О трех вещах прошу я своих учеников: не выглядывать за рамки своей души. Если уж выглядывают, пусть не заглядывают в душу ближнего. Если уж заглядывают, пусть не пытаются найти там себя.
Поговорим о странностях языка. В повседневном употреблении едва ли не наиболее часты так называемые слова-паразиты. Мода на них распространяется как пожар. Перед моим отъездом из России в ход пошло надоедливое "как бы", быстро вытеснившее даже непременное "бля". Рафинированный интеллигент, рабочий и колхозница сопровождали любую артикуляцию вязнущим на зубах "как бы". Пересекая в аэропорту зеленую линию, я надеялся в том числе отделаться и от этого речевого сорняка. Каково же было мое удивление, когда на исторической родине меня начало преследовать не менее липучее еврейское "как бы", бишь "къилу". Стилистический паразит проговаривается и озвучивает что-то донельзя существенное: бытие превращается в "как бы" бытие, хэппенинг, виртуальную реальность. Все более загроможденная добротными, качественными вещами жизнь человеческая становится все более призрачной, идентификация сущего и наша самоидентификация все более сомнительной. О сущности тождественности и пойдет речь.
Вглядимся в языки еще вот эдак: в русском, например, есть две частицы, выражающие отрицание: "нет" и "не". Для выражения согласия нам достаточно всего лишь одного "да", в английском ситуация вполне аналогична, в иврите мы уже говорим "нет" тремя различными способами, а соглашаемся все так же скучновато-единообразно. С чего бы это такая избыточность, проявляющаяся именно в отрицании? Язык явно хочет сообщить нам что-то важное.
В математике, скажем, вовсе нет надобности в нескольких отрицающих словах. В ней "нет" обратно "да" и не более того. Нормальный человеческий язык, по-видимому, хочет поведать нам вот что: существует всего один, один-единственный способ быть тождественным самому себе, и несть числа способам быть иным.
На этом месте стоит потоптаться подольше. В иврите одна из отрицающих частиц "аль" употребима лишь только в будущем времени. Святой язык намекает нам на то, что быть иным во времени, это нечто совсем иное чем быть другим в пространстве. В новейшей философии об этом размышляет в "Картезианских размышлениях" М.Мамардашвили и показывает, что для обнаружения временных изменений нам необходимо сравнить обьект с самим собой, а вот для определения пространственных изменений мне потребуется еще один такой же объект. Красное яблоко не такое как зеленое. Но яблоко может быть другим принципиально иным образом. То же яблоко в следующий момент другое, но при этом меняется характер инаковости. Поэтому отрицание расщепляется в языке и приобретает тонкую структуру.
Подсознательно наш разум все время ищет симметрии, да еще и симметрии предельной, упрощающей мир донельзя. Сведенный к простым соответствиям-отражениям мир как-то уютно обживается нашим мышлением; наполненный симметрией мир кажется гармонично устроенным и понятным, легко соотносимым с переживаемым нами опытом: в самом деле мы хорошо знаем, что верху противостоит низ, правому - левое, свету - тьма, добру - зло. И для упрочения дуалистического интеллектуального покоя очень бы хотелось еще и симметрии логической, чтобы "нет" было не более чем не "да". Синайское откровение камня на камне не оставляет от этой дуалистической идиллии.
Всевышний - один, интеллектуальная программа, развитая мудрецами различных поколений при осмыслении этого тезиса громадна, нас из всего многообразия их философских ходов интересует один: "Его свойства … делятся на две категории: свойства отрицательные и свойства действия. Отрицательные свойства относятся к самому Б-гу и говорят нам о том, чем Он не является. К этой категории относятся такие свойства, как Его единство (то есть не множественность), вечность (не временность)… Свойства же действия ничего прямо о Б-ге не говорят. Они свидетельствуют лишь о его отношении к своему творению." (Рамбам). Симметрия в отношении "нет" к "да" неизбежно рушится монотеизмом. Рамбам в "Сефер-а-мицвот", ничуть не смущаясь парадоксальностью вывода, пишет о том, что отказываться от пищи и держать пост в Йом-Киппур это две разные мицвы.
Рамбаму принадлежит и виртуозный анализ расщепления отрицания, разумеется, Маймонид отталкивается от иврита и арабского: "в арабском отрицаем в большинстве случаев словом "ма", но также отрицаем и словом "ло" и словом "лайс". Евреи отрицают также словом "ло", содержащем в себе также и предостережение, но отрицаем также и словом "айн". И далее Рамбам проводит ювелирное временное препарирование отрицания, различая общее отрицание и отрицание-предостережение. В то время как предостережение связано исключительно с будущим, общее отрицание "отрицает в прошлом, будущем и настоящем".
Фундаментальное значение расщепления отрицания очевидно изучающему естественные науки. Базисные для современной науки законы сохранения тоже ведь не рассказывают о том, как будет развиваться тот или иной процесс, но говорят лишь о том, каким он не может быть. Большинство физических законов носит характер запретов, устанавливающих какие состояния запрещены. А ведь каждый из законов сохранения отражает какую-то из симметрий пространства-времени, то есть расщепление запретов отражает расщепление симметрии мира.
Б-г изощрен, но не злонамерен, когда цитируют это поразительное Эйнштейновское изречение придыхание обычно приходится на вторую его часть, а хорошо бы не забывать и о первой. Всем гоям гои - древние греки, уж на что были привержены симметрии, и то в избыточно симметрических конструкциях справедливо подозревали отсутствие таланта зодчего. Создатель всего, в том числе и тонкой структуры отрицания, предъявляет к нашему познанию мир, куда более изощренный, чем банально дуалистическую его проекцию.
Расщепление отрицания ставит под справедливое экспериментальное сомнение утверждение, именуемое в логике "законом исключенного третьего". Суть которого состоит в том, что яблоко может быть либо зеленым, либо не зеленым, но не тем и не другим одновременно. Как математическая аксиома этот принцип неоспорим, коль скоро вкупе с другими логическими постулатами он позволяет построить непротиворечивую логику, оперирующую абстрактными яблоками.
А вот в качестве "закона природы" принцип исключенного третьего весьма сомнителен. Хорошо бы определить: что значит быть "не зеленым", то есть указать процедуру, устанавливающую "не зеленость". Да еще придется определить, что значит яблоку быть одновременно или зеленым или не зеленым.
Эйнштейновская теория относительности отобрала у математиков право распоряжаться геометрией по своему усмотрению, но все еще оставила в их распоряжении логику. Между тем, ни из каких первых принципов не следует, что законы логики не меняются от точки к точке в пространстве-времени. Сама процедура отрицания различна в пространстве и во времени (так же и время у Эйнштейна все-таки не совсем такая координата как три пространственные). Оставим, все же, физикам построение полей с меняющейся логикой, не философское это дело.
Впрочем, в реальной жизни мы прекрасно знаем, что у закона исключенного третьего весьма ограниченная область применения. Тем паче это было ясно нашим мудрецам: в Талмуде, скажем, правила применения тех или иных процедур весьма гибки, иногда при рассмотрении спорных юридических вопросов действует логика "точно-точно" (когда обе стороны могут привести свидетельские доказательства), а иногда "может быть - быть может", когда свидетелей нет и принципе быть не могло. Изучая проблему, таннаи и амораи стремились к предельной строгости, но логическая процедура при этом вполне подлежала и критике и модификации .
Оставим мир неживого. Утверждение о том, что все люди различны - тривиально. Небанально утверждение о том, что инаковость их несоизмерима. Авраам отличается от Хаима не просто не так как Иван от Петра, но совершенно несоизмеримым образом. Чуть выше мы показали, что лишь в математической логике высказывания "пятница не воскресенье" и "Тель-Авив не Москва" ничем структурно не отличаются, и "нет" это не более чем не "да". Уже при переходе к миру реальных, физических сущностей а не абстракций ситуация отягчается, тем паче, когда мы хотим мыслить о человеке.
Мы говорим: "этот человек неадекватен сам себе". При этом подразумевается, что тому о ком это сказано, как минимум пора на прием к психиатру. Но кто адекватен сам себе? Только Всевышний! Когда мы становились народом, Израилем, в мире уже были разные народы (вспомним рассказ о башне), однако Всевышнему понадобилась другая инаковость, в мир должна была прийти святость.
Вернемся к индивидууму. Ни к чему раскручивать вариации на тему: "в одну и ту же реку…". "Быть живым, это и значит реализовывать способность быть иным, живой пошутит иначе, напишет другую книгу"(М.Мамардашвили). Расщепление "нет" ставит предел редукционистской мощи точных наук, не позволяя абстрагировать понятия и усреднять до бесконечности. Яблоки не груши, но на самом деле и те и другие - фрукты и складывать их можно. Чтобы фрукты можно было складывать, надо не только произвести усредняющую процедуру, но и еще и знать, что яблоко "на самом деле яблоко" а груша "на самом деле груша", то есть предположить адекватность вещей самим себе. Грандиозное здание современной науки стоит не только на том, что наблюдаемый предмет не меняет своих качеств и допускает некоторое усреднение, но и на том, что мы допускаем некоторое "среднее" соответствие между исследуемой вещью и вещью "в себе".
Точные науки знают, что в мире всегда что-то происходит "на самом деле". Чудный закат Солнца, конечно, великолепен, но на самом деле Солнце никуда не закатывается, а вовсе наоборот. Парень-то, разумеется, влюбился, но на самом деле у него выделились те и те гормоны, (и, действительно, у среднего человека выделится в таком случае среднее количество некоторого вещества), ну, и так далее… Весь этот интеллектуальный аппарат бессилен перед феноменом человека. Изначальная инаковость, неадекватность человека самому себе объясняет жалчайшее состояние, в коем находятся психиатрия и гуманитарные науки с нею заодно. Не только не обнаруживается соответствия между "человеком для себя" и "человеком для других", но и индивидуум, как вещь в себе, человек на "самом деле", как хотят нас убедить философы, психологи и психиатры, не существует. Во всяком случае не существует в понятийном поле современной западной философии. Здесь мои рассуждения упредил Константин Фрумкин в №108 "22". В широком философском контексте новой и новейшей философий: герменевтической, новой христианской и постомодернистской выводы, следующие из набоковской прозы, предстают уже вполне приемлемыми, а именно: человек есть совокупность внешних образов, мнений, проецируемых иными людьми (ср. с одним из определений еврейства: евреи суть продукт воображения антисемитов).
Меня давно поразила мысль, озвученная Трифоновым в "Предварительных итогах": "нужно ощущать себя человеком. Для этого необходимо единственное - атмосфера простой человечности …Никто не может выработать это ощущение сам, автономно, оно возникает от других близких. Мы не замечаем, как иногда утрачивается это вековечное, истинное: быть близким для близких… если человек не чувствует близости близких … он начинает душевно корчиться и задыхаться - не хватает кислорода". По-моему здесь верно лишь то, что автономным человеческое в человеке быть не может, но структурировать вокруг себя поле понимания, в котором близкий будет близким, он может лишь сам. Расчитывать на самопроизвольное возникновение такого пространства теплоты невозможно, да, это поле может быть "самосогласованным", коллективным, но по природе оно индивидуально.
И здесь, видимо, завершается возможность рассуждать в вольном, западном "иудео-христианском" духе. Монотеизму претит безудержный агностицизм. Из неадекватности человека самому себе не следует не существование феномена человека. Все таки мы созданы по образу и подобию. И именно в той мере в какой человек относится к абсолюту, он существует "на самом деле". Парадоксальным образом даже надоедливое "как бы" помогает религиозному еврейскому самоотождествлениюю. За грехи наши разрушен Храм, и не занят коген служением своим, и не слышно песнопение Левита, и не стоит Исраэли в Храме на положенном ему месте. В утренней молитве мы "как бы" приносим жертву и воскуриваем благовоние. Но именно наше бескорыстное служение Всевышнему и делает еврея тем, кто он есть на самом деле. Не "корни", "кровь", "почва" или генокод делают нас теми, кто мы есть, но сотнесенность с Источником Истины.
Преломленность Абсолюта в человеке позволяет воспользоваться развитым мудрецами аппаратом: можно попытаться дать отрицательное определение человека, исходя из того чем человек не является и чего не делает. Среди десяти заповедей позитивных всего две и они опять же выражают отношение человека к миру (чти отца и мать, и помни день субботний), остальные негативны. Это же верно и в отношении различия между прочими заповедями "не делай" и "делай". Позитивная заповедь вновь не определяет феномен личности, но лишь выявляет ее отношение к универсуму. Собственно феномен человека очерчивается тем, чего он не делает в тех или иных, в том числе критических обстоятельствах. Слова "я этого не делаю", в самом деле, обрисовывают личность куда четче чем поток положительных заверений.
Сказать, что самый отъявленный злодей способен на поразительные движения души и великие праведники срываются с уже достигнутых высот - не более чем произнести банальность. Небанальна радость, переживаемая человеком золотой середины, видящим, как оскальзывается праведник. Мераб Мамардашвили писал, что основной источник цинизма вот эта радость: "а покажите, покажите мне честного, все взятки берут, даже самые-самые, нету их, честных-то". В самом деле, если человек - не более чем совокупность отражений от иных душ, нет никаких оснований для металла в голосе, выговаривая: "я никогда не беру взяток". Множество преломлений в иных, чужих и несоизмеримых твоей душах не помогают вырастить в себе отрицательное, отсекающее определение себя.
Об этом-то и говорил своим ученикам Коцкий ребе. Сверхзадача состоит в том, чтобы заглянув в свою душу, пытаться найти самого себя. И ни в какой момент эта задача не может считаться выполненной. Заглядывание в чужую душу тебе не поможет понять каков ты "на самом деле", ибо нет механизма сравнения. Соотноситься приходится всякий раз только с Абсолютом, посредник еврею не положен. Выдержать такое напряжение человеку из мяса и костей по силам ли?
Во время одной из Талмудических штудий раввин посоветовал нам почаще смотреть на мир через женские очки, дабы упрочить мир и согласие в семье. Религиозные семьи, слава Б-гу, как правило, многодетны, представьте, каково приходится вашим женам, вы учитесь все вечера, а им-то стирать-убирать-кормить без конца, сказал рабби. Один из учеников, человек, глубокий и острый, воскликнул: "что Вы, рабби, невозможно мужчине взглянуть на мир через женские очки. Создатель не предусмотрел в мире никакого равенства. А раз это невозможно, то и не стоит и, пожалуй, даже запрещено думать так. Разумеется, я всякую свободную минуту помогаю жене, но вовсе не оттого, что могу представить себя женщиной". По-моему этот чудный пример перекидывает мостик от уж слишком общих рассуждений о "человеке на самом деле" к предметам более понятным и привычным.
Что толку в заглядывании в чужую душу и коллекционировании бессчетных мнений о себе - отражений от иных душ, коли в силу изначальной инаковости ты не можешь их примерить на себя. А существую я лишь постольку, поскольку: 1.чего либо не делаю, 2.реализую определенное отношение к миру, т.е мицву "делай". Когда религиозный еврей говорит, своему "русскому" родичу, что любить отца и мать это исполнение мицвы, приказа Всевышнего, разум последнего, впитавшего христианскую культуру, настоенную на обращении к чистому сердцу, вскипает и в смертный бой идти готов. Я наблюдал это многократно. Но и в христианской культуре глубоко копали. Корделия не может объяснить Лиру, почему она его любит, любя его всего лишь "как долг велит", но это объяснение хорошо удается другим сестрам, Корделия единственная в этой сцене существует, ее не интересуют ни мнение сестер ни даже мнение Лира, тем более оттеняя мнимость их существования, как совокупности взаимных отражений.
Другой хасидский цадик реб Зуся говорил, что у врат мира иного его не спросят: "Реб Зуся, почему ты не стал Моше?", а спросят: "почему ты не стал Реб Зусей?". Миру не нужен еще один Моше, его душа уже сбылась, миру нужна другая сбывшаяся душа.
Любопытно, что и сам отец величайшей лженауки всех времен и народов - психоанализа - Зигмунд Фрейд, избегал заглядывать в свою душу, уж во всяком случае не позволяя в ней копаться другим, и предпочитая путешествовать по душам своих пациентов. К.Г. Юнг, бывший в "розовый" период их взаимодействия учеником, другом и потенциальным научным наследником Фрейда, рассказывает: "у Фрейда был сон, о чем он был, я рассказать здесь не могу. Я объяснил его, как мог, но добавил, что, наверное сказал бы много больше, если бы Фрейд посвятил меня в некоторые обстоятельства своей личной жизни. В ответ Фрейд бросил на меня странный подозрительный взгляд и сказал : "Но я же не могу рисковать своим авторитетом".
Фрейд, как истинный потомок монотеистов, предполагает, что "человек на самом деле" существует. Ошибка, как всегда, впрочем, произошла при усреднении неусреднимого. Огрубляющая процедура произведенная по ансамблю душ пациентов по-моему привела к чудовищной аберрации зрения. По той же причине и все типологии и классификации характеров (включая Юнговскую) яйца выеденного не стоят. Но сегодняшний психоанализ это далеко не только Фрейд и Юнг. Замечательный еврейский врач и мыслитель (прошедший Освенцим) Виктор Франкл кладет в основу своей психотерапии существование феномена человека, принцип идентичности: "согласно которому все сущее стремится сохранить свою неповторимость, индивидуальность, отличимость от всего другого". Этот принцип находит массу фактических подтверждений.
Однако же при взгляде издалека ХХ век будет казаться эпохой тотальной утраты подлинности бытия вещами и людьми, будто бы вмиг перестал действовать закон тождества, и сбылся страшный сон Конфуция, и отец перестал быть отцом, а сын сыном. Центральной фигурой столетия закономерно становится психиатр. Постмодерн, посягнувший на права вещи на вечное бытие, вовсе не следствие утраты художниками способности рисовать (Д. Хмельницкий "22" N110), а философами мыслить. Причины того, что мир превратился в "как бы" мир глубоки, сами условия идентичности вещей оказались в ХХ веке вовсе не очевидны. Вот только люди хотят быть самыми аутентичными, никому не хочется быть "как бы" человеком, как недавно выяснилось, никто из евреев не хочет отсчитывать поколения от хазар, все возводят родословные прямо к Аврааму.
Впрочем, стремление к подлинности вовсе еще ее не гарантирует, как говорят психиатры: сосредоточиться на предстоящем наслаждении - верный путь вовсе не испытать его. В современном американизированном мире просто расцвел культ "инаковости", все так лелеют свои причуды и хобби, свою непохожесть и в конце концов так по-американски похожи друг на друга. Негативное самоопределение по-еврейски сурово и по-ветхозаветному ничего человеку не обещает в обозримом будущем. Но, как и во все времена, в Израиле столько же президентов сколько и душ, и слава Б-гу.
P.S. Демонтаж сущего, вылившийся на исходе тысячелетия в буйство постмодерна и "Интернета", прозревался чуткими мыслителями. Глобальный мыслитель и юдофоб Мартин Хайдеггер назвал одну из своих работ "Закон Тождества". Поставив точку и испугавшись, что читатель не поймет тонкого замысла, и не заметит смыслового противостояния с трудами мрачного классика, автор решил помочь читателю. Какой ныне пищущий не любит литературной игры?