Новые правды и неправды "Сетевого Дюка"

     Отчет об очередных перипетиях этого литературного конкурса автор сего хотел бы начать с необходимого признания: сам он не имеет малейшего биографического отношения к Одессе. Но неожиданно для себя стал ее литературным старожилом. Редакция "Нового Русского Слова" и израильский альманах "22" – вот кто соблазнил его на эту новую литературно-критическую прописку.
    Когда длительное время пребываешь в одном том же творческом пространстве, поневоле становишься его патриотом. Любящим, требовательным и ревнивым. Мне уже приходилось высказывать свои восторги и недоумения по поводу конкретных произведений (и авторов) "Сетевого Дюка", как, впрочем, и самого этого конкурса, попытавшегося "впрячь в одну телегу коня и трепетную лань". Лишь со временем я согласился счесть этот конкурсный недостаток парадоксальной изнанкой его демократических достоинств и признал за каждым из номинантов право на собственное "Граждане, послушайте меня!" Ибо, если за этим "послушайте!" стоит искренняя ностальгия об утерянном рае одесского отрочества и юности – что можно возразить на это, и какие высоколобые литературоведческие инвективы покажутся здесь уместными? Уникальным условием конкурса стала лишь преданность памяти его участников единственному и неповторимому "городу у моря".
    
    Есть город, который я вижу во сне,
    Одесса, мой солнечный город...
    
    Оставим на совести Давида Шехтера его антиодесскую филиппику "Есть город, который НЕ вижу во сне", тем более, что он сам не может до конца разобраться в своей проклятой и благословенной одесской биографии. Поговорим сегодня об авторах, которые пребыли этой Одессе верны, невзирая на советские, еврейские и прочие обиды.
    Один из них – Олег Губарь, приславший на конкурс бесхитростные историко-краеведческие разыскания "Одиссея об Одессе". Не мудрствуя лукаво, Олег Губарь углубился в многолетние газетные подшивки дореволюционного Малороссийского края – и, Боже, каким упреком зазвучало одесское "былое" его нынешнему безвременью! Не то, чтобы Олег Губарь попытался представить дореволюционную Одессу некоторым оплотом европейской цивилизации. Нет, он всего лишь добросовестный архивариус "того, что было". А было, оказывается, самодостаточное существование уникальной жизненной культуры, где еврей, итальянец, француз, русский, румын, болгарин, укранец и грек существовали в редкостном антропологическом симбиозе, в некотором удавшемся Вавилоне, позабывая вовсе о верности национально-патриотическим кумирам и богам и создавая своих собственных.
    Читаешь эти бесхитростные компиляции одесской прессы 1850-90-х годов, и преисполняешься инфантильным желанием переселиться туда, в это вековое и по-своему фундаментальное бытие. К сожалению, совестско-постсоветский одессит ринулся в прямо противоположном направлении, потеряв многое и приобретя малое взамен. Положа руку на сердце, дорогие эмигранты – не болит и не ноет ли у вас ваше ампутированное одесское прошлое? И ты, свежий израильский патриот Яков Шехтер, и Вадим Ярмолинец, истово толкующий сегодня о проблемах муниципального нью-йоркского хозяйства, и Юрий Михайлик, занесенный совсем уж в запредельную Австралию – зачем же вы, ставшие удачливыми "гражданами мира", так упорно возвращаетесь под провинциальную сень "Сетевого Дюка", почему дружно советуете мне, отстраненному литературному критику, обратить внимание именно на Олега Губаря, описывающего одесские интерьеры далеких времен?
    Юрий Овтин - вот еще один историограф – но современной Одессы. C упрямством, достойным уважения, он тщится возродить "одесскую составляющую" в головах у нового одесского градоначальства. Выступив в прошлогоднем "Дюке" автором поэтичнейшей "Оды одесским винаркам", Юрий Овтин поверг на этот раз к стопам сетевого жюри сразу три оды: "На пути к храму", "Лента Мебиуса" и "Орион". Все они о сегодняшних правителях и хозяевах Одессы. Ну и что? Коллизия "поэт и царь" древнейшая в литературном человечестве. Великий Пушкин не стеснялся признаваться в любви к русскому монарху, а Александр Герцен опубликовал в своем диссидентском "Колоколе" филиппику "Ты победил, галилеянин!".
    Юрий Овтин предпочитает не заходиться в интеллигентском раздражении на предержащих власть, но предлагает увидеть в них тех же "лиц одесской национальности", к которым сам принадлежит. Если ты, заморский неофит, хочешь почувствовать ауру сегодняшней, постсоветской и постперестроечной Одессы, открывай рассказы Юрия Овтина. Уверяю, не все в ней умерло с твоим отъездом. И как бы ни горячился Давид Шехтер, как бы ни доказывал, что одесские евреи унесли "город у моря" на подошвах своих башмаков, это не вся одесская правда, а только ее половина. Другая ее половина – это Юрий Овтин, Олег Губарь, Дмитрий Скафиди, Синерукий Джамбль, Леди Ехида и многие другие, оставшиеся.
    Но наша статья перестает оправдывать свое название: там ведь говорилось и о неправдах "Сетевого Дюка".
    Вот одна из них: опус "Г. Одесса. 1975 год" Павла Лемберского, помещенный в номинации "Малая проза". Каюсь, в свое время сгоряча назвал этого автора в ряду перспективных русскоязычных писателей Америки. Сегодня ни за что не сделал бы этого. А потому что "перспективность" Лемберского чем дальше, тем очевиднее вырождается в бессистемный литературный треп о чем угодно, но прежде всего о физиологических отправлениях своих персонажей. С чего бы ни начинал он очередной рассказ – со второй строки ерническое подглядывание в щелку, обсцентная клубничка, похотливые детали. В "Смерти Самусиса" любящая вдова совершает половой акт с только что умершим мужем – как тебе сей дурацкий литературный выверт, дорогой читатель? И подобными непристойностями буквально забиты последние тексты Павла Лемберского. Это как в том солдатском анекдоте: "Я всегда про это думаю".
    И добро бы речь шла о задиристом литературном мальчишке. Но нет; мы имеем дело со взрослым, профессиональным литератором. Зачем же тогда? Решительно не понимаю. Иначе, как "мастурбирующим сознанием" такую творческую манеру не назовешь. Русскоязычный американский писатель мне друг, но истина дороже.
    Теперь вот Павел Лемберский решил отметиться в "Сетевом Дюке". Лучше бы не делал этого, честное слово. Потому что рассказ начинается с мочеиспускания главного героя, за которым следует описание "вечнозеленой Стеллки Засосик, той самой у которой из деревянного влагалища выглядывали на божий свет лисички" - и из таких генитальных изысков и состоит, в сущности, весь рассказ. При чем здесь Одесса? Очевидно, при том, что мастурбирующая память автора именно такие воспоминания извлекла из своего одесского прошлого.
    Чего-чего, а "сорокинщины" и "виктор-ерофеевщины" Сетевой Дюк был до сего дня лишен совершенно. И вот, такое неблаговонное вливание в его романтическую и целомудренную атмосферу. Короче говоря, Лемберский этого рассказа не писал, а мы его в "Дюке" не читали. Дискурс "Сетевого Дюка" задан паустовскими интонациями, и пусть он таким и останется.