АВТОР ДЕЛАЕТ С ГЕРОЕМ, ЧТО ХОЧЕТ…
К своему стыду признаюсь, я не уверен, что понял этот рассказ. А мои недоумения и гипотезы, вызванные этим непониманием, и составят суть изложенного ниже.
На первый взгляд, история показалась мне весьма незамысловатой, состоящей почти целиком из неспешного и не всегда адекватного размышления героя о себе и своих жизненных обстоятельствах. Под конец, правда, возникли некоторые напряженные телодвижения, но, слава богу, особой беды не случилось. Как и вообще чего-то важного. Герой так и сказал под конец истории хамоватому ворону (а мне показалось, что и мне, читателю): «…я ничего не хотел сказать тебе важное, потому что сам не знаю, что важное, а что нет».
(По-русски все же «я не хотел сказать тебе ничего важного»… А не «важное»)… Но об этом ниже, в гипотезах…
В подобранных автором разрозненных листах записок главный герой рассказывает нам о течении своей жизни так, чтобы в конце стало понятно, какой ветер сдул его с высоты и чуть не лишил жизни, и какая крона спасла его жизнь. Важно ли это? Предполагаю, что для героя это должно быть важно. Я подозреваю здесь ключевую метафору, потому что уж очень настойчив был герой, рассказывая о своих подробностях, уж очень подводил меня к этой самой луне, к этим кронам, к этому котловану и каменному арочному проему. Но я не уверен в справедливости моих подозрений, потому что в своем монологе герой рассказывал-рассказывал об этом, но так ведь ничего и не рассказал. То есть, слов, эпизодов, размышлений и выводов было довольно много, но лично мне они показались случайными и случайно нанизанными на шампур.
Вот бывает так, что человек говорит, а не понять, шутка это или он на полном серьезе. Может, конечно, проблемы с чувством юмора у слушателя, но чаще это от того, что мы не можем определиться с жанром говоримого.
Поначалу я подумал, что этот рассказ что-то вроде записок сумасшедшего. Что автору герой очень несимпатичен, что автор посмеивается над ним, даже издевается: поглядите, мол, какой пошляк и дурак. Возможно, что причины его, героя, самоедства очень серьезны и печальны, но вот его реакция на них как-то уж очень фельетонно (если не сказать, болезненно) выглядит…
Однако, когда возникла в воображении героя метафорическая луна в декорациях (многозначительный, но лично мне мало говорящий образ), я заподозрил, что может быть, автор относится к герою очень серьезно? С симпатией и сочувствием? Именно, как к ранимому художнику-эмигранту, у которого не сложилась судьба, который мается от тоски, от одиночества, от своей ненужности в этом мире, и у которого образовался только один свет в окошке – свет луны (Селены) – на фоне жизни, напоминающей декорации. И декорации эти, неживые, равнодушные, а потому и ранящие, ожили и приняли его в себя, как только голос его луны (Селены), в реальность которой он не верил, возник в его жизни.
Но читая и перечитывая рассказ, я никак не мог определиться с отношением автора к герою. (Ведь вот же, у гоголевского героя известных записок тоже появляется луна… И тоже, если не знать, в чем дело, можно подумать, что это какая-то особая метафора. Да и герой отсылает нас к постмодернистскому прочтению Гоголя…)
Ну, подобрала Римма с асфальта записки, ну, прочла их. А ведь почему-то же захотелось показать их читателям! На чем-то же ее глаз остановился. Что-то же зацепило ее… Что?
Лично я не понял, что. Мне его записки не показались интересными. Ни глупостью своей, ни банальностью, ни нелепостью (в отличие, например, от гоголевских). Причем, и автор, и герой не заблуждаются на свой счет. Герой сам говорит об этом: «а что такого особенного со мной произошло? Да ничего. Так, банальность». И ведь он же прав…
Но, возможно, Римма, сочувствуя своему герою, все же решила показать, что пошляки тоже маются? Человек, хоть, похоже, не семи пядей во лбу, но постоянно и назойливо страдает от неоцененности, невостребованности и одиночества. Страдает! И автор не может ему не сочувствовать. Но сочувствуя, Римма вкладывает в уста этого писателя, драматурга и режиссера такие слова и суждения, понуждает его делать такие поступки, что сомнений не остается: этот человек либо недалекий претенциозный невежда (не знающий даже толком язык, на котором пишет свои великие творения), либо у него проблемы с шифером...
И, может быть, автор, сочувствуя, все же над ним потешается?..
Судите сами.
- Вот великий русский писатель говорит о генеральной репетиции: «Я назначил ее днем».
Эта фраза по-русски означает следующее: когда я назначил репетицию, было дневное время. (Можно, конечно, понять, что он ее назначил на дневное время. Но сначала ведь приходит в голову нормальный вариант. Откуда нам сходу догадаться, что писатель не очень владеет родным языком?)
- «Мой хлеб насущный питается…» То есть, не только писатель-режиссер питается хлебом, но и хлеб в свою очередь сам питается, чем может…
- «Парень был высокий и нескладный, с самодостаточным тщеславным лицом будущего гения»
Я это понимаю так, что лицу было достаточно самого себя. И оно вполне бы обошлось без высокого и нескладного парня. Тем более, что оно, ко всему, было еще и тщеславным…
- «я просто был очарованным жизнью человеком, очарованным во всём, и этой девушкой тоже»
Может быть, Римма хотела вот такими средствами показать, что человек (даже великий писатель), эмигрировав, теряет язык? Начинает говорить на тарабарщине, не помнит значения слов, управления?.. Не читать же каждый раз Розенталя! Герой перепутал управление словами очароваться и разочароваться. Разочаровываются – правильно! – в чем-то или в ком-то. А вот очаровываются – только чем-то или кем-то. (Ну, или где-то: Я очаровался ею на заседании клуба).
- «Когда я закончил роман окончательно…»
Лично мне жаль, что герой не нашел нужным конкретизировать, сколько же раз он заканчивал и как это выглядело, когда он заканчивал не окончательно… Или хотя бы, что он имел в виду, рожая эту фразу.
- «дед, говоривший со мной на помеси русско-польского языка».
Вот и здесь Римма вложила в уста героя оборот заурядного двоечника. Возможно, он имел в виду помесь русского и польского языков? (Или вспомним классическое «Смесь французского с нижегородским») Или помесь (или смесь) русско-польского (если такой есть), и, скажем, иврита? Или с ивритом? В любом случае, эта фраза, выражаясь его языком, помесь русско-нерусского языка.
- А вот фраза, которую я слышал в нашем дворе на Молдаванке от старого карманника дяди Робы: «Ну, вертаюсь я как-то со своих дел…»
Наш писатель использует деепричастие: «Однажды, возвращаясь со своих дел…» Как видно, со своих писательских дел…
- Немножко физиологии… Однажды у меня возник спор с одним израильским русскоязычным поэтом, у которого в стихотворении петух двигает глазом. Ни петухи, ни рыбы двигать глазами не могут, у них другое устройство глаза. У птичек и рыбок. Но поэт не принял моих зоологических резонов и сказал, что у поэтов особая гордость. Что им можно. Что наше дело им доверять.
Я не знаю, кто из нас прав. Но, полагаю, герой рассказа разделяет его точку зрения. «Ворон на меня покосился круглым черным глазом»
(Еще я помню, как один заядлый рыбак рассказывал в курилке, как пойманный им здоровенный окунь (во-от такой!) лежал на траве, а потом косо так глянул на рыбака и – прыг, прыг - оказался в воде… Больше всего ржали тогда над этим «глянул косо»)…
Читая, я уже давно поверил Глебовой, что писатель из ее героя очень своеобразный. И примеры, которые я здесь привожу – лишь малая толика (да взять хоть тот же, процитированный выше оборот «не хотел сказать важное»)… Просто нет смысла цитировать всю найденную рукопись, такие перлы буквально на каждом шагу. Но Римма добивает своего героя контрольными и неподконтрольными выстрелами в голову.
У героя в этой голове обнаруживаются проблемы. Например, он не помнит, что говорит. Или не знает, как что устроено в нашем мире… Цитирую.
«Вот, к примеру. Ветка метро, что ведет из центра города к моей станции… девушка умрет в этом поезде, на потайной ветке, потому что влюбится в спутника по купе…»
Какое купе?! Алекс забыл, что говорит о метро? Или забыл, как метро устроено?
- «Он пил чай с абсентом». Дальше понятно, что имеется в виду не напиток, а трава. Вот, что сказано в словаре: абсент [фр. absinthe] - спиртной напиток, настойка на полыни… В некоторых словарях добавляется, что в древности французы так называли и саму полынь. Но это же французы. И в древности… (допускаю, что в продаже имеется что-то сыпучее, что тоже называется Абсент… Если это так, надо бы это как-то оговорить).
- В начале рассказа герой говорит, что «Народный театр – это театр, в который народ не ходит». Жалуется на проблемы посещаемости его театра, «всеми силами» заманивают в театр пенсионеров», и тут же вдруг заявляет нам же, на голубом глазу: «Хотя, признаться, наш театр пользуется успехом…»
(И снова не могу удержаться, цитирую, как именно он жалуется:
«Мы с ним поговорили, я поделился своими проблемами с артистами и с билетами»
Если кто не понял, могу объяснить. Он жаловался на проблемы, связанные с артистами и билетами. Это он имел в виду. Но написал, что делился проблемами с билетами…)
Ну, и самое загадочное для меня место.
У героя рассказа появляется его собственный герой – «одинокий мужчина» Чучков. Современный вариант Чичикова. Алекс придумал сюжет, который сам назвал странным. И постмодернистским по совместительству.
1. Вот ожила у него секс-кукла. Ладно. Дело житейское.
2. Он решил скупить всех секс-кукол, оживить их – одушевить, и продавать за большие деньги. Ну что ж… Его можно понять.
3. Но идея продажи вдруг без каких-либо пояснений овладевает самой куклой. Она решает продать свою душу. (Почему и для чего это понадобилось автору Алексу не знают ни Чучков, ни Алекс, ни я).
4. Кукла удачно продала свою душу. ОК! В связи с этим образовались вопросы, ответы на которые я не нашел в этой матрешке авторов…
Вопросы:
1. Чучков скупил всех кукол. Но они куда-то пропали. Все свелось к одной. Где они и что с ними?
2. Автор называет Чучкова идеалом нормальности, логики и последовательности. Умен, мол, чертяка! А я так и не понял – в чем же выгода этого мероприятия самому Чучкову? Накупил всех кукол, упустил первую (которая для чего-то продала свою синтетическую душу) и остался ни с чем, но почему-то очень доволен. А я, как дурак, ищу подтверждений того, что Чучков нормален, логичен, последователен…
(Но если «Луна в декорациях» – постмодернистский сюжет гоголевских Записок сумасшедшего, то нормальность, логика и последовательность – на месте. В том виде, в каком и положено автору таких записок).
Римма наделила его способностью рассказывать, свойственной подавляющему большинству женщин: бесконечная уйма ненужных подробностей, так уводящих в сторону от главного, что рассказчик (рассказчица) сам забывает, о чем это он.
Во время ливня! с жуткой грозой! герой входит в автобусную будочку (вы знаете, что это такое?) и смотрит на балкон, где стоял когда-то Дед Мороз (и шапка у него была красная!), и висели рождественские игрушки, и бабушка болела Альцгеймером, и умирать или жить ей было не страшно.
Ну, хорошо. Герою, чтобы сказать, что умирать не хочется, хотя иногда и хочется, понадобилась бабка, которой не страшно жить и умирать. А ливень, гроза, неизвестная будочка, красная шапка, наконец, зачем они мне нужны?! Чем они обогатили мысль, наблюдение, вывод, эпизод? Все, что попадает в зону видимости, Алекс стремится упомянуть, зафиксировать, не пропуская… Как случайно включенная видеокамера… Есть такое заболевание, я забыл, как называется. А когда нужно точно описать то, что он видит, что важно для повествования, этот писатель беспомощен, как ребенок.
- «В котловане было пусто, стоял замерший экскаватор, уткнув в гору рыжей земли свой ковш. Внизу, по узкой асфальтовой дорожке, вдоль невысокого забора, отделяющего котлован, ходили редкие прохожие»
Просто сборник какой-то, а не абзац!
В котловане было пусто? А экскаватор? А внизу ходили прохожие… Где внизу? На дне котлована? Еще ниже?
«Вдоль забора, отделяющего котлован» - если уж отделяющего, то от чего? Или он хотел написать, «ограждающего котлован»? Сочинение двоечника-пятиклассника…
Он забрался на девятый этаж, смотрит вниз (а я мысленным взором слежу за ним) и вдруг заявляет «Я достал папку со своими записками»… Откуда он ее достал? Из кармана? Я же видел его (благодаря тексту): когда он лез на девятый этаж, у него ничего в руках не было… Может быть, было, но об этом знал только он. В нарисованной им картинке этого нет. (Не знаю, надо ли объяснять, что я имею в виду… Не прямое указание, конечно).
Ну, а когда герой стал картинно, по-калатозовски, сорить с высоты своими рукописями, я не только не понял, с чего это он вдруг, но и не понял, как сей акт оказался записанным в этих же рукописях. Он его, что ли, заранее описал? В том числе и звонок с Луны и свой романтический полет? Ведь мы читаем то, что Римма подняла с тротуара! (Подзаголовок рассказа «Из записок, найденных на асфальте») Как же это оказалось в записках?
«Автор, то есть я, делает со своими героями что хочет» – признается герой… Ну, это хоть как-то объясняет необъяснимое.
Весь эпизод с девятиэтажкой и котлованом остался для меня загадочным и непонятым. Если еще можно со скрипом понять, чего его туда понесло (есть и такое заболевание: тяга к луне, хождение по крышам), то уж что там вышло с его падением – я не понимаю. Все это какое-то искусственное, манерное и картонное… И даже этот слащавый псевдолирический звонок Селены, удержавший героя на этом свете, не подсластил для меня ситуацию. И вы знаете, я в чем-то солидарен с вороном, который вместо ожидаемого «Nevermore» послал нашего героя на три буквы. Тут я целиком солидарен с Риммой, решившейся на такое откровение.
В итоге же я, благодаря Римму Глебову за доверие, приношу ей свои извинения: скорее всего, в этом рассказе я ничего не понял. Вот если бы она, скажем, посвятила меня в свой замысел, я бы честно сказал ей, что думаю о воплощении этого замысла. А так для меня все – тайна. Я искренне надеюсь на второго оппонента, который своей рецензией откроет мне глаза. Да и остальные гордые вороны нашего клуба не смолчат, я думаю…