Светлана Бломберг

     На очередном заседании Клуба литераторов Тель-Авива атмосфера была беспрецедентно неформальной. Диву даешься, как мало для этого надо: всего-то разрешить приносить с собой и распивать! К сожалению, наиболее виртуозно владеющие этим делом члены клуба отсутствовали по уважительным причинам. Однако 16 января следующего года у них есть еще шанс наверстать упущенное. За выпивкой и закуской члены клуба не забыли основную цель, ради которой все это и затевалось - обсуждение произведений Павла Лукаша.
     Оппонент Б. Ханукаев, по совместительству в тот день и юбиляр, преподнес сам себе небольшой подарок. Он начал свою речь с длинной восточной притчи, которую он сам и перевел, затем поразил собравшихся собственноручно составленной классификацией критиков, от лица которых и сделал небольшой разбор предложенных текстов. Сквозь все эти изыски не прозвучало развернутого анализа рассказов Лукаша, не было ничего сказано по существу. Все это было с лихвой компенсировано остальными членами клуба.
     Тексты Лукаша - чистые, хорошо сделанные, в них не видно "швов", они читаются на одном дыхании, но им не хватает красок. На данном этапе своего творчества автор начал впускать читателя во внутренний мир героев, тогда как раньше они были слишком схематичны. Сейчас его произведения построены по-иному. Виктор Голков отметил в этом стиле даже что-то юношеское. Анна Файн сичитает, что все произведения Лукаша построены одинаково: в них показаны люди, хитро эксплуатирующие слабости окружающих, герой - овечка, в какой-то момент осознающая себя в окружении волков и в конце концов одевающая сама волчью шкуру. Она считает, что Лукаш злоупотребляет приемом остраненности, ей хотелось бы, чтобы он "в конце концов сварил другое блюдо".
     В рассказе Лукаша о Пегине и Тиме говорится, что хозяин и собака проснулись в холодном поту. Бурную дискуссию вызвал вопрос, потеют ли собаки. Но поскольку у автора собака не простая, а литературная, то пришли к выводу, что такая вольность вполне допустима.
     Феликс Гойхман, на обделив почти никого из собравшихся своим вниманием и наградив их впечатляющими характеристиками, перешел к Лукашу. Он считает, что эти произведения выглядели бы гораздо более интересными в эпоху "милиционера со свистком" - т.е., в эпоху строгих запретов на стиль, а теперь, когда все разрешено, они уже не столь оригинальны.
     Председатель клуба Яков Шехтер заметил, что все тексты Лукаша - развернутая литературная жалоба. Герой как будто ждет, что когда же ему дадут сдачи. Но разве это трагедия? За каждым словом - стеб, к тому же автор боится писать "открытым цветом", это в большой степени игра ума и слов, не вызывающая внутренней дрожи.
     Я позволю себе не согласиться с председателем, мне как раз кажется, что ирония - это оружие слабых и незащищенных, призванное прикрывать душевную ранимость.
     Сам обсуждаемый остался доволен тем, что про него говорили. Немного сказалось отсутствие Карабчиевского, который обычно вносит в обсуждение свежую струю эпатажа, но и так известно, что даже он не отрицает профессионализм Лукаша.