Михаил ЮДСОН

 
Михаил ЮДСОН

УДАЧА, ИЛИ ДНЕВНИК ЧИТАТЕЛЯ


(Романы Нины Воронель "Ведьма и парашютист", "Полет бабочки")

"- Где ты была, сегодня, киска, - У королевы у английской. - Что ты видала при дворе? - Видала мышку на ковре". (Самуил Маршак)

     Нина Воронель написала нечто необычное. Это история об удивительной любви и необыкновенных приключениях Ури Райха, десантника из Тель-Авива, о путешествии его в заклятые земли и о его злоключениях в Замке, куда он был выброшен в одиночестве, и как попал он на Остров (в Библиотеку), и как всех почти победил (окончание - на сладкое - еще только следует). Этакая увлекательнейшая читательная смесь из глав "лав стори", детективной канвы и дневниково-исторической прозы. И, наконец, конечно же - перед нами взрослая сказка (ибо что есть сказка, как не детектив для детей!), где шестью восемь вовсе не обязательно сорок восемь, а, например, "семь сорок" супротив "восьмидесяти восьми"...
    Пересказывать содержание запрещал еще Заратустра, да и действительно - это всегда достойно жалости, что-то тут от Башмачкина, от его радости творчества - переписки бумаг своими словами. Поэтому, ребята, просто кусочки впечатлений, так сказать - что я видел. Смотри, читал я на ходу, повсюду - у себя в жалкой съемной норе, лежа на чем-то стареньком, продавленном; сидя и подпрыгивая в ползущем, как тромб, тель-авивском автобусе; украдкой на рабочем месте, отложив ненадолго дружелюбную швабру, - и осколки прочитанного впились мне в очки и желудочки... Ну-с, как говаривал Анаксагор, приступим.     Странствующий израильский рыцарь Ури попадает в тевтонский Замок, где принцесса Инге немножко ведьма и держит свиней. Сразу вспоминается из детства - как землемер К. очень хотел попасть в Замок, да никак не мог, а вот небожитель (парашютист!) У., наоборот, сначала рвется наружу, но, поцеловав и разбудив, и возбудив ("В этот день они больше не читали"), прилипает к Замку, как братско-гриммский гусь.(на шуке)
    Роман на четыре голоса без оркестра - тут одни и те же события озвучивают разные персонажи - любовники Инге, парализованный старик Отто (отец панночки - барон и ветеран) плюс деревенский дурачок Клаус. Каждый видит свое, кому чего отпущено, - и получается такой немецко-еврейский расемон. Особенно странен и трогателен рассказ слабоумного мальчишки, где шум и ярость внешнего мира (мамки Марты) мешаются с тихими радостями безобидной убогой души. (в очереди в Битуах леуми)
    А как Клаус спасал своего друга-поросенка!.. - не шучу, эта штучка будет посильнее "Темы и Жучки"! Здесь триллер (так сказать, Смит-Вессон) смолкает и вступает сплошной Сетон-Томпсон. И ведь написано-то как здорово, с удивительно чистой наивностью... (вечером за чаем)
    Природа там вокруг, в книге, конечно, великолепная. Так бы все бросил - и в грандиозный сумрак горных лесов, в журчанье фуг... (Посетите, говорят, Германию, общество друзей кремации!) Но зло затаилось и в Замке - когда-то там жил-был дракон Карл (подпольная кличка - Гюнтер фон Корф, моорист, террорист, голый гад да и вероятно марксист). Сейчас от него остались только мощи и кучка одежды. Но драконы, увы, живучи, охочи до драки и перевоплощаемы. Дракон явно перелетает (и нас несет за собой) из "В и П" в "Полет бабочки", где станет зваться Яном и всем еще задаст.
Осточертевший бобовый суп со шпеком, который, давясь, глотает Клаус и вожделенный любимый протертый супчик из зеленого горошка - от Отто... Это полюсные вкусовые символы семейного раздражения и ненависти, и заботы и -эх, хе, хе - ласки...(открыв холодильник)
    В Замке ползает призрак Замзы, и эхо Эко маятником отмахивает в гулких подземельях. Для меня Замок, конечно, не тевтонский, а центонский - воздушный, сотканный, очень реальный ("В и П" - это также "Время и Пространство"). Все потому, что язык очень хороший, с пупырышками - сочно видишь изображаемое, страницы аж обжигают пальцы, они вдруг ускоряются, несутся к развязке, тревожно шелестят - пусть Инге не боится Мартовских ид и Дитерских козней, но зло сгущается, неладное нарастает - и гибнет Отто. Но спасается Ури. И возвращается кабанчик N 15, мой с Клаусом любимец, вот действительно радость так радость! (За Ури я был как-то спокоен.) И Карл больше не придет, и очень хорошо.
    Посмакую еще напоследок один из лакомых кусков - как Инге укутывает на зиму горшки с геранью - так это домашне, неспешно, уютно написано! (в дождь под навесом)
Но вновь продолжается бой - и мы отправляемся в "Полет бабочки". Это очень непривычная книга, "ПБ", космополитичная какая-то - действительно, Новый роман, написанный-то кириллицей, но тут не Русью пахнет, а Уэльсом. Библиотека расходящихся тропок, где и сам Борхес пробирается на ощупь, увитых "то ли жасмином, то ли жимолостью", - ох, Набоков бы перевернулся и ухватил бы за бочок! - и тутошние бабочки, конечно же, от него, внимательного (так сказать, из замка Гумбертус Гумбертус), а не из здешнего кабачка, который - по мне, так - перелетный кабак Гилберта Кита Честертона, да и библиотекарь не от мира сего - из честертоновского же "Возвращения Дон-Кихота", да и дело происходит в каком-то подозрительном Честере... Есть и еще кит, как-то: Агата К. - агенты в замкнутом пространстве, такой ближневосточный экспресс без колес. Б. Шоу подмигивает эпизодическим профессором Хиггинсом. Чайные церемонии, шпион-китаец (здесь - японец, но поди их, фасеточноглазых, разбери!); двуликий Янус - Ян фон Карл; зеркальные Лу - Ули, "инь" и "янь" (для тех, Кто Понимает, для людей "ин", а Посторонним - В)... Уж так я вижу, и слышу, и что поделаешь!
    Библиотекарь Брайан, хранитель саг, - мягкий и пушистый гномик-гомик, добрый нибелунг, у которого Карл-Гюнтер-Ян-Зигфрид похищает... кольцо, ключ... - неважно. Брайан, этот божий одуванчик, гениален и эпилептичен - он расшифровывает текст во время приступа болезни - здесь поразительное описание процесса творчества: поезд мчит в туннеле, а по стенам - письмена, осколки слов откалываются и падают, туннель встает вертикально и превращается в колодец, и в этой бредовой системе координат вдруг выстраиваются фразы, которые надо успеть вслепую скопировать, пока они светятся... А потом уже аккуратно, с удовольствием переписывать. "И отчего-то было светло и радостно на душе". Да, хорошо угадано.
    Где-то в середине "Полета..." триллер внезапно споткнулся и в мениппею воткнулся (карнавальность ей свойственна!). Возникают, как будто выскакивая из камина и ударяясь об землю, все новые и новые персонажи - все тайные офицеры и явные джентльмены, но превосходит всех яркостью и манерами отец Георгий (тень отца Брауна?), неустанно пьющий цуйку. Вот страницы, уносящие меня в мир прекрасного, - читаю, непроизвольно облизываясь, этого я еще не хлебал!
Как среди всех этих скопившихся людей недоброй воли, разных национальностей и цвета кожи выявить наших - вот задача читателю. А наши есть, можете не сомневаться. "И румынский иерей тоже, видимо, еврей!" Евреи, евреи, кругом одни они! Миньян вполне можно сообразить.
    Смешение языков, как при Башне, но не шотландской сторожевой, а с раньшего времени; "птичий щебет чужой речи", но все всех понимают - все наверняка слизнули каплю крови; пространство-время расплывается - Уэльс плавно впадает в Ватерлоо, исчезают дни недели... Нет дней недели в книге - вообще!.. Понедельника там, вторника... Кто же тогда был Четвергом? Год известен - 1990-й - 175 лет со Дня Ватерлоо (16-18 июня 1815), уловил я также, что Ури 1961 г. рождения, то есть ему под тридцать - не мальчик, но муж, в намереньях упорный...
    В инвалидную коляску Отто пересаживается растворяющаяся в воздухе улыбающаяся миссис Муррей - мол, мур-мур... Но кончается это печально, и возникает гипотеза - может, все дело в коляске?     "Японец с пулеметной скоростью строчил на портативном компьютере". Пулеметная скорость - это, скорее, звуковая метафора - треск, стрекот пишмашинки. Компьютер бесшумен, как трубочка, стреляющая жеваной промокашкой. Кстати, японец бос. И златокудрый викинг Толеф тоже бос. Вот и попались! Воннегут бы сразу раскусил - эти заодно, люди одного "карасса", с бойни-колыбели.
    "В каждую книгу можно войти через сто дверей", - утверждал Грин (тот, который Степаныч). Иду анфиладой - читаю про Ури, читающего дневник Карла, в котором тот читает дневник Вагнера, читающего дневник своей жены Козимы... (готовясь спать в одиночестве на кухне, засунув голову под раковину, а ноги - в щель между холодильником и посудной полкой).
Усомнившийся Вагнер хотел "откреститься от своего еврейства". Архиверная, батенька, формулировочка! (На полях - "Сволочь!")
    Вагнер полюбил Бакунина, но не успел трижды пропеть "петух", и он заложил его, предал, так и не поцеловав. Обыкновенная диссидентская история. Было, было все и ничего не будет нового, ибо трудно романы тискать, создавать действительность...
Вообще же трилогия называется "Гибель падшего ангела", у многих персонажей есть сложенные крылья.     Немецкая ведьма Инге - бывшая стюардесса, израильский наш параш(ютист) Ури - летающий в тучах всадник, гордый и бесстрашный. И любят они друг друга, и прямо парят на простынях, как над местечком. А уж разнообразные валькирии - все эти вильмы, доротеи, ульрики, лу - полет, бабочки (в смысле - эх, бабоньки! Пора по пабам!), всего попутного вам!.. Да и малость святой Клаус, пролетая над своим гнездом кукушки, периодически посылает приветы к Рождеству. Зато злой Карла в очередной раз пролетает (и поделом ему, пад... Ангелу!), хотя вроде и успевает, уносит ноги - но он ли лично? Мелькнул лишь, как клюв, козырек спортивной шапочки (или берет с пером?) - только вот сам демон рядом с Патриком Рэнди - иль очередной подставной баварский Людвиг?.. Несколько слов о человеке-бабочке Рэнди: эх, Патрик, Патрик, не угадал я вас, гада, упустил! Но - ура! - Ури-Ули улетает в погоню, он ведь тоже не промах и у него невидимый (малиновый) берет набекрень...
    Вечер. Несколько тоскливо. Схожу-ка я в Библиотеку - там свет, смех, тепло, все уже знакомые. Сюда так и не приходит инспектор, но имеется спектр - Каждый (и даже не в день Охотника) Желает Знать, Где Сидит... Есть тут и желтые, есть знать... Странный, закутанный в цветной туман мир Библиотеки. Других брегов, кисель-лазурных, сотри случайные черты - на крыльях бабочек ажурных сюда слетаются мечты. Сам создал, вот этими руками, зажав авторучку. Еще мазнем - слышал я о существовании метафизического гомосексуализма - "если брать последний как причину тотального бунта, гностического вызова бытию, ненависти к материи..." Тогда Карл, "красный", причудливо окрашивается и в голубые цвета (и это перекликается с "либидиной песнью революций" по Воронелю Александру).
    Когда мы, отложив очередные весла, свешиваемся в книги - иногда дно видно, а иногда - фиг. И остается подслеповато, с чувством бормотать: "Они дивные, дивные, дивные!" Ведь что-то мнилось мне, что-то чудилось, свербело, и - осенило, осенило (где-то в декабре), дошло, наконец: Ури-Ули - ка-анешно же Улисс! ("А хули?" Э.Лимонов) Простой наш еврейский Одиссей - Райх там, или Блюм какой-нибудь... Инге - помотавшаяся по свету Цирцея, осевшая подле своего свинарника. Амазонки-лесбиянки - профессорки Доротея с Вильмой. Златокудрый и босой викинг-вегетарьянец - лотофаг Толеф, etc. Эт Цетера, Итака далее!..
    Сказано же - Гомер, Мильтон и Пани... простите, Борхес. В Мильтоне, безусловно, слышится милиционер, в данном детективном случае - некий грядущий интерполицай, который вдруг возникнет из машины и снимет со стены висящее...
    "Золотистый шорох опавшей листвы" - ироничный отзвук европейской культуры (по Нине Во...) - ау, где ты? Эйфо, так сказать, ата? Ныне мы, господа офицеры и джентльмены, без листопада (разве что "осыпает мозги", в смысле - достать "чернил" и плакать...) Все ушло, все умчалось... Отлетело, утекло. Словно бабочка в стекло, а песок сквозь пальцы, а пальцы в пыльце... Шерстью осень... сорок сороков... "Осем"... Холодно. Жарко? Холодно. Пусто. Пусто. Пусто. Книги, любимые домашние шуршащие существа, куда-то попрятались. Осталась местная монструальная действительность с устным творчеством бродячего фалафельщика за окном...
    Ну ладно, ладно. Эти книжки переворошив, я намотал себе на условный ус - талантливый текст, как кекс, многослоен, изюмчат. В нем каждый находит и выколупывает желаемое.
    "Как добротно в старину переплетали книги - в современную книгу ничего бы спрятать не удалось" ("Полет бабочки"). Удалось, удалось! С удачей вас, Создательница, - и далее без остановок! А вот интересно - какой будет третья, заключительная (?..) часть Романа. Что там будет происходить? Заканчивая свой дневничок, обращаюсь в пространство - присылайте свои варианты, ребята, и наиболее прозорливые, угадавшие, проникшие в глубь и плоть двух первых книг, глядишь, получат Приз - трилогию с автографом автора. Так что учтите - читайте зорче! Глядите там!..


 

 


Объявления: