Нет, правда, в подобной штуковине присутствует некий шик, я бы даже выразился иначе, некий декаданс налицо. И это только сейчас меня осенило. И даже ВЖ, Вечная Женственность, в момент своего коронного ре-мажора (когда б на нее можно было взглянуть, или там, пощупать), могла выглядеть так же. Если не хуже. Конечно, сперва не вредно мою пепельничку хорошенько поскоблить, все эти оборчатые края и нежно-розовый раструб.
Ну понесло. С утра пораньше. Еще не хватает, чтоб кто-нибудь услыхал. К счастью, те жеребцы, что подпирают наш балкон, услышать не способны. Между тем, кто-нибудь, кто маячит в бойницах напротив, и спокойно может наблюдать, как дядя, в неглиже спортивного образца, натурально принц Гамлет, вынес на свежий воздух свою непременную черепушку и принялся ею дирижировать. Подумают: с ранья нажрался чудак. Хотя, погода и в самом деле шепчет. Солнышко еще не разозлилось, ветерок играется с новорожденной листвой тополя, что растет под боком. Так и тянет на философскую лирику.
Вот, например, душа. Способна ли душа, типа нашей, гнездоваться в предметах? Я считаю: нет, не способна. И дело вовсе не в моем ползучем еврействе. Они же, н е о д у ш е в л е н н ы е. Предметы. А если даже двинуть от противного, ну что у них имеется душа, со всеми причиндалами: либидо, там, шмибидо, что получается? Получается вещи смогут стать добавочными царями природы. А зачем природе добавочные цари? И куда, спрашивается, приведет это противостояние, к поножовщине приведет, которая кончится плохо. И как же нам после этого с ними мириться на одном шарике, с "одушевленными" вещами, кто ответит? Вы напрасно смеетесь. Фантастика! Братья Стругацкие! Нет такой фантастики, чтобы жизнь ее не сделала, как ребенка. Вещи, надо держать в узде, не давать волю над собой. Это же ясно, как божий день. И все же кое-кого такой порядок не устраивает, как будто скучно им без глобальных приключений.
Гостил я тут как-то у одного типа, персонажа с "лицом еврейской национальности". Художник-портретист, запойный курильщик и, вдобавок, мания у человека - собиратель. В помещении, где он был прописан, расположилась целая армия всякого барахла, опыленного временем. Не квартира - музей. И в некотором смысле, как это часто бывает, центральным экспонатом там состоял сам хранитель. Можно было уписаться, когда он наставляя зажженный чинарь-указку, на небольшой холст в купеческой оправе, где шевелилось море, выдыхал через свой прогнивший дымоход: "Ха, это у меня х-Айвазовский". Скорее всего, он обратил внимание на мою непробиваемость. Только истолковал ее неверно, решил меня расшевелить, тяжелой артиллерией.
- Вот, - торжественно, как урну с чьим-нибудь прахом опустил передо мною на стол увесистый сундучок, - х-ето дорожная конторка самого Николая Васильевича, - и зарделся, Гоголя, Николая Васильевича Гоголя, русского великого писателя. Что сказать, опять моя реакция его не устроила, опять я как-то не так посмотрел на его раритет, без должного трепета в перстах. Хотя шкатулочка, и впрямь, была нерядовая: массивная крышка, резная ручка с медными кольцами, перламутровый, потемневший от времени узор. Солидно обустраивались предки, со вкусом. У меня на всякий пожарный один задрипанный чемоданчик со старых времен - замок расстегивается и вещи комкаются, а тут только для бумаг целое бюро с ручкой. С другой стороны, у них там время медленно тянулось. У них там в дороге из Одессы в Москву спокойно можно было либо родить, либо концы отдать, либо роман нашлепать. Так что без походной конторки товарищу Гоголю было ни за что не обойтись.
- Х-ета для чернильницы, а х-ета для перьев гусиных, - выдвигал мой хозяин побочные ящички.
- А х-ета, - отверз он святая святых, - место, где хранились рукописи!
Я заглянул в х-ету скважину и, естественно, ничего, кроме новейшей пыли, не заметил. Зато на глазах у моего хозяина стояли богомольные слезы. Как будто он зрел там, как минимум, подлинную золу второго тома. Что тут можно добавить? Пигмей. Раб лампы.
Память - это совсем другое дело. Персональная память личного значения. Рискну сформулировать не то что закон, а так, наблюдение: вещам присуща памятеемкость, что ли. Она, эта память, пропитывает их, как спирт, или как ток, что ближе, попутно намагничивая. В чем природа этого феномена не имею ни малейшего понятия. Факт остается фактом, вещь может век пылиться в тени времен и вдруг, в один момент, вспыхнув, на минуту, как спичка, выхватить из мрака каждодневности чью-нибудь физиономию. Комбинаций тут хватает: предмет годы числился в раритетах и ненароком дворянство слетает с него, как насекомое с изнасилованного цветка. Еще вчера счастливый обладатель пылинки сдувал, другими словами, в ногах валялся, а назавтра, глядишь, сама эта вчерашняя реликвия валяется под столом в пылище, как ржавая монета, копеечного достоинства. Бывает так, бывает и иначе. И тут никакая петля гестерезиса ясности не внесет. Если на то пошло, то отдельные предметы можно даже приручать, и они будут преданнее собаки, но молится на них недопустимо.
В одной из моих предыдущих жизней, знавал я пару китайских болванов. Они украшали собой буфет одной нашей соседушки из родительской коммуналки. Знатные придурки, судя по их фарфоровым ризам. Узкоглазый кулибин слепил их способными раскачивать своими улыбчивыми фейсами. Между прочим, что им мешало быть фальшивками, так же, как и несессеру знаменитого хохла, если б на секунду закралось подобное подозрение? Если бы закралось. Разве это изменило бы порядок вещей? А порядок был следующий: головкой болтал только один из двух аристократов, другой же уныло свешивал ее набок, "ибо смерть настигла его". Смерть.
Смерть - это тоже кое-что, как сказал Конфуций или какой-нибудь другой китайский профессор. Я бы назвал их, если бы довелось, Инь и Янь, несмотря на то, что мистикой там даже не пахло. У покойного просто-напросто был отломан грузик. Чья пытливая рука вырвала из этой крохотной груди металлическое сердце - неясно. Милая хозяюшка, не чуждая христианского лицемерия, называла их Авелем и Каином, во-первых, наплевав на их китайские корни, а во-вторых, бросая кровавую тень на безвинных.
Вот вам другой анекдот, уже из личной практики. Это касается моей предыдущей супруги, моего "солнышка", не к ночи будь помянуто, хотя до ночи еще далековато. Дело было зимой. Погоды на дворе стояли лютые. Не в смысле мороза, известно, какой мороз в наших краях, а в смысле шансов у прекрасного пола достойно задрапироваться к сезону.
Итак, к тому времени моей супруге понадобились новые сапожки, кровь из носу, старые, по ее словам, совсем развалились. Тогда я подолгу ошивался в столице, где этих самых шансов было побольше. И вот, отправляясь в очередное турне, я от полноты чувств, не иначе, обещал доставить ей обувку. Речь, само собой, могла идти о черевичках зарубежного пошива. Забегая вперед, скажу (ибо суть не в том), обещанное я исполнил, супругу утешил. Хотя чего мне это стоило - отдельный рассказ, набегался досыта. Австрийские сапожки 130 рэ, из тонкой серой кожи, со смехом внутри, на небольшом, но вызывающем каблучке, на улице, не валяются.
Была еще одна сложность - размер. Кто вам будет искать импортную обувь, заочно? Никто не будет. Но выход как всегда сыскался, решено было снять с жены мерку - моя идея. Она самолично обрисовала свою ступню на тонком картоне и вырезала получившийся следок. Еще она расписалась на нем, как будто я мог перепутать ее лапку с какой-нибудь другой.
Это я вам доложу были неземные лапки! Я и сейчас не без легкого вожделения вспоминаю это произведение ее сексапильной природы. Тут уже ничего не поделаешь, как бы я сейчас не относился к душевным фибрам их обладательницы. Признаться, я целовал эти розовые, почти младенческие пятки, маленькие пальчики с перламутровыми коготками и баснословную косточку на тонкой лодыжке, и дальше, и дальше, и дальше... Но об этом как-нибудь в другой раз.
Значит, взял я ее следок с собой в белокаменную. В длительной отлучке всяко приходилось, бывало и не сладко в отсутствие близкого человека. Человека!.. Отношение-то мое к ней было наиэлегичнейшим, хоть мадригалы пиши. Дивно, не правда ли? Как будто Создатель, продлевая дни, дает нам не только новую пищу, но и новые глаза.
Короче, частенько я следок этот из чемодана извлекал. И не только для поиска сапог, но и чтобы просто любоваться его чудными очертаниями и даже прикладываться иной раз, губами, как некоторые прикладываются к бутылке. Вы скажете: "Гусь лапчатый, кусок картона целовать". Но ведь я целовал не картон, нет не картон, я память свою целовал о возлюбленной. Люди по всем кругам Ада рыщут в тоске по милому другу, носом землю роют, а я всего лишь чмокал занюханный картон. Начинал, безусловно, с автографа, а потом, увлекаясь, летел по спирали. Ну и обцеловывал все свободное поле, к чертовой матери. Доходил даже до оборотной стороны, столь непосильно было мое чувство.
Слава Богу, эта пошлятина, эта нелепая песня без слов длилась недолго, не больше месяца. Однажды я неосторожно забыл мое достояние на столе, а сам в алкогольных грезах валялся на лежанке. И тут, без стука, заваливает мой сосед-приятель, Витька Городовой. Кличку эту ему из фамилии состряпали, Боровой - его фамилия. Это был небольшой и незлобный хохол без вредных привычек. Его крупное туловище и куцые конечности, делали его похожим на симпатичного кабанчика или морского котика, в крайнем случае. Ленка почему-то считает, что мужчины с маленькими руками и ногами плохо кончают, в смысле свой жизненный путь, сума там, тюрьма. Какая связь, неизвестно. Но у женщин всегда так, чуть что - закономерность. Не важно. И вот, этот городовой-котик подгребает к моему столику и со словами " а це що? нога твоеи жинки? " хватает следок и прикладывает к своей лапе, и смеется, дуралей: " Ты дывы, а в неи розмир, як в мене ".
Немая сцена...
Так я лишился своей "цацки". Нет, моя брезгливость тут ни при чем. Как выразился поэт: "Быстро поднятое не считается упавшим". Сказалась моя вечная местечковая щепетильность, привычка раздувать из мухи носорога. И если вы думаете, что я закрыл глаза на "осквернение святыни" - ошибаетесь, крупно ошибаетесь. Я выбросил эту святыню в мусоропровод, за ненадобностью, как только Городовой убрался восвояси (сапоги я к тому времени уже нашел). И это только доказывает мою правоту в вопросе с вещами: или они нас, или мы их, и третьего, как говорили древние, не дано. Как ни странно, это касается и баб. Года через полтора, когда я, наконец, отринул и сам "дивный образец", я также не слишком убивался. И пусть она не думает! И хватит об этом.
Возвращаюсь к пепельницам. В предшествующей семейной жизни у меня имелась одна такая. Это была, коллективная пепельница. Коллективная пепельница посреди коммунальной квартиры. Круглая и зеленая арена, с эмалевым узорчатым бордюрчиком, под Восток. Распространенная модель. Своими лузами она еще смахивала на бильярд, вид спорта, где, как мне кажется, нет разделения по половому признаку - супружница дымила. С самого начала, это смахивало на поединок, когда мы закуривали визави. Нередко именно та железяка становилась центром шумной компании, когда вторгались друзья. Телевизор отмирал, а пепельница объединяла людей не хуже гитары или камина, куда тоже можно стряхивать пепел. Пепельница осталась там, вместе с друзьями, обожающими совать носы, куда их не просят. Я все там бросил, пусть подавится. А с другого боку ничего особенного у меня и не было, чтобы бросать, говорил же, зачуханный чемодан с расстегивающимся замком. Да и пепельница, если быть откровенным, принадлежала супруге. Может быть, кусочек сердца и несколько книг, только и всего. И с жилплощадью я практически не продешевил: у нее комнатенка в коммуналке и у предков - аналогично, разве что еще чуланчик, где я спал. Шило и мыло. Разница - поголовье соседей.
Вот когда я в Ленкину жизнь ворвался, последовало множество пертурбаций. О, там пошла совсем другая песня. Что ты! Отдельная трехкомнатная хата в старинном доме с атлантами, 100 метров полезнейшей площади, потолки, лифт, мусоропровод. Мебель старинная, дубовая. Вечная мебель. Картины по стенам. Полотна! Книги! Культура! Во всех моих предыдущих местах жительства вся эта обстановка просто-напросто не поместилась бы целиком. Даже по частям не влезло бы. А тут, в данном интерьере еще и люди проживают со всевозможными удобствами. Балкон изолированный, на котором я сейчас стою, с раковиной в руках. Нет, с квартирой мне определенно повезло. Вот если представить себе, что подобными апартаментами располагала моя бывшая, я бы едва ли так запросто смог сорваться. Подобная роскошь! Я тут, первое время, как по музею, ходил, а теперь ничего, привык.
Когда-то здесь, в смысле, в раковине, скрывался какой-нибудь головоногий паразитус. Затем его перламутровый домик стал сувениром с моря. Паразитусу пришлось сменить место жительства, совсем, как Изе, первому по счету супругу моей нынешней половины, и моего старинного знакомого. Это ведь в прошлом его квартира, так сказать, родовое гнездо. Но жизнь строга к побежденным. И это справедливо. Вот и раковинка опустела. Желающие могли приложить ее к уху и уловить отчетливый отголосок прибоя. Однако, если вдуматься, любой стакан к уху приставь, тот же отголосок услышишь., Совсем другой напиток погонит свою волну, правда. Но отголосок будет тот же. Между тем, вот вам, картинка на пробу: две створки, одна ушная раковина, с трепетной маленькой мочкой, Ленкино ухо, другая раковина морская, и жемчуг первозданного звука между ними. В пепельницы данная жемчужница, по логике вещей, была разжалована позже. Я принял ее уже в таком виде из изиных рук. И это его работа, скорее всего, потому что Ленка не курит.
Мы всего недели две как свадьбу сбацали, негромко, при свечах, и вот является Изя собственной персоной. Хлопцы говорили, что он закладывать начал, за воротник, когда остался один. Травма, как никак, и семьи и дома лишился человек в одночасье. Может врали? Не знаю. В тот раз он трезвый пришел. Говорит, вещи кое-какие забрать. Раи не было. А я тогда на вечернюю смену собирался. Нарочно, подгадал, чтоб Ленки не было, потому что разочарования в нем по этому поводу, что ее нету, я как-то не заметил. Да и она б его спокойно могла не пустить, если бы присутствовала: какие, спрашивается, вещи через полгода после развода. Мне пришло было в голову, а что Ленка про все это скажет. И я ей не стал докладывать, на всякий случай. Мне какая разница, я сюда сторожем не нанимался, ее скарб охранять от бывших владельцев. Пусть берет, решил, что хочет, лишь бы кровать не тронул, на которой мы с его бывшей художественной греблей занимаемся. Шутка. Многого бы он, все равно, не унёс на себе. На самом деле, всего лишь, из альбома пару своих карточек изъял, вот и все. Вещи! Только за этим и приходил. Странный парень, по стенам родным да по обстановке, все голодным взглядом шарил, будто жалел о чем-то. А я что? Я ничего, не я его выживал отсюда. Кто ему виноват? Сам все решил, за всех. А снявши голову, по волосам не плачут.
Главное, когда мы немножечко поддали, по такому случаю, то вполне достойно пообщались, школу вспомнили. Мы ведь с ним в одном классе занимались, полгода. Вообще у нас был "еврейский" класс. И самое интересное, что Ленка там тоже была, в нашем классе! Вот такой сюжетный изгиб.
И тут я его, возьми и спроси, а зачем ты Изя Батькович семью оставил на произвол, что ты этим хотел сказать, и, главное, кому? Ведь Ленка мировецкая баба, если вдуматься, а дочь у тебя, так это, просто маленькое чудо света. Едва ли стоило, касаться этого, так открыто, в лоб. Но уж очень на пьяном языке вертелось, не смог совладать. А он надулся сразу, как будто я его задел-таки за живое, и говорит: "А какое тебе дело? Что ты нос суешь в чужие трусы?" Разошелся, чуть в драку не полез. Травма.
"Наверное, и вправду зашибает", - я тогда решил. Вот что страсть недогоревшая делает с человеком, испепеляет. А был такой лучезарный хлопец. Перед самым своим уходом он слегка угомонился, опомнился. Попрощались по-хорошему. Даже рукопожатием обменялись, и еще он-таки выдавил из себя: будьте, мол, счастливы, не кашляйте, Идочку не обижайте. И уже в парадной вытащил из кармана эту самую пепельницу и отдал мне.
- Держи - говорит, - приданное нашей супруги. Повернулся и потопал к другим берегам. А я стоял в дверях, смотрел на эту раковину, вот как сейчас, и думал: " Какая еще Идочка? " Погодя допер, это он дочку так именует, в пику жене, небось. Для Ленки та Адочка. А по метрике она Аида. Вот такие оперные страсти, Джузеппе Верди, какой-то.
Так и не ответил, с какой стати семью разрушил. Хотя я бы аналогично, наверное, психанул, если бы кто-то поинтересовался о моем разрыве, хотя времени достаточно прошло, чтоб все зарубцевалось. Спросите откуда подобная реакция? Да от неспособности хоть что-нибудь уяснить для себя самого в этом деле. Чего было больше в нашем разрыве, ее хитрости или моей глупости? А может быть наше семейство скисло из-за авитаминоза, дефицита доверия, витамин такой.
У меня был один кадр знакомый, так жена ему делала черную жизнь, трахалась с кем попало. А он знать ничего не хотел, смотрел на все сквозь пальцы, еще и молился на эту лярву, вдобавок. А когда ему намекали, смеялся: "У моей Люсеньки презумпция невинности," - и еще: " Если она не будет никому нравится, то на фига она мне? Презумпция невинности! В самом деле, не так уж и блажен тот, кто вовремя прозрел. И нужно быть чуточку простофилей, чтобы блаженствовать во браке,. Хотя бы, чтоб супруга так считала. И еще поменьше эгоизма, того, который раньше назывался чувством собственного достоинства, что-то в этом духе. Прав был в чем-то, тот мой корешок, при условии, что браки заключаются на небесах, то есть всерьез и насовсем.
Понимаешь, трубку взял мужик, телефонную! Я названиваю домой по междугородке, а он трубку хватает: у телефона. Деловой! Вторая попытка: опять он. Третья: ну что ты будешь делать (!) опять у телефона мужик. Голос бархатный, удовлетворенный. У телефона! Его счастье, что не у телевизора, а то бы я ему сходу по кинескопу засветил. Это, когда я в столице пропадал, чтоб она сгорела! До дому на поезде сутки трястись, на самолете два часа с лишним, плюс минут сорок на такси от аэропорта, и это при условии, что погода не подкачает. Как спрашивается, при прочих равных, их тепленькими разнять. Разве что на ракету баллистическую взобраться, с ядерной боеголовкой, но это шутки. А тогда, честное слово, мне было не до шуток, глупость не любит шутить. Получалось, что мое "солнышко", моя "косточка", моя "ласточка", там на большой земле, развлекается с каким-то хреном, в мое отсутствие. Поверьте, в тогдашнем положении это мысль, лишающая рассудка. Я шатался по Москве, презирая мороз, и изобретал месть. Если бы следок тогда был у меня в руках, я бы пронзил его миллионом булавок, как самый заклятый мракобес. Но его у меня не было. Если б сапоги хотя бы у меня оставались, я бы разрезал их на тысячи ремешков, и сплел бы из них плеть, и повесил бы ее над кроватью, вместо ее портрета, как маркиз де Сад. Но она в это время в моих сапожках, или без них, что еще ужаснее, соблазняла какого-то проходимца с бархатным баритоном. На следующий сеанс связи подошла сама неверная Кэт. Неверная и невозмутимая :" Что ты взялся? Набрал ошибочный номер и что-то хочет от меня." Оказывается - это номер неверный!
Я бросил трубку.
Эта беседа была увертюрой, то есть финал уже брезжил, как пишут в банальных оперных инструкциях. Я сам был на грани со своим охреневшим эго, и моя банальность хватала за горло, как астма. Сейчас, когда я немножко отдышался, я способен рисовать логические узоры, например: весь этот кошмар с ее изменой и нашим разводом мог не произойти, если бы я никуда не уезжал. Это простейшее. Или так: если она сохраняла верность при мне, то и без меня не было никаких фафа-ляля, а было всего лишь элементарное залипание загаженных контактов. Тем более, что обратного я доказать так и не смог, не смог вырвать признание. На логическом уровне допустимо и обратное: я был обманут всячески, то есть и заочно и стационарно, и оптом и в розницу. Я был обманут еще тогда, когда подумал об этой девушке, как о потенциальной спутнице жизни. Может, обман сидит в ее организме, как желчь. И всякий мужчина хлебнет этой горечи, связавшись с ней. И даже тот, с кем обманывала меня, и даже тот, кто придет мне на смену, и тот, с кем будет она обманывать его, и так до умонепостигаемой, дурной бесконечности. И обманутый, облапошенный однажды, как я смогу поверить кому-нибудь в другой раз. Нет прав, прав был тот мой друг, твердивший о презумпции невинности у баб. И лучше не думать об этом.
Вот Ленка в голову лишнего не берет, уже несколько минут наблюдаю через застекленную балконную дверь, как они с Адочкой мирно устроились на диванчике, тоже антиквариат, с очередным сказочным мыльником. Смотрю я на них, а мысль в мозгу свербит: "А все-таки почему Изя отвалил?" Лена смеется, говорит: " Он просто дуралей, твой Изя." Мой Изя! Интересно. Дуралей. Значит он дал маху. Это факт. Вопрос, когда он его дал? Когда женился или когда развелся? Между прочим, мы уже, считай, год с Ленкой - семья, и мне, пока, ее не в чем упрекнуть. Хотя, чтобы в голове заклубились упреки и подозрения всякие, нужно, как выясняется всего лишь отъехать подальше. На поезде или отлететь на самолете. Но пока что - идиллия: нежнейшая мать читает дочери сказку.
Как это обычно начинается, я уже знаю.
- Мама, поцитай, - наотмашь, как шахматную доску, распахивает Адочка книжку в заманчивой яркой обложке. Теперь, на четвертом году жизни, девочка выбирает увесистые книжки, по ее собственному выражению толстые, как кабан, с длинными иллюстрированными байками.
- Наша Адочка - необыкновенный ребенок, - повторяет Лена налево и направо, - она уже слушает взрослые сказки.
Действительно, девочка впитывает чужие фантазии, как губка, сидит тихо, не перебивает, не отвлекается. Даже не задает вопросы. А ведь своими дознаниями она способна кого угодно довести до белого каления.
- Это сто? - нацеливала она розовый пальчик на какую-нибудь бытовую или природную мелочь.
Отвечаешь.
- А сто она делает? Как делает? Поциму?
- ...
И так без конца. А когда она, казалось, уже исчерпывает свой вопросник, она либо идет по кругу, либо предпринимает точно такое же изыскание, но по поводу другого не менее ничтожного объекта. Похоже, в ее волшебном лесу вопросы растут на деревьях. Они свисают с ветвей огромными гроздьями, как бананы или финики. И при малейшем столкновении с реальным миром эти плоды пачками срываются на головы взрослых. Что касается чудесных абстракций, типа огнестрельных змей, летающих веников и тому подобной дичи, Адочка, во-первых, берет все это на веру, всю эту чепуху, а во-вторых, никого не тиранит наводящими вопросами.
Помню, как я психовал перед нашей первой встречей.
- Плюнь, - говорила Ленка, - она еще слишком маленькая, чтобы коники строить. И вообще, ты себе не представляешь, какой это общительный ребенок. Увы, все эти разумные доводы действовали паршиво. Когда у человека никогда не было ни малейшего ребенка, и вдруг, как снег на голову на него рушится скоропостижное отцовство, у человека, пардон, слабеют ноги. А девочка, просто подбежала ко мне и, состроив серьезную мордочку, протянула ручку: "Я Адочка. А ты кто?" С тех пор мы с ней большущие друзья. Теперь мне часто кажется, что Адочка подлинная моя дочка, и я понятия не имею, что бы я делал без нее.
Топлю бычок в пепельнице и вхожу в комнату. Я люблю следить за мамой и дочкой во время их занятий, когда выпадает случай.
- Так что это у нас тут за сказочка? - бросает жена мельком взгляд на меня, перелистывая книгу. Взгляд ее говорит: "Ага, вот и ты, милый друг, тут как тут, явился не запылился."
- Ага, это у нас "Синяя борода". Вот какая у нас сегодня сказка. Ну что, Солнышко, будем слушать?
- Будем, - отвечает Солнышко, - а сто это за синяя борода? Синяя, как море?
- Ну, конечно, как море, - смеется Ленка.
Море и синий цвет - адочкино последнее хобби, "голубой период". Позавчера утром, во время завтрака, девочка, заглядевшись на пламя под сковородкой, вдруг закричала: "Ой! Ушки синие!" "Удивительно, но у газа, и в самом деле, синие ушки", - записала в дневник Лена.
Что море бывает синим, ребенок узнал на прошлой неделе: "У самого синего моря жили старик со старухой." Наверняка, "синее море" она тоже приняла за сказочный объект, потому, что ничего не спросила. Пронесло. Само море, море как таковое, вошло в ее мирок примерно год назад, когда во время купания поинтересовалась: "А где водичка живет?"
- В море, - нашлась Ленка, - водичка живет в море.
И опять, Адочка не стала изводить вопросами свою находчивую маму. Вот что дивно. Напротив, когда в конце водных процедур Ленка вытащила сливную пробку, девуля долго следила за кругами уходящей воды, а потом с непередаваемой радостью сообщила: "Все, водичка спать пошла".
С тех пор, во время купаний, она делает большие глаза: "А где водичка живет?" Мамаша ей подыгрывает. А та заливается смехом, и, шлепая по исчезающей воде, кричит командирским голосом: "Водичка! Марш домой."
Ох, как много водички утекло за этот год, навалом. Адочка заметно подросла, вытянулась, взрослая девочка. Я однажды слышал, как она хвастается: "Я уже большая, тяжелая и толстая." Умора. Как-то минут десять изучала себя перед зеркалом и наконец пришла к вполне утешительному выводу: "Я - красавица." Очень нежная, целоваться любит, особенно в губы, последние недели и со мной тоже, чем всякий раз застает меня врасплох. Выражением "я тебя люблю" научилась пользоваться, как отмычкой от маминого сердца. Не отмычка, а золотой ключик. Заметила, что так можно дрессировать маму, и с тех пор пошло поехало: чуть что - "я тебя люблю", и Ленка мягчает.
Все время изобретает новые слова, набалтывает смешное. Коза у нее рогается, вместо одуванчик - надуванчик, вместо гармошка - бармошка. Как-то бегала по комнате, плюхнулась на пол, поднялась и говорит: "Игралась, игралась и доигралась." На днях по радио крутили какую-то лихую музычку, так Адочка отреагировала наиживейшим образом: " Еще немного, и я понесусь в легком танце. " Обожаю Ленкин дневник ворошить, особенно там, где про дочку.
А с ее мамочкой судьба нас тоже на море свела. Это было летом-летом, на песочке разогретом, вернее на водах. На синих и соленых водах. На прибрежных водах, мутноватых, от недобежавших до туалета хомо-сцакиенсов. Чтобы выбраться на чистые, не мешало заплыть подальше - меньше народу - больше водороду. На берег выползал редко, там и без меня плюнуть было некуда. Загорал на пирсе. Остановился я в центре, у родни, а для жителя центра все пляжи хороши. В то роковое утро меня занесло на дикий берег, который, по слухам оккупировали нудисты. Публики там было поменьше, чем в других более цивильных местах, но нудистов я как-то не заметил, посторонних стеснялись. На мелководье я и там не задержался, уже не столько из-за угрозы нахлебаться чужой мочи, сколько из-за каменистого дна. Отплыл я, значит, на приличное расстояние, и тут вижу кто-то взывает, тонет, получается. Подгреб поближе, смотрю - картина Репина: девица, восседает на красном матрасе, руками машет и кричит что-то. Короче, это Ленка была, и вовсе она не тонула, как потом выяснилось. Она просто умотала от какого-то своего сухопутного поклонника, и так увлеклась, что въехала на своем матрасе прямо в большущее мазутное пятно, и это она мне сигналы подавала, чтобы я, наоборот, не приближался.
С Ленкой, как я уже говорил, мы - давние знакомые. В школе она, правда, не блистала: коротковатые рукавчики, дурацкий хвост на затылке, краснела по пустякам. Потом была армия. Два года оттарабанил.
Так что уже через пару месяцев после моей демобилизации, случайно встретив ее на улице - не узнал. Быстро она перековалась, молниеносно. Каких-то два несчастных года - и на тебе - другой человек. Я тогда даже попробовал за ней приударить, влюбился почти, пылкий я был, как хворост. Но куда там...
Классная она была, Ленка: задница, грудь, лицо. Сейчас тоже ничего. Но тогда ... даже в кино снималась, "Гибель комсомолки", в эпизоде, без слов. Имела успех. Вырезали ее потом, при монтаже. Золото не сняла. Им говорили снимайте, снимайте, а она не сняла, боялась - украдут. Вот ее и вырезали, чтоб не бликовала своим золотом во время пыток. Вообще, Ленкой, деятели искусств интересовались. Художник тот с дымоходом. Через нее же я и познакомился с ним. Портрет Ленкин нарисовал Что-то в духе Брюллова, "Гибели Помпеи", в виде цыганки, цветастые обноски и бубен в зареве. Отдал ей, зачем-то, небось х-Айвазовского пожалел бы. Она говорит, на память. Вот она над диваном фамильным, изиным, полыхает. Память. Рама золоченая. Тоже приданное.
Пару-тройку раз мы повстречались, а я уже в загс ее позвал. Легка молодость на подъем. Но прекрасную Елену замуж тогда тянуло, как зайца в цирк. И не один я вокруг нее копошился. Так что дала она мне тогда отставку, и пропала из вида. И тут подобная встреча, спустя годы, посреди мазута. Я, когда "спасал" ее, в золоте черном вывалялся до самых-самых и ее за собой утянул, так что, мы, с разгону, не сразу друг дружку опознали. И только досыта намотавшись по побережью, в поисках керосина и хорошенько отмывшись, мы увидели, кто есть кто, и полюбили друг друга. У нее за спиной был развод, Адочка, квартира и девичья фамилия. У меня - аналогично, семейные черепки, плюс налог за бездетность, тут меня никто упрекнуть не может. Поцелуй наш первый на каменистом пляже отдавал горючим. А потом, скинув с себя все, лежали на светящихся ночных волнах. И теплое, синее море укачивало нас, как маятник, подвешенный к неподвижной луне. Кайф.
- Итак, Синяя Борода.
- А у папы тоже есть борода, - Адочка до сих пор отца называет папой.
- Правильно, только у папы коричневая, а у этого дядьки - синяя бородища, Ленка с ним держится милосердно, в целом. Во всяком случае, дочку не науськивает, и я тоже - за мир. Тем более, как ни крути, потерпевший - он.
Фактически Лена познакомилась с Игорем, когда на лице у того горели комсомольские прыщи. Издали он казался рыжим. "Изя" - дурацкая кличка, она возникла еще со школы, когда он оказался в нашем десятом "В". Он, конечно, здорово смахивал на еврея, шлимазла, вот антисемиты наши его и окрестили Изей. Он прибыл только во втором полугодии. И у них с Ленкой не было особых шансов для пересечения, каждый трепыхался в одиночку. Аутсайдеры редко кучкуются. То, что они некоторое время в одном помещении посиживали на уроках, ничего не меняет. Вот когда через пару лет после аттестата, и, что характерно, уже после моей бесславной попыточки, Ленка, в полном боевом оперении, появилась в студии бальных танцев, их с Изей карты разлеглись как-то по-другому. Шепоток пробежал по стройным рядам танцоров, шепоток вожделения и зависти, дуновение хаоса, как сказал бы поэт (в зале, кроме кавалеров, наличествовали дамы). Изя, конечно же, маячил в первых рядах, в армию он не попал, в тут же, тем же летом двинул в какой-то вуз, кажется, в университет и на досуге бальными танцами подзанялся: румба-юмба. Прямо вижу, как он застыл, уставившись на вновь прибывшую и уронив свою бородатую, к тому времени, нижнюю челюсть.
Он тоже Ленку не признал, это прямо комедия ошибок, какая-то. Она его - да, а он ее - нет. Прыщики уже сошли, на фиг, но улыбка осталась на месте. Его неземная улыбочка. На этот раз повод для нее имелся: в партнерши он отхватил свою будущую супругу. Танцевать по науке она не умела.
- Сегодня, - пишет Ленка, - я ему все ноги оттоптала, как слон, даже не дернулся, улыбался все время, как китаец.
Я тут как-то шарил по шкафам, в порядке наведения нового порядка и на одной из полок набрел на одну занятную папочку, с тремя тетрадками внутри и горстью черно-белых фотографий. Несколько любительских портретов, где она загорает, на фоне прибоя. Раковинка моя, наверное тоже с того бережка. А одна усеченная карточка там особенно пикантная: с чуть заметными фалангами чьих-то пальцев у Ленки на правом обильно оголенном бедре. Похоже, она вместе с окружающей средой отсекла какого-то дядю, который вполне по-хозяйски ухватил ее за, мягко выражаясь, талию. Ну что там было еще? Одна тетрадка - с гороскопчиками, другая, тоже "общая" - сто с лишним позиций постельных, переписанными от руки, плюс всяческие комментарии сексолога какого-то польского - "девичьи университеты", бред. Ну и старенький, пожелтевший по краям, Ленкин дневник той эпохи. Именно из той скрижали в линейку я и извлек все подробности.
- Стоит войти в ритм и поддаться его рукам, и па выходят сами собой, - это у нее что-то начало вытанцовываться, - он мне, как будто, подсказывает, что будет дальше.
Ну, что было дальше я уже в общих чертах знаю, но сейчас это неважно. Да, вот еще любопытный нюанс, она пишет что спаровалась с Изей, потому что партнерша его предыдущая выбыла по болезни, и он несколько занятий сидел на скамье запасных, улыбался. Ленка сходу учуяла особое отношение к их паре со стороны общественности. Все смотрят, как они с Изей отплясывают и ехидно улыбаются. Сначала она думала, что все из-за нее, мол, она такая неуклюжая, все так настроены. Но потом кто-то ей нашептал: на студии имелось мнение: у Изи тяжелая рука - все его партнерши одна за другой в том числе и предшествующая, очень скоро подзалетали. Могу себе представить, как Изя, мгновенно рыжея лицом, кричит на двусмысленные нападки: " Я тут ни при чем! Я тут ни при чем! Это они сами. " Кто знает, может и не стоило очень уж поддаваться Изиным ручкам.
Как бы там ни было, на студии Ленка не задержалась. И это после того, что им сам тренер объявил, что из них-таки может выйти яркая пара, и что такими темпами они могут скоро дотанцеваться до каких-нибудь межрегиональных соревнований. Так и написано: "межрегиональных". Она пишет, что мелодия и ритм, будто рассказывают какую-то невеселую историю страсти, и она, Ленка - героиня данной мелодрамы. Такая любовь-морковь. Ленка способная, я знаю, но ей иногда бензина не достает. Если б она осталась на той студии, она бы, как пить дать, что-нибудь отхватила на пару с Изей, какую-нибудь призовуху золоченую. Она бы облачилась в узкое платье с широкой юбкой, с солидным вырезом на спине, спинка тогда у нее была художественная, так что декольте непременно бы шло до самой попы, он бы влез в приталенный костюмчик, и они бы "понеслись в легком танце".
Но, не судьба. Не судьба. Сошла Ленка с дистанции по собственному хотению. Я как-то поинтересовался у нее, по какой такой причине она танцы бальные покинула, думал, что-нибудь занятное услышать. А она отвечает: " Строевая подготовка - это для мужиков. Пусть они маршируют." Чудеса. А как же история любви, в ритме танго. Конечно, эти "две шаги налево - две шаги направо" способны достать натуру артистическую, но все равно, тут многое остается загадкой. Уж наверное, не из-за пошлых намеков она откололась. Мне кажется, ей на них плевать хотелось, на намеки. Тем паче, телефончик свой она открыла рукастому кавалеру. В тетрадочке синим по белому указано: звонил такого-то и такого-то. Если бы чего-то опасалась, не получил бы Игорек никакого телефончика.
Кстати о телефончиках, любопытная деталь из того дневника столбик из мужских имен: Вадик, Витя, Гриша, Игорь, Петя, Арик, Володя, Адрей, Валера, Миша и против каждого девятизначное число, зачеркнутое. Почему я знаю, что то были числа? Один ряд не зачеркнут: 234-345-45, рядом с Игорем, и - это наш теперешний телефон. Между нами, я тогда довел дело до конца, все девять телефончиков установил, а это было непросто. Как же объяснить мое чувство, когда я выяснил, что, например, Гриша - это я и есть. Что же общего между мной, Изей, и ... остальными "счастливчиками"? Тем более, знакомых там больше не было, судя по телефонам. Что она хотела этим сказать? Если была поставлена задача перечислить всех поклонников, то почему в столбике всего только десять имен? Непонятно.
Повстречались они немного. Поближе его узнав. Ленка поняла, что "повествующие" руки - это практически единственный его козырь. Репертуаром из сносного фейса, кино, дискотек, кафешек, и болтания по темному городу в наше время никого не удивишь. Дискотеку можно опустить, поскольку Изя со своей бальной выправкой посреди бонеэмствующей толпы выглядел, скорее всего, нелепо. А то, что он не пьет, не курит, и под юбку не заглядывает в совокупности даже на одно сносное достоинство не тянуло.
В сфере приставаний им была сделано робкое поползновение, но, как видно, секс на студии не отрабатывали. Ленка чуть ли не взяла роль дон Жуана на себя, если б в последний момент не передумала и не дала своей даме, в кавычках, по рукам. "Что делать! На войне, как на войне, " - ее слова.
Эх, если бы Изя хоть на минуту прикинул, что я по сиим тетрадям стану шарить нескромным взглядом, он бы тогда не в альбом семейный полез. Но об этом даже Ленка, как мне сдается, не догадывается. Свинство, конечно, по чужим сусекам скрести, но с другого боку - Ленка мне уже, как бы, нечужая.
Наблюдался еще один "аллерген" - Изины серьезные намерения. Оказывается, даже такие намерения могут раздражать прекрасный пол. Не то, чтобы он поминутно бухался на колено с предложением руки и сердца, но в любом доме, куда они не приходили вместе, Изя почти шутя рекомендовал Ленку, своею будущей супругой. На это можно было бы положить, но как утверждают фармацевты, в каждой шутке есть доза правды, порой смертельная. Через недели две после их реставрированного знакомства, он притащил ее к себе домой, знакомиться с мамой.
- Зачем это нужно, - вяло протестовала Лена, предвкушая комедию смотрин, - что я ей скажу, что она мне скажет?
- Ничего, ничего, - гнул свое Изя, увидишь, какая у меня классная мама, попробуешь ее знаменитые пельмени.
- Что я пельменей в своей жизни не видела?
- Видела не видела, Какая разница? Тут один тоже видел, прихватился, потом пожарных пришлось вызывать, за уши отдирали.
- Причем тут пожарные?
- Извини, я имел в виду скорую помощь.
Мама и впрямь, у него была образцовая, настоящая идише мама. Покойница. Умерла через полгода после свадьбы сына. Рак. Квартира досталась молодоженам. Будущая свекровь с таким энтузиазмом говорила Ленке: "деточка", что у той ни разу язык не повернулся ее одернуть, даже в голову не пришло. К тому же пельмени, действительно оказались феноменальные: маленькие как фасоль, таявшие во рту. Казалось, слепить их нужна была нечеловеческая усидчивость. Одним словом, свекруха ей понравилась, так и пишет " свекруха". Если б только было принято роднится со свекровями , оставляя мужчину за бортом. Там и про квартиру указано... И то, и это, одним словом - сплошной восторг. С самим Изей, потихоньку, могло свариться рагу, если бы он не торопил события. Предел их встречам положила одна свадьба. Брачевались его друзья, Аня и Петя. Я их, кажется, знаю. Изя и Лена были приглашены свидетелями. Так вышло, что в загс они явились одетыми понарядней, чем новобрачные. В результате нотариус приняла их за жениха и невесту. Изя прямо таял от удовольствия. Именно свадьба и явилась последней каплей, так Елена выразилась. Двухнедельного срока оказалось достаточно, чтобы до него дошло: больше встреч не будет. Он даже не стал конючить, скандалить, просто его голос в телефонной трубке медленно угасал, как будто удаляясь. Пока не угас окончательно. Вот вам печальная история любви, с донной Леной в главной роли, первая серия. Дальше в тетради, из которой я информацию почерпнул, порядочный пропуск следует: 16 листов недостачи - в середине корешки торчат, сразу и не определишь, но я определил. Вместо 96 листов - 80. Короче, шестнадцать мгновений весны. Вернее, лета: с 11 июня 83 по 6 июля того же года. Нет, до рокового июня там много чего понаписано, про Изю, например, и, так, про всякую ерунду. Малоинтересно...
Что касается нашего друга, то он выстоял, тем более, еще неизвестно, а была ли любовь. Он вернулся на бальную стезю. С новой партнершей освоил пару эффектных бразильских плясок и вальс-бостон, на музыку Розенбаума, или какого-то другого выкреста. Новая его Карменсита оказалась невосприимчивой к легендарной "инфекции", и наш Хосе на пару с ней занял что-то призовое, где-то. Может быть, Лена переломила наметившуюся тенденцию. Как бы там ни было, Изя со своей новой протанцевали не больше полугода, или что-то в этом роде. И тут зазвонил телефон. В дневнике об этом страниц через пять после загадочных изъятий. Ленка там не особенно распространяется по поводу предпосылок данного белого танца, все предпосылки уже давно на мусорке сгнили. Пишет "позвонила" и больше ни звука.
- Кто говорит?
- Слон, - пригласила прогуляться. Дважды их жизнь сводила. Ему бы задуматься, что кое-кто, не скажу кто, любит троицу, но куда там. Снова в душе заколосились прежние злаки, серьезные намерения. Ну а Ленку, что заставило пойти навстречу нашему другу, в течение полугодовой паузы. Вот что интересно. Нет-нет, и вдруг - да.
-Так не бывает,- скажут люди, склонные мыслить логически, - подобная смена курса. Меня это уже давно занимает
- И вот дал он ей большую связку ключей, от своего замка и сказал: во все комнаты можешь заходить, только ту дверь, вот этим ключом не смей открывать ... и увидела она комнату и вдоль стен мертвые тела женщин. "Это, наверное, все его жены", - в ужасе подумала Элизабет...
Ну и сказочка. Я заметил, что во многих сказках, детских, сквозит какой-то не детский извращенческий душок. Это так записочки на полях: вся эта лирика между человеком и животным, не совсем здоровый интерес к дамской обуви, и прочему белью, и т.д. и т.п. И синяя борода в этом героическом ряду смотрится ничуть не невиннее, чем кот в сапогах или красная шапочка с волком, у которого из брюха кого-то там достают. А что тут особенного, язычество. Все эти иудейские кроссворды: горизонталь - вертикаль, преступление и наказание. У язычников все просто - кто смел, тот двух съел, вот и все наказание, делов-то. Потому-то древние сказочники и в выражениях особо не стеснялись. Известно, что перед чем стоит, как лист перед травой. Может быть, все эти жили-были, пусть даже и приукрашенные доступными картинками ( Босха на них нет), детишкам давать небезопасно, как спички.
- Мама, а ты была на море? - эй приятель (я иногда сам собой разговариваю), ты еще не заснул от своих рассуждений? Ребенок спросил, была ли его мать на море, это важно, слыхал? А то я думал, что ты уже отключился под собственное бормотание, прости.
- Мама, а ты была на море? - заерзала Адочка. Сегодня она слушала как-то суматошно (не удивительно в ее возрасте - такие ужасы), но не перебивала.
- А как, же один раз, ты еще маленькой была, в позапрошлом году, поэтому не помнишь. Я тебя не брала.
- Как это один, - мысленно очнулся я, а те карточки из папки, что ее в таком виде на собрании снимали, в мини-бикини? Между нами, данное изображение знакомого тела, во всей красе юности, мне нравится куда больше, чем упомянутый портрет с бубном. Если б х-Айвазевич ее голой изобразил, в духе Гойи, было больше толку. А так все эти зарева мне как-то не по душе.
И тут, переведя взгляд с картины на фирменную цветную фотографию в рамочке, среди прочих утстановленную на тумбочке с домоих времен, я неожиданно обнаруживаю то, что раньше почему-то принимал за деталь пейзажа. Как это я, со всем своим доскональным любопытством, не обратил никакого внимания на проставленную в левом нижнем уголке дату: 2 июля 1983 года, Сочи. Не осознал. Не связал. Удивительно. Ведь, судя по ее купальнику и прическе, она тогда длинные волосы носила, данный снимочек, во-первых, родной брат картинкам из папки, а, во-вторых: кажется, относится по времени к изъятому из дневника эпизоду. Лето 83. Боевое лето выдалось у девочки. Вот куда бы я с удовольствием заглянул, в период между школой бальных танцев и Изей, законным супругом.
Хорошо, что же такого отмочил хозяин тех шустрых фаланг? И потом, списочек, там где я, Изя и компания, что же общего между всеми нами? Думай Григорий, соображай, что общего? Ну хорошо, вся эта братия, в разное, не слишком продолжительное время, числилась у Ленки в пажах. Прекрасно. Хотя таких умных, кто добился нескольких свиданий с царицей, в те два с половиной года её холостого существования, было побольше, чем десять. Говорил же, тогда она была на коне. О ком она еще в дневнике писала, кроме Игоря? Был там какой-то Алик Айсберг, потащил ее в кино и "смеялся там нечеловеческим голосом". Про какого-то Колю-Николая она пишет, что тому была свойственна такая "нахальная походочка, что казалось, одна нога у него коренная, а другая молочная". Язва языкастая. Его телефончик в списочек не попал. Еще об одном Владике сказано, что он большое ге с голубыми глазами. Там много чего понаписано о нашем брате с именами и без. Тут явно шел жестокий отбор. Ну ладно, Изя делал предложение, я тоже когда-то рвался в бой.
Стоп. А что если, вся бригада предлагала ей одно и то же. Так-так-так, это уже кое-что. Но я, как известно, отпал, потому был, во-первых, женат, а во-вторых, в отлучке, сапоги искал, у других парней тоже, видимо, отыскалась уважительная причина. Независимым и уязвимым оказался один Изя. Независимым, если не считать Карменситы. Хотя, кто сказал, что бальный танец, типа танго, это не зависимость? Там тебе и страсть, и ревность, и разрыв, и девичья фамилия. Шутка... Вот поэтому она его и не зачеркнула, Ленка. Таким образом, складывается занятная цепочка, уравнение с единственным неизвестным: ампутированные пальчики на бедре, с мясом выдранные страницы из дневника за соотвествующий период. Выпасть с мясом они сами не могли ни при какой погоде, плюс списочек "Юстас-Алексу", ну и на закуску, партия-блиц с Игорем Давыдовичем. Что в итоге? В итоге, выходит, самая натуральная брачная лихорадка, возбудителя которой Ленка подхватила на курорте. И как называется данная бацилла? А бацилла, скорее всего, называется "беременность обыкновенная". Так что, вот этот ампутированный субъект на фотографии, этот мистер Иксадзе замастырил Ленке брюхо и сделал ноги. Вернувшись домой и обнаружив в себе роковые последствия курортной дружбы, она, вероятно, решила в экстренном порядке изыскать законного отца для своего, морским бризом навеянного, потомства. И что она отчебучила потом? Потом она составила реестр, куда внесла всех пацанов, имевших глупость звать ее замуж. Ну это легко проверить. Легко проверить... Как? Просто надо посчитать. Когда у Адочки день рождения? День рождения у неё 28 марта 1984 года. Отнимаем девять месяцев... девять месяцев, отнимаем... Стерва! Бедный Изя. Теперь понятно, почему он при всей своей шлимазлости так резво пошел на расторжение брака, до него дошло, тоже прикинул сроки.
Бедный, бедный Изя. У тебя не оказалось пристойного алиби, ты, просто, был обречен, со своей дурацкой улыбочкой, как мишень в тире. И теперь, вовремя прозрев, ты, наверняка, ждешь не дождешься, чтоб кто-нибудь вернул тебе почву под ноги. Я представляю, что ты испытал, когда сообразил, что все твоё семейное счастье - туфта. Вся эта идиллия. Ей повезло, что это был не я. Если бы я был на твоем месте, я бы выпер ее на улицу, как паршивую овцу, чтоб духу ее здесь не было. Квартира. Она бы увидела у меня эту квартиру. Она бы разгуливала по этим коврам, купалась бы в этой ванной, наслаждалась бы этим пейзажем из окна. Ей бы век икалось. Я бы, просто, вычеркнул ее из своей жизни, беспощадно. Когда я с Катькой развязался, там же кроме подозрений, смутных, ничего в сущности, не было. Потом, правда, навернулось всякое, как снежный ком, разрослось: скандалы, обиды, претензии. Но ведь, ни малейших доказательств, в основании. А тут..! Идиот! Господи! Что я наделал?! Поменял человека на эту... Получается, она холодная, расчетливая тварь. Если с Изей она подобное учинила, чего мне от нее ждать? Какой подлости? Я бы ее на каждом углу прославил, такую вруху, будь я вместо тебя. У меня бы все узнали, что она натворила, Никто бы в ее сторону даже не плюнул. А ведь это ты, Игорек, мне братский знак подкинул, как пить дать, знак, когда эту пепельницу приволок, чтобы я сообразил, идиота кусок, в конце концов, с кем связался, и во что вляпался.
Но я скажу, ты герой. только теперь я оценил твой поступок. Просто подвиг. Вот так все отсечь к чертовой матушке и остаться одному, без кола и без двора. Ведь о таких хоромах можно только мечтать! А ты, имея все это наследие, все это изобилие, отринул его прямо, как я тот несчастный следок, оскверненный Городовым. Смешно сравнивать... Выбросил в урну. На это надо иметь мужество. Я бы так, наверное, не смог. Да и куда мне идти? Куда? К маме с папой? А что я там скажу? Что меня кинули, как последноего мудака? Квартиру снять? А деньги? Откуда?!
Но теперь, когда у меня открылись глаза, нужно же что-то предпринять. А что если сейчас спросить ее о том лете, в лоб? И про эту пепельницу? Что она скажет? Начнет юлить, плакать, вопить? Или квартирой попрекнет. Угрожать станет. Теперь я уже и не знаю, чего от неё ожидать. Или ругаться начнет? Не твоё, мол, собачье дело. И действительно, если так посмотреть: лично меня никто не обманывал, никто не утверждал, что Адочка от меня. Это было бы смешно. И потом Ленке уже все равно. Она уже и память о своём Кацо похоронила, нашими с Изей усилиями, в этой раковине, под сигаретным пеплом. А может и не похоронила. Когда он ее приволок обратно, Ленка, помню, психанула: опять эта гадость в доме! Теперь я понимаю, чего она бесилась. И фотография пляжная, по-прежнему на месте. А что если выкинуть раковину вместе со всей этой порнографией чернобелой и цветной, демонстративно выбросить в мусоропровод? Поймет она, что я в курсе и осуждаю? Или помыть её, чтобы опять море было слышно. Это ей может не понравится. А пусть не думает, что все вокруг слепы! Нет, лучше так: пока все оставить как есть, чтобы, в случае чего, ее помыть и продемонстрировать этим самым протест по поводу её брехни.
Что делать!? Что делать?! Куда деваться? Вдобавок, еще эта Адочка. Как же оторвать её от сердца, когда не отрывается? Как!? Я всего год ее знаю, а уже, за дочь родную, принял. Миллион раз - чужая кровь, но ведь нутром уже прикипел. Хотя, что такое любить родных дочеряй, что это значит? Может быть, это какое-то другое чувство? Теперь мне прийдется жить во всем этом. Адочку целовать! Ведь это, если разобраться, просто какой-то "ребенок Розмари". Может быть, еще хуже, учитывая роль прекрасной мамочки. Всех обманула. Кто она после этого, она сама после этого натуральная Синяя борода. Только женского рода.
- В страхе Элизабет закрыла дверь. Но когда, оказавшись в других покоях замка, и немного успокоившись, она взглянула на ключ - он был измазан в крови. Долго-долго оттирала Элизабет кровь с этого маленького ключика, но ничего не помогало. "Что же будет", - в ужасе подумала девушка, - с чувством декламировала Ленка историю родственной души.
Интересно, а на кого Адочка похожа. Я давно замечал, есть у нее в личике что-то кавказское, если хорошенько присмотреться. Вот её маман, впердолилась на изин диван с ногами, полы халата разошлись, бледные ляжки в голубой венозной паутине, лицо наглое, опухшее, без грима. Думает, все обязаны на нее любоваться, очень приятно. Фотомодель выискалась. Нет Адочка на нее не похожа. Адочка похожа на...на... Но Адочкино место было свободно. Мать, ребенка рядом нет, след простыл, а она дует про своих зловонных извращенцев - увлеклась.
- Мамуся! Мамуся! Море! - на пороге стояла сияющая девочка. Правой ручкой она прижимала к ушку мою пепельницу, с которой падала на пол голубая вода,- Море! Я взглянул на руки. Руки мои были пустыми.