Не знаю, как кто, а я давно подозревал Григория Розенберга в том, что он необычный прозаик. Разумеется, "необычный" это не синоним слова "уникальный". Я мог бы найти ему немало аналогов в литературе, в русскоязычном ее секторе. Более того, я даже указывал на один из этих случаев. Подчеркиваю, не на предшественника, а на аналог, на писателя, чья творческая судьба и характерная манера виденья напоминают Григория. Как вы, наверное, помните, я говорил о Юрии Олеше с его "Завистью" и "Ни дня без строчки". Что ж, теперь, пожалуй, я мог бы сказать поконкретней: Григорий Розенберг прозаик-поэт, не поэт, пишущий прозу, а именно прозаик-поэт. И даже более того, прозаик-бард, если в качестве основного свойства бардов, брать не гитарный аккомпанемент, а их повальную приверженность к одной единственной строфической и ритмической модели: куплет-припев, куплет-припев. Именно неспособность мыслить иначе чем в рамках четверостишья и делает барда бардом. Но то, что для барда норма, для прозаика недуг, который, на мой взгляд следует преодолевать. Мы все свидетели того, что знаменитый метафорист Ю. Олеша так и не смог преодолеть прогрессирующей, с годами, склонности к дискретной подаче материала. То что такая перспектива улыбается и Григорию, со всей очевидностью продемонстрировал обсуждаемый рассказ.
        Перед тем, как перейти к самому тексту, мне хотелось бы поделиться еще одним соображением общего порядка. Человек за жизнь, по-моему, переживает три основных этапа. А впрочем, это общеизвестно, вот эти этапы: детство, зрелость и старость. Думаю, именно в силу перманентной актуальности возрастных изменений для человека, в литературе встречается множество попыток по раскрытию этих понятий в виде художественных образов. Так совсем недавно, несколько месяцев назад Анна Файн представила для обсуждения аллегорию, в которой типичные слои израильского общества были ассоциированы с этими тремя возрастами. Но это к слову. Я хотел бы предложить свое понимание данной градации. Детство я ассоциирую с выражением "Неужели? Что вы говорите? Не может быть". Зрелость "Ничего не хочу слышать, я уже сталкивался с этим и нечего тут мне говорить ерунду". Старость "Что вы в самом деле, сдурели? Сколько раз можно повторять одно и то же?"
        Именно с этих, быть может, небесспорных, позиций мне и хотелось бы поговорить о рассказе Розенберга. Его композиция построена по принципу многократного сравнения отдельных, взятых выборочно, реалий железнодорожной поездки с жизненными коллизиями героя. Таким образом, поезд выступает как многослойный символ человеческой жизни. Итак сравнение вот главный прием этого рассказа, которым Григорий подменяет традиционный контрапункт. Причем сравнивает автор не только поезд с разными случаями и памятными ощущениями своей жизни, но и свое современное ж-д ощущение, со ж-д ощущениями в детстве. Это своеобразный камертон повествования, ибо оно дано ретроспективно: из юности, через зрелость, к старости. Итак, я собираюсь доказать на нескольких примерах, что ассоциативно-механический реализм, предпочтенный нашим юбиляром обычному, может быть, сложноватому в реализации прозаическому контрапункту, по-моему ничем не оправдан, кроме стремления побыстрее и поэффектнее разделаться с темой.
        Замечание 1
        Такого рода прямые сравнения, зачастую смотрятся элементарной подтасовкой и формализмом. Например, сравнение перехода из одного вагона в другой, составленного из двух половинок, с заходом в пьяном виде в темную комнату для танцев. Образ мира из двух качающихся одна по отношении к другой, половин по-своему плодотворен. Но эта плодотворность требует добавочного, и я бы сказал, творческого подхода, и то, что у героя спьяну подкашивались ноги это еще не повод сравнивать одно с другим. К слову, автор слишком часто пользуется и по-моему злоупотребляет алкогольными очками. Я не утверждаю, что человек подверженный градусу не имеет права служить героем рассказа. Кое-кто и поэмы посвящал алкоголикам. Однако опираться на зрительные и иные аберрации свойственные подобному состоянию, для того чтобы подкрепить шаткое сравнение, недопустимо.
        Замечание 2
        Повествование ведется ретроспективно, то есть более зрелый человек смотрит на себя более молодого. Где же тогда, спрашивается, эффект двойной оптики. Я, человек, умудренный как позитивным, так и негативным опытом, описываю ситуации в которые попадал тот же самый я, но подобным опытом не обладающий. Должен ли я комментировать с высоты своего возраста мои юношеские поступки и реакции? По-моему должен. Это подразумевает метод реализма. Что интересно, сам Григорий в начале рассказа иллюстрирует это самое положение не оригинальным по сути, но вполне красноречивым пассажем.
        "Я стою … лицом у самого стекла и смотрю сквозь нечеткое отражение в плывущую за окном ночь". В то же самое время, опустившись всего на полстраницы, мы обнаруживаем описание случая, когда соседка ни с того ни с сего приглашает героя к КОМУ-ТО из своей компании. Подкупает это широкое "кому-то" применительно к компании небожителей, с точки зрения юноши. Но это мелочь. Дальше автор повествует о том, что герой несколько дней изводил себя сомнениями по поводу того, что они (небожители) говорят по-другому, живут иначе и иначе развлекаются. Что ж подобные сомнения вполне могли обуревать молодого человека. Однако старый человек, который об этом рассказывает, мог бы задуматься заодно и о кое-чем другом. Например, а зачем его вообще пригласили, и как бы сложилась его дальнейшая судьба, если бы этого приглашения не было вовсе, или если бы он этим приглашением пренебрег. Разумеется, те же самые вопросы мог бы задать себе и юноша с негой во взоре, но вопросы, заданные спустя десятилетья, когда кое-какие коллизии не только завязались, но и, слава Богу, завершились, получают совсем другое, добавочное толкование и значение. Подобных недомолвок и недодумок в тексте немало.
        Замечание 3
        Ассоциативная оппозиция, навязанная автором самому себе, сужает его взгляд. Действительно, сравнивается все вдоль временной вертикали и прежде всего железнодорожные ощущения со всем остальным. Из подобной композиции явно выпадает сравнение по горизонтали, скажем одного человека с другим. Один из самых красноречивых примеров отсутствие сравнительной характеристики двух спутниц жизни одного и того же человека. А какие бы "глубокие ассоциации пришли бы тогда в пьяную голову"? К слову, ассоциации цементирующие повествование, а не наоборот его разваливающие.
        Замечание 4
        У велосипеда, как известно, есть два колеса, руль, рама и сидение. У поезда, как у символа, освоенного мировой и прочей литературой, что подтверждает сам рассказчик-герой, тоже имеются свои пара колес и руль. И если уж изобретать подобный снаряд, то желательно не игнорировать важных деталей, ибо это как-то не солидно. Однако автор так занят притягиванием за уши далековатых случаев из жизни, что не заметил вполне логичной, и тоже увы не оригинальной ж-д аллюзии. Как-то движение от агрегата к хвостовой части и дальше, на рельсы, или, что проще: человеческое нисхождение от рождения к смерти. Уверен, есть и другие, утерянные под горячую руку, шестеренки.
        Замечание 5, последнее.
        Ассоциативный подход в прозе вещь хоть и малоэффективная, но не бесполезная. В качестве положительного примера могу напомнить рассказ Ю. Трифонова "Настоящие зайцы". Речь там идет о посещении пожилым лирическим героем автора Италии. При этом он вспоминает о своей первой поездке в страну "фиг, маслин и так далее". Гуляя по улицам Рима он то и дело натыкается на вещи, знакомые ему с первой поездки. Вспомнив кое-какие объекты, он отправляется на их поиски. Например, ему запомнился ресторанчик, в котором подавали отличную зайчатину, и он решает найти это место. И он находит его, правда теперь этот ресторан называется не "Зайцы", а "Настоящие зайцы". Он заходит туда, заказывает фирменное блюдо и пока он его ожидает, разговаривается с хозяином заведения. Тот объясняет ему, что предыдущие хозяева, владевшие этим местом многие годы, в конце концов не выдержали конкуренции и сошли со сцены. Герой просит рассказать подробности этой истории, и узнает, что было скандальное дело. Прежние хозяева под видом зайчатины подавали жареных кошек. С тех пор ресторан и называется "Настоящие зайцы".