Сколько есть евреев пишущих не на иврите, столько же, наверно, существует изображений стариков, говорящих смешно, столько же есть описаний тех самых дворов, домов, семей…
     Но если мальчик Мотл в подобной среде существует, то аналогичные герои нынешних повествований, являются сторонними почти наблюдателями. Они рядом, но из другого мира. Они уже другие, но все замечают.
     Многое в дальнейшем зависит от наблюдательности авторов. Как правило, авторы стараются разглядеть что-нибудь смешное и грустное. Все еврейское в литературе, как правило, смешное и грустное. А литература, зависит от способностей автора, от его здравого смысла, чувства юмора и т.д. К сожалению, еврей - еще не означает умный, способный, остроумный и опять же т.д., что относится и к еврею пишущему.
     И вал идет определенной прозы по местам нашего обитания. Вал благодарной прозы, той, что радует родственников и знакомых, и читателю ностальгирующему по душе. Но эта - определенная проза, бывает и неблагодарной, если автор все же писатель, а не просто ему так кажется, и тема эта - его тема, как ни крути.
     Сделай-ка так, чтобы было смешно не потому, что тетя Сара картавит, и грустно не потому, что дядя Боря угнетенный еврей, а как-то тоньше, что ли, и так - чтоб свое. Напиши с юмором ненавязчивым - почти английским, и нарисуй не просто узнаваемую, что уже неплохо, но и художественную картинку. А чтобы старики и дворики не задавили настоятельным колоритом, выдай что-то первым планом - как бы главное - то есть, камеру-обскуру.
     И Григорий Розенберг справился с благодарной задачей: произвел впечатление на меня - ностальгирующего одессита. Но он с неблагодарной задачей справляется - мне, понимающего в художественной литературе, тоже пришлось по вкусу.
     Вот, например:
     "Все замолкают, все смотрят на мадам Бритву, и тетя Поля с надеждой бросается к ней.
     - Полина! - мадам Бритва указывает пальцем на дядю Петю, а потом на балкон. - Полина, он что… упал?", - высокий класс.
     Сама же камера-обскура - штука, может, и неплохая, но мне нравится меньше - не как физическое явление, а как рельефно главенствующая часть сюжета. Хотелось бы, чтоб она не так выпирала, в смысле - часть сюжета, да и камера тоже - в том же смысле. Что это - символ? Яркое пятно на фоне мрачного бытия? Противопоставление непонятным старинным буквам? Обязательная интеллектуальная нагрузка? Возможность красиво закончить рассказ, абстрагируя читательское внимание? Так и хочется задавать вопросы. Все, наверняка, правомерно, но несколько навязчиво. Вот - опять захотелось спросить: идеология - это обязательно?
     "Камера-обскура потрясла меня. Падающая от человека тень была мне понятна. Я так и говорил: от него падает тень. Но чтобы от человека падал свет!".
     Автор, кажется, сам видит, что перебор и поэтому:
     "Ну, не тем светом, луч которого в темном царстве, а живой проекцией своей длиннющей жизни, маленьким, цветным, живым изображением", - как по мне, так и здесь перебор.
     И еще:
     "Я стал ходить по улицам, стараясь не сутулиться, не ковырять в носу, не замирать в дурацких позах. Я понимал, что ОТ МЕНЯ ПАДАЕТ СВЕТ, и нужно быть всегда начеку: как увидят меня те, кого я не знаю. Достаточно того, что я вниз головой".
     И далее:
     "Сколько дырочек в стенах, окнах, дверях окружает меня, когда я иду по улице! В скольких квартирах я прохожу по стене вниз головой - уменьшенный, живой, цветной, настоящий - лучше, чем в телевизоре!"
     Я не был, видимо, ребенком столь чувствительным - меня не так сильно волновало общественное мнение, или как-то не так волновало. Я представлял себе изредка, что мою жизнь кто-то смотрит в кино, и меня хватало на минуту-две - в плане адекватного поведения.
    
     И опять о Камере Обскура. Что только так не называлось и не называется: кроме Набоковского произведения - сайты, журналы, фотостудии, конкурсы (в том числе и конкурс красоты - там, наверно, конкурсантки перемещались красивыми ногами вверх)… Я залез в интернет, не поленившись, но список до конца просматривать не стал - все же лень.
     Собственно, зачем придираться? Рассказ мне понравился, как понравились и другие рассказы - про витрину в одесском универмаге и про мальчика разглядывающего в детском саду девчоночьи "глупости". Хотя, опять возникает вопрос - станет ли это циклом рассказов: герою пять лет, десять, двадцать, тридцать, сорок… и так до 120-ти? Очень уж эти три рассказа схожи. Но, видимо, так надо. Такой уж это писатель и баста. Такой уж он импрессионистический реалист. Отсутствие черной краски, моментальное изображение увиденного, невеликие герои и четкость в то же время, и точность. И узнаваемо, и написано здорово. Разумеется, я голосую за то, что пишет Григорий Розенберг, и за то - как он пишет. И вообще, Григорий Розенберг - серьезное приобретение для клуба тель-авивских литераторов. А поскольку клуб тель-авивских литераторов, является серьезным приобретением для всей художественной литературы - нужно сделать далеко заводящие выводы.
     2003