Очень скоро при чтении возникает вопрос: зачем нужно было в предисловии писать о случайном совпадении имен, когда в одной из глав идут прямо названные имена действующих лиц, например - Нетаниягу, или Ицик Мордехай, а потом и Перес. Или надо понимать, что это нечаянные тезки реальных лиц, или автор должен убрать соответствующие фразы из предисловия. Спикеру автор дает имя Врун и уверяет, что так и есть, а к концу повествования он уже Врук, так сказать приблизился к своему истинному имени. Если еще говорить об именах, то в Израиле нет Серег и Лех, разве только в среде русских подростков, и в тексте эти Сереги и Лехи режут глаз, а уж "Серега Штинкер" производит весьма странное впечатление и даже неприятие, а если таков авторский юмор, то лично мною он не понят.
     Автор не указывает, каким образом к нему попали записки помощника депутата Сим-Сима, но, тем не менее, пишет, что "записки не предназначались для посторонних глаз". Обычно, когда писатель применяет такой прием, что мол, к нему попали чужие записки, он сообщает, каким образом это произошло (ну хотя бы из уважения к дотошному читателю).
     Но, с другой стороны, очень удобно спрятаться за кого-то, и тогда можно не обращать внимания на ошибки и другие несуразицы, не я, мол, Д. Ш., пишу так, а некий Сим-Сим, с него и взятки все, Сим-Сим даже может написать "искуство" с одним "с" и "в усмерть" отдельно (причем дважды), "неотъемлИмая часть" и пр., я, конечно, никогда в жизни так не напишу, это все он, малограмотный помощник депутата по кличке Сим-Сим. Хотя, самого "авторского" текста тоже достаточно много, и в тексте этом много неувязок.
     Когда идет перечисление посетителей Кнессета (причем создается такое впечатление, что перечисление взято откуда-то из русских литературных текстов, чуть ли не как у Достоевского, во всяком случае, напоминает), то сначала перечисляются имена существительные, там сыщики, офицеры, студенты и пр., и через запятую идут уже прилагательные (застенчивые и наглые, больные и здоровые…) и идут они после существительного "патриоты" и получается, что все прилагательные относятся только к слову "патриоты".
     И кроме того, странно: избиратель, оказывается, пробирается в кнессет "невесть какими путями", а выше идет перечисление такого количества народу, что кажется - весь Тель-Авив и весь Израиль там, и как же все это количество (добавим, бездельников, особенно сыщики и офицеры) пробирается в Кнессет? Весьма загадочно.
     "Бить с трибуны Кнессета в набат всего, что под руку попадется: радио, телевидение, газета, камень о бронзовую доску…". Фраза сложена непонятно как. Наверно, не "всего", а "всем", тогда и все окончания слов поменяются.
     "Обитатели Кнессета издавна производят и ведут с электоратом обильный торг клюквой, макаронами и лапшой…". Что, производят клюкву и макароны, или просто ведут ими торг?
     Нет слова "однакож", есть "однако же".
     Что за выражение: "ядрена копоть" - изобретение Сим-Сима или самого Д.Ш.?
     "Заседание в виде исключения, велось на иврите". Понимается так, что обычно в стенах Кнессета все говорится на русском языке.
     "Рыжие кудри… блестели как глаза у невесты". Кудри могут блестеть как угодно, но только не как глаза (у невесты или у кого другого).
     Еще в школе проходили, где начинаются кавычки и где заканчиваются при прямой речи, но в тексте это правило не соблюдается.
     Это не "ловля блох", а просто замечания по ходу чтения, и таких замечаний можно набрать гораздо больше, но я ведь не корректор, а просто достаточно грамотный читатель. Текст надо вычитывать и чистить, а то попадаются такие вещи, вроде "угодив" дважды в одном предложении, хотя и в разных смыслах. Все-таки не напрасно существует словарь синонимов.
     Ну и, разумеется, возникают размышления по смыслу прочитанного.
     И не только размышления, но и некоторые сомнения. Например, насчет депутатов, которые "проклятые семьей, видящей их в основном с экрана телевизора…", позвольте усомниться. Судя по газетам (хотя теперь, исключительно благодаря автору, мы точно знаем, как они пишутся), депутаты то и дело уходят на разные и длинные каникулы, и все праздники у них почему-то гораздо длиннее, чем у простых смертных. А уж их зарплаты и разнообразные льготы - да какая семья проклянет? Лично я бы - никогда. Правда, после прочтения данной повести я бы мужа в депутаты не пустила - вранье, пьянство и блуд (хотя описание блуда в виде дискуссии между Рони и Иегудит оччень красочно). Кажется, именно у этой Рони "черные как бархатный уголь глаза" и тут же "бархатисто-пунцовые губы". Как-то все слишком бархатно. Северянин, однако. Кстати, толкование стихов Северянина применительно к Пересу получилось весьма смешно и остроумно. А бегаюший спикер вызывает жалость, когда читаешь про него, что "переброшенное через шею полотенце и спортивная майка были черны от пота". Что же, пот у этого несчастного черного цвета? Причем сам-то он как-будто белый, хотя это неважно, поскольку учимся у Америки политкорректности, депутаты в том числе, об этом в повести написано.
     Хотя автор и предупреждал, что будет употреблять непарламентские выражения, однако слишком увлекся ими, и матерщина открытым текстом, да еще в присутствии депутата Сони сильно коробит.
     Точно не знаю, но полагаю, что наверное в Израиле впервые написано художественное, да еще сатирическое произведение о Кнессете, и написано человеком, вблизи увидавшим и услышавшим все то, что недоступно простому обывателю (оно вероятно, и к лучшему для душевного покоя оного).
     И какое убожество, ничтожность помыслов и поступков законодателей наших показывает читателю автор! Прямо "Горе от ума" в прозе! Только нет того Чацкого, который бы воскликнул: "А судьи кто?" В смысле, депутаты. Ну, мы увидели, кто. Каков поп, таков и приход. А ведь неверно. Каков приход, таков и поп. Ведь поп-то из народа, то есть из прихода. И депутаты наши оттуда же. Что наверху, то и внизу, но наверху - оно все-таки выше, а потому и интереснее. Но по мере чтения интерес постепенно угасает, становится скучно, а ко второй половине еще скучнее, тем более, когда тренажеры уже украдены, а с депутатами и их обликом все ясно, то остальные дрязги между ними, политические и всякие почему-то мало волнуют. Но неожиданная судьба тренажеров возвращает читательский интерес и приводит к мысли, что из страны, из любого места можно вывезти абсолютно все, никто и не заметит. И подобные "утешительные" мысли по разным поводам по мере чтения посещают неоднократно. Есть, есть в повести интересные места. Например, история про то, как бывший депутат попадает в монастырь Катрун (Латрун). Но уж очень жалка и ужасна его участь и так и хочется спросить автора: а кто это? Реальное ли это лицо? Ведь повесть-то наполнена вполне реальными лицами. Смелый писатель Д. Ш. Не убоялся никого. Расписал в лицах, какие недалекие и ограниченные люди сидят в Кнессете, какие они мерзкие карьеристы, и какая никчемная наша алия, раз такие никчемные ее представители сидят в парламенте, на самом верху - выше некуда. А что хотел сказать всем этим автор? Позлобствовать хотел? Охаять всех? Ему это удалось, вполне. А может, хотелось написать просто юмористическую вещь, да юмора набралось не так уж много. Скорее, все это грустно. А интересные места есть. Но обилие имен и кличек вводит в транс, а излишества в употреблении крепких выражений раздражают - ну да, модно, модно, ну так что ж, засорим великий и могучий, сколько сможем?
     А заканчивается повествование затасканным штампом: "и весело, заразительно засмеялся". Видимо, устает не только читатель, но и писатель.
     И, как высказался таинственный автор "Записок под лестницей" - все надо круто откорректировать.