Был один вопрос, который я в той или иной форме спрашивала много, много раз:
     - Ну, скажите, Свамижи, можем ли мы, в конечном счете, полностью перевоспитать свою личность. Вот современные психологи под влиянием психоанализа, предложенного Фрейдом, говорят, что, разбирая всю подноготную наших детских впечатлений и понимая, как появились те или иные страхи, можно избавиться от этих самых страхов. Но, тем не менее, этот метод вряд ли кому принес настоящее долговременное облегчение. Скажите, есть ли у нас шанс полностью освободить себя от любого страха и от всего того ущербного, что было привито воспитанием?
     Виджаянанда посмеивался, смотрел вдаль и рассказывал мне одну и ту же историю:
     " Когда - то у одного гуру был ученик, стремившийся достичь освобождения. Гуру послал ученика в лес двенадцать лет заниматься медитацией в полном уединении. Единственная вещь, которую ученик имел, была доти, белая тряпка, обмотанная вокруг пояса. Йог медитировал у себя под деревом целый день, а к вечеру спускался в деревню и просил немного риса. Однажды крыса подобралась к нему, пока он спал, и разорвала его доти. Йог стеснялся своей наготы, поэтому следующий раз, когда он пошел в деревню, он попросил людей дать ему новую тряпку. Люди принесли ему доти. Но на следующую ночь повторилось то же самое. И он снова, и снова спускался в деревню за одеждой, пока людям это не надоело. "На тебе кошку",- сказали они, - " Пусть защищает тебя от крысы". Теперь каждый раз, когда йог спускался в деревню, он просил молочко для кошки. "Возьми, наконец, себе корову", - предложили жители деревни, - "Она будет давать тебе молоко". Но на корову ему нужно было выпрашивать много риса. "Вот тебе зерна, засей рисовое поле",- советовали люди. Так он и сделал, но теперь ему приходилось много работать: он вспахивал поле, собирал урожай, доил корову. "Женись", - учили люди, - "Жена и дети будут помогать тебе в работе".
     Прошло двенадцать лет. Учитель пошел в лес проведать своего ученика. Но вместо леса он увидел широкое поле, где много людей трудилось, собирая урожай.
     - Где Йог, которого я когда-то сюда послал, - в недоумении спрашивал учитель.
     - Спроси у хозяина, может он тебе поможет, - сказал один из работников, указывая на толстяка, следившего за работой.
     Гуру подошел к хозяину.
     -Учитель,- воскликнул тот, упав на колени, - вы не поверите, но все вышло из дранного доти.
    
    

Рассказ Норинды

     Во время вечернего Аарати в храме Самаджи Ма Анандамаи среди групп молящихся выделялся один индиец. Его спина была настолько прямой, что казалось, кто-то воткнул в его шею кол, проходящий сквозь позвоночник, как по трубе, в землю. Он сидел с застывшим, будто бы повернутым вовнутрь лицом, опущенными вниз глазами, со скрещенными по всем правилам йоги ногами. Его темное тело, окутанное и огороженное от мира белой накидкой, застревало в идеальной позе медитации на всю получасовую молитву и оставалось в таком положении еще некоторое время. Иногда после Аарати он присоединялся к нам, немногим европейцам, собиравшимся как всегда около Виджаянанды. Его звали Норинда, он жил в Калькутте, был учеником Ма, и часто приезжал в Канкаль. Он подходил к Виджаянанде, дотрагивался, как это принято у индийцев, до ног Свами, и присаживался, прислушиваясь к разговору, но, не вмешиваясь в него. По неизменному выражению его лица я не могла понять, чем интересны ему наши разговоры, и находит ли он в них что-либо для себя новое. Как-то утром в компании нескольких друзей, я шла на рынок и увидела его, стоящего у двери одного из маленьких домишек, прилепленных друг к другу и тянущихся одной грязной стеной на протяжении всей главной улицы. Он заговорил с нами, заулыбался и пригласил войти. Мы оказались в маленькой темной каморке с тремя кроватями и дыркой в углу для оправления нужд. Старик в белой доти, в котором я распознала одного из музыкантов на Аарати, готовил чай.
     -Он родственник Ма, - кивая в его сторону головой, сказал Норинда.
     - Все мы родственники Ма в какой-то степени, - ответил старик и подошел разливать нам чай.
     Мы медленно говорили, смакуя горячий напиток, приправленный имбирем и перцем, с пикантными печеньями, всыпанными нам в ладони.
     - Я бы хотела узнать больше об индийской философии, - повернула я разговор на нужную мне тему, - я учу философию уже много лет, это дело моей жизни.
     - Интересно, чем же занимается европейская философия?
     - Во всем ищет смысл, даже в том, в чем смысла быть не может. А индийская?
     - Тоже, в общем, ищет смысл. Главная идея, - проговорил Норинда, долго подбирая нужные английские слова, - это идея микро и макрокосмоса. Человек включает в себя все элементы вселенной. Он как - бы маленькая модель всего существующего. Вернее, каждая часть, каждый элемент вселенной создан также как целое и уже включает в себя все.
     - Ну, это известная идея. Но объясни - ко мне, что есть "я" и мой внутренний мир?
     - Внутреннего и внешнего не существует. Этот дуализм - иллюзия, майа.
     - Но что обычно подразумевают, когда говорят о душе и теле?
     - Разделения на душу и тело у нас как такового не существует. Наше существо, которое включает в себя обычное сознание (mind) и тело, состоит из 25 факторов. Изначальная субстанция, из которой, как источник и как материал создано все живое, это Атман или Брахман. В нем все едино и нет различия. В нем постоянство и вечность. Существующий над временем, он неизменен. Это высшая точка сознания. Если человек, долго практикующий садану, достигает этой высшей точки, атмана, время останавливается для него, момент растекается вечностью, а вечность сужается в миге. Это постижение бога.
     - Что есть Mind?
     - Он состоит из пяти факторов: мане - мышление…
     - Что есть мышление?
     - Непрекращающееся движение образов, сменяющих друг друга.
     Второй фактор - чат, память, накопление и коллекционирование образов. Третий - Будди, сила, побуждающая к действию. Четвертый - Ангар, эго, пробуждающееся с каждым новым ощущением чувственных органов, как- то, к чему эти ощущения принадлежат. Это "Я" присоединяет все ощущения к одному субъекту. Пятый - интеллект, сила, определяющая новые чувственные ощущения в соответствии с информацией памяти. Она как бы раскладывает все по полочкам. Различает предметы, сравнивая их с прошлыми образами. Все эти функции покрывают изначально чистое сознание, Атман, и создают Майю - иллюзорное человеческое восприятие мира. В призме этого восприятия появляется мир, сложенный из слов и форм. Убери слова и формы, и мир исчезнет.
     - Известно, что индуизм проповедует возрождение души после смерти тела в другом теле. Что точно вы имеете в виду? Что остается от моей, так называемой души, после смерти этого тела? Лучше даже спросить это так: Чем "я после смерти" отличаюсь от души другого умершего индивида? Ведь по вашему учению получается, что истинное бытие не имеет различий, а все индивидуальные различия существуют только в человеческом мире вещей и их названий. Было бы логичным предположить, что после смерти тела все различия стираются и говорить именно о "моей душе" - не имеет смысла.
     - Остается энергия. Разным сочетанием энергий одни отличаются от других. Всего есть три формы энергии: Тамаджи, Рамаджи, и Самаджи. Тамаджи - это черная дыра, стремление к опустошению, она проявляется как лень и невежество, способствует самым мрачным злодеяниям, разрушающим все живое. Рамаджи - это движение, активность, проявление силы и возникновение желания. Самаджи - это стремление к свету. Сочетание этих энергий в различных пропорциях создает тенденции нашего характера, которые и переходят от одной жизни к другой, пока человек не освободится от них, не уничтожит их корня в себе самом. Только тогда его душа соединится с атманом, и все различия исчезнут.
     - Что есть хорошо, и что есть плохо?
     - Наш Mind скрывает от нас истину, поэтому мы часто блуждаем в неведении и ошибаемся. Хорошее - это то, что соответствует изначальной реальности, той, что, приводит к соединению, единству всех различий. Ведь в Атмане нет различий. Плохое - это то, что усугубляет различия, отделяет сознание от реальности. Такие эмоции, как гнев, злость, вожделение, страх, - эмоции по сути своей разъединяющие, отрицательные. В них человек противопоставляет себя другому.
     - Почему бог создал человека, который все равно стремится воссоединиться с богом?
     - Атман возымел желание воплотиться в бесконечных формах. Индивидуальное сознание есть ничто иное, как отражение атмана в одном из его бесконечных аспектов. Также говорят, бог создал из себя самого бесконечное множество форм, так как возжелал играть этими формами, как ребенок играет кубиками, складывая из них дворцы и потом разрушая.
     Мы медленно допивали чай. Полдневная жара покрывала наши лица мелкими капельками пота.
     -Можно я тоже спрошу что-то? - робко попросил Норинда, - я вот смотрю на вас, европейцев, приезжающих из ваших прекрасных стран в Индию. Вы ходите в наши храмы, вы стремитесь войти в культуру такую далекую от вас. И все не могу понять: Зачем вы это делаете? Что побуждает вас?
     - Как и Индийцы, мы хотим духовного освобождения. На западе нас бы сочли безумными. Там, несмотря на свободу, все на один стандарт: видят освобождение только в материальных благах.
     - Я думаю, вы правдивы. Вы говорите, Индия - страна духа, а в ваших краях люди не думают о духовности. Но знаете ли вы, насколько серьезны ваши намерения? Вы на самом деле стремитесь к истине? Многие европейцы, как я понимаю, приезжают скорее ради экзотики. Им интересно походить по разным храмам, повстречаться с разными гуру. Но потом они возвращаются к себе на родину, и все у них продолжается по-старому. Вы должны определиться и не терять времени напрасно. Духовной практикой не занимаются урывками. Чтобы на самом деле преуспеть в этом, вы должны быть постоянны в этой практике. Нужно остаться здесь навсегда, как это сделал Виджаянанда.
     - Но Виджаянанда встретил Ма, с ним произошло это чудо.
     - Верно, Ма - волшебный учитель. Она перевоплотила и меня одним своим взглядом. Но я мало видел ее в телесном присутствии. Вскоре после того, как я встретил это чудо, она покинула тело. После нее, в Индии не было настоящих учителей. Однако нужно не забывать, что учитель находится, когда ученик готов.
     - Вот скажи: я вижу вокруг себя саньяси, упорно практикующих садану, людей, жертвующих всем ради одной цели - достичь бога. Но мало кто достигает этого. Ты об этом не задумывался?
     - Мне ли ты это говоришь! Я почти не вижу свою семью, живущую в Калькутте, все ради этого. Я обошел Индию вдоль и поперек, посещал ашрамы на севере и на юге, видел много учителей, но больше никто не действовал на меня так, как Ма. Я расскажу тебе одну историю, которая может, подскажет тебе, почему у нас ничего не получается. Один властный царь, достигший, во время своего царствования, всего чего хотел и победивший много стран, понял бессмысленность своих успехов. Он покинул свой замок и убежал в глубокий лес, где жили праведники. Находясь в лесу, питаясь растениями и плодами деревьев, он медитировал днями и ночами. Царь очень усердствовал в своем стремлении, его духовные силы быстро возрастали. Он поднялся так высоко, что ничто в мире уже не привлекало его, но достичь полного освобождения все не мог. Проходили годы. Его мир не изменялся. Поняв тщетность своих усилий, он в отчаянии возжег огромный огонь и намеревался бросить в него свое бренное тело, мешавшее ему достичь абсолюта. Но вот из пламени вышла женщина, в которой он, к ужасу своему, узнал собственную жену, оставленную им в замке.
     - Что ты собираешься сделать? - спросила она.
     - Я хочу сжечь это надоевшее мне тело и освободить себя от последней привязанности.
     - Глупец, ты сожжешь только плоть. Но твоя привязанность к этому "я", которое должно обязательно достичь освобождения, как последней победы, этим не кончится.
     Царь упал на колени перед женщиной, но она исчезла. Тогда он потушил огонь, и в раскаянии принял решение вернуться в замок. В тот же миг он достиг полного освобождения.
     Так и все мы, видишь ли. Можем жить очень воздержанно, можем лишить себя всех материальных вещей, не есть, спать на камнях и медитировать с утра до вечера. Но привязанность к этому "я" от этого не слабеет, а может даже укрепится.
     Так говорил Норинда, поднимая свои загадочные глаза полные томления по абсолюту.
     - Но нужно верить, - жизнерадостно закончил он, - верить в то, что рано или поздно, в этой жизни или следующей, это освобождение придет.
    
    

Ашрам Садана Кендра

    
     Я простилась с моими друзьями в Канкале и обещала Виджаянанде, что обязательно вернусь. Мне захотелось отдохнуть от влажного гнета жары, глотнуть свежего горного воздуха. К тому же, набравшись духовных стремлений, я жаждала встретить как можно больше святых людей, обитающих в этой сказочной стране. Будто бы степень моего духовного восхождения исчислялась количеством святых, мной встреченных. Я поехала в ашрам Садана Кендра к святому Чандра Свами. Мне рассказывали, что он и Виджаянанда знали друг друга. Свами когда-то жил около Харидвара в уединенном ските на островке, образованном рукавами Ганга. Двадцать пять лет тому назад он с помощью своих западных последователей построил собственный ашрам в тихой деревенской местности, и с тех пор хранил обет молчания. Ашрам находится около штата Панджаб, к северо-западу от Харидвара, в долине реки Ямуны.
     Поехала я туда в компании милейшей французской пары, Надин и Жозе, с которыми познакомилась в Канкале. Надин, бледная француженка с печальными глазами, работала учительницей в младших классах. Жозе, француз испанского происхождения, был артистом и занимался психотерапией с помощью драмы. Он говорил на английском с трудом, но, несмотря на это, не позволял себе общаться с Надин на французском в моем присутствии. Забывая нужное слово, он жалобно смотрел на Надин, и она, как это бывает с женщинами, хорошо знающими все, что их муж собирается сказать, даже, если тот еще не успел раскрыть рот, быстро переводила мне его немую речь. Все отпуска и праздники они проводили в Канкале. "Представь себе, несколько лет назад мы совсем не интересовались Индией", - рассказывали они мне, - "Просто решили куда-то поехать. Главное подальше от Франции. Вот мы думали: Мексика, Таиланд. Вдруг увидели рекламу в одной газете, спиритуальное путешествие по Индии под руководством Жака Вигна . А его книги и статьи в журнале парапсихологии мы читали. Стало интересно. Мы и поехали. Жак привез нас сюда и познакомил нас со Свамижи Виджаянандой. С тех пор, как только появляется возможность, мы, не задумываясь, сразу сюда. Но нам давно хотелось увидеть и Чандру Свами, мы о нем много наслышаны, у него во Франции есть последователи. Каждый раз, когда мы приезжаем сюда, он во Франции". Как и все истинные Парижане, с которыми мне довелось общаться, их голубая мечта была покинуть Париж и переселиться куда-нибудь на юг в Бордо или Марсель. "Там чистое небо, солнце озаряет улицы и души ярким светом. А у нас в этом дождливом сером Париже все способствует унынию и тоске," - с чувством восклицала Надин. "Я представляю, какие у вас в Израиле яркие краски, улыбающиеся лица, темпераментные мужчины". "Восточные красавицы", - лукаво улыбаясь, добавлял Жозе.
     Прямой дороги от Харидвара к месту, где находился ашрам, не было. Мы кочевали в душащих пылью автобусах, переносясь из городка в городок. Пока, наконец, не въехали в просторную долину, по обе стороны которой возвышались невысокие лесистые горы. Весь в зелени на холме стоял теремок, окруженный высоким забором. Улыбаясь, нам открыли широкие ворота, и повели, конечно, в столовую. Обед уже кончился, нас одних посадили на пол и выдали, к моему удивлению, тарелки с ложками. Предложенная пища была такая удивительно неострая, что с непривычки, показалась божественно вкусной.
     - Ты замечаешь, ашрам рассчитан на европейцев, - шепнули мне мои спутники. После еды нас, усталых и довольных, повели в кабинет. Крупный монах с открытым жизнерадостным лицом, широко улыбаясь, кивнул нам и весело засмеялся, будто узнал старых друзей.
     -Вот он, Чандра Свами, - прошептали мне.
     Тут же вошел другой монах в толстых очках, обрамляющих угрюмо-научное выражение усталых глаз.
     - Свами Прем, - представился он. Произошла странная церемония: Чандра Свами писал на бумажке свои вопросы и просьбы, а Свами Прем громко зачитывал их нам. Началась обычная возня с документами и паспортами. Нас спросили, сколько дней мы намереваемся здесь пробыть и попросили дать пожертвования. Во многих ашрамах не принято брать плату за проживание, но обычно просят дать какую-то сумму денег. Подразумевалось, что каждый дает по своему карману. Я украдкой посмотрела в сторону Жозе и Надин и покраснела, мои пожертвования были куда скромнее. Но Свами, не взглянув на деньги, небрежно бросил их в общий ящик и закрыл в сейфе.
     Нас проводили на второй этаж, с открытого коридора открывался вид на всю широкую долину, посередине которой катилась, спотыкаясь о камни, быстрая река, оглашавшая воздух радостным воем. Ветер с шумом хлопал плохо закрытыми дверьми. Коридор выходил в туалет и ванную. Я, все больше удивляясь, посмотрела под ноги. Вылизанный пол блестел каждым своим зернышком, образованным шероховатостями на серой глади камня.
     - Очень чисто, правда! - проговорила, вышедшая из соседней двери, белокурая женщина, - Мы содержим все в большом порядке. Убираемся каждый день! - сказала она наставительным тоном воспитательницы. Как я вскоре узнала, это была Кальяни, датчанка, проживавшая тут уже несколько месяцев.
     Комнатка скромная, но опрятная, с окнами, выходившими на фруктовый сад, где росли манго и папайя. На двери висел плакат, гласивший: "Помните! Это место предназначено для практики саданы, а не для любования красивым видом".
     Вскоре нам рассказали о жизни в ашраме. Расписание дня очень строгое. Четыре часовых сеанса медитации. Подъем на утреннюю медитацию в четыре часа утра. В шесть часов завтрак. Потом Сева, все работают, помогают по хозяйству. В девять часов вторая медитация. Пол одиннадцатого даршан, общение со Свамижи. Обед. С часу до трех единственное время, когда можно отоспаться. Далее третья медитация. Пол пятого дают ароматный чай с бисквитами, и Свамижи развлекает нас шутками. В шесть последняя медитация с музыкой. В восемь ужин. А к десяти все сваливались спать. Привыкать к такому раннему подъему было нелегко. И первый колокольчик дребезжал довольно долго. Полусонные, спотыкаясь на ступеньках, мы спускались в залу для медитации. Она светилась бледным отсветом звезд, проникавшим через большие окна и отражавшимся на золоченой кайме иконы, изображавшей умиротворенного святого в легком сиянии нимба, сидящего в спокойной задумчивости под бамбуковым деревом, сквозь листья которого на святого лился свет вечернего неба. С правой стороны святого стоял юноша, благочестиво взиравший на старца, и обмахивавший его павлиньими перьями. Изображенный на иконе старец был Баба Буман Шахджи, живший два века назад в Пакистане. Баба являлся последователем Удасинской традиции, основанной сыном известного мистика и учителя пятнадцатого века Гуру Нанака, Бабой Шри Чандра джи. Наш Чандра Свами считал себя учеником Бабы Буман Шахджи и перенял свое имя от родоначальника этой традиции.
     В зале на ковре были положены подушки для медитации разной толщины и формы, можно было подобрать как раз то, что подходит именно моей спине и моим коленям. Обычно в такое время я выбирала самые мягкие подушки, складывала их под собой в удобную кучку и, не в силах преодолеть утреннюю сонливость, сладко засыпала. Медитация начиналась чтением молитвы. Свами садился перед нами на небольшом возвышении, покрытом оранжевым покрывалом. Его оранжевый балахон сливался с покрывалом в одно целое, которое огромной светящейся скалой высилось над нами. Когда звонок оповещал о том, что время медитации подошло к концу, я, вновь разбуженная, неохотно протирала глаза. Лицо восседавшего впереди Свами заново возвращалось к жизни, глаза медленно раскрывались свету, он поднимался, проходил к иконе Бабы Буман Шахджи, кланялся, что-то шептал про себя, и, не смотря по сторонам, торопливыми шагами выходил вон из залы.
     Впереди был еще час подремать до колокольчика к завтраку. Но, если хватало сил, можно было погулять по крыше или коридору, подождать рассвета. Вершины горного хребта по ту сторону долины постепенно вычерчивались из темноты. Ленточка неяркого сияния отделяла их от серой пустоты неба. Каждая секунда прибавляла к ним новые и новые изгибы. Мир проявлялся передо мной, будто, глядя в мутное стекло объектива, я медленно наводила на него фокус.
     Звенел колокольчик. Мы шли есть неизменную кашу с горячим индийским чаем. Потом распределялась работа. Многие помогали на кухне резать овощи и незрелые фрукты, из которых тут готовили вкусные горячие блюда. Я обычно работала в саду, вырывала сорняки на клумбах и разрыхляла землю под манговыми деревьями. Кальяни как-то едко заметила, что я избегаю работы на кухне. Но я пропустила ее замечание мимо ушей. Нашлась пионер вожатая. На самом деле работа с землей доставляла мне редкое удовольствие. Запахи свежевырванной травы, сырой земли, вспаханной похожими на вырванные вены червяками, здорового пота, смешанного с черно бурой грязью, были потрясающи. Они напоминали мне летние каникулы, которые я проводила на даче под Москвой, где я, под уговоры бабушки, занималась грядками. С тех пор я ни разу не прикасалась к земле. Тогда эта работа казалась мне скучной обязанностью, теперь же она была просто даром земли по отношению ко мне. Как прочно я забыла землю за эти годы! Как долго я жила ограниченной жизнью книжного червя! Я забыла, что существует иной мир - мир настоящих, живых червей, уползающих от меня под комья земли. Мир влажного темно бурого пластилина, собранного в комки на моей ладони. Хотелось гладить, ласкать эту землю, мазать ею лицо как целительной мазью, вдыхать ее до опьянения терпкий запах. Так я набиралась сил до следующей медитации. И на самом деле вторая медитация была удачней первой: Мне удавалось сидеть целый час, не ерзая на подушке, и более или менее сосредоточено вылавливать бесцельно плывущие в потоке сознания мысли.
     А потом начиналось самое пикантное: часовой разговор со Свамижи. Мы собирались на просторной мансарде. Выходил Свами, вооруженный блокнотом и ручкой. По правую руку неизменно садился Свами Прем, который почитался тут за местного интеллектуала. Мы подготовляли записки с вопросами и клали их на стол перед Свами. Он читал их, выборочно отвечал и отдавал в надежные руки Свами Према. Прем громко зачитывал вопросы и ответы Свамижи, который в это время посматривал на нас и посмеивался. После того люди обсуждали сказанное и задавали вопросы уже вслух, продолжая заданную тему. Ежедневно на подобное собеседование собиралось человек десять - пятнадцать. Иногда приходили жившие в округе индийцы. Свамижи отвечал им на Хинди, а Свами Прему приходилось переводить это на английский язык. Написанные Свами ответы, отпечатанные на копировочной бумаге, отдавались обратно. Я активно участвовала в этой переписке, и Свамижи, просматривая мои записки, отвечал почти на каждый заданный там вопрос. Этот диалог я, разбирая начерканные мелким почерком бумажки, перевожу.
    
     - Как концентрироваться во время медитации?
     - Если ты любишь бога, тебе не нужно прилагать усилия, чтобы концентрироваться на нем.
     - Что есть бог?
     - В " Бхагавад Гите" есть два противоположных описания бога. Одна отрицательная: не это, не то, другая положительная: и это, и это.
     - Разве бог, не моя самость?
     - Да, но самость без mind. Это надо хорошо помнить.
     - Бывают редкие моменты, когда я чувствую прямую связь с богом. Они приходят неожиданно, и также быстро уходят. Я не знаю, откуда они пришли и куда уходят. Я не могу их остановить.
     - Это не приходит и уходит. Ты приходишь и уходишь. Ты знаешь историю Унгалимаала?
     - Нет
     - История о его встрече с Буддой. Унгалимаал был жестоким бандитом. Он убивал в лесу людей и носил на себе ожерелье из пальцев своих жертв. Его имя означает, тот, кто носит гирлянды из пальцев. Люди так боялись его, что больше не ходили в этот лес. Люди ходили жаловаться королю, но даже король боялся этого разбойника. Когда Будда узнал об этом, он сразу же пошел в этот лес. Все отговаривали его. Но он пошел. В глубоком лесу Унгалимаал увидел человека, идущего ему на встречу и очень удивился. До сих пор все от него убегали. Он побежал к Будде, чтобы убить его. Но не смог до него добраться. Будда улыбнулся и сказал: "Я стою на месте, а ты все бегаешь". Ты поняла?
     - Нет
     - Ты сказала "это приходит и уходит", но ЭТО не меняется. Твой mind изменяется.
     - Последние пять лет, я изучала Европейскую философию и приобрела в этой области порядочно знаний. Но все это теория. На практике я ничего не знаю. Как же мне связать теоретические построения и реальный эксперимент?
     - На западе тебя могли бы назвать просветленной. Так я заметил, европейцы относятся к некоторым ученым. В соответствии с Ведантой интеллектуальное понимание, которое ты имеешь в виду, первая ступень на пути знания. Это называется Винека - интеллектуальное понимание того, что реально, а что нет. Реален видящий, а не видимое. Существование мира феноменально. Восприятие множественности - не правильно. Когда понимание этого созревает посредством непрерывной и регулярной рефлексии, оно дает рождение бесстрастности, которое называют Ваинагья на языке Веданты. Это вторая ступень. Ведическая дисциплина, ведущая к прямому эксперименту реальной самости, состоит из семи частей. Первые четыре - внешние части этой дисциплины. Внутренние части такие: слушание недуальных доктрин от реализовавшего себя мастера, рефлексия доктрины снова и снова с помощью мысли, медитация на одной идее, с исключением всех других мыслей: "я чистое безвременное сознание". Это все еще первый уровень (при чтении этого момента Премом, Свамиджи засмеялся и подмигнул мне).
     Веданта о шестая школа индийской философии - высшая школа адвайты. Ты не можешь подняться выше нее, также как птица не может взлететь выше неба. Веданта говорит: существование одно, одно без второго. Это Сат-Чит- Ананда. Сознание - бытие - блаженство. Абсолютное существование, абсолютное знание, абсолютное блаженство.
     - Понимание того, что мир вещей и слов не существует безусловно, не помогает мне освободиться от своих страстей. Эти страсти все- таки сильны в моем теле, они имеют на него сильное влияние. Их невозможно преодолеть. Каким же образом я достигну бесстрастности? Например, как бы я ни уговаривала себя, что прошедшее и будущее существует только в моих мыслях, мое тело не может избавиться от страха смерти. Как спастись от этого страха?
     - Твое понимание правильное, но наружное. Это не проникло во все части твоей души. Поэтому это не может трансформировать твою жизнь. Ты должна рефлектировать снова и снова на одну единственную мысль, как мантру, все время: "Я не только физическое тело, я чистый, безвременный дух". Повторяй эти слова с каждым твоим вздохом, днем и ночью. Тогда они войдут в твое подсознание. И когда до него эта идея дойдет, наконец, она его трансформирует.
     Свамижи очень пунктуален в своем использовании терминов. Он понимал, что не правильное понимание одного из понятий, может привести к коверканию общего смысла сказанного. Так, если какое-то переведенное с Хинди слово не нравилось Свамижи, он тут же делал энергичные жесты, щелкал языком, останавливал Према, и писал на листике более адекватный, по его мнению, перевод. Я просила его объяснить точнее значение "сознания".
    
     - Обычно слово "сознание" используется для обозначения души. Слово "сознание" также обозначает безвременный дух. Безвременный дух - всегда тут. Это суть каждой вещи и каждого бытия. "Это" может быть реализовано, когда душа искателя чиста и спокойна.
     - Некоторые говорят, что медитация - это концентрация, а некоторые, что расслабление.
     - Концентрация дает силу, расслабление - мир.
     - А "созерцание"?
     - Слово "созерцание" означает концентрацию на чем-то одном. Это может быть одно имя, одна форма или одна идея.
    
     Как-то общий разговор коснулся древнего обычая сати, следуя которому жена скончавшегося мужа сжигала себя на огне, наподобие богини Сати, правда, бросившейся в огонь совсем по другому поводу. "В Индийской традиции нет ничего прекраснее идеи самопожертвования", - говорил Свамижи,- "Поэтому этот обычай пользовался таким уважением".
     - Но почему же тогда сати не практиковалось и овдовевшими мужчинами? - спросила я.
     - Совершенно верно, я тоже этого не понимаю, - согласился Свами Прем.
     - Женщины эмоциональнее, - пояснил Свамижи.
     - Женщины религиознее, - задумчиво сказал Прем.
     - Ну, не скажи, не скажи, - захихикали сидевшие рядом индийцы.
     - Все мы чувствуем себя одинокими и беззащитными в этом мире, - глубокомысленно произнес Свами Прем, - пытаемся найти силу, источник которой зарыт в наших сердцах. Женщины больше нуждаются в этой силе, не находя ее внутри, они предпочитают видеть ее либо в муже, либо в религии. В Индии женщины в основном следуют Бахти-Йоге, духовному пути, основанному на полной любви и поклонению учителю или богу. Поклонники Кришны, например, следует этому пути.
     Я узнала, что Свамижи довелось быть в Израиле. Я спрашивала, какое у него осталось впечатление.
     - Я посетил стену плача и церковь гроба Господня, повидался с представителями всех религий и навестил своих последователей. Что касается внешних атрибутов, то я не обращаю на это внимание.
     - Если тебе интересно услышать мое мнение, - произнес Свами Прем, - то, конечно, все духовные пути благословенны и в каждой религии есть индивидуумы, достигшие высокого духовного уровня. Я про них не говорю. Но социальная роль религии вследствие каких-то исторических факторов бывает различной. В Израиле религиозное общество очень закрытое, и как бы противостоит светскому. Словно два враждебных лагеря. У нас в Индии все совершенно иначе. Есть люди более религиозные, есть менее, никто друг другу не мешает, и не заколачивается друг от друга. Мои родители поклонялись разным богам, но это не мешало им жить в мире. В Индии религиозных людей уважают, а в Израиле, почему - то недолюбливают. Все это очень странно и проблематично. Подобное разделение болезненно переносится всем обществом. Но это мое только бегло составленное представление, - смущенно произнес он и оглянулся на Свамижи, словно ища поддержки. Но тот уже писал ответ на следующий вопрос.
     - Я единственная дочь и мои родители всегда пытались навязать мне свой материалистический образ жизни, который для меня неприемлем, и вся их жизнь в моих глазах не имеет большой цены. В последние годы я живу отдельно от них. Но, несмотря на это, их мир продолжает жить во мне. Я не могу от него отделаться. Чем больше я хочу и не могу от него отделаться, тем больше, кажется, ненавижу их за это. Конечно, мои родители очень страдают. Что же мне делать?
     - Некоторые родители духовны, а их дети материалисты. Некоторые дети стремятся к духовности, в то время как их родители материалисты. Тот же конфликт происходит между мужьями и женами. Этот мир, вообще, полон конфликтов. На западе семейные узы не такие крепкие, как в Индии, но все-таки и они могут быть причиной конфликта. Слишком много того, что называют свободой, расстраивает семейную жизнь. Каждый человек хочет мира и счастья, спиритуалист он или материалист. Но подход разный. Материалист говорит, что спиритуалист закрывает себя в созданную им мечту и преследует мир, сделанный из газа. Спиритуалист считает, что материалист пытается добыть "молоко из песка". Ты боишься влияния своих родителей, они боятся воздействия на тебя грязной еды в Индии. Ты хочешь освобождения от всего, кроме от своего эгоизма.
     - Находясь в ашраме под вашим благодатным влиянием, и регулярно занимаясь медитацией, я чувствую, что продвигаюсь на пути самопознания. Страх и злость меньше тревожат меня, и тишина наполняет меня. Но когда я вернусь в обычную западную жизнь, к ее бесконечной суете, я забуду этот путь. Хотя только он, я чувствую, может дать мне счастье. Может мне лучше остаться тут навсегда: Жить в лесу, вести аскетическую жизнь и полностью отрешиться от мира явлений?
     - "Твое сердце там, где лежит твое сокровище". Если ты живешь в монастыре или в лесу, а твое сердце в мире (или скажем на рыночной площади), значит ты на рынке. Ты должна взрастить в себе очень глубокий и страстный интерес к духовной жизни. Тогда это автоматически отвлечет твои интересы от мирских вещей и ситуаций. Легче изменить твою душу, чем твое тело. Потому что душа пластичнее. Чтобы контролировать полностью свои мысли, тебе нужна постоянная рефлексия и также строгий режим и дисциплина. Ты должна тренировать себя, как солдата. Военнослужащий не смешивает себя с обществом, он не может участвовать в политике. Он закаляет свое тело постоянной физической тренировкой, и вскармливает душу патриотизмом. Когда время приходит, он может пожертвовать своей жизнью для спасения отечества. Цель всей этой тренировки подготовить солдат к одному единственному моменту, когда они встретятся лицом к лицу с врагом на поле боя. Это момент проверки. Но для садака ( духовного искателя) каждое мгновенье - это проверка. Словом, ты можешь понять, сколько душевной тренировки и дисциплины нужно ей или ему.
     - В нашей стране поголовная армейская обязанность. Так что в армии я служила. Как я ненавидела эти армейские порядки! Меня поражала их бессмысленность. А строгие требования к дисциплине только усилили мою, кажется врожденную склонность к неряшливости.
     - Дисциплина навязывается солдатам извне. Искатель сам подчиняет себя дисциплине во имя поиска божества. В этом разница. Искатель радуется духовной практике. Он не относится к ней, как к наказанию.
    
     Живя в ашраме, я действительно привыкала к строгому распорядку, что вначале было нелегко, и в самом неизменном течении этого порядка приобрела успокоение. Честно говоря, последние годы учебы довели меня до ярко выраженной психастении. Попытки поймать последнюю истину философии и преуспеть на экзаменах истощили мои душевные силы. Психолог, к которой я одно время обращалась за помощью, популярно объясняла мне, что все мои страхи, на самом деле не мои, а переданы мне по эстафете родителями, которые в свою очередь позаимствовали их от своих родителей, испуганных Сталиным и черносотенцами. Рассуждая подобным образом, и прочитав кое-какие книги по истории, я определила, что главным виновником моих бед был Богдан Хмельницкий. Увы, подобное раскрытие не принесло мне долгожданного облегчения. Напротив, это привело к излишней нервозности и отчаянию. Психолог не знала, что со мной делать, она пришла к заключению, что единственное средство, которое мне может предложить умудренная опытом европейская психотерапия, это таблетки. Я отвергла подобное лечение. Время от времени за мной гнались собаки, истекавшие ядовитой слюной. Иногда я ясно чувствовала, что у меня заражение крови, и могу умереть каждую секунду. Я бросила учебу, перевела все деньги, находившиеся в моем распоряжении в доллары, и поехала в Индию с намерением никогда не возвращаться, так как терять мне в этой жизни больше было нечего. "Может, я сойду с ума окончательно, но тихо и спокойно, как в сказке", - мечтала я, сидя в самолете и разглядывая белоснежные чертоги облаков, напоминавшие мне страну снежной королевы. "Либо полное сумасшествие, либо полное освобождение, или-или," - думала я, - " но настоящее положение дел не может дольше продолжаться!" Тем не менее, переехав в тропический климат, я поняла, что у меня новая проблема: Меня преследуют комары с полосатыми ножками, которые, как мне рассказали, являются разносчиками малярии…
     И вот, находясь в ашраме, после нескольких лет бессонницы и повторяющихся кошмаров, я почувствовала облегчение. Засыпала я замертво, и без всяких снов. Собаки подобрели ко мне, комары улетучились, и смерть потеряла в моих глазах все свое роковое значение. Все расписание дня в ашраме и соответствующая атмосфера способствовали моему выздоровлению. Поток мыслей тоже пришел к какому-то равновесию. Это и входило в тактику Чандра Свами. Почасовой распорядок дня должен помочь практиканту взять свои мысли под контроль. Вначале медитации были очень утомительны для меня. Я все время дергалась, притаскивала другие подушки и укладывала их иначе, надеясь, что это поможет мне сосредоточиться. Я смотрела на сидевшего впереди Чандра Свами. Глаза его были опущены, лицо, застывшее в спокойном сосредоточенном выражении, прояснялось, и все его полное тело распространяло вокруг себя волны величавости и тишины. Спокойствие, исходившее от него, привораживало меня к себе. С завистью смотрела я на эти черты, смазанные в одно пятно, на тело, полностью расслабленное на подушках, но по - каменному сидящее в почти полной позе лотоса. Мне хотелось достичь такого же состояния духа. Казалось, нужно только немного усилия - и я смогу доплыть до этого безбрежного островка, обогнув все подводные рифы житейских проблем и неустройств. Что тогда в мире могло бы потревожить меня?
     И на самом деле мне начинало казаться, что я немного преуспеваю в этом. Каждый день сеансы медитаций давались легче. Мысли ослабляли свою назойливость и проявлялись на горизонте сознания более отчетливо. Я размышляла: То к чему стремится любое существо это - чувствование полного совершенства. Состояние полной удовлетворенности. Это значит, что "Я" должно расшириться до целого мира, вместить в себя все. В этом случае граница моего "я" стушевывается, мысль теряет присущее ей и ее ограничивающее образное содержание и растекается по всему горизонту. И тогда закрытое пространство моего скромного существования лопается, как мыльный пузырек, выпущенный на волю воздушного пространства. Времени нет, есть бесконечные моменты существования. Если вдуматься хорошенько, почему собственно я так боюсь смерти? Я боюсь потерять свои мысли? Я так лелею свои мысли, ведь они принадлежат только мне, мне и больше никому. А эти болезненно сладостные детские воспоминания, сотканные из запахов и вкусов! Такие мои и такие телесные. Этот ностальгический вкус печенья, как будто навсегда сохранившийся на кончике языка, так бережно описываемый Прустом в его тщетных попытках увековечить преходящие ощущения. Вот умру я, и все это исчезнет с лица земли, будто никогда и не существовало. Подобная мысль приводит нас в содрогание. Но после исследования всех этих дорогих мне мыслей и ощущений, я обнаружила, что большую их часть составляют страх и беспокойство, приторные и надоедливо повторявшиеся, как писк комара, сексуальные фантазии, докучные и неизвестно откуда возникавшие сцены прошлого, нереальные картины будущего. Да и что, собственно, является "моими" мыслями, в строгом смысле слова? Не есть ли все эти мысли отголоски мыслей моих родителей, школьных учителей, телевизионных программ, всех прочитанных книг и т.д. Не правы ли социологи в том, что это самое "Я" - есть предсказуемое творение культуры и общества? Ради чего тогда стараться? А эти герои мученики - экзистенциалисты, пытавшиеся освободиться из лап, вырастившего их общества? Чего они достигли: Ницше, вообразив себя Дионисом, умер в психдоме, истекая желчью, и корчась от приступов мигрени. Бедняга Сартр не знал, куда бежать от приступов тошноты. Книги Камю настолько противны, что от самой их обложки несет плесенью и лягушачьим поносом. Что еще?
     Что же на самом деле я боюсь потерять? Всем этим мусором, называемым мыслями, я дорожу? Все это составляет мое "эго"? И эти засаленные продукты телесного воображения и культуры мы так любим, хотим обессмертить в красивых комбинациях слов, красок и звуков? Я взяла свой дневник, в который записывала эти самые рассуждения и, повертев в руках, написала жирными буквами на обложке: "А если что и остается под звуки лиры и трубы, То жерлом вечности пожрется и общей не уйдет судьбы". Теперь это строчка будет все время маячить перед моим взглядом. Пусть груз ответственности свалится с моих плеч. Зачем тогда бояться сметри? Много ли я теряю при потере этого тела вместе с грузом его воспоминаний?
     А вместо этого, отказавшись от своей ментальной ограниченности, от чувственного "я", я получаю весь мир в свои объятия. Я разъединяю свое сугубо телесное единство и получаю единство себя и вселенной. Причем это не органическое единство, то есть не единство того ограниченного характера, которое мы по опыту тела привыкли полагать на все в мире, нет, это единство безграничности, неописуемое, и рассудком не понятное.
    
     После часового общения со свами все радостно спускались в столовую. Начиналась ежедневно повторяемая церемония. Люди распевали санскритские мантры, повторяли благословение перед едой, добровольцы брали на кухне ведро с едой и, проходя по рядам, раскладывали пищу по тарелкам. Сначала давали совсем немного. Следуя правилам Индусов, пищу не тратят втуне. Все должно быть съедено. По традиции раздающий не садился есть со всеми, а ходил по рядам снова и снова, накладывая добавку. Он не садился есть, пока все не поедят. Как-то Чандра Свами сам взялся раздавать пищу. Медленно проходя по рядам, он набирал глубокой ложкой гороховый суп и с удовольствием накладывал его в миски. Вот он приблизился ко мне. Наклонившись, влил в мою миску горячую жидкость. Я украдкой взглянула на него, никогда я не видела его спрятанные в морщинах глазки так близко: они заботливо на меня посмотрели. Я почувствовала, что служение доставляет Свамижи несказанную радость. Пожалуй, меня никогда не обслуживали с такой радостью. У меня к горлу подкатила волна чего-то удушливого, будто передо мной раскрылись картины чуждого мне рая, врата от которого были для меня закрыты.
     Во время обеда было интересно наблюдать за окружающими. В большинстве общество состояло из европейских женщин и индийцев. Индийцы с трудом проглатывали пищу. Они неуклюже зацепляли ложками жареные на европейский манер баклажаны и насыпали в тарелки горы острого перца, приносимого специально для них из кухни.
     - Вам не нравится здешняя кухня? - спрашивала я их потом.
     - Конечно, нет!- с достоинством отвечали они, - Мы, если пища безвкусна, просто не можем есть.
     Такое впечатление, что единственный знакомый им вкус еды, эта обжигающая внутренности боль от острых приправ.
     Перед вечерней медитацией оставалось время прогуляться вдоль Ямуны. Именно той реки, на берегах которой пастушек Кришна когда- то пас коров, воровал масло и сметану у честных крестьян, и ворожил местных пастушек. Иногда я прогуливалась по близлежащей деревне, проходила по бороздам только что вспаханных полей, искала ярких птиц, путающихся в густых приречных зарослях, и наблюдала за жизнью местных жителей. Иссыхая под солнцем, крестьяне бороздили поля, понукая ленивых буйволов. Как-то раз я увидела, как из деревни появилась крестьянка, и пошла по направлению к вспахиваемому полю. Солнце блестело в ее яркой сари, в черных потрескавшихся голых ступнях. Ее морщинистое, молодое лицо изогнулось в спокойной улыбке. Вот подошла она к крестьянину, вытащила из корзинки обед: крепко зажаренные лепешки и соус из специально приготовленных в острых специях зеленых манго, называемый "Пикуле". Крестьянин, торжествуя, оттер пот с лица, улыбнулся и взял протягиваемую ему еду. Он и она обменялись радостными взглядами. Какая умилительная картина. Прямо из описаний крестьянской жизни русскими классиками. Смешные мы - люди. Теперь нас манит простота. Хотим вернуться назад. А век назад стремились к культуре, свету и электризации всей страны.
     В свободное время мне удавалось поговорить с Индийцами, также как и я, приезжающими в ашрам на какое-то время. Однажды я разговорилась с пожилым человеком, прогуливаясь с ним вдоль вырытого около ашрама канала, в котором местные жители поласкали белье.
     - Почему ты не замужем? - все пытался допросить меня он, - и как родители отпустили тебя так далеко?
     - Посмотри-ка на эту вершину, - говоррила я, показывая на зеленеющий за широким полем холм, верхушка которого, покрытая редкими высокими стволами деревьев, напоминала расческу, - я забиралась туда вчера, пропустила дневную медитацию. Оттуда классный вид на всю долину реки.
     - Ты одна забиралась туда! - воскликнул он.
     - Ну, конечно, обожаю гулять одна по живописной местности.
     - Ты не боялась!
     - Да кого мне бояться, диких зверей? Но это было днем.
     - Нет людей. Ты же молодая девушка. И еще такая белая.
     - Чушь! У нас говорят, волков бояться - в лес не ходить. Да там и крестьянки были, рубили какие-то кустарники.
     - Индийская девушка не посмела бы одна туда ходить. Она бы подумала: вдруг что-нибудь случится, зачем рисковать.
     - Слава богу, я не индийская девушка.
     - Индийская девушка побоялась бы гулять с незнакомым мужчиной, как это ты сейчас делаешь.
     - Вы смеетесь? Вы, религиозный человек, приехали в ашрам вместе со своей женой. И гуляем - то мы на виду у всех. Что же мне собственно бояться?
     - Тем не менее, индийские девушки всего боятся. А вдруг что-нибудь случится, ведь всякое бывает.
     - Забавно, -
     - Почему не выходишь замуж? - опять спрашивал он.
     - В мужчинах дефицита не было, - отвечаю я, смущаясь оттого, что он мог подумать, что я старая дева, - Моя электронная почта забита горячими письмами моих друзей из Франции, Израиля, Индии, - хвастливо добавляю я. Но мы явно не понимаем друг друга.
     - Если бы я оставил свою жену, она бы покончила жизнь самоуби