Двенадцать - число символическое, располагающее к размышлениям, обобщениям и прогнозам. Выводит ли данная подборка на какой-то новый уровень мастерства? Становится ли новым этапом творчества?
    В данной подборке можно выделить две основные темы: вживание в почву новой родины и расчет с идеологией прежней родины, то есть советской идеологией. Причем, последняя тема - ведущая и часто прорастает сквозь первую, заглушая ее.
    Так, в стихотворении "И утро дня, и ветер ночи" действие вроде бы происходит "в Палестине, на еврейской половине", но сквозь тонкий слой израильских реалий просвечивает все та же Россия: нацболы, меньшинства чинят бесчинства... В "Родной речи" - "А в киббуцах извечное пьянство и бежит из села молодежь". "Страна нуждается в разброде" - очевидно, это сказано не о Палестине, а о России (или СССР, если угодно). Разброд нужен, чтобы предотвратить опасную концентрацию власти, "чтобы невзначай не встал из гроба и впрямь какой-нибудь подлец", т.е. диктатор.
    Кроме этих двух основных тем, есть еще тема ограниченности и бренности человеческой жизни, а тему так называемых "Куплетов" вообще трудно определить.
    Перейдем теперь от тематики стихов к главному: к их оценке. Стихи в подборке очень неоднородны. Главный бросающийся в глаза недостаток (или лучше сказать - беда) стихов Межурицкого - обилие "рыбы", т.е. ничего не значащих заполнителей, слов, оборотов и предложений. Иногда даже мнимых, т.е. запретных. "У монахов есть улов и свои у них приколы". ПРИКОЛЫ МОНАХОВ. Не всякое слово, не всякое сочетание слов может войти в поэзию, тем более в лирическую. Это дикое сочетание не имеет права входить в поэзию даже под видом юмора.
    То же самое справедливо для слова "нацболы". Это даже не слова, а какой-то уродец вроде "тыблока". Это вообще не русский язык, а ернический жаргон. Есть случаи не столь вопиющие, но, увы, смысла в них не больше. "Поэзия не делится на ноль". В этой фразе нет уродцев, в ней все правильно. Больше того, она даже претендует на обладание какой-то нетривиальной истиной, на философскую глубину. А на самом деле это просто "рыба", заполнитель размера.
    А ведь Межурицкий не новичок в поэзии. Вот, например, в строфах-шестистишьях "Как знает жук, куда ползет?" и "А как же дворник? Жив ли он?" довольно сложная система рифмовки:
    1-2
    3-6
    4-5
    Такая же рифмовка и в "Куплетах". Сложная рифмовка, игра цитатами: "Ночь-улица, фонарь - диван-кровать", и при этом такой скудный результат. Небрежение словом мстит за себя. "Молясь харизматическим погодам", - эта строка выверена по размеру и по рифме; и тем не менее это бред, это, по сути, такой же уродец, как "нацболы".
    И юмор не спасает: юмор не может служить смягчающим обстоятельством. "Поэзия должна быть умновата". Что это: юмор для капустника? Нет, похоже, что автор понимает эту фразу всерьез, как "поэзия должна быть неглупа". Но тогда ясна ошибка автора: он подменяет неглупость - ЗАУМНОСТЬЮ, то есть фактически провозглашает неподконтрольность, и, стало быть, безответственность.
    Но не все, отнюдь не все так плохо в подборке, а кое-что так даже замечательно. Вот стихотворение "Когда-нибудь сейчас". В целом его вряд ли можно назвать удавшимся. Но оно содержит замечательную рифму "назорей-на заре", и пусть не очень умело, передает мысль об ограниченности человеческой жизни. А на ту же тему стихотворение "Время все покажет" - это уже удача (сомнение, впрочем, вызывает слово "конкретный": "Те или эти шмотки носишь в конкретный срок" - не взято ли оно из жаргона приблатненных новых русских?) Вот ведь и юмора нет, и система рифмовки тривиальная (авав) - а ведь удача! Но, конечно, настоящая, подлинная удача - это "Лебединая песня". Здесь юмор автора наконец-то нашел достойный осмеяния объект: идеологию советской эпохи.
    
    Все равно, что нет покоя,
    Все равно, что канонада,
    Все равно, что все такое,
    Знамя нашего отряда.
    
    Эпиграфом к "Песне" могли бы стать слова Маркса: "Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым". Конечно, "Песня" чрезмерно растянута, ее можно бы сократить как минимум вдвое.
    Относительно "Песни" и поэмы "Кроме лирики" создается впечатление(быть может, ошибочное) некоторой несамостоятельности, подражательности, Например, мне кажется, что так называемый монохор
    
    Блюдя гуманизма традицию,
    Я ставлю в вину и т.д.,
    Иисусу Христу - инквизицию,
    А Марксу - НКВД.
    
    Это напоминает гарики Игоря Губермана, а часть первая поэмы "Кроме лирики", начинающаяся строками
    
    На земле, на которой никто не живет,
    Только и можно жить, -
    
    очень похожа на "Балладу о Ее величестве Белой Вши" А.Галича.
    Впрочем, если это и подражание, то ничего страшного здесь нет, образцы для подражания взяты вполне достойные.
    Заслуживает внимания прием, примененный в поэме "Кроме лирики". Прием состоит в том, что некоторые части поэмы - а именно: тезисы, - растут, грубо говоря, не из объективной реальности внешнего мира, а из самой поэмы.
    
    Я на любую высоту
    Из самого себя расту.
    
    То есть поэма включает в себя как бы поэтический анализ самой себя. Это, разумеется, меняет, усложняет жанр поэмы:
    а) появляется необходимость определить жанр подзаголовком "Поэма в тезисах", а не просто "Поэма". Причем именно "в тезисах", а не, скажем, "в лирических отступлениях", поскольку именно тезисы, растущие из самой поэмы, представляют собой новшество;
    б) появляется необходимость дать спецификацию, то есть сделать "структурный срез" поэмы. Причем очень смелый и интересный, хотя, мне кажется, что он больше подходит для прозы, а не для поэзии.
    И именно теперь, года "Лебединой песнью" и "Поэмой в тезисах" обозначается выход к новым рубежам, автор более чем прежде, неуверен в своем праве быть поэтом:
    
    Видно, мне не по плечу
    Вышла ноша стихотворца.
    
    Справиться с этими сомнениями и закрепиться на новых рубежах может только сам автор. При этом ему, видимо, придется, - смеясь или плача, - но расстаться со своим "прошлым" - с небрежением к слову.