"Я хочу утром просыпаться и видеть тебя рядом", - сказала Лена, поцеловав его на прощание.
"Было бы великолепно снять, ну, скажем, двухкомнатную квартирку. Салон почти без мебели, чтобы дышалось свободно. Большая кровать в спальне. Две мягкие цветные подушки, похожие на маленькие лужайки с незабудками, а между ними сопит Ленка. Тихое безмятежное счастье. Ни сестры, ни её подруг", - Эдик улыбался своим мыслям.
- Ты откуда такой довольный?
- Привет, Вова! Давно тебя не видел! Чего не заходишь? - Эдик пожал соседу руку.
- Времени нет. По вечерам картины продаю. Мелкий бизнес, так сказать, - Вова усмехнулся.
- Прибыльный бизнес?
- Ну, за месяц полторы-две тысячи набегает.
- Слушай! Тебе помощник не нужен?
- Можешь завтра съездить со мной. Попробовать.
Неожиданно для себя , Эдик сильно волновался, выезжая с Вовой в первый раз. Предстоящие встречи с незнакомыми людьми немного пугали, но, в то же время, возбуждали любопытство. Всматриваясь в освещенные окна домов, он рассеянно слушал Вову, пытаясь представить себе будущих покупателей.
- Во-первых, прочувствуй свою роль. Ты - молодой талантливый художник. Тебе приятно показать свои картины. Что касается продажи, то тут у тебя смешанные чувства. С одной стороны - радость признания, а с другой - горечь расставания со своим произведением. Красиво сказано, правда? - Вова усмехнулся и продолжал. - Взгляд у тебя должен быть долгий, внимательный. Особенно когда смотришь на женщин. Пусть каждая из них завтра на работе расскажет подружке: "Ко мне заходил молодой художник и так долго на меня смотрел... Наверное, хотел нарисовать." Не стоит, конечно, злоупотреблять в присутствии мужей.
Эдику живо представилось, как он пересекает порог, воспламеняя одухотворенным взглядом длинноногую блондинку, неуверенно отступающую в глубь роскошной квартиры. "Не желаете ли посмотреть...",- предлагает он. "Да", - она вздыхает полной грудью. " Картины ", - поясняет он. "Нет!", - в ужасе восклицает она. "Кто это?!", - слышится у него за спиной свирепый голос мужа. Эдик вздрогнул.
"Что еще добавить? - деловито продолжал Вова. - Жесты должны быть плавные, не суетливые. Вот такие, - он поводил рукой, чуть выставив вперед указательный и средний палец. - Рука художника мечтает о кисти. Да, кстати, не советую особенно блистать красивым ивритом. Я знаю, вас в университете здорово готовят. Понимаешь, люди чувствуют себя более уверенно, когда незнакомец вроде тебя соответствует сложившемуся стереотипу.
Эдик кивнул и, осмотревшись, спросил:
- Это Рамат-Ган?
- Да. Здесь в многоэтажках, в основном, живет средний класс - не слишком богатые люди с высшим образованием. Как раз то, что нам нужно. Мы уже на месте. Можешь выходить, - Вова остановил машину, - Пора ознакомиться с ассортиментом, - он передал Эдику увесистую папку размером, примерно, метр на полтора с пятнадцатью картинами в легких картонных рамках. Здесь были представлены, практически, все стили: пейзажи - городские и сельские, натюрморты, портреты и даже одно произведение, явно относящееся к абстракции. - Надеюсь, ты можешь отличить масло от акварели?
- Конечно, - неуверенно пробурчал Эдик.
Вова коротко охарактеризовал несколько картин и, посмотрев на часы, бодро сказал:
- Ну, давай на лифте наверх и начинай. Спускаться легче, чем подниматься. Встречаемся через два с половиной часа. Пройдёшь сколько успеешь, - он сел в машину, бросив на прощание: - ни пуха!
- К черту! - Эдик озабоченно огляделся.
Заметив хорошо одетого мужчину, вышедшего со стоянки, Эдик пристроился за ним, успев вставить ногу в закрывавшуюся дверь подъезда. Мужчина с широким командным подбородком, по привычке сдвинув брови, смерил его оценивающим взглядом и решил на работу не брать. Отчетливо ощутив такое к себе отношение, Эдик в лифт не вошел.
Большое зеркало, привыкшее отражать людей, относящихся к среднему классу, надменно показало ему кислую личность в мятой майке, поношенных джинсах и потертых замшевых туфлях. "Одежда, вполне подходящая для молодого художника, но выражение лица не годится. Голову выше. Блеск в глазах. У меня еще вся жизнь впереди. Лет через десять мои картины будут стоить миллионы," - Эдик снисходительно улыбнулся зеркалу. Оно ответило тем же.
Вначале все шло неважно. То ли блеск в глазах отпугивал клиентов, то ли они совсем не интересовались живописью. Веселые разноцветные фигурные дощечки с надписями: "Здесь живет семья Зилбер - Рувен, Хана и маленький Дани" и рисунком, изображавшим трех взявшихся за руки человечков, или: "Добро пожаловать в семью Райх" с цветочками, вводили гостей, как показалось Эдику, в некоторое заблуждение относительно хозяев, любивших шумно хлопать дверью перед носом. Адвокат Берг по-прокурорски хмуро посмотрел на папку с картинами и, не дав возможности сказать ни слова, заявил: "Нет надобности".
Безнадежно глухое шуршание за дверью, хмурые лица, душные лестничные пролеты, этажи, нескончаемые этажи. Поднимаясь в лифте, Эдик не обратил внимания, сколько всего их было, но точно больше десяти.
"Вот и пройден мой первый дом и, если бы не та, как все дети, очаровательно наивная девчонка с четвертого этажа, пригласившая посмотреть её собственные рисунки, было бы совсем паршиво на душе. Детство - счастливая пора", - подумал Эдик.
Вдыхая ароматную свежесть тихого октябрьского вечера, он миновал аккуратный садик с большой клумбой посередине. Автоматическая дверь в подъезд следующего дома, видимо, вышедшая из строя, была широко открыта. "Не такая уж ты крутая, буржуйская дверь", - подумал Эдик и вошел.
На восьмом этаже добрая бабуля сделала Эдику контрпредложение: забрать мешок старых вещей, которые её сыну уже не нужны. "Мешок и папка две вещи несовместные", - мысленно продекламировал Эдик и вежливо отказался.
Потом три этажа мертвой тишины. "Может вызвать полицию. Сказать что подозрительно тихо." - развлекал себя Эдик. Вдруг, после очередного звонка радостный и нежный, певучий "Ша-лём".
- Ой, простите, я думала это мой муж, - она смеётся чуть смущенно.
- Вы можете сделать мужу подарок. Если хотите, я покажу вам свои картины, - предложил Эдик, улыбнувшись впервые за этот день непринужденно и с удовольствием.
- Входите, - просто сказала она, откинув назад пышные каштановые волосы. Проходя мимо неё, Эдик ощутил запах шампуня и подумал: "Что она, интересно, делает с такими длинными волосами? Косу заплетает, что ли? "
- Садитесь, пожалуйста, госпожа, - Эдик присел на корточки, отодвинув массивное светло-коричневое кресло так, чтобы оно оказалось напротив дивана, и пояснил, - На картины нужно смотреть с определенного расстояния.
Она усмехнулась, села и, сбросив пушистые малиновые тапочки, ловко подобрала под себя ноги. "Маленькие аккуратные ножки, как у моей Ленки. Когда мы будет жить вместе, подарю ей такие же забавные тапки. В них, наверное, тепло, приятно и, если бросят в тебя, совсем не больно," - помечтал Эдик и спросил, одновременно доставая вслепую, будто карту из колоды, первую картину:
- Вам больше нравится городской пейзаж или сельский? - не дождавшись ответа, он добавил: - Это на севере, недалеко от Хайфы. Дорога и лес после дождя.
- Выглядит немного печально, - заметила она, зацепив пальцами прядь волос и проведя ею по губам.
- Может быть вам понравится..., - Эдик извлек акварель с белым домиком, покрытым красной черепицей, заманчиво проступавшим среди ветвей, - Это Кфар Шмарьягу.
Эдик знал, что слово "кфар" означает на иврите деревня и употребил сейчас единственное на слух знакомое ему и подходящее по тематике название. Впоследствии выяснилось, что Кфар Шмарьягу - это, может, и деревня, но сплошь населенная миллионерами. Видя, что сельский пейзаж не производит впечатления, Эдик порекомендовал морское побережье. Просматривая картины вместе с Вовой, он мельком заметил рисунок с гористым склоном какого-то залива и маленькой лодочкой, отплывающей от берега.
- Вот, - он достал картину. Сейчас, при хорошем освещении, она выглядела очень прилично. "Небо розовое. То ли рассвет, то ли закат", - подумал Эдик.
- Это же Кинерет! - воскликнула она.
- Да. Ям Кинерет, - подтвердил Эдик, затушевывая свою фразу насчет морского побережья. "Лодка отплывает - значит, утро", - подумал он и гордо добавил: - Кинерет на рассвете.
- Очень красивое небо, прекрасное сочетание цветов. Ты рисовал это в Тверии на западном берегу, там, где гостиницы, правда?
- Да, - коротко и мечтательно ответил Эдик, не желая распространяться о вещах, ему мало знакомых.
- Я повешу её в спальне напротив кровати, пока Дутан будет спать. Утром он проснется и увидит восход над Кинеретом. Отличный сюрприз, - она так обрадовалась своей выдумке, что, забыв про Эдика, вскочила и, схватив картину, как была босиком, побежала с ней в спальню. Эдик не знал, что ему делать - пойти за ней, или не ходить. И то, и другое было неудобно. Потом все-таки решил пойти.
- Подержи вот так, - она чуть отошла, задумчиво глядя на картину.
Эдик смотрел на эту хрупкую, возбужденную, очень красивую девушку, тем самым долгим взглядом, про который рассказывал ему Вова. Но она ничего не замечала, в мечтах встречая вместе с любимым мужем туманный рассвет на берегу далекого Кинерета. "Наверное, теперь она будет ждать своего Дутана с двойным нетерпением. Будет ли меня так же ждать Лена?" - спросил себя Эдик и вздохнул. Если бы он был художником, то, конечно, подарил бы картину. Но пришлось взять деньги.
Лысоватый печальный мужчина в очках из пентхауза третьего по счету дома неожиданно пригласил Эдика выпить с ним кофе. Эдик хотел сначала отказаться, заподозрив мужчину в голубизне, но потом подумал, что нехорошо платить человеку черными мыслями за гостеприимство.
- Проходи, садись. Я сейчас, - мужчина ушел в даль тридцатиметрового салона и там в дали, повернул за угол. Редкие островки дорогой мебели, фикусы в кадках, камин, импровизированная стойка бара - всё это не сочеталось с понятием Эдика о комнате в квартире, больше напоминая вестибюль небольшой гостиницы. На стенах висело несколько портретов своеобразного стиля, видимо, принадлежавших кисти одного автора. Изображение на них складывалось из сотен, а может быть, и тысяч разноцветных мазков. "Конечно, он у меня ничего не купит. Ну и ладно, посижу немного, отдохну", - подумал Эдик. Усевшись на один из восьми обтянутых красной обшивкой стульев, взявших в оцепление большой овальный стол, он от нечего делать поёрзал на сидении, проверив, нет ли там бриллиантов. Сокровища не прощупывались. Тем временем, вернулся хозяин с двумя изящными чашечками ароматного кофе, сияющей хрустальной сахарницей и белоснежными салфетками на подносе. Аккуратно и неторопливо разложив все это на столе, он сел и, внимательно посмотрев на Эдика, сказал:
- Значит, картины продаешь.
- Да. По вечерам.
- Студент, наверное, - мужчина отхлебнул кофе, жмурясь от удовольствия.
" Он всё понимает, и ни тени высокомерия. Хороший человек." - подумал Эдик и кивнул:
- Да. Учу экономику в Тель-Авивском университете.
- Я тоже закончил Тель-Авивский университет, восемнадцать лет назад. Сейчас я руковожу бухгалтерской консультационной фирмой.
- У вас очень красиво, - польстил Эдик, отрабатывая кофе.
- Через двадцать лет у тебя тоже будет хороший дом, - пообещал бухгалтер.
- Любопытные картины, - Эдик глотнул и покосился на стену.
- Они мне не нравятся. Я вешаю другие, когда жена уезжает в командировки, - он вздохнул и потупился, будто жалея о сказанном.
- Вы мне покажете? - заинтересовался Эдик
- Тебя интересуют абстракции?
- С удовольствием посмотрю, - Эдик сделал большой глоток.
- На мой взгляд, они украшают дом, придают ему определенное своеобразие. Я их снял лет пять назад. Понимаешь, моя жена - журналистка. У неё всегда полно гостей, причем кажется, что каждый раз другие люди. Все они спрашивали, что изображено на картинах. Жена обычно отвечала: "Не знаю. Вам Арик объяснит". В общем, нехорошо получалось. Я одну забрал в офис. Две другие там в углу стоят, - он посмотрел в сторону окна в дальнем конце комнаты и, помолчав, добавил, - Вчера моя жена уехала.
Импульсивные, кричащие цветовыми переливами, картины были свергнуты, и на их гвоздики взошли задумчивые опальные абстракции: первой - рассыпающаяся на черном фоне башенка, состоявшая из белых и красных кубиков, а вслед за ней - армия выстроившихся цепочками синих и зеленовато-голубых квадратов различной величины.
- Ну, что скажешь? - довольно спросил Арик.
- Мне нравится. Прекрасно передана иллюзия движения.
- Да. Первую я называю - " Ветер ", а вторую - " Океан ", - Арик любовно посмотрел на картины. Помолчали.
- Ну, я пойду, - тихо сказал Эдик.
- У тебя есть абстракции? - спросил Арик, добродушно прищурившись.
- Есть одна, но без кубиков, - Эдик без всякой надежды достал коричнево-розовую картину, полную переплетений разнокалиберных бесформенных объектов, между которыми, впрочем, можно было выделить два наиболее крупных. Арик долго смотрел на неё и наконец спросил:
- Сколько ты за неё хочешь?
- Двести шекелей, - выпалил Эдик, удивляясь своей наглости.
- Хорошо. Я назову её : "Семейная жизнь". Как ты думаешь, подходит?
- Абстракцию каждый понимает по-своему, - Эдик пожал плечами и, взяв деньги, вышел. "Рабочее время еще не кончилось", - подумал он, посмотрев на часы. Оставалось еще полчаса. До третьего этажа никто картинами не заинтересовался, если не считать подозрительного полуголого парня с татуировкой через всю грудь в виде цепочки слонов, державших друг друга за хвосты. Он заявил, что купил бы все картины, только денег у него нет, и, вообще, он здесь в гостях. А на третьем этаже даже двери никто не открыл. Эдик уже собирался идти дальше, но в это время приехал лифт, выпустив элегантную пожилую пару.
- Не желаете посмотреть картины, госпожа? - предложил Эдик, заметив интерес во взгляде женщины.
- Почему бы нет? - она повернулась к Эдику вполоборота, пропустив неодобрительно посмотревшего мужа к дверям.
Густые, не смотря на возраст, аккуратно подстриженные волосы, живые голубые глаза, прямая осанка... "Наверное, считалась в молодости красавицей", - подумал Эдик, глядя на женщину.
- Проходите. Наверное, у вас есть что-нибудь европейское? Вы ведь из России? - спросила она доброжелательно.
- Одну минутку, - Эдик вошел, на ходу перебирая картины в папке. - Могу предложить городской пейзаж, - он поспешно достал картину.
- Простите, я надену очки, - взволнованно сказала она и поспешно вышла в соседнюю комнату. Муж её куда-то исчез. Эдик, осмотревшись, обнаружил довольно старомодную обстановку и две потемневшие от времени картины. С одной строго смотрел усатый мужчина лет тридцати в костюме и галстуке двадцатых годов. Другая запечатлела уходящую в туманную даль аллею парка в золотой оправе листопада.
"Осенняя пора, очей очарованье...",- с удовольствием вспомнил Эдик знакомые с детства строки.
- Место, изображенное на вашей картине, показалось мне знакомым, - сказала она с порога.
- Это Рига. Старый город, - уверенно ответил Эдик, вспомнив, что об этом говорил ему Вова - сам бывший рижанин.
- Йосеф! - крикнула она, - иди посмотри на старую Ригу! - и, повернувшись к Эдику, сказала: - Я была там с папой в 1934 году незадолго до нашего отъезда в Эрец Исраэль. Я отлично помню эти узкие, выложенные камнем улицы и флюгера над остроконечными крышами. Помню даже свой костюмчик матросского фасона и синюю беретку с помпоном. Я родом из Вильны. У нас была там кондитерская, - мечтательно пояснила она.
- Что такое? - прокряхтел её муж, уже успевший переодеться в старинный домашний жакет.
- Посмотри, это Рига. Мы ездили туда с папой. Ты помнишь папу? - она усмехнулась.
- Как я могу его забыть? Он же вот на стене висит, - дед недовольно посмотрел на усатую картину.
- Я имею в виду не внешность, а характер.
- Помню, помню, - проворчал он.
- Йосеф, давай купим картину, - попросила она ласково.
- Конечно. Разве я тебе могу отказать? - он усмехнулся. Она взяла картину, поднеся поближе к свету.
- Сколько ты хочешь? - тихо спросил дед у Эдика.
- Сто пятьдесят, - Эдик смущенно улыбнулся.
- Я дам тебе сто двадцать и совет. Никогда не отказывай женщине в мелочах, - он хитро подмигнул.
- Спасибо, - поблагодарил Эдик и, попрощавшись, вышел.
По дороге домой Вова поздравил Эдика с урожайным днем и сказал:
- Знаешь, говорят: "Как начнется, так и пойдет."
- Да, есть даже такая теория голографичности, утверждающая, что в части содержится копия целого, немного, правда, менее четкая.
- В смысле?
- Ну, например, что один день это немного размытая копия жизни.
- Да? Знаешь о чем я подумал?
- Нет.
- Тебе надо жениться. Потому что для меня, например, день еще не закончен, - Вова улыбнулся.