Один раз ехал Рабинович с женою очень быстро.И конечно смотрел. То вперед посмотрит, то вбок. Или в зеркальце. И вдруг их догоняет прекрасная девица. И лампочкой левой Рабиновичу этак подмигивает.А жена Рабиновича тогда сильно увлеклась движением машины прямо.Она была увлекающаяся натура и до этого случая, всегда. Рабинович сразу оценил обстановку. Он так всегда делал. Оценивал обстановку. Поскольку жена увлеклась, а девица этак левой лампочкой подмигивает, то Рабинович ей аналогично своей левой лампочкой отвечает. Она подмигнет – он ответит. Она подмигнет – он опять ответит. Едут девица и Рабинович этак приятно себе. И едут, и так приятно себе. И жене Рабиновича тоже приятно. И она выражает мужу свою любовь такими доступными ей словами: милый ты мой Рабинович, я так тебя очень сильно люблю! Тут Рабинович весьма испугался и лампочкой не игрался уже. И ехал стремительнее гораздо. Хотя и не так приятно ему. Девица же еще долго подмигивала Рабиновичу левой лампочкой. Может быть, она поняла его внутренний мир. Я думаю, она даже обиделась на Рабиновича, потому что в конце концов обогнала его и уехала. Но искушение, видимо, жило в ее душе и она еще помигала на прощание правой лампочкой ему. Так закончился этот случай. Рабинович все равно любил свою жену. Хотя боялся, конечно.
Ехал один раз Рабинович на автомобиле вперед. Жена его ехала рядом и отдыхала от мужа, откинувшись. И по голове Рабиновича прошла мысль: зачем я везу эту женщину в своей машине? Что я ей сделал? Он вспоминал свои дни с ней, и ночи, и даже напрягся немного, однако ничего особенного не припоминалось, к стыду его. Ведь он любил свою жену и сейчас. Продумав до конца свой странный вопрос, Рабинович перешел на будущее. Он думал о том, что если и он откинется тоже, они оба умрут. Такое будущее испугало его. Пусть отдыхает – пожалел жену Рабинович. И тут он вспомнил, что сделал своей жене – он сделал ей предложение! Да-да-да, -- думал Рабинович, -- милая, бедная женщина…
Автомобиль тем временем двигался прямо.
Сидел как-то Рабинович на лавочке в парке. Солнышко его и разморило. Спит – не спит Рабинович, а только подходит к нему мальчишечка. И видит вдруг Рабинович, что не мальчишечка это вовсе, а огромная птица мужского пола, вся черная, а хвост – в серую крапинку. И таковая ужасная птица пытается достать Рабиновича между ног клювищем преострым. Откуда бы и способность взялась, но сумел Рабинович то клювище в коленках зажать. А птица бьется, крыльями дерется и так и норовит Рабиновичу в самое туда залезти. Тут понял Рабинович, что он есть женщина, а дикий птиц желает его насиловать и весь похотью исходит. Что делать в сей неприятной ситуации? Да во-о-от что: напрягает Рабинович свои пальцы длинные, интеллигентные, указательные и засовывает их птицу в глазыньки. Глубоко засовывает, по самые косточки. Тот, конечно, сразу желает отойти, но Рабинович-то его держит! И чем сильнее держит, тем полнее себя женщиной ощущает. И вроде как хорошо ему! Тогда достает он из птица пальцы и уже всею горстью берет его за шею. Опять-таки сильно берет, птиц аж затихает и дышать отказывается почти. Тут Рабинович и понял,что быть женщиной, в общем, несложно. Да тут и проснулся, и видит -- стоит перед ним явный ребенок и хныкает с грустью в фигуре: дядь, а дядь, сколько-де времени? Дал ему Рабинович рубль, он и свалил. Теперь Рабинович в парки только с женой ходит. Должен же в конце концов интеллигентный человек воздухом подышать?!
Как-то Рабинович накоротке сошелся с А.Эйнштейном. Они гуляли, строили планы на будущее, кое-что обсуждали. Голова Альберта соображала туго, на пределе его сил и часто перегревалась. Тогда Рабинович по просьбе больного вставлял в нее стержни от карандашей или давал ей валериановых капель. Раз по теплой весенней погодке Рабинович расслабился и не уследил, как А.Эйнштейн поимел в голове рисунок атомной бомбы. Фитиль уж догорал, когда Рабинович закрыл своим телом голову А.Эйнштейна. После взрыва героя не обнаружли нигде. Эйнштейн потом оправдывался, что он-де не нарочно; его и оправдали. Ведь кто Рабинович, а кто – Эйнштейн? Тем более, рисунок был сохранен для истории (автосохранение стояло на 1 min). Вы можете видеть его в учебнике физики для 10-го класса средних школ.
Как-то Рабинович гулял по поверхности Земли. Заглядывал в окна,здоровался, извинялся. На пути его располагался вход в ад (который без турникета, бесплатный). Очаровательно оформленный в виде дырки для дождя, кантик цементный такой. Рабинович прежде им не интересовался, а сейчас вот приспичило ему. Разобрать детали было затруднительно, но: в центре стоял автомобиль марки, кажется, "мерседес" и не мог завестись. Его толкали, а некоторые уже и пинали, и вообще бестолочь сыпалась ужасная. Рабинович был тут же замечен и без обиняков призван поучаствовать силой мышц и интеллекта. Поблагодарив за предложение, Рабинович вежливо отказался: а как же, -- удивился он, -- моя прогулка? И, преодолев удивление, направился в ближайшее парадное сушить носки и греть ноги, отдавая должное прогрессивным газетам, которые так необычайно размножились в последнее время. Я думаю, на его месте каждый честный человек сделал бы то же самое.
Как-то Рабинович вышел из дому. Постоял, постоял, так ни на что и не решился и вернулся обратно. Сел на стул, газеткой обмахнулся, подтянул шнурки и отправился на прогулку. Посередине двора приставил ногу, совершил поворот через левое плечо, строевым дочапал до квартиры. Дверь ему открыла женщина в кофте, уверяя что жена.
-- Свихнулся я, что ли? – загрустил было Рабинович…
Но время поджимало. Надо было идти.
Как-то жена Рабиновича ушла к любовнику. Рабинович праздновал это дело солеными огурчиками, как всегда. Купил у бабки возле гастронома целый бидон.
– Надо бы их сразу и съисть, пока не кончились, -- таков был ход рассуждений Рабиновича. Ведь жизнь не стоит на месте. И он торопился жить, этот Рабинович, еврейская душа.
8. После несчастья с головой Эйнштейна Рабиновича не могли найти никак. И Рабинович тоже участвовал в поисках. Наконец, презрев последствия, он позвонил любовнице Рабиновича. В опытных руках любовницы Рабинович, видать, возомнил о себе невесть что, -- аж сам взял трубку:
-- Да-а-а, чем хочу, тем и занимаюсь, -- промурлыкал он. – и попросил бы не беспокоить так некстати!
От такой наглости Рабинович сначала даже растерялся, но собрался с силами и бросил трубку. Он так и сказал себе: бросаю трубку навсегда на телефон! Так Рабинович нашел себя и потерял свое второе "я".
Как-то Рабинович обдумывал свою жизнь. Окинет ее внимательным взором и, конечно, замечает необдуманное место. Он тогда подходит туда, поворачивается спиной, чтобы не видеть этого безобразия, упирается руками в колени – и давай думать туда изо всех сил. А поскольку глаз на спине не имел, то и случилось ему промахнуться. И мысль его ушла впустую. Куда надо только брызги попали. Так Рабинович не рассчитал своих возможностей, и жизнь его осталась необдуманной, как и раньше.
Как-то раз Рабинович сидел и мечтал о несбыточном. Несбыточного было так много, что думать приходилось коротко и ясно. Яхта, -- перечислял Рабинович, -- вилла, "бьюик", собака чау-чау, еще яхта, ночь с Мерилин Монро, написание романа Л.Н.Тостого "Война и мир" в Ясной Поляне, яхта…
Так постепенно Рабинович овладевал рациональным мышлением.
Как-то Рабинович ухаживал за живой природой. Он кормил ее мясом, подсыпал калийных удобрений, помогал как мог. От этого, или еще от чего, природа разрасталась и дичала на глазах. Сердце Рабиновича радовалось, а весь организм стремился прямо слиться с природой и не остаться в стороне от помощи Рабиновича, который ведь тоже не вечен и может от чрезмерных усилий и коньки отбросить. В данном случае я хотел сказать, что в природе все очень сильно взаимосвязано, чего и вам желаю.
Как-то раз Рабинович искал работу. Искал в лесу, в поле, в городской филармонии и даже в зоопарк заглянул. Но как часто мы находим вовсе не там, где ищем! Вечером, когда Рабинович снимал с жены сапоги, она предложила ему:
-- В кровати у меня будешь работать? Полтора часа перед сном, на моих харчах и жилплощадь бесплатно. – Много чего не устраивало тут его, бедного, но что было делать? Так семейная жизнь Рабиновича встала на твердую экономическую основу.
Состарился Рабинович и как раз ознакомился с рассказом Чехова А.П. "Человек в футляре". Вот Волга, -- сокрушался Рабинович, -- впадает в Каспийское море. А я? Только в маразм. И мы согласны с ним, что люди измельчали в процессе постройки плотин ради экономии электричества. И с ними – Рабинович, хотя он и не имел к этому никакого отношения.
С раннего детства Рабинович изучал жизнь во всех ее проявлениях и имел хорошие результаты. Уже годам к двадцати он осознал свое участие в эксперименте настолько великом, что оный не должен прекращаться из-за его, Рабиновича, личного счастья. И он женился.
Как-то в ночное время Рабинович и его подчиненная собака любовались луной. Собака стеснялась своих грубых инстинктов и вела себя молча. А Рабинович решил воспользоваться собственным лидирующим положением и разнообразно завыл. Собака благоговела; Луна в общем-то не удивилась. Так Рабинович доказал, что он не только венец творения, но и царь зверей.
Как-то раз Рабинович вышел из тюрьмы. Он торопливо гулял домой и восхищался свободным тротуаром, а в ушах у него стоял крик жены:
-- Прощай, Рабинович! Помни обо мне! Обед на плите, дети в школе…
И Рабинович был счастлив. Таким и должен быть мужественный человек, чья жена трудится в тюрьме поваром, как и дома. А одна знакомая женщина всегда хвалит их детей. И правда: они-то здесь при чем?..
Как-то Рабинович жил в Израиле, а по небу плыла собака собачьим стилем, загребая лапами. Она плыла от облака к облаку и делала отметки, задумываясь на короткое время. А под одним облаком стоял Рабинович и прятался от животворящего солнца своей Родины. И ему опять не повезло. Но Рабинович простил эту собаку, потому что узнал ее: это была его бывшая подчиненная собака, с которой они не раз глядели на полноценную луну одного иностранного государства.
Однажды, гуляя в зоопарке, Рабинович и жираф нашли что сказать друг другу. Пока жираф ломал себе шею с целью нагнуться, Рабинович со своей стороны забора залез на дерево. Долго длилась их непринужденная ни к чему беседа, но Рабинович так и не понял, что же имел сообщить ему жираф. С тех пор Рабинович часто лазит на деревья, даже если поблизости нет жирафов, и там сожалеет о своей неспособности к контакту с природой.
Как-то Рабинович обращал внимание на светлые стороны жизни. Он прямо любовался ими, и они нравились ему все больше и больше. “Как красиво, -- восхищался про себя Рабинович, -- какой стиль! И как сравнительно дешево!” С разрешения жены он купил несколько и разместил их по периметру квартиры и вместо штор. Вот так благоустраивают окружающую среду умные люди, а не то что вам критику наводить!
Как-то Рабинович услыхал о женщинах Рубенса и заинтересовался этим вопросом. Один его друг часто покупал по случаю картины Рубенса и по просьбе Рабиновича посчитал хранившихся у него нарисованных женщин.
– А сколько же он не успел нарисовать?! – ужаснулся Рабинович, получив долгожданный ответ. Так была поколеблена вера Рабиновича в идеалы европейского Возрождения.
Несмотря ни на что Рабинович часто появлялся в парках культуры, производил впечатление интеллигентного человека и гулял несмотря ни на что. Вследствие чего постоянно наступал на ноги присутствующим, довольно внятно извиняясь. С ним почти никто не скандалил, потому что все также гуляли несмотря ни на что и производили то же впечатление, что и Рабинович. И вот какая ничтожная подробность, а так много говорит нам о нравах нашей общественности.
Как-то средь бела дня Рабинович отправился на бульвар с подстриженными кустами создавать впечатление как в п. 20. И не успел он оглянуться, как у него поперли бумажник, причем публика вела себя по-джентльменски и ничего не заметила. Рот у Рабиновича раскрылся сам собой: ведь он не ожидал, что такое вообще может случиться в парке с подстриженными кустами. Так и возникла знаменитая привычка Рабиновича постоянно оглядываться, надежно предохраняющая шею от отложения солей.
Однажды Рабинович думал о вращении Земли вокруг Солнца. Он догадывался, что вращение это замедляется, но вся душа его протестовала против сего, по всей видимости, недоразумения. Он так ясно представил себе картину вращения Земли, что у него аж голова закружилась, и он с тех пор никогда не позволяет своим детям кататься на карусели. "Нйчего, нйчего! – отрезает он, -- Земля и так быстро вращается!"
И это – не первый случай, когда абстракное мышление приводит к дурным поступкам.
Как-то Рабинович был членом кнессета. Вокруг него бегали депутаты, спорили, обменивались мнениями, старались как можно лучше защитить интересы избирателей и поэтому грубили спикеру. Один Рабинович сидел посредине кнессета и предавался мыслям о преимуществах демократии перед безработицей.
– Подумать только: я, Рабинович – член кнессета. А ведь этого могло и не быть! – то и дело думал он, потому что думать о чем-нибудь более великом как-то не получалось. Вот так иногда бытие человека совершенно определяет его сознание, и это длится годами.
Как-то Рабинович стал Рабиновичем. Это произошло обычным путем, но и обычные пути иногда приводят нас к поразительным результатам. Так одно стечение обстоятельств привело к записи в ЗАГСе: "Рабинович". Жизнь его настолько полна необычайного и доселе неслыханного, что оно выплескивается за рамки обыденного, и мы, по недосмотру оказавшиеся рядом, в изумлении достаем носовые платки, у кого они есть, и разводим руками, отчего платки падают, у кого они были. Сообщения, мимолетные записи и просто рассказы очевидцев я сохранил для истории Рабиновича, но вам тоже дам почитать. Мое имя, я убежден, историю Рабиновича не интересует; моя должность – старший по подъезду, мое призвание – Рабинович.
Как-то в детстве Рабинович любил строить иллюзии. От папы ему достались специальные формочки для иллюзий, утвержденные министерством просвещения. Ими играл и папа Рабиновича, и папа папы, и его папа – потомственный донской казак. Так преемственность культуры и воспитания позволила сохраниться в первозданной чистоте национальному типу Рабиновичей.
Как-то Рабинович женился. Дело это серьезное, рассуждал он, и требует взаимных гарантий. Поэтому он предложил своей будущей жене: давай дадим друг другу слово! Так они и сделали – при свидетелях Рабинович дал слово своей избраннице, а она дала слово ему.
-- Ну вот, -- облегченно вздохнул Рабинович, -- ты мне, я – тебе, никто никому не должен и мы наконец свободные люди.
Вообще институт брака, скажу я вам, еще таит в себе неисчерпаемые резервы!
Как-то Рабинович просматривал письма трудящихся. Он всегда относился к трудящимся хорошо, жалел их и считался с их мнением. Трудящиеся, напротив того, взаимностью Рабиновичу не отвечали. В общественном транспорте, обсуждая актуальные политические проблемы, они, бывало, несмотря на давку, оборачивались к Рабиновичу, указывая на него пальцами; при этом речь их блистала неповторимым народным юмором. Рабинович понимал их язык и мог на нем грамотно изъясняться, но трудящиеся в общественном транспорте как правило обладают подавляющим преимуществом в численности. Зато Рабинович широко применяет трудящихся в быту, что требует большого умения и такта. Самого себя, когда он соприкасается с трудящимися, Рабинович чувствует как бы космическим кораблем в плотных слоях атмосферы, и он старается подняться повыше – туда, где концентрация трудящихся не так велика. Там ему хорошо. Лучше там и самим трудящимся.
Как-то после порции своих любимых огурчиков Рабинович сладко рыгал в кресле. Одна нога его была с трудом засунута под другую. По радио звучала песня И.Кобзона в исполнении радиостанции “Маяк”. Шла жизнь, и на Рабиновича была надета женой желтая майка лидера.
– Как ты мил, как философичен! – доносились из ванной крики жены. Она рукоплескала семейное белье, ибо стральная машина в семье работала через Рабиновича. Он же сам знал точно, чем занята его жена, и поэтому был уверен, что чистая майка лидера ему гарантирована. Шла жизнь, но она не мешала Рабиновичу. Самому же Рабиновичу шла желтая майка. А он никому не мешал, т.к. не выходил на улицу просто так. Ведь там у всех желтые майки – у кого под рубашкой, а у кого и поверх пиджака. Это так модно – желтая майка! Я еще много мог бы сказать о желтых майках, но зачем? Рабинович важнее гораздо.
Купил как-то Рабинович японских блесен и пошел на речку. Запускает снасть в воду, а мимо идет в то время заметная девушка и бескорыстно интересуется:
-- Зачем вы это бросаете туда? Ведь она дорогая, наверно?
-- Страшно дорогая, -- отвечает Рабинович и думает про себя: “Ох, и не люблю я этих женщин!”
И это чистая правда, можете мне поверить.
Рабинович как-то говорил продавцам “спасибо”. Всю жизнь говорил как-то. И вот приехавши в Израиль, года через три он извел свои лезвия марки “Нева”. Надо ему, значит, лезвиями закупиться опять. И он чухает до магазина, а там дают в тот день лезвия иностранного производства “Восход” сколько надо в одни руки. И ради такого случая Рабинович берет на все, что у него есть в кошельке есть, пачек тридцать. Этого ему хватит пока. Продавец ему, ясное дело, сдачу. А Рабинович продавцу – “спасибо”. А продавец – Рабиновичу, и сбивает его с толку такой постановкой вопроса. Мера благодарности Рабиновича теряет свою границу. Чувства его столпились и не соображают совсем. Он широким движением души достает из пачки одно лезвие и резко, от плеча, протягивает его продавцу, подразумевая подарок. Продавца качает чего-то назад, лицо его сыплется на костюм, а движения тела слабеют на глазах. И он чего-то начинает объяснять Рабиновичу тихим голосом. А сам спиной по стенке куда-то вбок елозит. А Рабинович уже прямо орет ему, боясь передумать:
-- Бери, гад, а то хуже будет! – русским языком без акцента почти. – Бери, сволочь!
Но достигнуть до продавца не может. Тогда он роняет лезвие под прилавок и быстро покидает это злосчастное место. И никаких спасибов от него никто не слышит больше. И продавцы тоже. Никто. Потому как вежливость – дело хорошее, но и она может вам же сильно нервы попортить.
Как-то у Рабиновича не было детей. Не получалось. Он и в поликлинику ходил, и писал в передачу “Взрослым о детях”, и к знакомой медсестре из роддома обращался. Сколько ей конфет перетаскал – и все бестолку. Приуныл человек, стал чаще бутылки сдавать и разные безответственные идеи растопыривать. Жалеть себя начал:
-- Нешто мне еще пострадать в бездетном состоянии? Или жениться уже?
Нашел он совпадающую дамочку, и пошло-поехало… Детки растут, жена свербит. Все как полагается, культурно… Тару жена сдает. Рабинович ей помогает.
Один раз Рабинович путешествовал до гастронома и его грузовик обогнал. Так он даже не оглянулся. Тогда его опять грузовик обогнал, но он и вида не подал. А на третий раз выпрямился гордо и молвил:
-- Нет, вам не унизить меня, ибо в мыслях я далеко впереди. А машину куплю – еще дальше буду!
Мораль: купите автомобиль, и он вас продвинет в духовном смысле черт знает как. А педалей нажимать любой дурак умеет. Проверено.
Как-то утром у Рабиновича протек горячий кран. И он вызвал сантехника.
– Ну что, хозяин, будем договариваться или так заплатишь? – спросил сантехник, для чего-то долбанув по крану газовым ключом, отчего кран сначала замер, потом испустил целую струю кипятка и далее работал в этом новом режиме.
– Да-да, договоримся, конечно договоримся… -- занервничал Рабинович, трогая кран. Кран не закрывался.
Сантехник задумался; в ванной начинало паръть. Специалист выдерживал паузу.
Рабинович закручивал кран. Кран крутился хорошо, но вода все-таки шла.
– Чирик с тебя, хозяин.
– Это что же, чирик, это много, в самом деле, поймите меня, -- заговорил жалобно Рабинович. Сантехник не спорил.
– Это прокладка, -- констатировал он. – на год хватает, а нету в складе.
Тут Рабиновича осенило, что он платит ЖЭКу, и он высказал это вслух. Сантехник в ответ пожаловался на свой низкий уровень в жизни и расстегнул от жары рубашку, обнажив грудь. Нагрудная живопись произвела на Рабиновича глубокое впечатление вплоть до мурашек, хотя климат в помещении заметно теплел. Тогда Рабинович поднял вопрос о гарантиях, на что ему было отвечено тоже вопросом:
-- Это тебе что – телевизор – гарантию давать?
Рабиновичу стало жалко, что это не телевизор, и договор был заключен со скидкой на рубль и рассрочкой платежа до после обеда. Минут через десять Рабинович закрыл дверь и кошелек, помыл руки с использованием горячей воды и посмотрел на часы. Впрочем, время прихода телемастера было все равно неизвестно. Диспетчер телемастерской обещала в течение дня.
Жизнь как-то не касалась Рабиновича. Женщины, любовь и их последствия в любой форме, включая причины мужского облысения, его не касались как-то, пока он не решил уделить внимание семье, а там как раз мыли пол. То, сколько Рабинович надумал уделить, жене показалось недостаточно, и тогда голыми руками без всякого карате она уделила его всего из кресла в пользу семьи, и он быстро пошел. Семья была небольшая, но с санузлом. На унитазе Рабинович обычно отдыхал, в том числе глазом на его белизне. Оказывается, жена добивалась такого результата еженедельно двадцать лет как ишак, и вообще где ты живешь, дармоед чертов, от тебя в квартире одни газеты да грязь!! С этой новой точки зрения ванна была очень похожа на унитаз, но больше раз в пять. И день у Рабиновича, ясное дело, пропал, хотя новые знания стоили свеч. А если бы жизнь не коснулась его, он бы и дальше только отдыхал в санузле и взглядом, и так.
Каждый Рабинович сходит со скуки как-то с ума. Сходит на пару дней и, бывало, назад. За долгое время жизни много раз по одному назад – и детство близится вновь. А детство Рабинович любил, будучи душой пионер, хотя и не коммунист. И сына своего крепко держал: бил барабаном по голове и дудел из горна, отставив ногу, один на один. Сын видимо хотел стать человеком, но от горна вскакивал по ночам. Тогда Рабинович купил ему скрипку и воспитывал из нее, чередуя с горном по принципу “терпенье и труд”. Он уже сам немного научился дудеть и вошел во вкус, когда сын сообщил, что к идеям Рабиновича мечтает примкнуть учитель пения, музыки и НВП, герой гражданской войны в школе, Силомер Сигизмундович Штык, урожденный сын полка и весь красный баянист на нервной почве из-за вина.
Рабинович и Силомер Штык сразу сошлись взглядами по-мужски, исполнив песню о красных кавалеристах; причем Штык так сильно падал головой на баян, что Рабинович боялся уже не допеть. После пения вслух сердца их раскрылись навстречу друг другу как два цветка, и они заговорили о международных делах, найдя события запущенными вконец. Затем они скрепили новую дружбу, даже не закусив.
С тех пор сын Рабиновича хотя бы по трем предметам живет без проблем и имеет у Силомера оценку “пять”, невзирая на знание нот. И Рабинович доволен тем, что его сын так славно поет, хотя молодежь в целом, конечно, фуфло.