Михаил Юдсон

     Во время тяжелого, с регулярными вздрагивающими пробуждениями к кошмарной яви, чуткого сторожевого сна (я охранял какую-то будку на задворках мегаполиса), примерещилась мне литературная ночь - вот, во-от оно, последствие неумеренного посещения литвечеров!.. Виделось - большая, уж побольше будки, зала была ярко освещена (плюс свечи горели), и люди сидели на скамьях, тихо раскачиваясь. Автор - атлетического сложения добродушный мужчина с внимательными глазами, стоял где-то посреди этого всего и, держа свиток, зачитывал главу. "Вещая вещую русскую речь из Иерусалима!" И понял я, что зовут его Марк Меирович Зайчик (далее М. З.), а читает он свой сборник "Новый сын". И хорошо стало, и я засмеялся во сне.
     Известно из книг, что, ежели такое приснится, то, по Юнгу, - это точно к снегу, перемежаемому дождем. Но уж до дождя ли, когда ежедневно горячий воздух из пустыни!.. Ну и ладно, пусть. Ненадолго смутимся, задумаемся, сняв очки и ихней оглоблей почесывая переносицу, да и примемся отважно толковать, трактовать и рассматривать соткавшиеся, возникшие эти рассказы всяко-разно! Заранее предупреждая о множественных (поблескивающих) вкраплениях авторской речи...
     Сны вплетены в странную прозу М. З. Они живут там, множатся, из них вылупляются персонажи ("вот он выходит из моего сна..."), они тяжелые, цветные, негасимые, реальные, осязаемые, а если герои слишком пристально начинают в них всматриваться, то и сны начинают всматриваться в них...
     Проза Зайчика все время, всю дорогу странствий по страницам, немного как бы плывет перед глазами. По содержанию абсолютно вроде бытовая (иногда прямо статья) - мирные малосюжетные истории про наших, так сказать, соседей, так сказать, современников, так сказать, знакомых, новых и старых добрых репатриантов, вот про что пишет автор - но он умеет Так сказать!.. И вот как это загадочно смастерено, как завораживающе расставлены значки на бумаге, что им, как значкам легионов, хочется поклониться, да поближе, вчитываясь... Какой-то, скажем так, "иерусалимский реализм".
     Иерусалим - вообще столица этой славной книги, и, следуя близлежащему Леониду Добычину с его "Городом Н", сборник мог бы зваться "Город И". Да и названия рассказов: "По дороге в И", "Сменив в И фамилию". А если еще и вспомнить, что на языке аборигенов "И" означает "остров", то и замятинские, мычащие чего-то по-своему, островитяне всплывают - из пещеры да в нумера, в нумера! Поближе к Бл-годетелю!
     Этакое неторопливое, как бы одышливое, с пробками, движение повествования - с иерусалимскими реалиями ("поворот на мою улицу был сразу за крутым спуском от дворца английского губернатора", "их дом стоял на Французском холме" - дублинская точность!), незамысловатые новеллы про разных людей, приехавших сюда издалека - выкарабкавшихся из Котлована к Чевенгуру, белому городу на горах... Героя главного рассказа "Новый сын" зовут Платонов, и это неспроста. "Тут даже котенок насторожится!" Любознательный, гибкий, прочный и плавный язык, да, да, между прочим, конечно... - Но это ничего не значит, господа! - любит повторять сам М. З.
     Такая очень плотская проза, постплатоновский пир - еда, питье, женщины (короче, е.п.ж. - е.б.ж., как говаривал Лев Николаевич) - и очень радостная! Солнечная сторона жизни, светлые блики, скользящие вдруг по селедке, бутылке, заколке (вот вам, кстати, и классическая лунная ночь готова!..). Немножко, позвольте - любимое, избранное, наизусть: "Две 750-граммовые бутылки водки "Север" (город Ашдод, фабрика "Колхида"); три фужера коньяка "Медицинский"; непочатая бутылка JB; стакан "Метаксы"; оседлал бутылочку "Белого коня"; финская водка из бутылки с насечкой; бутылка местного "84-го" (привет от Оруэлла?) коньяка; полупустая бутылка английского джина с дядькой на этикетке; рюмка водки "Голд"; 150 граммов в граненом и мокром стакане тепловатой, мягкой на вкус водки под названием "Сибирская" (калужского разлива); стаканчик виски из литровой праздничной бутылки; бутылка анисовой водки с зеленой оленью на этикетке..."
     Это ж просто волшебный сон какой-то! Полет пчелы вокруг граната!..
     "Нужно обязательно принять и расслабиться! - мягко убеждает автор. - Полегчает!" И тут же спешит суховато добавить: "И обязательно закусывай - иначе плохо будет тебе от выпитого, а должно быть хорошо". О, навек родимые интонации Венички! О, ода водочке - до зеленых оленей! В общем, куда там дилетантам: "Попьем вина, закусим хлебом. Или сливами..."
     Приступим же к основательной серьезной закуске и совмещенным с ней женским образам. Наиболее часто встречается "чудесная красноватая обожаемая селедочка иерусалимского засола". Но коронное блюдо - суп из ноги (уточню - коровьей осмоленной). Этот суп кочует, переливается из рассказа в рассказ, а вообще верховья его, берет начало он в романе Зайчика "Сделано в СССР", сделанном в 1988 году в Иерусалиме. (Кстати, ремарка: антрекоты перед тамошними влюбленными Гиорой и Ирит - это вечные свиные отбивные, "три товарища", перед Робертом и Пат).
     Сборник обнадеживающе забит едой, как морозильник. Проза М. З., окутанная маревом от варева, пронизана вкусовыми рецепциями, и будничные рецепты приготовления бульонов, мясов и салатов, попадая сюда, под его рукой (языком?) превращаются, как тыква в карету, в нарядный текст. Ну, дано ему такое. "Омлет, похожий цветом на ночной черноморский залив при лунном июльском свете у города Алупка". Это видит и выдает нам не работяга с холодильника Яша Платонов, тот прост и не импрессионист, а это сам Марк Зайчик, внимательный мужчина. Повторюсь - радость бытия и письма! Коньяк добр, а Марк Меирович мудр и памятлив на лакомые кусочки, и печет "сладкий хворост воспоминаний" под неумолчный хруст прустовского миндального печенья.
     Краешком, походя коснемся-с женщин. В рассказах их хватает - они обитают под боком, изредка что-то сготовят, подают и отходят. Семенящие существа! "Она вступила в эту жизнь, как входят в майское море, - осторожно и зябко..." Да, да, как луг в мае, по которому бродят женщины и Бабель... Или вот, не удержусь, цитата: "Данные личного тела у нее были бесспорно. Замечательные". Это и есть М. З. Это он - мгновенно узнаваемый из ныне пишущих. Замечательный. (Крупный, чувственный еврей, как написал бы Генри Миллер). В дальнейшем автор приводит известные строки Шевченко:
     Бабы - они как люди,
     Но не совсем люди.
     И все всем становится понятно, а на сердце легче.
     В раблезианских снах Зайчика много и дружно жуют, сладко пьют горькую и самоотверженно уважают женщин. Да и Наверху наверняка время от времени кто-то есть - вот ведь как все неплохо устроено! Нас ненавязчиво подводят к мысли, что, возможно даже, и та самая Книга - и она, в общем-то, о вкусной и здоровой пище, выпивке, женщине - о жизни!
     Движения сюжетов рассказов медлительны и чуть неуклюжи, как и подобает во сне, но пропитавший прозу М. З. азартный спортивный дух, активный запах носков "Найк", футболки, раздевалки создает совершенно особую атмосферу сборника. Да и рассказов не зря одиннадцать - команда, конечно. Спорт - он, бесспорно, тоже творчество, не хуже прочих, некое искусство, внушает автор. Владение мячом верхними и нижними человеческими конечностями (баскетбол, футбол) - важнейшее и фундаментальное занятие (верую, сам такой!), и действительно, что наша жизнь, как не череда чемпионатов с памятными датами матчей, "звенящее мячом и счастьем" существование. Дубля "Зари" 1972 г. я не помню, но основу - да! ("Колоссально! - похвалил бы В. Г. Попов. - Жизнь удалась!") И обязательно - настольные игры, минус преферанс, плюс шахматы. Эти ходячие, почти разумные фигурки встречаются у отца Марти, немца, и у отца Марка, разыгрывающего в Вене защиту Нимцовича ("По дороге в Иерусалим"). На Французском холме играют французскую партию в "Новом сыне". Незримый подзаголовок сборника - "Защита Зайчика", доброжелательного, мягкого, читающего человека, незаурядного литератора, живущего в Иерусалиме, в окружении персонажей. Полупроводник по венскому чистилищу Вергилий Овидиевич (малонормален и колоритен) поднимается, оборачивается в соседа Плутарха Овидиевича из следующего рассказа - дом-то один и соседи повсюду те же. Грустен и растителен "Просто Гальперин", молчаливый иерусалимский велосипедист (но когда-то он трижды сказал "Да", а не отрекся, как некоторый). Страшен грузно переползающий из рассказа в рассказ злыдень майор Куперман Г. Б. ("К вопросу о наказании") - приехавший доживать кощей (К.Г.Б., конечно, олицетворенье тьмы). Странен прихрамывающий немецголландецскандинав, провозвестник мрачного царства справедливости-марксизма, грядущего в Ершалаиме (встретился он нам почему-то в бане и, слава Иешуа, хорошо хоть без свиты!) И сны снова и снова перетекают в явь, где и загустевают, застывают, как в янтаре. Четок и прозрачен Иерусалим. Остальные земли Израиля в дымке. Даже Тель-Авив где-то там, далеко, в тени деревьев, под сенью девушек в цвету, "очень дорого", да и есть ли он вообще?! Вот герой, нынешний репатриант, далеко не полубог ("Блажен, кто им когда-нибудь дышал"), сидит с поэтом Довидом Кнутом в тель-авивском кафе, пьет коньяк с лимоном - ах, хорошо! - как такое место называется, где оно, ребята, не доскакать, вы ж понимаете...
     "Особенный еврейско-русский воздух" в зоне прозы М. З. И на обложке книжки - известное иерусалимское архитектурное нечто - освещенная солнцем арка, а за ней другая, третья, длящаяся "череда впечатлений", и ступени, ступени, слава Богу, вверх...
    
    

Послесловие

     Я познакомился с Марком Меировичем Зайчиком около десяти лет назад, где-то в середине осени, как раз в Тель-Авиве. Здание, где это произошло, существует и поныне, и находится неподалеку от старой Таханы Мерказит. Редакция располагалась, кажется, в третьем этаже. Шел, чтоб ему, дождь, и пока я доплелся с котомкой от автобуса, то сильно вымок и озяб. В редакции я согрелся, обсушился и остался. Столы с компьютерами стояли по кругу в центре большой комнаты, и за ними сидели разные интересные люди. М. З. выделялся. Он был неизменно приветлив, бодр и трудолюбив. Он писал. В далекой Америке в "Эрмитаже" вышла у него тогда уже книжка, и в Израиле тоже, и готовилась в Ленинграде вроде бы. Я подходил к нему, когда он работал, и осторожно заглядывал через плечо на экран - мне нравилось появляющееся, я хотел понять последовательность, уловить, как возникают тексты - "громоздкие сооружения из слов", так он их называл. Изредка он общался, передыхая.
     - Вот, сборник у вас там выходит, Марк Меирович, скоро, - говорил я вежливо. - Вот хорошо-то как, да?
     - Кому это надо... - неопределенно отвечал он, мягко улыбаясь, и вновь принимался касаться клавиш, выдалбливать что-то гармоничное.
     Вскоре, однако, жестокая жизнь разбросала нас и наше общение (я не посмею сказать - дружба) прекратилось. Встретились мы недавно, столкнувшись в узком редакционном коридоре большой ежедневной русскоязычной газеты с почти евангелическим названием. Я забрел туда без всякой специальной цели (или нет, вру, в туалет), а Марк Меирович к тому времени руководил там хорошим, и отчасти даже литературным, приложением. Я обрадовался случаю возобновить знакомство и немедленно представился. Он пожал мне руку и не узнал. Так мы снова стали видеться. Часто, заходя, когда приспичит, я наблюдаю, как его крупный организм легко скользит по коридорным лабиринтам, кабинетам и закуткам редакции - эдакий дриблинг, извилистые движения форварда вдоль кромки поля. М. З. в форме, он творит плодовито и чудотворно. Даже в газетных заметках, когда он явно действует автоматически - все равно, в движениях его текста, пусть слабо оформленных, ощущается могучее изящество таланта, полностью согласен. Необъяснимость, феномен, прихват (его термин) странного таланта - складывать слова. Да, может собственных Платонов!..
     Его рассказы, статьи и заметки (их сразу вычленяешь из общей скучной кучи), ныне разбросанные, когда-нибудь, конечно, будут вместе, воссоединятся. Как были они собраны и систематизированы у другого знаменитого М. З. (Михаила Зощенко) по всяким там "Крокодилам"-"Бегемотам"...
    Он живет в Иерусалиме и, не знаю, имеет ли собаку, но зато играет в футбол с друзьями и пишет.
     - Вот, сборник у вас здесь вышел, Марк Меирович, "Новый сын" называется, недавно, - говорю я вежливо. - Вот хорошо-то как, да!
     - Никому это не надо, - твердо произносит он, по-прежнему улыбаясь.
     - А я вот весь его прочитал, от корки до корки, Марк Меирович, и, вы знаете, мне очень понравилось. Но вот о чем, о чем все-таки все это написано, а?
     - О свободе, абсурдности и удовольствии человеческой жизни, о цели ее и мраке ее, - отвечает Марк Зайчик исчерпывающе. - Но это ничего, абсолютно ничего не значит, господа!..