ВСТРЕЧА

Рутина, это резиноподобное тянучее состояние, как нельзя лучше характеризовало закончившуюся пятидневку рабочей недели, угрожая раздуться пузырем, способным поглотить и выходные, и всю будущую жизнь Кима.

”Моё положение заведующего отделом стабильно”, - с необъяснимым отвращением подумал он, покидая свой кабинет.

Машина Кима стояла всегда на одном и том же персональном месте недалеко от входа в здание компании, позволяя не задерживаться в пробке, неизменно закупоривавшей движение в подземном гараже. Привычно повернув руль налево, он поехал домой. Через полчаса он увидит красивую и умную Олю, в последнее время, к сожалению, поглощенную непрерывными экзаменами. “Странно, - подумал Ким, - в моё время не было такого напряженного графика. Мы, конечно, куда-нибудь съездим в субботу, хотя почти везде уже побывали за два года знакомства. Когда Оля закончит университет, мы поженимся. Наши отношения надёжны.”

Ким остановился, пережидая длинный встречный поток. Вдруг скука, всю прошедшую неделю подкрадывавшаяся на мягких лапах, прыгнула на него и схватила, да так крепко, что даже собственное имя, всегда казавшееся яркой шкатулкой со смешным секретом, превратилось в банальную старую коробку. Услышав сзади нетерпеливые сигналы автомобилей, Ким понял, что с ними дальше не поедет и, развернувшись, отправился к морю.

Тель-Авивский приморский бульвар со временем все больше напоминал Киму Старый Арбат. За несколько минут здесь можно было стать обладателем собственного профиля, вырезанного из черной бумаги, послушать квартет престарелых музыкантов с одухотворенными лицами, подарить бедным обманщикам немного денег, поучаствовав в игре “Угадай из трех карт”, и под конец получить астрологические обещания от сидящей в позе лотоса девушки с повязкой на лбу, которая, немного переодевшись, вполне могла бы сойти в Москве за цыганку. Медведя русского тут, правда, не увидишь, его место заняли более мелкие и привыкшие к жаре : обезьяна, продающая вместе с торговцем шарики, и мангуст, непрерывно выскакивающий из своего домика, питаясь чем попало за счет любознательных прохожих. Здесь можно встретить кого угодно : бывшего соседа по общежитию на шахматном турнире в Киеве, или очаровательную незнакомку иностранку, не понимающую почти никаких языков ; нынешнего соседа - шоколадного конголезца, женившегося на предположительно русской студентке во время учебы в Москве и теперь оказавшегося в Израиле разведенным с маленьким сыном - мулатиком, или страстную любовь юности, казалось бы, безвозвратно потерянную.

Втайне надеясь на чудо, расписывая его призрачный мираж всеми цветами радуги, с замиранием сердца пытаясь угадать, каким оно будет, Ким радовался этому загнутому вопросом элементу неопределенности, день за днем приглашавшему его на протяжении трех последних недель прогуляться по вечернему бульвару. И вот оно пришло, пока еще загадочное, прозвучавшее странной фразой смутно знакомого голоса, но сомнений не оставалось, потому что имя его, произнесенное опять уже более мягко : “Ким, иди сюда”, - заблестело своей прежней таинственной оригинальностью.
- Я иду, - он подошел ближе.
- Я не с вами... - молодая женщина посмотрела на него недовольными серыми глазами и, не договорив, замерла, будто на фотографии.
- Ты все так же красива, Вероника, - первым обрел дар речи Ким.

Она в растерянности поправила каштановые волосы, подстриженные аккуратным переливающимся карре. В эту секунду к ней подбежал мальчик лет восьми и, обняв за серые брюки сдержанного делового костюма, радостно закричал : “Посмотри мама, там настоящий мангуст! Он может съесть самую большую кобру,” - он посмотрел на Кима и бойко пояснил :”очковую”.

Вероника, немного овладев собой, погладила сына по голове и сказала : “ Иди, малыш. Я поговорю минутку с дядей и догоню тебя”. Мальчик сейчас же убежал, оставив их наедине.
- Ты в Израиле? - спросил Ким, глупо улыбаясь. - Нет. Мы, по-прежнему, в Калифорнии, - она вздохнула и добавила, посмотрев на свои маленькие туфли на широком каблуке, - я здесь временно, по работе.
- Ты замужем? - Ким подошел ближе.
- Нет. А ты женат?
- Ты назвала сына моим именем? - он неловко стер с лица забытую улыбку. - Это твой сын, - её глаза, чуть увлажнившись, заблестели.
- Почему ты мне ничего...Все эти годы... - Ким развел руками, не зная, что сказать.
- Знаешь, приходи завтра в "Шератон" в десять часов, если хочешь. Встретимся в ресторане. Поболтаем. Я постараюсь уложить Кимку пораньше, - она вздохнула и, кивнув, пошла к сыну. Ким хотел пойти за ней следом, но ноги его не слушались.

Первое "не может быть" он сказал себе, пытаясь открыть чужую машину, глядя поверх неё на то место около небольшой беседки, где несколько минут назад говорил с Вероникой. По дороге домой мелькающие огни вечерней автотрассы превратились в светомузыку неистово гремящих дискотек, по которым его таскала Вероника."One way ticket" - зазвучало в голове у Кима и внезапно прервалось пронзительным автомобильным сигналом. Ким выровнялся в своей полосе и в ответ на что-то нецензурное из промелькнувшей слева малолитражки, повторил: "Не может быть".

" Хотел прогуляться, подышать воздухом, помечтать. За три недели так ни с кем и не заговорил. Разве я что-нибудь такое просил?" - Ким недоуменно уставился на пожилого мужчину, остановившегося рядом на перекрестке, очень напоминавшего Вероникиного строгого очкастого папашу. " Не может быть" - сказал ему Ким. Папаша, проверив включены ли фары, тревожно покосился на соседа и поспешно рванул с места.

" У малыша мой лоб и взгляд, как у меня - располагающий. А вот волосы Никины. Черт!" - он чуть не упал, наткнувшись в темноте на две противных дополнительных ступеньки, о которые давно уже перестал спотыкаться.

Дома его встретило бесцветное : “Привет, дорогой”, донесшееся из-за груды книг и конспектов. "Ты уже обедала, моя радость?" - рассеянно спросил он и прошел в свой кабинет. Усевшись в кресло, он закрыл глаза, с удовольствием возвращаясь в то далекое чемоданноупаковочное время, когда все события, казалось, происходили согласно некоему таинственному, еще не открытому им, закону природы неумолимому и повсеместному.

Их любовь, несвоевременная, почти запретная, нарушавшая технику безопасности отъезжающих, и потому особенно романтичная, вспыхнула на одной из множества прощальных вечеринок. Ким потер лоб, пытаясь вспомнить место или хотя бы хозяина торжества, но не смог. Среди всех он видел только Веронику. Она была яркой, веселой, наэлектризованной, не желавшей сосредоточиться на мечтах об ожидавшем её через пять месяцев светлом, немного пугающем американском будущем, в ущерб великолепным майским вечерам. Она пригласила Кима на танец, заявив, что всегда сама выбирает парней. Он тогда ответил, что выбор её неудачный, так как их семья уже оформила документы, и одной ногой он уже в Израиле. “ Я выбрала тебя сегодня,” - улыбнулась она и, прищурившись, добавила, - “Может быть, если будешь себя хорошо вести, я выберу тебя и завтра.”

"Я был счастлив тогда. Благодаря перегруженным авиалиниям, мне было даровано три месяца счастья, но я хотел быть с ней всю жизнь. Я был согласен задержаться, взять её с собой, поехать с ней - всё что угодно. Я сделал ей предложение. И что же я услышал? "Я люблю тебя, но мне совсем не хочется замуж ", - сказала она в тот последний день. Я ничего не понял и обиделся. Я ненавидел её. Выбросил все её фотографии и уехал. Знала ли она уже тогда, что беременна? В чем же дело?" - недоуменно спрашивал себя Ким. В голове вертелась фраза, взятая в рамку компьютерного окна с красным значком сбоя, гласившая : "Логическая оценка иррациональных отношений невозможна. Хотите попробовать еще?" Он пробовал вновь и вновь, но жизнь по-прежнему казалась бесконечно зависшим циклом, состоящим из встреч и разлук. Он знал, что найдет ошибку, и все станет на свои места, по крайней мере, так случалось до сих пор. Главная ошибка скрывалась среди правильных решений, притворялась мелким просчетом, прячась в темноте памяти, и, наконец, когда Ким её почти поймал, она коварно предъявила дипломатический иммунитет, заявив, что она вовсе не его ошибка и, поэтому, неприкосновенна. Ким немного опешил, позволив ей, наглой, шмыгнуть в неизвестность.

"Идем кушать, Кимушка. Как дела на работе?" - вернул его к действительности теплый голос Оли, сопровождаемый заманчивым запахом мясного соуса. Ночью он плохо спал. "Что с тобой Кимушка?" - спросила Оля. "Завтра вечером будет важное заседание. Нужно подобрать хороший галстук," - ответил он.

Ровно в десять у входа появилась Вероника. Скромное отсутствие выреза её лилового платья, позволявшее полупрозрачной ткани эффектно облегать грудь, компенсировалось значительно преодолевшим колено в своем стремлении вверх разрезом и обнаженной спиной, прикрытой лишь крестиком бретелек. Ким неловко поднялся, подставив ей стул, и пробормотал :
- Ты просто неотразима, - он осторожно попятился, не спуская с неё глаз, и сел.
- Я уже не та худенькая девочка, которую ты помнишь. Ну, расскажи, как ты жил? - она устроилась поудобнее, слегка наклонившись вперед.
- Учёба в университете, работа, карьера - ничего особенного, - сказал он с напускным пренебрежением.
- Чем ты занимаешься?
- Я программист, начальник отдела, - ответил он, ощутив вновь пропавшую три недели назад гордость за свои достижения. - Ты тоже в технической сфере?
- Да. Я закончила физический факультет, сейчас работаю в фирме, занимающейся разработкой медицинских лазеров. Ким покачал головой, боясь, как бы все время, по счастливой случайности подаренное ему судьбой, не прошло в пустых разговорах, и, словно извиняясь за что-то, сказал :
- Я не женат, и мне нетрудно будет найти работу в Калифорнии.
- Это твое дело, - сказала Вероника невозмутимо, почти безразлично.
- Но ты хотела меня сегодня видеть, - Ким заерзал на стуле.
- Ты мне всегда нравился, - Вероника покрутила сережку - ниточку и добавила, - я отдыхаю в обществе людей, которые мне симпатичны.
- Значит, поболтаем и разойдемся еще лет на десять? - Ким в недоумении пожал плечами.
- Почему? Можно было бы погулять у моря, потанцевать и подняться ко мне, - Вероника лукаво усмехнулась и спросила, - ты ведь не торопишься?
- Если я буду хорошо себя вести, ты позовешь меня и завтра? - Ким нахмурился и надул губы характерным для него движением. Обстановку разрядила официантка, принесшая меню. Вероника заказала мороженое с кремом и шоколадным сиропом, а Ким апельсиновый сок.
- Значит, торопишься, - Вероника откинулась на спинку стула.
- Ты всё такая же легкомысленная. Я тебя не понимаю, - он пожал плечами. На смену раздражению пришла растерянность.
- Ты очень много для меня значишь, но муж мне не нужен, - она развела руками.
- А как же маленький Ким? Кто его научит делать бумажные самолетики, ловить рыбу, ковыряться в приборах? Кто воспитает его мужчиной? - Ким искренне жалел малыша, лишенного отцовской теплоты, а заодно и себя, потому что не мог взять его на руки и поцеловать, померить ему температуру, или укрыть одеялом торчащую маленькую ножку.
- Когда малыш был совсем крошкой, он считал деда своим отцом. Потом я сказала, что его отец - мой бывший бой - френд Николас.
- Что стало с Николасом?
- Он оказался мелочным типом, - Вероника чуть повела плечом, будто освобождаясь от неприятного прикосновения.
- По -твоему, ребенку не нужен отец? Официантка принесла мороженое и сок. Вероника долго мешала мороженое, позвякивая ложечкой, и, наконец, сказала: - Знаешь, Николас тоже хотел быть хорошим отцом для малыша, но с тех пор, как мы поссорились, про него даже и не вспоминал. Вообще, мужчины рядом со мной долго не задерживаются. Их раздражает моя независимость.
- Я никогда его не брошу, - уверенно пообещал Ким.
- Очень хорошо. Я вас познакомлю. Можно даже завтра, - Вероника энергично закивала, будто убеждая себя в правильности принятого решения.
- Может быть, мы, все-таки, сможем исправить нашу ошибку, - Ким сел ближе, погладив её шелковистые волосы.
- Никакой ошибки не было. Мы будем несчастливы вместе, мой милый. Я не смогу тебе дать ни уюта, ни стабильности. Кроме того, брак это повседневность. Я думаю, что она не стоит наших прекрасных воспоминаний.
- Значит, ты хочешь, чтобы мы вновь потеряли друг друга? - мрачно спросил Ким, отодвигая свой стул.
- Не надо так сильно хмуриться. Съездим куда-нибудь все вместе. Я, ты и малыш, - она похлопала его по колену.
- Что вы с Кимом делаете завтра? - спросил он, немного успокоившись.
- Мы свободны.
- Давайте поедем втроем в сафари - это такой большой зоопарк, где можно ездить на машине среди зверей. Я возьму свободный день. - Хорошо. Позвони мне в номер до десяти утра, - она вытащила из сумочки косметический карандаш, записав на салфетке номер.

"Маленький Ким", сидевший на переднем сидении рядом с "Большим", был в восторге от путешествия. Он успел покормить своей булкой страуса, просунувшего гибкую шею внутрь машины сквозь узкий проем приспущенного стекла, посчитать полоски у зебры с помощью маминой лазерной указки для докладов, позвать бегемотов, чтобы выходили, вдоволь накричавшись, заставить их шевелить маленькими ушками, торчащими из воды. Однако, больше всех запомнилось семейство львов, нежившихся в полуденной тени. Лев и львица лежали на расстоянии нескольких метров друг против друга, снисходительно поглядывая на бегавшего между ними львенка. Сначала он приставал к маме, покусывая её за ухо. Потом, получив легкий шлепок и перекувырнувшись, побежал к отцу, принявшись грызть могучую царскую лапу. Лев толкнул малыша мордой, перевернув его на спину, и медленно обнюхал. Львенок дрыгал всеми четырьмя лапами, будто смеялся от щекотки, и, наконец, облизанный огромным розовым языком признавшего своё чадо подслеповатого родителя, в умилении застыл.

"Смотри, Большой Ким, это папа львенка," - крикнул малыш, радостно повернувшись к отцу.

В тот самый момент, еще не зная, как сложится мозаика его судьбы, Ким понял, что сын стал самым важным для него человеком.