АПОЛОГИЯ ВЫВИХА

Публикация новой поэмы М.Генделева в журнале «22» заставляет призадуматься.
И не столько о творчестве самого Генделева,сколько о судьбах израиль-
ской русскоязычной поэзии.Отчего она такова,какова она есть -вопрос
конечно же риторический.Тут,как говорится,ни отнять,ни убавить.Но важнее
другое:почему она предстаёт перед нами именно в этой оболочке?Ведь Михаил
Генделев далеко не единственный в своём роде,и появление его на поэтичес-
ком горизонте произошло не вчера и не случайно.Просто он заметнее других
подобных и в этом ряду является наиболее характерным.Что ряд этот отри-
цает смысловой элемент поэтической речи,понятно само собой.Что содержа-
щаяся в нём претензия имеет глобально-мировой размах,также сомнению не
подлежит.Любопытно,пожалуй,другое:отчего изощрённая апология поэтического
абсурда с наибольшим комфортом прижилась именно в Израиле,в его русско-
язычной словесности.Здесь в среде просвещённого еврейства она чувствует себя,
как рыба в воде и похоже,претендует даже на некое идеологическое главенство.
На мой взгляд,ответ на вопрос лежит в сфере психологической абсорбции:
советское еврейство,оторванное от многовековой русской среды своего оби-
тания,в Израиле вовсе не превратилось автоматически в коренной народ,
на что было бы наивно расчитывать.Более того,на новой почве мы продолжаем
реализовывать свои духовные и художественные чаяния по-русски,и это вполне
естественно.Но желая подчеркнуть свою вновь обретённую самостоятельность,
утвердиться в ней,мы забываем о том,что»язык мыслит»,что он живёт по
собственным,издавна существующим законам.Невозможно вывернуть его наизнанку
и сделать ,иным,чем он исходно является по определению.Нельзя вычеркнуть
многовековую русскую поэтическую традицию с её тяготением к коренной ясности,
исповедальности и глубине с тем,чтобы взамен предложить лишённый смысла,
хотя и изысканный по форме, суррогат.А ведь именно этим и занимается много
лет подряд Генделев.Этим же самым,только в направлении максимального духовно-
плотского эксгибиционизма занята и яркая поэтесса Рита Бальмина.Я мог бы
присовокупить здесь имена Галы-Даны Зингер,Владимира Тарасова и прочих,
на перечисление которых нет смысла тратить время и пространство статьи.
Явление это относится к разряду эмиграции,отчуждения от истоков и берёт
начало в еврейском атеистическом интеллектуализме,в галутной внекоренной
беспочвенности.Его духовным лидером можно,я думаю,считать Иосифа Бродского,
чей поэтический космополитизм и решительный отход от русскости русского
языка дал мощный толчок развитию поэзии»вывиха».Разумеется,Бродский и
ведать не ведал о том,в каком направлении устремится стронутая им с места
снежная лавина,подобно тому, как это не приходило,очевидно,в голову Ницше
или Марксу.Но факт остаётся фактом:апологетом был именно он.Израильская
русскоязычная поэзия,подобно Ивану,родства не помнящему,отторгла от себя
имена Тютчева,Фета,Случевского,Иннокентия Анненского,Блока,Заболоцкого,
Павла Васильева,Ахматовой,Арсения Тарковского.Скромное место в тени
Иосифа Бродского уготовано лишь,скорее всего по ошибке,угодившему туда
Мандельштаму.Впрочем,есть ещё одно имя,для которого порой делается исклю-
чение - Маяковский.Недаром главный идеолог направления»вывиха» А.Гольдштейн
весьма мажорно упоминает о нём в своей книге «Расставание с Нарциссом».
О родственных переплетениях в творчестве Маяковского и И.Бродского когда-то
подробно писал Ю.Карабчиевский,так что знаменитый русский авангардист -
гость на израильской улице отнюдь не случайный.
Поэма М.Генделева»Палата мер и весов» - весьма изящная вещица,которую
портит лишь одно обстоятельство :полное отсутствие смысла.Эффектные выверты,
похоже,его целиком вытеснили,не оставив даже крошечного пятачка.Деление
на главы в таком контексте совершенно условно и вместо «Любви» могла бы
свободно оказаться «Война» или скажем «Джокер».В памяти из всей поэмы
остаются,пожалуй,только фразы типа «...не так давно я смотрел в окно и
думал,что жизнь говно»,сами по себе абсолютно не авангардные и по безыс-
куственности родственные тому,что можно было прочитать на фасаде любого
общественного»сортира».Но в целом,Генделев далеко не прост:поэма искусно
сплетена так,чтобы взамен утраченного смысла нам была предложена его
имитация с претензией на некую сверхчеловеческую глубину и сложность
переживаний создателя текста,на его чуть ли не вселенский трагизм.
Подобно Нерону,поджегшему Рим,Генделев хотел бы дотла спалить Иерусалим,
прихватив с собою лишь кочергу,чтобы пошуровать ею в образовавшихся
на месте пожара головешках.Причина такой ненависти поэта к священному
граду остаётся совершенно неясной,равно как м связь лирического героя
с упомянутыми»Войной»,»Любовью» и «Джокером» да и с самой»Палатой
мер и весов»впридачу.Остаётся одно,зато совершенно чёткое,впечатление:
перед нами позёр от поэзии,выскочивший за всякие мыслимые рамки и упива-
ющийся каждым своим,пускай невпопад обронённым,словом.Впрочем,повторяю,
для меня в данном конкретном случае важен не сам Генделев как человек,
вокруг имени которого по разному поводу»скрещивались шпаги».Важна та
тенденция,о которой говорилось выше и какую я считаю далеко не безопасной.
Как небезопасна любая неразбериха,творящая сумятицу в умах.Пусть будет
Генделев,Тарасов,Бальмина и другие,пишущие так как это взбредёт им в
голову.Но пусть при этом существует ясность в смысле того,что происходит
в нашей поэзии,если даже и нет надежды хотя бы частично остановить
происходящее.



 

 


Объявления: