посещала семинар в соседнем городе Ришикеше, проводимый Андрю Коеном, известным духовным мастером. Она услышала там о Виджаянанде и решила встретиться с ним.
    - Думаете ли вы, что Гуру необходим на духовном пути?
    - В начале пути желательно иметь Гуру.
    - Как вы начинали свой духовный путь? Вы искали учителя?
    - Сначала, - посмеиваясь, рассказывал Свами, - Я решил дойти до бога один, занимаясь исключительно техникой остановки дыхания, рекомендуемой для начинающих Йогов. Я прочитал, что одной этой техники достаточно, чтобы добиться освобождения. Предполагалось, что на это нужно потратить годы. Но я решил, что такой интеллигентный молодой человек, как я, достигнет просветления и за несколько лет тренировки. Я занимался пранаямой очень усердно. Вскоре у меня начались сновидения. Мне мнилось, что ночью я выхожу из своего тела и смотрю, как оно спит с высоты. Чтобы проверить реальность видений, я, выходя из тела, решил изменить порядок вещей на столе. Проснувшись, я обнаружил, что вещи лежат на старых местах, как ни в чем не бывало. Я понял, что такие лунатические странствия к добру не приведут, и необходимо найти учителя. Я поехал в Индию с целью найти себе настоящего духовного учителя.
    - Однако наш истинный Гуру внутри нас, это Самость.
    - Да, конечно. Мой Гуру также как многие Индийские Садгуру дошли до просветления без помощи духовного учителя, явленного в человеке. Но не все рождаются с подобной силой. В Индии принято считать, что эта сила сумма духовной практики, собранной в предыдущих жизнях.
    - Как правильно выбрать себе духовного учителя?
    - Самая лучшая первая проверка: на секс и на деньги. Если тот, кто мнит себя учителем, падок на эти вещи, значит, можешь быть уверенной - он не является настоящим духовным учителем.
    - Почему?
    - Истинный человек духа не имеет желания, к чему бы то ни было в мире, ему не нужно ни денег, ни секса. Единственное его желание направлено только на бога.
    - Каждый подобный отшельник может быть духовным учителем. Как я найду того, кто подходит именно мне?
    - Когда я в первый раз увидел Ма, все вопросы и сомнения в том, что она мой предназначенный судьбой Гуру отпали. Энтузиазм, охвативший меня, был выше всего того, что я знал.
    - Это так же как любовь - с первого взгляда?
    - Это и есть любовь.
    Я довольно долго занимаюсь духовной практикой под руководством Андрю Коена, иногда я чувствую, что продвигаюсь, и очень горжусь этим, считаю себя выше других, но подобная эйфория сменяется горьким разочарованием.
    Вот поэтому и нужен учитель. Многие на духовном пути при первых же шагах начинают чувствовать себя духовными и возвышенными, это побуждает их смотреть на других сверху вниз. Задача учителя растормошить ученика. Не дать ему застыть на одном месте. Показывать, как долог еще путь, когда тот чувствует себя слишком духовным и ободрять, если тот считает себя падшим и ни на что не способным.
    - Я читала статьи Кришнамурти , он меня просто поразил. Встречались ли вы с ним ?
    - Я видел его дважды в Бенаресе. Первый раз я пришел на его лекцию, проводимую в университете. Лекция была рассчитана на современных интеллигентных людей. Меня окружали молодые индийцы, одетые на европейский манер, а я был единственный европеец, в оранжевом платье Индийского монаха. Кришнамурти посматривал на меня с иронией. Второй раз я просто приехал к нему один. Была непогода. В тот день он никого не принимал, но меня все же к нему допустили. Мы обменялись несколькими словами и замолчали, погрузившись в медитацию. Слова были не нужны. Настоящее учение передается молчанием.
    
    К нам приехал красивый и очень молодой человек из Парижа, изучающий психологию. У него были заготовлены вопросы:
    - Я заметил, что многие люди на Западе, интересующиеся духовностью, люди нестабильные, часто с психологическими проблемами, не находящие себе место в обществе. Что вы думаете по этому поводу?
    - Те, на кого ты указываешь, обычно следуют эзотеризму или оккультизму. На Западе "Мистицизм" не является конвенциональным. Поэтому это привлекает людей неуравновешенных. В Индии мистицизм лучше принят. Вопрос об оппозиции обществу здесь не стоит, так что нет проблем в этой области.
    - Но люди, выбирающие духовный путь, обычно несчастны в жизни. Если бы Рембрандт или Ван Гог так не страдали на уровне своего маленького "я", разве их работы были бы так волнующи?
    - Страдания - это как болящая заноза, которая будоражит людей, мешает им заснуть. Но не все люди, прошедшие через страдания, приходят к спиритуальности. Принято также думать, что все люди, кто следуют духовному пути, должны были пройти муки ада. Но не так было в моем случае. Я был счастлив своей специальностью доктора, и любим жителями маленького городка, в котором практиковал. Но я чувствовал все это очень малым и нестоящим.
    - Значит, можно сказать, вы не были счастливы?
    - Я не был удовлетворен своей обеспеченной жизнью. Меня тяготила банальность и скука ежедневного существования...
    
    


     Был один вопрос, который я в той или иной форме спрашивала много, много раз:
     - Ну, скажите, Свамижи, можем ли мы, в конечном счете, полностью перевоспитать свою личность. Вот современные психологи под влиянием психоанализа, предложенного Фрейдом, говорят, что, разбирая всю подноготную наших детских впечатлений и понимая, как появились те или иные страхи, можно избавиться от этих самых страхов. Но, тем не менее, этот метод вряд ли кому принес настоящее долговременное облегчение. Скажите, есть ли у нас шанс полностью освободить себя от любого страха и от всего того ущербного, что было привито воспитанием?
     Виджаянанда посмеивался, смотрел вдаль и рассказывал мне одну и ту же историю:
     " Когда - то у одного гуру был ученик, стремившийся достичь освобождения. Гуру послал ученика в лес двенадцать лет заниматься медитацией в полном уединении. Единственная вещь, которую ученик имел, была доти, белая тряпка, обмотанная вокруг пояса. Йог медитировал у себя под деревом целый день, а к вечеру спускался в деревню и просил немного риса. Однажды крыса подобралась к нему, пока он спал, и разорвала его доти. Йог стеснялся своей наготы, поэтому следующий раз, когда он пошел в деревню, он попросил людей дать ему новую тряпку. Люди принесли ему доти. Но на следующую ночь повторилось то же самое. И он снова, и снова спускался в деревню за одеждой, пока людям это не надоело. "На тебе кошку",- сказали они, - " Пусть защищает тебя от крысы". Теперь каждый раз, когда йог спускался в деревню, он просил молочко для кошки. "Возьми, наконец, себе корову", - предложили жители деревни, - "Она будет давать тебе молоко". Но на корову ему нужно было выпрашивать много риса. "Вот тебе зерна, засей рисовое поле",- советовали люди. Так он и сделал, но теперь ему приходилось много работать: он вспахивал поле, собирал урожай, доил корову. "Женись", - учили люди, - "Жена и дети будут помогать тебе в работе".
     Прошло двенадцать лет. Учитель пошел в лес проведать своего ученика. Но вместо леса он увидел широкое поле, где много людей трудилось, собирая урожай.
     - Где Йог, которого я когда-то сюда послал, - в недоумении спрашивал учитель.
     - Спроси у хозяина, может он тебе поможет, - сказал один из работников, указывая на толстяка, следившего за работой.
     Гуру подошел к хозяину.
     -Учитель,- воскликнул тот, упав на колени, - вы не поверите, но все вышло из драного доти.
    
    

Рассказ Норинды

     Во время вечернего Аарати в храме Самаджи Ма Анандамаи среди групп молящихся выделялся один индиец. Его спина была настолько прямой, что казалось, кто-то воткнул в его шею кол, проходящий сквозь позвоночник, как по трубе, в землю. Он сидел с застывшим, будто бы повернутым вовнутрь лицом, опущенными вниз глазами, со скрещенными по всем правилам йоги ногами. Его темное тело, окутанное и огороженное от мира белой накидкой, застревало в идеальной позе медитации на всю получасовую молитву и оставалось в таком положении еще некоторое время. Иногда после Аарати он присоединялся к нам, немногим европейцам, собиравшимся как всегда около Виджаянанды. Его звали Норинда, он жил в Калькутте, был учеником Ма, и часто приезжал в Канкаль. Он подходил к Виджаянанде, дотрагивался, как это принято у индийцев, до ног Свами, и присаживался, прислушиваясь к разговору, но, не вмешиваясь в него. По неизменному выражению его лица я не могла понять, чем интересны ему наши разговоры, и находит ли он в них что-либо для себя новое. Как-то утром в компании нескольких друзей, я шла на рынок и увидела его, стоящего у двери одного из маленьких домишек, прилепленных друг к другу и тянущихся одной грязной стеной на протяжении всей главной улицы. Он заговорил с нами, заулыбался и пригласил войти. Мы оказались в маленькой темной каморке с тремя кроватями и дыркой в углу для оправления нужд. Старик в белой доти, в котором я распознала одного из музыкантов на Аарати, готовил чай.
     -Он родственник Ма, - кивая в его сторону головой, сказал Норинда.
     - Все мы родственники Ма в какой-то степени, - ответил старик и подошел разливать нам чай.
     Мы медленно говорили, смакуя горячий напиток, приправленный имбирем и перцем, с пикантными печеньями, всыпанными нам в ладони.
     - Я бы хотела узнать больше об индийской философии, - повернула я разговор на нужную мне тему, - я учу философию уже много лет, это дело моей жизни.
     - Интересно, чем же занимается европейская философия?
     - Во всем ищет смысл, даже в том, в чем смысла быть не может. А индийская?
     - Тоже, в общем, ищет смысл. Главная идея, - проговорил Норинда, долго подбирая нужные английские слова, - это идея микро и макрокосмоса. Человек включает в себя все элементы вселенной. Он как - бы маленькая модель всего существующего. Вернее, каждая часть, каждый элемент вселенной создан также как целое и уже включает в себя все.
     - Ну, это известная идея. Но объясни - ко мне, что есть "я" и мой внутренний мир?
     - Внутреннего и внешнего не существует. Этот дуализм - иллюзия, майа.
     - Но что обычно подразумевают, когда говорят о душе и теле?
     - Разделения на душу и тело у нас как такового не существует. Наше существо, которое включает в себя обычное сознание (mind) и тело, состоит из 25 факторов. Изначальная субстанция, из которой, как источник и как материал создано все живое, это Атман или Брахман. В нем все едино и нет различия. В нем постоянство и вечность. Существующий над временем, он неизменен. Это высшая точка сознания. Если человек, долго практикующий садану, достигает этой высшей точки, атмана, время останавливается для него, момент растекается вечностью, а вечность сужается в миге. Это постижение бога.
     - Что есть Mind?
     - Он состоит из пяти факторов: мане - мышление…
     - Что есть мышление?
     - Непрекращающееся движение образов, сменяющих друг друга.
     Второй фактор - чат, память, накопление и коллекционирование образов. Третий - Будди, сила, побуждающая к действию. Четвертый - Ангар, эго, пробуждающееся с каждым новым ощущением чувственных органов, как- то, к чему эти ощущения принадлежат. Это "Я" присоединяет все ощущения к одному субъекту. Пятый - интеллект, сила, определяющая новые чувственные ощущения в соответствии с информацией памяти. Она как бы раскладывает все по полочкам. Различает предметы, сравнивая их с прошлыми образами. Все эти функции покрывают изначально чистое сознание, Атман, и создают Майю - иллюзорное человеческое восприятие мира. В призме этого восприятия появляется мир, сложенный из слов и форм. Убери слова и формы, и мир исчезнет.
     - Известно, что индуизм проповедует возрождение души после смерти тела в другом теле. Что точно вы имеете в виду? Что остается от моей, так называемой души, после смерти этого тела? Лучше даже спросить это так: Чем "я после смерти" отличаюсь от души другого умершего индивида? Ведь по вашему учению получается, что истинное бытие не имеет различий, а все индивидуальные различия существуют только в человеческом мире вещей и их названий. Было бы логичным предположить, что после смерти тела все различия стираются и говорить именно о "моей душе" - не имеет смысла.
     - Остается энергия. Разным сочетанием энергий одни отличаются от других. Всего есть три формы энергии: Тамаджи, Рамаджи, и Самаджи. Тамаджи - это черная дыра, стремление к опустошению, она проявляется как лень и невежество, способствует самым мрачным злодеяниям, разрушающим все живое. Рамаджи - это движение, активность, проявление силы и возникновение желания. Самаджи - это стремление к свету. Сочетание этих энергий в различных пропорциях создает тенденции нашего характера, которые и переходят от одной жизни к другой, пока человек не освободится от них, не уничтожит их корня в себе самом. Только тогда его душа соединится с атманом, и все различия исчезнут.
     - Что есть хорошо, и что есть плохо?
     - Наш Mind скрывает от нас истину, поэтому мы часто блуждаем в неведении и ошибаемся. Хорошее - это то, что соответствует изначальной реальности, той, что, приводит к соединению, единству всех различий. Ведь в Атмане нет различий. Плохое - это то, что усугубляет различия, отделяет сознание от реальности. Такие эмоции, как гнев, злость, вожделение, страх, - эмоции по сути своей разъединяющие, отрицательные. В них человек противопоставляет себя другому.
     - Почему бог создал человека, который все равно стремится воссоединиться с богом?
     - Атман возымел желание воплотиться в бесконечных формах. Индивидуальное сознание есть ничто иное, как отражение атмана в одном из его бесконечных аспектов. Также говорят, бог создал из себя самого бесконечное множество форм, так как возжелал играть этими формами, как ребенок играет кубиками, складывая из них дворцы и потом разрушая.
     Мы медленно допивали чай. Полдневная жара покрывала наши лица мелкими капельками пота.
     -Можно я тоже спрошу что-то? - робко попросил Норинда, - я вот смотрю на вас, европейцев, приезжающих из ваших прекрасных стран в Индию. Вы ходите в наши храмы, вы стремитесь войти в культуру такую далекую от вас. И все не могу понять: Зачем вы это делаете? Что побуждает вас?
     - Как и Индийцы, мы хотим духовного освобождения. На западе нас бы сочли безумными. Там, несмотря на свободу, все на один стандарт: видят освобождение только в материальных благах.
     - Я думаю, вы правдивы. Вы говорите, Индия - страна духа, а в ваших краях люди не думают о духовности. Но знаете ли вы, насколько серьезны ваши намерения? Вы на самом деле стремитесь к истине? Многие европейцы, как я понимаю, приезжают скорее ради экзотики. Им интересно походить по разным храмам, повстречаться с разными гуру. Но потом они возвращаются к себе на родину, и все у них продолжается по-старому. Вы должны определиться и не терять времени напрасно. Духовной практикой не занимаются урывками. Чтобы на самом деле преуспеть в этом, вы должны быть постоянны в этой практике. Нужно остаться здесь навсегда, как это сделал Виджаянанда.
     - Но Виджаянанда встретил Ма, с ним произошло это чудо.
     - Верно, Ма - волшебный учитель. Она перевоплотила и меня одним своим взглядом. Но я мало видел ее в телесном присутствии. Вскоре после того, как я встретил это чудо, она покинула тело. После нее, в Индии не было настоящих учителей. Однако нужно не забывать, что учитель находится, когда ученик готов.
     - Вот скажи: я вижу вокруг себя саньяси, упорно практикующих садану, людей, жертвующих всем ради одной цели - достичь бога. Но мало кто достигает этого. Ты об этом не задумывался?
     - Мне ли ты это говоришь! Я почти не вижу свою семью, живущую в Калькутте, все ради этого. Я обошел Индию вдоль и поперек, посещал ашрамы на севере и на юге, видел много учителей, но больше никто не действовал на меня так, как Ма. Я расскажу тебе одну историю, которая может, подскажет тебе, почему у нас ничего не получается. Один властный царь, достигший, во время своего царствования, всего чего хотел и победивший много стран, понял бессмысленность своих успехов. Он покинул свой замок и убежал в глубокий лес, где жили праведники. Находясь в лесу, питаясь растениями и плодами деревьев, он медитировал днями и ночами. Царь очень усердствовал в своем стремлении, его духовные силы быстро возрастали. Он поднялся так высоко, что ничто в мире уже не привлекало его, но достичь полного освобождения все не мог. Проходили годы. Его мир не изменялся. Поняв тщетность своих усилий, он в отчаянии возжег огромный огонь и намеревался бросить в него свое бренное тело, мешавшее ему достичь абсолюта. Но вот из пламени вышла женщина, в которой он, к ужасу своему, узнал собственную жену, оставленную им в замке.
     - Что ты собираешься сделать? - спросила она.
     - Я хочу сжечь это надоевшее мне тело и освободить себя от последней привязанности.
     - Глупец, ты сожжешь только плоть. Но твоя привязанность к этому "я", которое должно обязательно достичь освобождения, как последней победы, этим не кончится.
     Царь упал на колени перед женщиной, но она исчезла. Тогда он потушил огонь, и в раскаянии принял решение вернуться в замок. В тот же миг он достиг полного освобождения.
     Так и все мы, видишь ли. Можем жить очень воздержанно, можем лишить себя всех материальных вещей, не есть, спать на камнях и медитировать с утра до вечера. Но привязанность к этому "я" от этого не слабеет, а может даже укрепится.
     Так говорил Норинда, поднимая свои загадочные глаза полные томления по абсолюту.
     - Но нужно верить, - жизнерадостно закончил он, - верить в то, что рано или поздно, в этой жизни или следующей, это освобождение придет.
    
    

Ашрам Садана Кендра

    
     Я простилась с моими друзьями в Канкале и обещала Виджаянанде, что обязательно вернусь. Мне захотелось отдохнуть от влажного гнета жары, глотнуть свежего горного воздуха. К тому же, набравшись духовных стремлений, я жаждала встретить как можно больше святых людей, обитающих в этой сказочной стране. Будто бы степень моего духовного восхождения исчислялась количеством святых, мной встреченных. Я поехала в ашрам Садана Кендра к святому Чандра Свами. Мне рассказывали, что он и Виджаянанда знали друг друга. Свами когда-то жил около Харидвара в уединенном ските на островке, образованном рукавами Ганга. Двадцать пять лет тому назад он с помощью своих западных последователей построил собственный ашрам в тихой деревенской местности, и с тех пор хранил обет молчания. Ашрам находится около штата Панджаб, к северо-западу от Харидвара, в долине реки Ямуны.
     Поехала я туда в компании милейшей французской пары, Надин и Жозе, с которыми познакомилась в Канкале. Надин, бледная француженка с печальными глазами, работала учительницей в младших классах. Жозе, француз испанского происхождения, был артистом и занимался психотерапией с помощью драмы. Он говорил на английском с трудом, но, несмотря на это, не позволял себе общаться с Надин на французском в моем присутствии. Забывая нужное слово, он жалобно смотрел на Надин, и она, как это бывает с женщинами, хорошо знающими все, что их муж собирается сказать, даже, если тот еще не успел раскрыть рот, быстро переводила мне его немую речь. Все отпуска и праздники они проводили в Канкале. "Представь себе, несколько лет назад мы совсем не интересовались Индией", - рассказывали они мне, - "Просто решили куда-то поехать. Главное подальше от Франции. Вот мы думали: Мексика, Таиланд. Вдруг увидели рекламу в одной газете, спиритуальное путешествие по Индии под руководством Жака Вигна . А его книги и статьи в журнале парапсихологии мы читали. Стало интересно. Мы и поехали. Жак привез нас сюда и познакомил нас со Свамижи Виджаянандой. С тех пор, как только появляется возможность, мы, не задумываясь, сразу сюда. Но нам давно хотелось увидеть и Чандру Свами, мы о нем много наслышаны, у него во Франции есть последователи. Каждый раз, когда мы приезжаем сюда, он во Франции". Как и все истинные Парижане, с которыми мне довелось общаться, их голубая мечта была покинуть Париж и переселиться куда-нибудь на юг в Бордо или Марсель. "Там чистое небо, солнце озаряет улицы и души ярким светом. А у нас в этом дождливом сером Париже все способствует унынию и тоске," - с чувством восклицала Надин. "Я представляю, какие у вас в Израиле яркие краски, улыбающиеся лица, темпераментные мужчины". "Восточные красавицы", - лукаво улыбаясь, добавлял Жозе.
     Прямой дороги от Харидвара к месту, где находился ашрам, не было. Мы кочевали в душащих пылью автобусах, переносясь из городка в городок. Пока, наконец, не въехали в просторную долину, по обе стороны которой возвышались невысокие лесистые горы. Весь в зелени на холме стоял теремок, окруженный высоким забором. Улыбаясь, нам открыли широкие ворота, и повели, конечно, в столовую. Обед уже кончился, нас одних посадили на пол и выдали, к моему удивлению, тарелки с ложками. Предложенная пища была такая удивительно неострая, что с непривычки, показалась божественно вкусной.
     - Ты замечаешь, ашрам рассчитан на европейцев, - шепнули мне мои спутники. После еды нас, усталых и довольных, повели в кабинет. Крупный монах с открытым жизнерадостным лицом, широко улыбаясь, кивнул нам и весело засмеялся, будто узнал старых друзей.
     -Вот он, Чандра Свами, - прошептали мне.
     Тут же вошел другой монах в толстых очках, обрамляющих угрюмо-научное выражение усталых глаз.
     - Свами Прем, - представился он. Произошла странная церемония: Чандра Свами писал на бумажке свои вопросы и просьбы, а Свами Прем громко зачитывал их нам. Началась обычная возня с документами и паспортами. Нас спросили, сколько дней мы намереваемся здесь пробыть и попросили дать пожертвования. Во многих ашрамах не принято брать плату за проживание, но обычно просят дать какую-то сумму денег. Подразумевалось, что каждый дает по своему карману. Я украдкой посмотрела в сторону Жозе и Надин и покраснела, мои пожертвования были куда скромнее. Но Свами, не взглянув на деньги, небрежно бросил их в общий ящик и закрыл в сейфе.
     Нас проводили на второй этаж, с открытого коридора открывался вид на всю широкую долину, посередине которой катилась, спотыкаясь о камни, быстрая река, оглашавшая воздух радостным воем. Ветер с шумом хлопал плохо закрытыми дверьми. Коридор выходил в туалет и ванную. Я, все больше удивляясь, посмотрела под ноги. Вылизанный пол блестел каждым своим зернышком, образованным шероховатостями на серой глади камня.
     - Очень чисто, правда! - проговорила, вышедшая из соседней двери, белокурая женщина, - Мы содержим все в большом порядке. Убираемся каждый день! - сказала она наставительным тоном воспитательницы. Как я вскоре узнала, это была Кальяни, датчанка, проживавшая тут уже несколько месяцев.
     Комнатка скромная, но опрятная, с окнами, выходившими на фруктовый сад, где росли манго и папайя. На двери висел плакат, гласивший: "Помните! Это место предназначено для практики саданы, а не для любования красивым видом".
     Вскоре нам рассказали о жизни в ашраме. Расписание дня очень строгое. Четыре часовых сеанса медитации. Подъем на утреннюю медитацию в четыре часа утра. В шесть часов завтрак. Потом Сева, все работают, помогают по хозяйству. В девять часов вторая медитация. Пол одиннадцатого даршан, общение со Свамижи. Обед. С часу до трех единственное время, когда можно отоспаться. Далее третья медитация. Пол пятого дают ароматный чай с бисквитами, и Свамижи развлекает нас шутками. В шесть последняя медитация с музыкой. В восемь ужин. А к десяти все сваливались спать. Привыкать к такому раннему подъему было нелегко. И первый колокольчик дребезжал довольно долго. Полусонные, спотыкаясь на ступеньках, мы спускались в залу для медитации. Она светилась бледным отсветом звезд, проникавшим через большие окна и отражавшимся на золоченой кайме иконы, изображавшей умиротворенного святого в легком сиянии нимба, сидящего в спокойной задумчивости под бамбуковым деревом, сквозь листья которого на святого лился свет вечернего неба. С правой стороны святого стоял юноша, благочестиво взиравший на старца, и обмахивавший его павлиньими перьями. Изображенный на иконе старец был Баба Буман Шахджи, живший два века назад в Пакистане. Баба являлся последователем Удасинской традиции, основанной сыном известного мистика и учителя пятнадцатого века Гуру Нанака, Бабой Шри Чандра джи. Наш Чандра Свами считал себя учеником Бабы Буман Шахджи и перенял свое имя от родоначальника этой традиции.
     В зале на ковре были положены подушки для медитации разной толщины и формы, можно было подобрать как раз то, что подходит именно моей спине и моим коленям. Обычно в такое время я выбирала самые мягкие подушки, складывала их под собой в удобную кучку и, не в силах преодолеть утреннюю сонливость, сладко засыпала. Медитация начиналась чтением молитвы. Свами садился перед нами на небольшом возвышении, покрытом оранжевым покрывалом. Его оранжевый балахон сливался с покрывалом в одно целое, которое огромной светящейся скалой высилось над нами. Когда звонок оповещал о том, что время медитации подошло к концу, я, вновь разбуженная, неохотно протирала глаза. Лицо восседавшего впереди Свами заново возвращалось к жизни, глаза медленно раскрывались свету, он поднимался, проходил к иконе Бабы Буман Шахджи, кланялся, что-то шептал про себя, и, не смотря по сторонам, торопливыми шагами выходил вон из залы.
     Впереди был еще час подремать до колокольчика к завтраку. Но, если хватало сил, можно было погулять по крыше или коридору, подождать рассвета. Вершины горного хребта по ту сторону долины постепенно вычерчивались из темноты. Ленточка неяркого сияния отделяла их от серой пустоты неба. Каждая секунда прибавляла к ним новые и новые изгибы. Мир проявлялся передо мной, будто, глядя в мутное стекло объектива, я медленно наводила на него фокус.
     Звенел колокольчик. Мы шли есть неизменную кашу с горячим индийским чаем. Потом распределялась работа. Многие помогали на кухне резать овощи и незрелые фрукты, из которых тут готовили вкусные горячие блюда. Я обычно работала в саду, вырывала сорняки на клумбах и разрыхляла землю под манговыми деревьями. Кальяни как-то едко заметила, что я избегаю работы на кухне. Но я пропустила ее замечание мимо ушей. Нашлась пионер вожатая. На самом деле работа с землей доставляла мне редкое удовольствие. Запахи свежевырванной травы, сырой земли, вспаханной похожими на вырванные вены червяками, здорового пота, смешанного с черно бурой грязью, были потрясающи. Они напоминали мне летние каникулы, которые я проводила на даче под Москвой, где я, под уговоры бабушки, занималась грядками. С тех пор я ни разу не прикасалась к земле. Тогда эта работа казалась мне скучной обязанностью, теперь же она была просто даром земли по отношению ко мне. Как прочно я забыла землю за эти годы! Как долго я жила ограниченной жизнью книжного червя! Я забыла, что существует иной мир - мир настоящих, живых червей, уползающих от меня под комья земли. Мир влажного темно бурого пластилина, собранного в комки на моей ладони. Хотелось гладить, ласкать эту землю, мазать ею лицо как целительной мазью, вдыхать ее до опьянения терпкий запах. Так я набиралась сил до следующей медитации. И на самом деле вторая медитация была удачней первой: Мне удавалось сидеть целый час, не ерзая на подушке, и более или менее сосредоточено вылавливать бесцельно плывущие в потоке сознания мысли.
     А потом начиналось самое пикантное: часовой разговор со Свамижи. Мы собирались на просторной мансарде. Выходил Свами, вооруженный блокнотом и ручкой. По правую руку неизменно садился Свами Прем, который почитался тут за местного интеллектуала. Мы подготовляли записки с вопросами и клали их на стол перед Свами. Он читал их, выборочно отвечал и отдавал в надежные руки Свами Према. Прем громко зачитывал вопросы и ответы Свамижи, который в это время посматривал на нас и посмеивался. После того люди обсуждали сказанное и задавали вопросы уже вслух, продолжая заданную тему. Ежедневно на подобное собеседование собиралось человек десять - пятнадцать. Иногда приходили жившие в округе индийцы. Свамижи отвечал им на Хинди, а Свами Прему приходилось переводить это на английский язык. Написанные Свами ответы, отпечатанные на копировочной бумаге, отдавались обратно. Я активно участвовала в этой переписке, и Свамижи, просматривая мои записки, отвечал почти на каждый заданный там вопрос. Этот диалог я, разбирая начерканные мелким почерком бумажки, перевожу.
    
     - Как концентрироваться во время медитации?
     - Если ты любишь бога, тебе не нужно прилагать усилия, чтобы концентрироваться на нем.
     - Что есть бог?
     - В " Бхагавад Гите" есть два противоположных описания бога. Одна отрицательная: не это, не то, другая положительная: и это, и это.
     - Разве бог, не моя самость?
     - Да, но самость без mind. Это надо хорошо помнить.
     - Бывают редкие моменты, когда я чувствую прямую связь с богом. Они приходят неожиданно, и также быстро уходят. Я не знаю, откуда они пришли и куда уходят. Я не могу их остановить.
     - Это не приходит и уходит. Ты приходишь и уходишь. Ты знаешь историю Унгалимаала?
     - Нет
     - История о его встрече с Буддой. Унгалимаал был жестоким бандитом. Он убивал в лесу людей и носил на себе ожерелье из пальцев своих жертв. Его имя означает, тот, кто носит гирлянды из пальцев. Люди так боялись его, что больше не ходили в этот лес. Люди ходили жаловаться королю, но даже король боялся этого разбойника. Когда Будда узнал об этом, он сразу же пошел в этот лес. Все отговаривали его. Но он пошел. В глубоком лесу Унгалимаал увидел человека, идущего ему на встречу и очень удивился. До сих пор все от него убегали. Он побежал к Будде, чтобы убить его. Но не смог до него добраться. Будда улыбнулся и сказал: "Я стою на месте, а ты все бегаешь". Ты поняла?
     - Нет
     - Ты сказала "это приходит и уходит", но ЭТО не меняется. Твой mind изменяется.
     - Последние пять лет, я изучала Европейскую философию и приобрела в этой области порядочно знаний. Но все это теория. На практике я ничего не знаю. Как же мне связать теоретические построения и реальный эксперимент?
     - На западе тебя могли бы назвать просветленной. Так я заметил, европейцы относятся к некоторым ученым. В соответствии с Ведантой интеллектуальное понимание, которое ты имеешь в виду, первая ступень на пути знания. Это называется Винека - интеллектуальное понимание того, что реально, а что нет. Реален видящий, а не видимое. Существование мира феноменально. Восприятие множественности - не правильно. Когда понимание этого созревает посредством непрерывной и регулярной рефлексии, оно дает рождение бесстрастности, которое называют Ваинагья на языке Веданты. Это вторая ступень. Ведическая дисциплина, ведущая к прямому эксперименту реальной самости, состоит из семи частей. Первые четыре - внешние части этой дисциплины. Внутренние части такие: слушание недуальных доктрин от реализовавшего себя мастера, рефлексия доктрины снова и снова с помощью мысли, медитация на одной идее, с исключением всех других мыслей: "я чистое безвременное сознание". Это все еще первый уровень (при чтении этого момента Премом, Свамиджи засмеялся и подмигнул мне).
     Веданта о шестая школа индийской философии - высшая школа адвайты. Ты не можешь подняться выше нее, также как птица не может взлететь выше неба. Веданта говорит: существование одно, одно без второго. Это Сат-Чит- Ананда. Сознание - бытие - блаженство. Абсолютное существование, абсолютное знание, абсолютное блаженство.
     - Понимание того, что мир вещей и слов не существует безусловно, не помогает мне освободиться от своих страстей. Эти страсти все- таки сильны в моем теле, они имеют на него сильное влияние. Их невозможно преодолеть. Каким же образом я достигну бесстрастности? Например, как бы я ни уговаривала себя, что прошедшее и будущее существует только в моих мыслях, мое тело не может избавиться от страха смерти. Как спастись от этого страха?
     - Твое понимание правильное, но наружное. Это не проникло во все части твоей души. Поэтому это не может трансформировать твою жизнь. Ты должна рефлектировать снова и снова на одну единственную мысль, как мантру, все время: "Я не только физическое тело, я чистый, безвременный дух". Повторяй эти слова с каждым твоим вздохом, днем и ночью. Тогда они войдут в твое подсознание. И когда до него эта идея дойдет, наконец, она его трансформирует.
     Свамижи очень пунктуален в своем использовании терминов. Он понимал, что не правильное понимание одного из понятий, может привести к коверканию общего смысла сказанного. Так, если какое-то переведенное с Хинди слово не нравилось Свамижи, он тут же делал энергичные жесты, щелкал языком, останавливал Према, и писал на листике более адекватный, по его мнению, перевод. Я просила его объяснить точнее значение "сознания".
    
     - Обычно слово "сознание" используется для обозначения души. Слово "сознание" также обозначает безвременный дух. Безвременный дух - всегда тут. Это суть каждой вещи и каждого бытия. "Это" может быть реализовано, когда душа искателя чиста и спокойна.
     - Некоторые говорят, что медитация - это концентрация, а некоторые, что расслабление.
     - Концентрация дает силу, расслабление - мир.
     - А "созерцание"?
     - Слово "созерцание" означает концентрацию на чем-то одном. Это может быть одно имя, одна форма или одна идея.
    
     Как-то общий разговор коснулся древнего обычая сати, следуя которому жена скончавшегося мужа сжигала себя на огне, наподобие богини Сати, правда, бросившейся в огонь совсем по другому поводу. "В Индийской традиции нет ничего прекраснее идеи самопожертвования", - говорил Свамижи,- "Поэтому этот обычай пользовался таким уважением".
     - Но почему же тогда сати не практиковалось и овдовевшими мужчинами? - спросила я.
     - Совершенно верно, я тоже этого не понимаю, - согласился Свами Прем.
     - Женщины эмоциональнее, - пояснил Свамижи.
     - Женщины религиознее, - задумчиво сказал Прем.
     - Ну, не скажи, не скажи, - захихикали сидевшие рядом индийцы.
     - Все мы чувствуем себя одинокими и беззащитными в этом мире, - глубокомысленно произнес Свами Прем, - пытаемся найти силу, источник которой зарыт в наших сердцах. Женщины больше нуждаются в этой силе, не находя ее внутри, они предпочитают видеть ее либо в муже, либо в религии. В Индии женщины в основном следуют Бахти-Йоге, духовному пути, основанному на полной любви и поклонению учителю или богу. Поклонники Кришны, например, следует этому пути.
     Я узнала, что Свамижи довелось быть в Израиле. Я спрашивала, какое у него осталось впечатление.
     - Я посетил стену плача и церковь гроба Господня, повидался с представителями всех религий и навестил своих последователей. Что касается внешних атрибутов, то я не обращаю на это внимание.
     - Если тебе интересно услышать мое мнение, - произнес Свами Прем, - то, конечно, все духовные пути благословенны и в каждой религии есть индивидуумы, достигшие высокого духовного уровня. Я про них не говорю. Но социальная роль религии вследствие каких-то исторических факторов бывает различной. В Израиле религиозное общество очень закрытое, и как бы противостоит светскому. Словно два враждебных лагеря. У нас в Индии все совершенно иначе. Есть люди более религиозные, есть менее, никто друг другу не мешает, и не заколачивается друг от друга. Мои родители поклонялись разным богам, но это не мешало им жить в мире. В Индии религиозных людей уважают, а в Израиле, почему - то недолюбливают. Все это очень странно и проблематично. Подобное разделение болезненно переносится всем обществом. Но это мое только бегло составленное представление, - смущенно произнес он и оглянулся на Свамижи, словно ища поддержки. Но тот уже писал ответ на следующий вопрос.
     - Я единственная дочь и мои родители всегда пытались навязать мне свой материалистический образ жизни, который для меня неприемлем, и вся их жизнь в моих глазах не имеет большой цены. В последние годы я живу отдельно от них. Но, несмотря на это, их мир продолжает жить во мне. Я не могу от него отделаться. Чем больше я хочу и не могу от него отделаться, тем больше, кажется, ненавижу их за это. Конечно, мои родители очень страдают. Что же мне делать?
     - Некоторые родители духовны, а их дети материалисты. Некоторые дети стремятся к духовности, в то время как их родители материалисты. Тот же конфликт происходит между мужьями и женами. Этот мир, вообще, полон конфликтов. На западе семейные узы не такие крепкие, как в Индии, но все-таки и они могут быть причиной конфликта. Слишком много того, что называют свободой, расстраивает семейную жизнь. Каждый человек хочет мира и счастья, спиритуалист он или материалист. Но подход разный. Материалист говорит, что спиритуалист закрывает себя в созданную им мечту и преследует мир, сделанный из газа. Спиритуалист считает, что материалист пытается добыть "молоко из песка". Ты боишься влияния своих родителей, они боятся воздействия на тебя грязной еды в Индии. Ты хочешь освобождения от всего, кроме от своего эгоизма.
     - Находясь в ашраме под вашим благодатным влиянием, и регулярно занимаясь медитацией, я чувствую, что продвигаюсь на пути самопознания. Страх и злость меньше тревожат меня, и тишина наполняет меня. Но когда я вернусь в обычную западную жизнь, к ее бесконечной суете, я забуду этот путь. Хотя только он, я чувствую, может дать мне счастье. Может мне лучше остаться тут навсегда: Жить в лесу, вести аскетическую жизнь и полностью отрешиться от мира явлений?
     - "Твое сердце там, где лежит твое сокровище". Если ты живешь в монастыре или в лесу, а твое сердце в мире (или скажем на рыночной площади), значит ты на рынке. Ты должна взрастить в себе очень глубокий и страстный интерес к духовной жизни. Тогда это автоматически отвлечет твои интересы от мирских вещей и ситуаций. Легче изменить твою душу, чем твое тело. Потому что душа пластичнее. Чтобы контролировать полностью свои мысли, тебе нужна постоянная рефлексия и также строгий режим и дисциплина. Ты должна тренировать себя, как солдата. Военнослужащий не смешивает себя с обществом, он не может участвовать в политике. Он закаляет свое тело постоянной физической тренировкой, и вскармливает душу патриотизмом. Когда время приходит, он может пожертвовать своей жизнью для спасения отечества. Цель всей этой тренировки подготовить солдат к одному единственному моменту, когда они встретятся лицом к лицу с врагом на поле боя. Это момент проверки. Но для садака ( духовного искателя) каждое мгновенье - это проверка. Словом, ты можешь понять, сколько душевной тренировки и дисциплины нужно ей или ему.
     - В нашей стране поголовная армейская обязанность. Так что в армии я служила. Как я ненавидела эти армейские порядки! Меня поражала их бессмысленность. А строгие требования к дисциплине только усилили мою, кажется врожденную склонность к неряшливости.
     - Дисциплина навязывается солдатам извне. Искатель сам подчиняет себя дисциплине во имя поиска божества. В этом разница. Искатель радуется духовной практике. Он не относится к ней, как к наказанию.
    
     Живя в ашраме, я действительно привыкала к строгому распорядку, что вначале было нелегко, и в самом неизменном течении этого порядка приобрела успокоение. Честно говоря, последние годы учебы довели меня до ярко выраженной психастении. Попытки поймать последнюю истину философии и преуспеть на экзаменах истощили мои душевные силы. Психолог, к которой я одно время обращалась за помощью, популярно объясняла мне, что все мои страхи, на самом деле не мои, а переданы мне по эстафете родителями, которые в свою очередь позаимствовали их от своих родителей, испуганных Сталиным и черносотенцами. Рассуждая подобным образом, и прочитав кое-какие книги по истории, я определила, что главным виновником моих бед был Богдан Хмельницкий. Увы, подобное раскрытие не принесло мне долгожданного облегчения. Напротив, это привело к излишней нервозности и отчаянию. Психолог не знала, что со мной делать, она пришла к заключению, что единственное средство, которое мне может предложить умудренная опытом европейская психотерапия, это таблетки. Я отвергла подобное лечение. Время от времени за мной гнались собаки, истекавшие ядовитой слюной. Иногда я ясно чувствовала, что у меня заражение крови, и могу умереть каждую секунду. Я бросила учебу, перевела все деньги, находившиеся в моем распоряжении в доллары, и поехала в Индию с намерением никогда не возвращаться, так как терять мне в этой жизни больше было нечего. "Может, я сойду с ума окончательно, но тихо и спокойно, как в сказке", - мечтала я, сидя в самолете и разглядывая белоснежные чертоги облаков, напоминавшие мне страну снежной королевы. "Либо полное сумасшествие, либо полное освобождение, или-или," - думала я, - " но настоящее положение дел не может дольше продолжаться!" Тем не менее, переехав в тропический климат, я поняла, что у меня новая проблема: Меня преследуют комары с полосатыми ножками, которые, как мне рассказали, являются разносчиками малярии…
     И вот, находясь в ашраме, после нескольких лет бессонницы и повторяющихся кошмаров, я почувствовала облегчение. Засыпала я замертво, и без всяких снов. Собаки подобрели ко мне, комары улетучились, и смерть потеряла в моих глазах все свое роковое значение. Все расписание дня в ашраме и соответствующая атмосфера способствовали моему выздоровлению. Поток мыслей тоже пришел к какому-то равновесию. Это и входило в тактику Чандра Свами. Почасовой распорядок дня должен помочь практиканту взять свои мысли под контроль. Вначале медитации были очень утомительны для меня. Я все время дергалась, притаскивала другие подушки и укладывала их иначе, надеясь, что это поможет мне сосредоточиться. Я смотрела на сидевшего впереди Чандра Свами. Глаза его были опущены, лицо, застывшее в спокойном сосредоточенном выражении, прояснялось, и все его полное тело распространяло вокруг себя волны величавости и тишины. Спокойствие, исходившее от него, привораживало меня к себе. С завистью смотрела я на эти черты, смазанные в одно пятно, на тело, полностью расслабленное на подушках, но по - каменному сидящее в почти полной позе лотоса. Мне хотелось достичь такого же состояния духа. Казалось, нужно только немного усилия - и я смогу доплыть до этого безбрежного островка, обогнув все подводные рифы житейских проблем и неустройств. Что тогда в мире могло бы потревожить меня?
     И на самом деле мне начинало казаться, что я немного преуспеваю в этом. Каждый день сеансы медитаций давались легче. Мысли ослабляли свою назойливость и проявлялись на горизонте сознания более отчетливо. Я размышляла: То к чему стремится любое существо это - чувствование полного совершенства. Состояние полной удовлетворенности. Это значит, что "Я" должно расшириться до целого мира, вместить в себя все. В этом случае граница моего "я" стушевывается, мысль теряет присущее ей и ее ограничивающее образное содержание и растекается по всему горизонту. И тогда закрытое пространство моего скромного существования лопается, как мыльный пузырек, выпущенный на волю воздушного пространства. Времени нет, есть бесконечные моменты существования. Если вдуматься хорошенько, почему собственно я так боюсь смерти? Я боюсь потерять свои мысли? Я так лелею свои мысли, ведь они принадлежат только мне, мне и больше никому. А эти болезненно сладостные детские воспоминания, сотканные из запахов и вкусов! Такие мои и такие телесные. Этот ностальгический вкус печенья, как будто навсегда сохранившийся на кончике языка, так бережно описываемый Прустом в его тщетных попытках увековечить преходящие ощущения. Вот умру я, и все это исчезнет с лица земли, будто никогда и не существовало. Подобная мысль приводит нас в содрогание. Но после исследования всех этих дорогих мне мыслей и ощущений, я обнаружила, что большую их часть составляют страх и беспокойство, приторные и надоедливо повторявшиеся, как писк комара, сексуальные фантазии, докучные и неизвестно откуда возникавшие сцены прошлого, нереальные картины будущего. Да и что, собственно, является "моими" мыслями, в строгом смысле слова? Не есть ли все эти мысли отголоски мыслей моих родителей, школьных учителей, телевизионных программ, всех прочитанных книг и т.д. Не правы ли социологи в том, что это самое "Я" - есть предсказуемое творение культуры и общества? Ради чего тогда стараться? А эти герои мученики - экзистенциалисты, пытавшиеся освободиться из лап, вырастившего их общества? Чего они достигли: Ницше, вообразив себя Дионисом, умер в психдоме, истекая желчью, и корчась от приступов мигрени. Бедняга Сартр не знал, куда бежать от приступов тошноты. Книги Камю настолько противны, что от самой их обложки несет плесенью и лягушачьим поносом. Что еще?
     Что же на самом деле я боюсь потерять? Всем этим мусором, называемым мыслями, я дорожу? Все это составляет мое "эго"? И эти засаленные продукты телесного воображения и культуры мы так любим, хотим обессмертить в красивых комбинациях слов, красок и звуков? Я взяла свой дневник, в который записывала эти самые рассуждения и, повертев в руках, написала жирными буквами на обложке: "А если что и остается под звуки лиры и трубы, То жерлом вечности пожрется и общей не уйдет судьбы". Теперь это строчка будет все время маячить перед моим взглядом. Пусть груз ответственности свалится с моих плеч. Зачем тогда бояться сметри? Много ли я теряю при потере этого тела вместе с грузом его воспоминаний?
     А вместо этого, отказавшись от своей ментальной ограниченности, от чувственного "я", я получаю весь мир в свои объятия. Я разъединяю свое сугубо телесное единство и получаю единство себя и вселенной. Причем это не органическое единство, то есть не единство того ограниченного характера, которое мы по опыту тела привыкли полагать на все в мире, нет, это единство безграничности, неописуемое, и рассудком не понятное.
    
     После часового общения со свами все радостно спускались в столовую. Начиналась ежедневно повторяемая церемония. Люди распевали санскритские мантры, повторяли благословение перед едой, добровольцы брали на кухне ведро с едой и, проходя по рядам, раскладывали пищу по тарелкам. Сначала давали совсем немного. Следуя правилам Индусов, пищу не тратят втуне. Все должно быть съедено. По традиции раздающий не садился есть со всеми, а ходил по рядам снова и снова, накладывая добавку. Он не садился есть, пока все не поедят. Как-то Чандра Свами сам взялся раздавать пищу. Медленно проходя по рядам, он набирал глубокой ложкой гороховый суп и с удовольствием накладывал его в миски. Вот он приблизился ко мне. Наклонившись, влил в мою миску горячую жидкость. Я украдкой взглянула на него, никогда я не видела его спрятанные в морщинах глазки так близко: они заботливо на меня посмотрели. Я почувствовала, что служение доставляет Свамижи несказанную радость. Пожалуй, меня никогда не обслуживали с такой радостью. У меня к горлу подкатила волна чего-то удушливого, будто передо мной раскрылись картины чуждого мне рая, врата от которого были для меня закрыты.
     Во время обеда было интересно наблюдать за окружающими. В большинстве общество состояло из европейских женщин и индийцев. Индийцы с трудом проглатывали пищу. Они неуклюже зацепляли ложками жареные на европейский манер баклажаны и насыпали в тарелки горы острого перца, приносимого специально для них из кухни.
     - Вам не нравится здешняя кухня? - спрашивала я их потом.
     - Конечно, нет!- с достоинством отвечали они, - Мы, если пища безвкусна, просто не можем есть.
     Такое впечатление, что единственный знакомый им вкус еды, эта обжигающая внутренности боль от острых приправ.
     Перед вечерней медитацией оставалось время прогуляться вдоль Ямуны. Именно той реки, на берегах которой пастушек Кришна когда- то пас коров, воровал масло и сметану у честных крестьян, и ворожил местных пастушек. Иногда я прогуливалась по близлежащей деревне, проходила по бороздам только что вспаханных полей, искала ярких птиц, путающихся в густых приречных зарослях, и наблюдала за жизнью местных жителей. Иссыхая под солнцем, крестьяне бороздили поля, понукая ленивых буйволов. Как-то раз я увидела, как из деревни появилась крестьянка, и пошла по направлению к вспахиваемому полю. Солнце блестело в ее яркой сари, в черных потрескавшихся голых ступнях. Ее морщинистое, молодое лицо изогнулось в спокойной улыбке. Вот подошла она к крестьянину, вытащила из корзинки обед: крепко зажаренные лепешки и соус из специально приготовленных в острых специях зеленых манго, называемый "Пикуле". Крестьянин, торжествуя, оттер пот с лица, улыбнулся и взял протягиваемую ему еду. Он и она обменялись радостными взглядами. Какая умилительная картина. Прямо из описаний крестьянской жизни русскими классиками. Смешные мы - люди. Теперь нас манит простота. Хотим вернуться назад. А век назад стремились к культуре, свету и электризации всей страны.
     В свободное время мне удавалось поговорить с Индийцами, также как и я, приезжающими в ашрам на какое-то время. Однажды я разговорилась с пожилым человеком, прогуливаясь с ним вдоль вырытого около ашрама канала, в котором местные жители поласкали белье.
     - Почему ты не замужем? - все пытался допросить меня он, - и как родители отпустили тебя так далеко?
     - Посмотри-ка на эту вершину, - говоррила я, показывая на зеленеющий за широким полем холм, верхушка которого, покрытая редкими высокими стволами деревьев, напоминала расческу, - я забиралась туда вчера, пропустила дневную медитацию. Оттуда классный вид на всю долину реки.
     - Ты одна забиралась туда! - воскликнул он.
     - Ну, конечно, обожаю гулять одна по живописной местности.
     - Ты не боялась!
     - Да кого мне бояться, диких зверей? Но это было днем.
     - Нет людей. Ты же молодая девушка. И еще такая белая.
     - Чушь! У нас говорят, волков бояться - в лес не ходить. Да там и крестьянки были, рубили какие-то кустарники.
     - Индийская девушка не посмела бы одна туда ходить. Она бы подумала: вдруг что-нибудь случится, зачем рисковать.
     - Слава богу, я не индийская девушка.
     - Индийская девушка побоялась бы гулять с незнакомым мужчиной, как это ты сейчас делаешь.
     - Вы смеетесь? Вы, религиозный человек, приехали в ашрам вместе со своей женой. И гуляем - то мы на виду у всех. Что же мне собственно бояться?
     - Тем не менее, индийские девушки всего боятся. А вдруг что-нибудь случится, ведь всякое бывает.
     - Забавно, -
     - Почему не выходишь замуж? - опять спрашивал он.
     - В мужчинах дефицита не было, - отвечаю я, смущаясь оттого, что он мог подумать, что я старая дева, - Моя электронная почта забита горячими письмами моих друзей из Франции, Израиля, Индии, - хвастливо добавляю я. Но мы явно не понимаем друг друга.
     - Если бы я оставил свою жену, она бы покончила жизнь самоубийством, - уверено сказал он.
     - Да, мне бы с собой сначала разобраться. Кроме того, любовь мужчины не может дать мне полного, бесконечного счастья, которое даст только бог, - сказала я ему, чтобы окончательно сбить с толку. Он вздрогнул и уставился на меня во все глаза. В его глазах читался явный испуг.
     - Смотрите, - я показала рукой на исчезающие в воде розовые блики, - Пора идти на медитацию, уже поздно.
    
     То ли мечтая найти идеальное место для практики саданы, то ли пытаясь изучить духовные центры этого континента, я поехала на юг Индии, где долго скиталась, перебираясь из ашрама в ашрам. Пробыв там несколько месяцев, вернулась на север, снова вынуждая себя к путешествию в поезде. Говорят, путешествие в поезде один из наилучших способов проникнуть в неподдающиеся описанию и пониманию особенности индийской реальности. У меня ушло много дней на подобные аутентичные исследования. Два дня пересекать Индию с севера на юг, и столько же в обратном направлении. О, индийские поезда! Кому довелось прокатиться в трясущихся вагонах по проложенным когда-то англичанами железным путям вдоль бескрайней и плодородной индийской земли, тому не забыть этих любопытных и разговорчивых соседей по купе, забитые бомжами платформы, запах пота и мочи в редкостном соединение с едким запахом металла.
     Я снова навестила Чандру Свами. Знакомые люди гостеприимно открыли мне двери ашрама, Свами, взглянув на меня, чуть заметно кивнул головой. "Неужели не узнал", - огорченно подумала я. "Ну, так это не удивительно, столько людей побывало тут после меня, а он за время моего отсутствия уже побывал очередной раз во Франции".
     Однако я ошибалась. На первом даршане я, соскучившись по ответам Свами, снова закидала его вопросами. Я задала вопрос, ответ на который, мне очень хотелось бы получить, даже если адекватного ответа и не существовало. Я спросила, как перейти от эксперимента моментального переживания абсолюта к перманентному. На что Свамижи, посмеиваясь, ответил:
     "Ты же задавала этот вопрос, когда была тут последний раз. Разве ты забыла? Я сказал, нужно начать с самовоспитания".
     Мне пришлось покраснеть. Я перестала спрашивать, и пыталась больше слушать других.
     Был декабрь. Со всех сторон дул холодный сухой ветер. Окаймлявшие долину скаты гор поржавели и высохли. Детишки продолжали бегать в школу в шлепанцах, но головы у них были туго обмотаны шарфами, из под которых виднелись одни глаза. Свами Прем на людях не появлялся, он заперся у себя и занимался медитацией в гордом одиночестве. Его заменила Вишали, немолодая француженка, жившая около Свамижи последние тринадцать лет, и сопровождавшая его во время его наездов в Европу. Теперь она сидела на даршанах по правую руку от Свамижи, читала вкрадчивым голосом с французским акцентом ответы, и переводила при надобности с Хинди на английский и французский. Много посетителей приезжало в эту прохладную пору из разных стран. Собирались у Чандра Свами и писали ему записки. Вот вопросы и ответы некоторых из них.
     Монашенка из Бомбея в черном одеянии с большим распятием на груди, приехавшая на короткое время только поговорить со Свамиджи, написала:
     - Я праведно верую и посвящаю молитве большую часть дня, но время идет, и религия не дала мне почувствовать бога рядом со мной. Как воплотить бога в жизнь?
     - Раз в неделю ходи на ближайшее кладбище и читай там благовещение Христа, - отвечал смеясь Свамиджи.
     Молодой человек из Лиона, занимающийся физиотерапией, спрашивал:
     - Как мне узнать, когда придет время выйти из интроспективной медитации, которой я занимаюсь, и возвратиться во внешний мир для того, чтобы помочь людям, используя знания, полученные мной во время медитации?
     - Если ты собираешься учить людей духовности, не достигнув просветления, ты можешь принести порядочно вреда. Социальная же работа - хорошее дело, но не имеет ничего общего с духовностью.
     - Но социальная помощь и врачевание приносят добро людям, спасают их жизнь.
     - Я не говорю, что врачевать плохо, но истинный учитель врачует людей "навечно".
     Деловая юная дама из Парижа спросила:
     - Я часто осуждаю других людей. Как мне отказаться от суждения?
     - Способность суждения - врожденная. Используй эту способность с умом. Суди саму себя!
     Пятнадцатилетняя девочка, приехавшая с мамой из Фландрии, спросила:
     - Бог дал вам язык. Почему вы отказываетесь от речи? Почему вы дали обет молчания?
     - Бог дал мне речь, я говорил много лет и радовался этому. Теперь он подарил мне молчание, и я благодарю его за молчание.
     - Говорят, после смерти наша душа рождается в другом человеке, или животном. Могу ли я быть в следующей жизни цветком?
     - Если ты ведешь жизнь растения, то будешь растением. Но ты так молода, я бы советовал тебе думать не о будущей, а о настоящей жизни.
     Красивая тридцатилетняя американка написала:
     - В боге мужское и женское начало едино. Люди, чтобы прийти к единству бытия, должны соединиться в браке с противоположным полом. Я, западная женщина, ощущаю себя скорее мужчиной, нежели женщиной. Как могу я найти в себе источник женственности?
     - Ты противоречишь самой себе. В боге нет этого разделения. Все едино. Ты же хочешь вернуться назад к раздельности! Обычно бывает так: тот, кто стал мужчиной, ищет женственности, тот, кто стал женщиной - мужественность.
     - Смогу ли я, сосредоточившись во время медитации и дойдя до высшей точки сознания, увидеть мою прошлую жизнь и узнать в ней моего прошлого мужа?
     - Тот, кто поднимается над этой жизнью, знает, что никогда не рождался, и никогда не умрет.
     Ну, представь-ка: узнаешь ты своего прошлого супруга, а он уже женат! Бедный муж! Неужели ты будешь требовать на него свои права! А что, если ты умудришься узнать сотни супругов из сотен предыдущих жизней, что будем делать?
    
     Вишали попросила рассказать, что означает часто встречающаяся ей в индийских книгах сентенция: "мир - игра бога".
     - Воспринимайте этот мир как сон, или как игру - Лилю бога, и участвуйте в ней как актер, выполняющий волю бога, не вовлеченный в то, что происходит в этом мире.
     - Что такое Лиля?
     - Лиля - действие, которое происходит в радости. Это не путь, который приводит тебя к радости. Это действие, в котором ты выражаешь свою радость. Лиля имеет свою цель в себе самой. Когда ты веселишься, ты искришься радостью, и это Лиля. Бог это - абсолютная радость. Он не должен ничего делать. Шива танцует и танцует. Шива явлен в двух состояниях. Он показан в Самаджи, как медитирующий аскет. Он недвижим, в нем нет мыслей, ничего - полная абсорбция в себе. Но он показан и танцующим, активным, его радость вытекает в танец. Вся вселенная это - танец бога, его игра. Бог сверкает радостью. Выражая свою радость, он становится многим, принимает бесконечные формы и играет сам с собой. Бог проявляет себя как мир.
     Индуска средних лет спросила:
     - Я могу любить человека, которого хорошо знаю. Но как, скажите мне, я могу любить бога, который так далеко, которого я не знаю?
     - Зайди глубоко в себя, и ты узнаешь бога. Ты можешь узнать кого-то, только став одно с ним.
     Тут я вмешиваюсь в разговор:
     - А я как раз понимаю стремление полюбить бога, ведь он совершенен. Я хочу любить только то, что совершенно. Но как полюбить конкретное существо полное недостатков. Особенно бесит, когда узнаешь свои недостатки в других.
     - Хорошо! Тогда отрекись от всех отношений! Что останавливает тебя? Но если ты все же принимаешь отношения, ты должна становиться в них более и более бескорыстной. -
     Сначала я хочу этого, потом нет.
     - Ты говоришь, сначала хочешь, потом не хочешь… Ну, так что заставляет тебя захотеть снова?
     - Говорят, чтобы любить других, нужно полюбить себя. Но как полюбить себя?
     - Ты - ищущий и ты то, что ищешь. Ты можешь искать себя в других, но не найдешь нигде. Но войди глубже в себя - и ты найдешь это.
     - Я медитирую по методу Рамана Махарши. Спрашиваю " Кто я?" и отбрасываю все, что не я. Говорю так: " Я не тело, я не эта мысль, я не та…" Но это негативный путь, когда же я доберусь до чего-либо позитивного?
     - Когда все что "не ты" будет оставлено, ты найдешь самость.
     - Это легко?
     - Это самое трудное и самое простое. Это просто, потому что это перед тобой. Это трудно, потому что ты не узнаешь это.
     Некоторые высказывания Свамиджи: О разнице между любовью и привязанностью.
     "Привязанность происходит от эгоизма. Привязанность истекает из желания искать удовольствие в другом человеке. Любовь включает в себя самопожертвование, отдачу всего для любимого. Привязанность приводит к зависимости одного от другого. В любви люди соединяются друг с другом. Привязанность ведет к страданию. Любовь - к счастью".
     Относительно мыслей и привычек: "Мысль исчезает, когда ты не отожествляешь себя с ней. Но привычки, это не мысли. Привычки вырастают из впечатлений подсознания. Они сразу не исчезают, так как связаться со своим подсознанием непросто. Нужно капнуть очень глубоко, чтобы вырвать эти впечатления".
     После долгих странствий по Индии я вернулась в Канкаль с намерением быть там как можно дольше. Пришел февраль, и погода стояла прекрасная. Я могла гулять, читать и писать большую часть дня, а вечером общаться с Виджаянандой. К тому же в Канкаль, наконец-то, вернулся доктор Жак, о котором я много слышала. Этот своеобразный интеллектуал - анахорет проживает по сегодняшний день большую часть года в Дольчине, том самом идеальном для йога месте, где когда-то прожил семь лет Виджаянанда.
     Время от времени Жак приезжает в Канкаль, где у него есть комната и компьютер, навещает Виджаянанду и редактирует свои произведения. Его книги публикуются во Франции.
     Когда я увидела Жака впервые, он напомнил мне князя Мышкина. Очень длинный и худой с темно- русой бородой, обрамляющей бледное аристократическое лицо, немного затуманенный или направленный вовнутрь взор. Но, несмотря на такую внешность, доктор Жак на редкость общительный и открытый. Он охоч до шуток и анекдотов; как и все французы, любит иронизировать при каждом удобном случае, и при всем при этом совершенно свободен оттого, что называют физической страстью, и что обычно препятствует нашему желанию вести аскетический образ жизни. Будучи в прошлом психотерапевтом, он много пишет об общностях и различиях между психологом и духовным учителем. И тот и другой ведут своего подопечного к лучшему осознанию своих внутренних состояний, эмоций и желаний, для того чтобы лучше контролировать эти состояния. Но цель у них разная: духовное поднятие в одном случае, и успешное продвижение в мире - в другом.
     Мы много общались и часто говорили о медитации и искусстве сосредоточения. Ведь согласно учениям индийских учителей концентрация является одной из самых важных духовных достижений. Я жаловалась на то, что у меня не получается осознанно концентрироваться на одном. Все советы, мне предлагаемые, приводили к какому-то замкнутому кругу: получалось, что безграничная любовь к богу ведет к высокой концентрации на нем, но чтобы так полюбить бога, нужно уметь концентрироваться на нем. Жак мне советовал обратиться к моей религии, где большое количество религиозных предписаний, требующих скрупулезного ежедневного соблюдения, ведут к той же цели - концентрации внимания на боге.
     Причем Жак совсем не был евреем. Он родился в религиозной католической семье, растившей восемь детей, воспитывался при монастыре и с раннего детства мечтал стать священнослужителем. В течение жизни занимался изучением многих духовных традиций, в том числе хасидизмом и суфизмом. По его мнению, разные религиозные течения, несмотря на явное идейное сходство между собой, не были заимствованы одна из другой, и также исторически мало связаны друг с другом.
     Тем не менее, вопреки огромным культурным различиям, у всех них есть одна общая цель, стремиться к единому корню существования. И именно этот факт, часто говорил Жак, именно то, что люди разных стран и континентов самостоятельно приходят к пониманию одного бога, выраженного в разных и даже противоположных на первый взгляд символических формах, только укрепляет и доказывает веру в абсолют. Можно выявлять структуры всех верований, мифологий и культур, можно, следуя моде, бахвалиться и разрушать эти структуры, но есть некое неопределенное начало, начало всех начал, избегающее утверждения и отрицания, критики и анализа, то чему все религии поклоняются, "присутствие отсутствия" или " отсутствие присутствия", то к чему все духовные пути так или иначе стремятся добраться.
     В марте был фестиваль красок, как раз совпадающий с Пуримом. По традиции люди покупают краски, разбавляют их водой и обмазывают ими всех попадающихся на дороге случайных встречных. В Индии любая вещь доходит до абсурда или до совершенства, это неизгладимое качество нации. Так и этот праздник… Говорили, что прохожие могут с обливать друг друга краской так обильно, что бывают случаи ожогов и раздражений на коже и в глазах от большого количества химической краски. Так что мне советовали не выходить на улицу в течение этого праздника, и даже не высовываться в окно.
     Но, конечно, я вышла, зарядив красящей жидкостью пистолетик. Осторожный Жак спрятался в свое комнате и даже не решался выходить на кухню, боясь, что я, или кто-то из жильцов в боевом азарте пошлет в него очередь ядовитой краски. Я старалась не отходить от ворот моего дома, и, спрятавшись за калиткой, выскакивала, увидев прохожего, стреляя в него полной очередью красок. Индийцы тут же набрасывались на меня, усердно поливая краской, куда попало, и за шиворот, и в лицо. Мне пришлось отмываться несколько часов, а на волосах краска висела еще неделю.
     Весна постепенно входила в свои права, с каждым днем становилось жарче и жарче, и вскоре, мне пришлось уезжать.
     - Я даю тебе мантру, - прошептал мне Виджаянанда, наклонившись к самому моему уху, - помни ее, и говори всегда, когда можешь, - и он прошептал на своем старческом, древнем языке: - Шма Исраэль адонай элохейну адонай Эхад.
     Трудно было возвращаться в Израиль, в жизнь, где нужно бороться за существование, зарабатывать хлеб и думать о будущем, где причинно- следственная связь лежит на плечах тяжким бременем. Где наша свободная цивилизация, покорилась новой жестокой вере, требующей от каждого жертвовать всеми своими силами и средствами, ради приобретения все большего количества вертящихся игрушек. Где, покоренные силой этой веры, люди давно перестали жить для себя, или просто жить, а словно бы потонули в море вещей, ради которых они работают и жертвуют своей жизнью.
     Но моя связь с Виджаянандой не прекратилась, я посылаю ему поздравления на каждые еврейские праздники, и он иногда отвечает. Я с трудом разбираю его слова, еле просвечивающиеся на тонкой индийской бумаге.
- Самое лучшее - начни соблюдать субботу и кашрут, - он пишет, - и главное не забывай, что вся религия может быть выражена в двух предложениях: Люби бога своего, и люби ближнего своего, как себя самого.