Александр РЕВИЧ

    
     Странным жанром Вы называете жанр поэмы. Да, таким жанром поэма стала в наше время. В ХIХ веке этот жанр не казался странным. Ваши заметки говорят мне не только о глубоком и своеобразном понимании и толковании жанра поэмы, но и природы поэзии в целом.
     Весьма доказателен Ваш анализ особенностей поэтического речевого строя с его звуковой природой в сопоставлении с речью прозы. Да, действительно, звуковая сторона стиха рождает вторую смысловую нагрузку сказанному и создаёт семантическое усиление, а в лучших случаях - многозначность слова. Такова музыкально звучащая речь.
     Вы нашли очень точное и ёмкое определение - ассоциативное пространство стиха. И в самом деле, понятийные значения в стихе становятся многовариантными и несут большую информацию, можно сказать - дополнительную, нежели слова прозы. В игру вступают интонация и невидимый жест, несущие новые смыслы, подчас противоположного значения. Так рождается оксюморон. Сказать: "хорошая собака" и "хорошая собака" - выразить совсем различные чувства и оценки. Потрясающа по многозначности и глубине чувства пушкинская строка: ...Как дай вам Бог любимой быть другим. Я, кажется, ломлюсь в открытые двери, но эти примеры - первое, что пришло в голову.
     В главном я с Вами согласен, однако вынужден заметить, что Вы несколько сузили жанровый объём поэтического искусства, забыв о таких явлениях, как стихи в прозе Бодлера, Бертрана, Рембо, Малларме и др. Их русские переводы, даже не самые удачные, всё же дают представление о существе этого жанра. Исчезновение в таких стихах музыкальной структуры и того, что Вы называете звуковой текстурой, не разрушают в них ощущения поэзии. Стихотворения в прозе Тургенева представляются мне большой неудачей, к поэзии и к стихам причислить их трудно. Идя от французов, он не понял тайны во французских стихах в прозе. Очевидно, кроме музыкальной своей природы, поэзия обладает особой образной системой, особым пластическим пространством и отсюда несёт особую атмосферу, климат; в прозе выглядело бы нелепым тихо плавают в тумане хоры стройные светил. Я не говорю здесь о свободном стихе, который наряду с европейскими поэтами успешно разрабатывали А.Блок и М.Кузмин. Разве можно отнести к прозе строки из кузминского свободного стиха: ...И озеро багряных поражений// Римскую медь воротит... или блоковское: ...я - сочинитель, // Человек, называющий всё по имени,// Отнимающий аромат у живого цветка... ?
     То же самое можно сказать об уникальном случае сугубо поэтической речи в так называемой прозе Андрея Белого, p`gbhb`bxei то, что было заложено в гоголевской прозе. Эта сторона творчества Белого пока ещё разработана в литературоведении слабо. Такую прозу и прозой назвать трудно, скорей всего мы имеем дело с новой поэтической системой. Арабески и Симфонии занимают в ней место лирики, а романы выполняют функцию эпоса. Не зря в них даже ритмически слышится нескончаемый, почти беспаузный трехсложник, по длине дыхания напоминающий гомеровские гекзаметры. Поэтому и синтаксис этой "прозы" кажется неестественным. При чтении этих текстов вслух речь становится естественной: и интонации, и словарь. Пример Белого как бы подтверждает Вашу догадку о звуковой текстуре.
     Однако вернёмся к разговору о поэме. Ваши мысли не вызывают у меня почти никаких возражений. В Вашей концепции есть стройность и глубина. Но хотелось бы поделиться с Вами некоторыми соображениями.
     Сам термин поэма представляется мне условным. В большинстве европейских языков поэмой называется любое стихотворное сочинение. И всё же русское понятие поэмы пришло с запада, а жанр этот возник под влиянием романтической поэзии, в которой поэма играла особенную роль. Большое влияние оказали байроновские поэмы. До появления в Европе реалистической прозы её функции выполняла романтическая поэма, она могла заменить все прозаические жанры: и роман, и повесть, и новеллу. Приподнятая условная поэтическая речь наиболее соответствовала духу романтизма.
     Реализм в прозе постепенно вытеснял явление поэмы. Вспомним строки Лермонтова: Умчался век эпических поэм// И повести в стихах пришли в упадок. Главная классическая композиционная триада - завязка, кульминация, развязка, - свойственная повествованию, была свойством и романтической поэмы.
     С эпосом, в том числе с гомеровским и дантовским, дело сложнее, здесь большие пространственные и временные охваты и сюжет, как правило, не один. Замкнутых сюжетов нет.
     Перевес лирической поэзии во второй половине ХIХ века и в начале ХХ я объясняю именно функциональной ненужностью жанра поэмы. Сюжетные задачи решала проза. Этим можно объяснить и то, что Блок не мог закончить Возмездие, и то, что Пастернак не дал завершенного Спекторского. Поэма приобретала совсем другой вид и значение. Она становилась ораторией, фантасмагорией, мистерией, а то и попросту нескончаемым стихотворением.
     Лучшие поэты умудрялись создать некоторую стройность и цельность произведения. Поэма становилась лирической, исповедальной, часто почти дневниковой. Роль личности рассказчика, так называемого лирического героя, становилась главной. Таковы поэмы Маяковского, Цветаевой, Поэма без героя Ахматовой, Чёрный человек Есенина.
     Девятьсот пятый год и Лейтенант Шмидт Пастернака - не поэмы, а попытки эпоса. Улялаевщина Сельвинского, возможно, единственный случай законченного эпического произведения, а блоковские Двенадцать, о которых мною написано отдельное эссе, явление исключительное, выходящее за рамки любого f`mp`. Это фантасмагория, созданная визионерским, эзотерическим восприятием мира и исторической катастрофы, в чём-то напоминает образную систему Откровения святого Иоанна.
     Поэм в ХХ веке по-русски писалось много, и можно было бы говорить об удивительных поэмах Хлебникова, о сибирских поэмах Леонида Мартынова, о поэмах Асеева, Кирсанова и о множестве других, но хотелось бы отметить два сочинения, отвечающие, как мне кажется, канонам старого жанра поэмы. Это Дума про Опанаса Багрицкого и Дом у дороги Твардовского. Обе вещи чётко законченные композиционно. Тёркин - цикл длинных стихотворений, За далью даль - нескончаемое аморфное произведение.
     Но вернёмся к Вашей статье. Говоря о поэме, Вы очень к месту вспомнили пушкинского Медного всадника. Эта поэма из своего далёкого времени бросает свет на возможности современного искусства. Уже в ХIХ веке Пушкин создал кинематографию. Изобразительными средствами эта поэма действует, как кино. Смена и пересечение времён и пространств - это ведь смена кадров и планов. По-моему, Медный всадник - идеальный образец поэмы. Со временем хотелось бы досконально изложить мои соображения об этом произведении, о характере его поэтики. Пушкин подсознательно, как и должно гению, вскрыл корневые глуби русского поэтического слова. Он непреднамеренно делал то, чем будет сознательно заниматься Хлебников спустя столетие. К примеру: Где прежде финский рыболов, // Печальный пасынок природы,// Один у низких берегов// Бросал в н е в е д о м ы е в о д ы // свой ветхий н е в о д...
     Говоря о новых формах и задачах поэмы в ХХ веке, я забыл заметить, что, несмотря на отсутствие видимого сюжета, поэма и в наше время сохраняла повествовательный характер. Таким образом, в оценке поэмы как повествовательного жанра мы с Вами сходимся.
     Благодарю Вас за лестное внимание к моим маленьким поэмам и за глубину Вашего анализа. Признаться, о многом, замеченном Вами, я не подозревал. Хотелось бы добавить кое- что о некоторых особенностях этих моих произведений. Мои маленькие поэмы содержат все черты большой поэмы. Везде присутствует сюжет и почти всегда фабула, которая возникает при смещении временных планов. Так я оказался последовательнее в жанре, чем мои предшественники ХХ века. Почти во всех моих поэмах имеется завязка, кульминация, но чаще всего нет развязки. Возможный конец может воображаться читателем или угадываться. Так выходило самопроизвольно и только задним числом становилось осознанным.
     Сперва мне казалось, что находка "слоёного" пространства и пересекающихся времён - моя личная заслуга, как результат моего внутреннего восприятия мира, но теперь мне стало ясно, что всё это уже было в поэмах Пушкина и, в частности, в Медном всаднике.
     Вот примерно всё, на что у меня хватило сил. Надеюсь, эту тему мы продолжим в наших вечных беседах.