"Августовским днем девяносто первого года, в Москве, в студии Останкино с утра царила гнетущая напряженная тишина…".
     Так начинается повествование, и заканчивается:
     "А в это время в Москве, в студии Останкино, испуганно-торжественный диктор начал зачитывать в эфир сообщение об освобождении президента страны от его обязанностей "по состоянию здоровья" и об образовании Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению…"
     Что же происходит в повествовании? Двое едут - с ними третий.
     Двое - такой-то и такой-то - кроме того, что один мистик, а другой - наоборот, не мистик, рассказано, что с одним из них "Однажды, пару лет назад…" произошла история в которой он, каким-то образом, "ахнул через трубку" для подводного плавания диаметр которой, наверно, равен одному дюйму с четвертью, а надменная красавица преломилась, как ложечка в стакане, что тоже маловероятно касательно ложечки, а следовательно - и красавицы. История, вполне заурядная, произошла "…вдалеке от респектабельного Бугаза…", но чем Бугаз респектабелен, автор не объясняет, а ведь не Ялта, не Сочи, но место среднестатистическому читателю неизвестное, если только он - читатель - по убеждению не из Одессы и не из прилегающих к ней поселений.
     О третьем же персонаже выясняется, что иногда у него на жену - да, а иногда - нет, и ему "еще раз пришла мысль: "Надо ехать…" Но вплоть до этого августовского дня, девятнадцатого числа, девяносто первого года так и не собрался…" - мысль сама по себе бесспорная, но фраза, следующая за мыслью - весьма щербата.
     Двое - лекторы. Один "…окончил театральное училище и, собираясь стать массовиком-затейником, перестроился и неожиданно для себя стал лектором-психологом…", второй же "…был постарше …, но менее образован…" и "… стал психологом сразу после института инженеров морского флота…", чем массовик-затейник образованнее инженера, автор тоже не поясняет.
     Далее - информация:
     "…На шестом году перестройки одуревший и голодный народ потерял интерес ко всему, что не касалось здоровья. Как всегда на стыке времен, люди испытывали жгучую потребность в чуде: парапсихология, парамедицина, всяческие колдуны, телепаты, астрологи, и пришельцы…", какое отношение всяческие колдуны, телепаты, астрологи, и пришельцы имеют к медицине, не ясно изначально, и из тексте никоим образом не вытекает.
     Действия в тексте мало, но есть, например, такое: двое переодеваются на стройке, по одному из них равнодушно ползет муха, а другому кажется, что муха не отбрасывает тень. Судя по тому, что герои находятся, так сказать, в четырех стенах, но без потолка, в самую жару, за четыре часа до вечернего концерта и видят солнце - оно, солнце, почти в зените, и муха, тем более, сидящая на заднице, а не зависшая над ней - тени таки не отбрасывает. То есть, ничего никому не показалось - тени не было вообще, или почти не было, а уж от мухи не гигантской а обычной, если и была, так совсем незаметная.
     И наконец-то:
     "…Сбоку от них в фантастической тишине вдруг раздался пустой звук упавшего ведра. А следом за ним - негромкий досадливый мат. Оба лектора открыли глаза. НЛО лежал на боку и был размером с обычное ведро…" - это развязка.
     Да будет так!
     Осталось только: : "А в это время в Москве… испуганно-торжественный диктор… об освобождении президента страны от его обязанностей… об образовании Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению…":
    
     Что же, собственно, произошло в рассказе?
     Как по мне - вопрос открыт. Не хочу утверждать, что ничего не произошло - может быть, это я ничего не заметил.
     Но дело не в том, отбрасывала ли муха визуальную тень, и не в некотором количестве неточностей, несуразиц и невнятностей, заставляющих усомниться даже в чем-то, возможно, бесспорном. А в том, что при достаточной гладкописи (минус огрехи), этот рассказ напоминает не лучшую прозу 60-х-70-х. Ну, съездили, посидели, поговорили необязательно, трахнули-не-трахнули обязательную Афродиту золотого пляжа… К слову, в те года в формальной литературе было принято, чтоб не трахнули - хоть и случай слепой помешал, но не сбылась аморалка, а в неформальной - было правильно наоборот - чтоб трахнули. К нашему повествованию это замечание не относится - тут аморалка была, а траха не было.
     Есть, как мне кажется, явная попытка создать живой мир, пользуясь, возможно, образами "из головы" - частично запомнившимися, частично придуманными, частично позаимствованными из той литературы. Нормально! - если бы мир получился динамичным, как полагается живому миру. А он статичен - как неживой. И не потому, что на предлагаемом участке времени и места все умерло, а потому, что так уж получилось - даже родившееся НЛО оказалось крышкой от сварочного аппарата. Предположим, именно так все и должно быть, поскольку именно в это время, в Москве, произошло нечто о-го-го, какое важное. Но когда же, где-нибудь, что-то важное не происходит? Разве что, Бонапарт давно границ не переходил.
     Так почему же, что-то тут не то?
     Писатели, как художники, пишут либо с натуры, либо "из головы", либо как-то еще, либо - все это вместе… Но, если могут, при этом творят. И писатель, например, пишущий с натуры, при прочих равных условиях задачи, ничуть не хуже писателя, пишущего "из головы", и наоборот. Возможно, что "из головы", в общем, получается интересней, но, с моей точки зрения, это потому, что с натуры интересно написать гораздо труднее. То есть - каждому свое.
     А Григорий Розенберг взялся, видимо, не за свое - отсюда и несвойственные ему неточности, невнятицы, несуразицы - от душевного непокоя, что ли… С натуры-то у него получается. А, если я ошибаюсь, и этот рассказ - просто разовая неудача, от которой не застрахован никто, и автор может и этак и так, то есть еще неограниченное количество попыток.
     2003