Кофе с кардамоном:

 

Две белые матовые чашки,

Наполненные до половины;

Мелкие блики на поверхности черноты,

Приторные сладости на розетке

С синим узором.

 

Приподняв чашку,

Я прикасаюсь губами

К ее раскаленной темноте.

 

Только здесь умеют варить

Настоящий черный кофе;

Или, может быть, это привкус смерти

Делает его крепче

 

И счастливее.

 

 

АФРИКАНСКАЯ МАСКА,

КУПЛЕННАЯ В МАГАЗИНЕ НАПРОТИВ НОВЫХ ВОРОТ

 

 

Черный изгиб широких скул,

Напряженность грубых черт,

Презрение, высокомерный оскал,

Медвежья белизна пустых глазниц,

Направленных прочь.

 

Я подношу ее к окну. Оскал

Оказывается улыбкой, презрение

Милосердием, глазницы

Загораются цветом неба. Маска

Ухмыляется. Ее мрачная горечь

Праведника освещает мои мысли.

 

Воздух отвечает ей крокодильим посвистом,

Оленьим теплом воды, нежностью лиан.

Разрывая сентиментальность,

Маска склоняется к ручью

И пьет из ладоней прозрачную воду

Высокомерия.

           

 

 

 

 

ПУСТЫНЯ

 

 

В середине разомкнутости

Ее круга

Лежит тень.

 

След ночи, уходящей

Со свитой косоглазых ифритов

И козлоногих танцующих сеиров

 

По узкому полету ущелий

Вдоль разорванного скольжения беркута

И крылатого падения воды,

Вдоль молчания полуденных камней

И щедрости пустых колодцев.

 

В бурой открытости пустыни,

В песчаной открытости пустоте

Звучит каменный голос одиночества,

Ускользающего от самообмана.

 

Дай мне твою руку,

желтая тишина,

я искал тебя.

 

Я смотрю на идущего

с невидимым лицом;

я искал тебя,

моя желтая тишина.

 

В центре

твоего круга

лежит тень.

 

 

 

 

ЦВЕТЕТ МИНДАЛЬ

 

 

В тонком китайском халате

сонный весенний ветер

скользит по безлюдным обочинам

времени

 

Он поет гимн лени и светлой

надменной мысли,

медленно перебирая струны

цветущего миндаля

 

Тает

густая угловатость вещей,

и тяжелая вязкость мира;

мягкие хлопья присутствия

растворяются в головокружении

холодного воздуха.

 

Тугая плотность пространства

отступает

 

и рассыпается.

 

 

(журнал «22», номер 114, стр. 82-84)