Владимир ТАРТАКОВСКИЙ

 

ТОЛЬКО ТЫ…

 

ПОНЕДЕЛЬНИК

 

1.

Солнце еще висело высоко, но вечерняя духота уже опустилась на побережье. За пять минут – от автобуса до подъезда – Соня взмокла на все сто.

Зайдя в квартиру, закрыла окна, включила кондиционер, сбросила рубашку и юбку, и хотела уже бежать под душ. Но решила сначала глянуть почту. Пока комп поднимался, взяла в шкафу во что переодеться, глотнула воды. Уже неделю, как должно было прийти сообщение из “Вестей” о приеме на работу. Все интервью пройдены, условия согласованы, оставалось получить официальное “добро”.

И была еще одна причина включить комп: повторный анализ крови. Первый показал сильно повышенные лейкоциты – 16! Сам доктор Гранит позвонил на прошлой неделе. (“Вы простужены? Сильно перенервничали? У вас месячные? А, ну тогда не так страшно. Но, спокойствия ради, пересдайте сразу, как только закончатся”). Сразу не получилось, но сегодня, вместо завтрака, она успела забежать в поликлинику.

В спешке, без очков, она кликнула не ту строчку, и оказалась в Юркиной почте. И – надо же – прежде, чем перейти к себе, схватила со стола и привычным жестом бросила на нос очки. Она уже успела нажать на “signout”, но взгляд опытного корректора чисто автоматически выхватил из исчезнувшей Юркиной страницы слова “Люблю тебя”. 

Соня вернулась и открыла – одно в другом – четыре письма. И не письма даже, а так, небольшие мэйлы по несколько строчек. Но каких строчек!

Она всматривалась, заставляла себя всматриваться в эти строчки, стараясь понять, что именно вложили в них авторы, в каком именно смысле сказаны – написаны слова.

И трудно было поверить, что это – не сон.

Письма были написаны по-русски, и из них было ясно, что оба писавших влюблены друг в друга буквально по уши.

Не было, однако, ясно, было ли между ними что-нибудь.

Никаких имен тоже не было, но один из двух авторов был узнаваем и так: типичные Юркины обороты – “мой магнитный заяц”, “я в полном ауте”.

Беспомощно оглядывая квартиру, Соня пыталась собраться с мыслями. Все потеряло смысл, оказалось пустым и ненужным.

И сразу, ударами в висках, вернулась родная головная боль.

Тикнули часы на руке: шесть. Мамочки, он же может зайти в любой момент!

Соня машинально бросилась к двери и закрыла ее на ключ. Она почувствовала себя воровкой. Когда она последний раз скрывала что-то серьезное от собственного мужа? Господи, какая глупость – он ей изменяет, а она должна прятаться!

Она скопировала письма, назвала файл “izmena.doc” и зарыла его поглубже, в свои OldDocuments. Забыв о так и не просмотренной собственной почте, пошла на кухню. Достала овощи, стала их мыть, чистить и стругать салат – это и успокаивало, и давало возможность подумать. 

Сейчас он придет – и что делать? Первое, что напрашивалось само собой: ничего не говорить. Это будет правильно во всех отношениях: не рубить с плеча, прийти в себя, успокоиться, все обдумать, потихоньку разузнать, что можно. И постараться понять, что с ним, что он собирается делать дальше – разводиться или жить двойной жизнью? Или это – только так, случайное увлечение, может, не более чем забавная переписка, щекотание нервов? Но почему он не стер, не спрятал эту переписку куда подальше? По рассеянности, или… Или – специально, предоставляя ей сделать первый ход, начать страшные разборки? Но она обычно не заходит в его почту. Значит, рассчитывать на это он не мог.

Как же теперь себя с ним вести – надуться, замкнуться, и пусть сам раскалывается? Или делать вид, будто ничего не произошло, то есть, она ничего не знает.

Но тогда – как быть ночью? Не этой, так следующей, через неделю, через месяц? Подпускать его к себе, зная, что может, он еще сегодня был с другой? Нет, уж извините, это – никак!

Может, последнее время, слишком часто она от него отворачивалась? Как-то так повелось: он всегда готов, а она …

Да и естественно: у нее и голова болит чаще, и усталость накапливается за день. Последние месячные были особенно тяжелы – и мутило, и голова ныла, почти не переставая, и, как она ни старалась, пришлось глотать Nurofen.

И надо же – сегодня утром она проснулась, как ни в чем не бывало: ни головы, ни живота – просто девочка! И еще подумалось, что можно было бы вечерком уложить Даню спать и пройтись с Юрой по набережной, а потом посидеть в “Ароме”, или на берегу, в “Капульском”.

Да вечер-то – ладно. А как быть с туром на Мальту, Кипр и Родос, за который уже уплачено пять штук? Все накрылось большим знаком вопроса.

Что дальше?! Неужели – развод? Боже, какой ужас.

У бедной мамы, конечно, сразу подскочит давление.

И всем знакомым – каждому заново – надо будет объяснять …

Да и это – ерунда! Как она будет – одна? А что с детьми?

Ленка, конечно, в них не нуждается, но и для нее это будет удар. А что будет с бедным Даником? На нем уж точно скажется предстоящая нервотрепка с судами и адвокатами. Господи, только этого не хватало: алименты, раздел имущества. Раздел …

Даже в этот тяжелый час, в Соне проснулся филолог. (Вернее, он в ней никогда и не засыпал, в самые неожиданные моменты, чуть ли не во сне, подбрасывая созвучия, наводя неожиданные мосты между словами и языковыми оборотами. Когда-то это были русский и английский, а теперь добавился и, казалось, такой не похожий на них иврит, обнаруживший так много общего и с тем и с другим.)

Вот уж, действительно – раздел нас Юра.

А – он? Как он будет без нее? Неужели создаст новую семью? Неужели какая-то другая будет заботиться о нем лучше нее? Неужели какой-то другой он будет так же дорог, как дорог ей? Как стал дорог ей за 22 года вместе?

Стал дорог, или – был дорог? Ведь никакой измены она не простит, это – ясно. Значит, теперь, из самого близкого и родного, он, ее Юрочка, вдруг превращается … ну, если не во врага, то – в оппонента, в противную сторону. В противную сторону. Сначала – в юридическом смысле, а, со временем, наверно, и в эстетическом.

И она остается одна.

Неужели придется искать кого-то другого, чужого?

Так, не все сразу! Пока – как-то провести этот вечер, без разборок, ни о чем конкретно не спрашивая, просто посмотреть ему в глаза и попытаться понять, спокоен он, или – нет; и вообще, что он себе думает. Все же, у нее есть преимущество: он не знает, что она знает о нем.

Главное: взять себя в руки, успокоиться, как-то отключиться. Можно подолбить с Даничкой уроки (это хорошо отвлекает от всего), или с мамой поболтать – уже два дня с ней не говорила. А, нет: сегодня – понедельник, значит, у мамы драмкружок. Тогда позвонить Сегальке. Точно! Вот кому надо все рассказать! Сегалька – самое то! Знает мужиков, как свои пять пальцев! Только их у Сегальки было не пять, а… немножко побольше. Она может войти в положение. После нее должно стать легче.

А – пока? Выпить, что ли, что-нибудь? Нет, нельзя – сейчас придет Юра… Нет, не так – сейчас придет он, и надо будет держать себя в руках, и наблюдать, и попытаться что-то понять. И – абсолютно никаких эмоций. Все должно быть как всегда. Теперь надо быть Штирлицем.

Замурлыкал телефон.

– Даничка?! Ты уже едешь домой?

– Нет, я еще на кунг-фу.

– Но занятия уже кончились?

– Мама, мальчик один дал мне удар!

– Мальчик тебя ударил?

– Да, и наш меамен …

– Тренер …

– Он хотит, что ты приходила к нему!

– Подожди, Даничка, куда тебя этот мальчик ударил?

– В верх руки. Он мне дал удар, а я не думал, что он ...

– Сынок, подожди! Ты упал? Тебе больно?

– Нет. Но тренер сказал, чтоб ты приходила к нему, что он …

– Даник, постой! Ты можешь вернуться домой сам?

– Да. То есть, нет. Меня тренер не… это… не разрешает.

– Но – почему?

– Потому, что тоже я ударял этот мальчик. Но я не дал ему сильно! А он упал.

– Боже мой, Данчик! Он что – упал и не встает?

– Он встает, его тренер вставил… вставал… Мама, приходи!

– Даничка, дай телефон твоему тренеру, я с ним поговорю.

– Да, только ты не закрывай!.. Мама, он не хотит!

– Как это – не хочет? Почему?

– Он хочет, что ты приходила и говорила, что это нельзя.

– Ладно, сыночка. Только ... я сейчас дома, а машина у папы. Я ему позвоню, он за тобой заедет и поговорит с твоим тренером. А как зовут этого мальчика, которого ты ударил?

– Ицик Асулин.

– И что с ним?

– Он тоже ждет мама его.

– Но он в норме? Он не плачет?

– Он раньше плачет. А теперь он говорит, что он будет… что он хотит… хочет убить меня.

– Даничка, а ты отойди от него! Не слушай его, солнышко! Не разговаривай с ним! Отойди в сторонку и жди папу.

– А папа быстро приходит? Сколько минут?

– Папа скоро приедет! Я ему уже звоню! Целую тебя!

– Мама, я не хочу …

– Не плачь, Даничка, сладкий! Не плачь! Ты слышишь меня? Я люблю тебя, мой хороший! И я, и папа – мы тебя очень любим!

– Мама, я … не плачу. Приходи скорей!

– Только не я, Даничка, а папа! Он за тобой скоро заедет! Пока, милый! Я звоню папе.

– Ты ему сразу звонишь?

– Конечно! Только не плачь, солнышко. Жди папу. Все, пока.

– Пока, мама.

 

 2.

Часы показывали полпятого, когда уставший Юра ввалился в родной кабинет после целого дня на объектах. Оставалось как раз полчаса вполне заслуженного отдыха. Бумаги он разберет завтра, а пока можно понежиться под кондиционером и поиграть подарком жены – новым смартфоном.

Юра выбрал и перенес поближе полезные аппликации, проверил звучание с YouTube, запись с микрофона …

В дверь постучали, и Юра сунул игрушку в нагрудный карман. Большая кучерявая голова, плавно переходящая в туловище, в расстегнутой рубашке поверх мятых джинсов, помахивая короткими ручками, уже двигалась к его столу. “Бармалей”, – подумал Юра.

– Здравствуй! Проходи, пожалуйста! Садись! – лепетал он.

– Меир, – Бармалей протянул руку. 

– Ури, – Юра пожал руку и показал на старый казенный стул у стола напротив. – Я о тебе наслышан.

– А я тебя совсем не знаю. Вот, думаю, у нас новый человек – пора бы и познакомиться.

– Очень приятно, – старательно улыбнулся Юра.

– Как дела, освоился? Ты ведь уже месяц у нас?

– Почти три. Через десять дней будет три месяца.

– Ну, и как – вошел в курс дел, справляешься?

– Справляюсь, – как можно тверже сказал Юра и пошутил: – У меня просто нет выхода.

– Ты работаешь через контору по трудоустройству?

– Да.

– И теперь Яков переводит тебя в штат?

– Не знаю, – сказал Юра, – мы еще об этом не говорили.

– Если будут проблемы, направь его ко мне. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Юра. Несмотря на все старания, голос дрожал и срывался. – Спасибо тебе, Меир.

– Не за что – это я не для тебя, а для ирии. Нам нужны такие люди, как ты: серьезные, интеллигентные, знающие свое дело. Поэтому я решил обратиться именно к тебе, Ури. Дело в том, что в районе 06 появились проблемы с некоторыми подрядчиками. Не стану утомлять тебя всеми деталями, скажу только, что четверо из них, пользуясь нашим доверием, нагло нас обманули. Нас – ирию, а значит, весь наш город – всех, кто в нем живет. При этом формально – у них все в порядке, все бумаги, все кредиты, и так далее – придраться не к чему. А на деле они обманули нас на многие миллионы. У тебя хорошая память?

– Да.

– Тогда запомни: “Кац и сыновья”, “Восточная панорама” “Башни у моря” и “Левкович” не должны пройти комиссию по инфраструктуре. Как это сделать – подумай сам, ты парень не глупый.

– Но … – с трудом произнес Юра. – Относительно электричества все проекты были проверены задолго до меня. Вряд ли я могу что-то сделать.

– Ты, конечно, можешь! Как ты сказал? У тебя просто нет выхода.

– Хорошо, я посоветуюсь с Яковом.

– Нет, Ури. Ты ведь говоришь, что вошел в курс дел и справляешься сам. Яков очень занят, у него есть свой круг вопросов. Оставь его мне, я поговорю с ним насчет тебя. А твоя задача – восстановить справедливость, не дать обманщикам оставить нас в дураках.

Вроде, все было предельно ясно, но Бармалей все сидел, крутя в толстых волосатых пальцах потертую Эйфелеву башню.

“Наверно, воображает себе, что башня настоящая, и он, крутой мэн, вертит ею, как игрушкой, – думал хозяин кабинета, стараясь хоть как-то отвлечься. – И чего он не уходит?”

После нескольких неудачных попыток поставить башню на стол верхушкой вниз, Бармалей вернул ее в нормальное положение и принялся за стоявший рядом календарик.

– Смотри, Ури, – назидательно произнес он наконец. – Здесь – не Россия, не диктатура. Мы живем в демократическом государстве, каждый волен поступать в соответствии со своими убеждениями.

– В рамках закона, – то ли согласился, то ли возразил Юра.

Бармалей на секунду замер, удивленно взглянул на собеседника и даже чуть развел руками – мол, что за вопрос.

Наконец и календарик был оставлен в покое, настала очередь рамки с семейной фотографией.

– Скажу тебе прямо, Ури, ты мне очень симпатичен, и я был бы рад, если бы ты остался работать у нас. Муниципалитету нужны такие люди, как ты: серьезные, интеллигентные, знающие свое дело. Именно поэтому я и решил обратиться именно к тебе. Дело в том, что система в целом и, особенно, – руководство, всегда с осторожностью относятся к новым лицам. Это и понятно, не нужно тебе объяснять. У нас ведь все основано на взаимном доверии – иначе невозможно работать. Сейчас у тебя появилась возможность показать себя, показать, что ты – человек ответственный, на которого можно положиться. Надеюсь, ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю, – ответил Юра и даже кивнул для верности.

– Помогая ирие, ты приобретаешь самое дорогое: заручаешься нашим доверием и поддержкой, – продолжил Бармалей, – создаешь себе доброе имя. А это – больше денег. Как сказано у мудрецов: “Лучше доброе имя, чем доброе масло”. Все мы делаем одно общее дело, на благо города и его жителей, и, при этом – очень важно – мы никогда не бросаем своих. Красивая у тебя жена. А какие сладкие дети! Дочка служит в армии?

– Уже – нет. Этой фотографии три года.

Рамка с фотографией вернулась на место.

Дверь приоткрылась, и показалась голова уборщицы.

– Много времени вы здесь? – спросила она.

– Десять минут, – ответил Юра по-русски.

– Пожалуйста, не задерживайтесь, а то я уже все закончила, только вас жду, – тоже по-русски ответила уборщица.

– Дьесет минут, – повторил Бармалей. – Интересно, откуда в русском языке столько разных слов?

– Из Гугля, наверно.

Бармалей не улыбнулся.

– А почему все русские такие красотки? – спросил он, оглядываясь на дверь.

– Видишь ли, в России женщинам приходилось обходиться только очень простой косметикой, – постарался объяснить Юра. – Вот, они и научились выглядеть лучше, чем на самом деле.

– Выглядеть лучше, чем на самом деле, – повторил Бармалей, поднимаясь. – А как будет по-русски: “ирия”?

– Муниципалитет.

– Аму … цапи … – бормотал Бармалей, выходя.

Несколько минут Юра просидел, глядя на семейную фотографию.

В кармане задрожал и гавкнул смартфон: Соня.

– Юра, привет!

– Привет, заяц!

Голос жены ему не понравился. Он был не напряженный, но сдавленный и совершенно сухой, что указывало на наличие серьезных не столько проблем, сколько обид.

– Юра, заедь поскорей за Данькой в матнас, он там подрался.

– Молодец! Ну и как – успешно?

– Кажется, слишком. Тренер его не отпускает домой, наверно, хочет нас повоспитывать – чтобы мы потом на Даничке все выместили.

– Ну, мы с тобой – стреляные воробьи, и не дадим ему себя завести.

– А что он вдруг прицепился? Будто другие дети не дерутся! И это еще вопрос, имеет ли он право не пускать ребенка домой. Можно подумать – такое ЧП!

– Надеюсь, амбуланс вызывать не пришлось?

– Нет, но Данька ударил мальчика так, что он упал.

– Что ты говоришь? Я им горжусь.

– Скажешь это тренеру.

– А кто сейчас у него тренер – бухарец этот, что ли, Абаев?

– Не знаю я, Юра! Забери его поскорее, он там весь на нервах!

– Заяц, ты, главдело, не переживай. Ничего страшного. Абаев хочет поставить птичку, что отреагировал на драку. Ты вечером дома?

– Дома, – голос жены снова одеревенел. – Ты когда его заберешь?

– Минут через двадцать буду там. У меня тут тоже … кое-что происходит. Я обязательно должен с тобой поговорить.

– Ладно, бай.

Соня отключилась, и на экране смартфона появился мигающий красный кружок и надпись: “mic. record”. Юра выключил “record”, включил “рlay” и услышал свой голос: “Раз, два, тру-лю-лю! Сонька, я тебя люблю! Проверка… Здравствуй! Проходи, пожалуйста! Садись!..”

Весь разговор с Бармалеем был записан – от начала до конца.

 

 На подоконнике напротив двери сидела уборщица.

– Сдулся Бармалей, – сказала она. – Спустился прямо на стоянку.

– Вот интересно! – удивился Юра. – Я его тоже так обозначил. Но и мне нужно бежать. Сын задержан за драку, надо вызволять.

 

3.

Соня снова заперла дверь и пошла в ванную: надо успеть принять душ, пока мужики не вернулись. Да и приготовить что-нибудь – наверняка, голодные оба.

Господи, как же это теперь будет – Даник без папы? Наверно, Юра будет забирать его на субботу и, конечно, закармливать сладостями. И будет там какая-то другая, чужая тетка, которая, чтобы понравиться Юре, будет улыбаться и сюсюкать с Даником, как с маленьким. А она, Соня, как она будет всю субботу одна, как на необитаемом острове?

А – Ленка, как она на все это посмотрит?

Еще пару лет назад, они с Юрой упрекали дочь за жизнь с другом, без женитьбы. А теперь Ленка с ее Павликом в октябре идут под хупу, а правильные папа с мамой – в суд по семейным вопросам?

И каково ей будет принимать гостей, стоя рядом с Юриком на дочкиной свадьбе?

Сквозь шум воды из салона донеслось мурлыканье телефона. Опять забыла взять его с собой, в ванную. Да! – и свою почту так ведь и не посмотрела!

Не успела Соня выйти из ванной, звонок повторился. Едва успев завернуться в полотенце, мокрыми пальцами, как спасательный круг, она схватила телефон: Сегаль!

Трудно было понять, что связывало их, таких разных. Соня, на шестнадцать лет старше, не представлявшая, как можно жить без Чехова и Окуджавы, терявшая половину уважения к человеку, путающему падежные окончания, немного консерватор, считавшая нормой только создание семьи, дочь шестидесятников, выросшая на Beatles и не способная вытерпеть и минуты восточной музыки – просто влюбилась в маленькую вертлявую туниску, не знавшую, кто такие Гершвин и Хемингуэй, и державшуюся так, что все представители противоположного пола – от школьников до пенсионеров – увидев ее, чувствовали себя двадцатилетними. Сегаль, в свою очередь, души не чаяла в русской подруге и часами была готова слушать странные истории и не всегда объяснимые ситуации, случавшиеся в далеких северных широтах, где по улицам ходили пьяные, а банка кофе стоила больше дневной зарплаты.

– И ты не знала, что такое мезуза, и когда Йом Кипур? – удивлялась Сегаль. Несмотря на весьма либеральный образ жизни, она уважительно относилась к религиозным обычаям – заходя в дом, целовала мезузу, приучила Соню зажигать субботние свечи. Ела Сегалька только там, где кошерно, и, под ее влиянием, и Левицкие перестали покупать мясо в русских магазинах.

От Сегальки Соня узнала немало израильских реалий, наслушалась любовных историй, вплоть до самых откровенных подробностей. Конечно, это немного выходило за рамки, и она не пожелала бы подобного своей Ленке. (Она даже старалась, насколько возможно, минимизировать общение дочери с лучшей подругой).

И все же, Сегаль не просто вносила в жизнь живую интригу. С молодой подругой было легко говорить о самом интимном. Благодаря Сегальке, Соня снова почувствовала себя женщиной. Не допуская и мысли об адюльтере, и даже незаметно для себя, она стала немного иначе вести себя с мужчинами(разумеется, за исключением собственного мужа, с которым обычно было совсем не до того).

– Сегалька!

– Привет, сестричка! Ты как?

– Дорогая моя, как я рада тебя слышать! Ты мне срочно нужна!

– О, Соня, ты мне тоже срочно нужна! Знаешь, кто мне звонил этой ночью? Джеки! Представляешь? Вдруг, ни с того ни с сего, после всего, что было, начал: “Не могу без тебя, ты – моя жизнь, моя любовь”, и все такое прочее. Вот уж, чего не ожидала!

– Ну, а ты – что? – спросила Соня, пытаясь вспомнить, кто такой был Джеки, и как он расстался с Сегалькой. Кажется, это был то ли офицер, то ли полицейский.

– А что? Что я ему так сразу скажу? Самый лучший ответ – ты же знаешь – ни “да”, ни “нет”. Тем более, было три часа ночи, я только уснула, и Узи проснулся – не могу же я при нем выяснять подробности! То есть, я, конечно, могу, но все же, жаль парня, он-то тут ни при чем!

Придерживая полотенце и телефон, Соня отправилась за тряпкой – на дорогой натуральный паркет с ног натекла целая лужа.

– Кто проснулся – Узи?

– Да, но ты его не знаешь. Молодой паренек, настраивал у нас в аптеке сигнализацию. Ничего особенного, временное увлечение.

Завязав на груди полотенце, Соня освободила правую руку, достала кофейник, насыпала кофе, налила воды и поставила на огонь.

– Сегаль, ты сейчас дома?

– Какое там “дома”? Я сегодня – во вторую.

– Так я к тебе подскочу, часика через два, поболтаем.

– Конечно, сестричка! У нас тут пирог с прошлого раза остался, помнишь? Я его тогда в морозильник сунула. Сейчас вытащу.

– Не вытаскивай – замороженный гораздо вкусней!

– Ты думаешь?

В дверь постучали.

– Все, сестричка, жди! Буду не позже девяти!

– Нет, сначала уложи своего Даника! И, чем позже придешь, тем меньше будет покупателей – сможем поболтать.

– Хорошо, я буду. Бай!

– Целую тебя! Бай!

Стук повторился.

– Минуту! – крикнула Соня, как назло не находя халат. Заглянула в глазок: так и есть – собиратель милостыни.

Чаще всего, попрошайки были двух типов: святые праведники и бездомные наркоманы. И те и другие не вызывали особых симпатий, но от наркоманов пахло хуже.

Они с Юрой уже давно научились смотреть в глазок, прежде чем отзываться. А теперь придется открывать, искать в кошельке мелочь...

Случалось, что милостыню просили приличного вида люди (таким Соня давала пять шекелей), а нередко просящий имел двойственный облик: носил голову наркомана, а одежду – святого праведника: большая кипа или шляпа, веревочки из-под рубашки. Почти у каждого имелась затянутая целлофаном бумага, подтверждающая несчастное положение.

Соня чуть приоткрыла дверь, высунув только голову.

Проситель был явно святого вида: шляпа, костюм, белая рубашка. Увидев Сонины плечо и голову, он отвел глаза и приятным баритоном произнес заученную фразу.

– Здравствуйте. Я собираю деньги на свадьбу моей дочери. Это наша старшая дочь из девяти детей. У нас нет денег на свадьбу, и ее жених тоже очень беден. Помогите создать новую семью в Израиле, и Бог пошлет вам здоровье и счастье на долгие дни, и радость от детей.

“Если ты так уверен в Божьей протекции, почему тогда ходишь с протянутой рукой?” – подумала Соня и уже хотела, пожав плечами, закрыть дверь, но вдруг сказала:

– А знаешь, когда я выходила замуж, и моя мама, и родители жениха были еще в России, и никто нам не помогал.

Но проситель не ушел, а только нагнул голову.

– У нас так не принято, – сказал он, глядя в стену. – Родители обеспечивают свадьбу и первые годы жизни молодых. Но мы и сами нуждаемся.

“А я тут при чем? – подумала Соня. – Мне и своих проблем достаточно”.

Но при этом шевельнулось где-то в глубине: “А вдруг дам я ему несколько шекелей, и случится чудо, и все каким-то образом объяснится, и окажется, что Юрик даже не собирался мне изменять? Может ведь хоть раз случиться чудо”.

– Хорошо, момент, – сказала она и сняла с вешалки сумку. Она достала кошелек, и в этот момент зашипел, убегая, кофе. Соня бросилась к плите, поскользнулась на мокрой тряпке и упала на пол. Она успела выставить руки и вскрикнула не от боли, а от испуга, но получилось слишком уж громко. Сев на пол, она укрылась слетевшим полотенцем. Проситель все также стоял в дверях, вежливо глядя в сторону.

– Газ! – крикнула Соня. – Скорее выключи газ!

Она видела, как проситель пошел на кухню, выключил газ, и, отвернувшись, спросил:

– Тебе нужна помощь?

– Момент, – снова сказала Соня.

То ли от падения, то ли от взвинченных нервов, настроение вдруг переменилось. Она сидела голая, на полу своей гостиной; святоша на нее не глядел, но при этом хотел ее денег, в Юркиной почте красовалась любовная переписка, а ее лейкоциты угрожающе подскочили. Что-то в этом было не то.

Она закуталась полотенцем и поднялась. Болели локоть и колено, но так, вроде ничего страшного. “Хорошо, что пол деревянный! – подумала она. – Все-таки, дерево – не камень”.

– Ты в порядке? – спросил проситель. – Может, вызвать амбуланс?

– Не нужно, я в порядке, – ответила Соня. – Только ушиблась немного.

– Я выхожу, – сказал проситель. – Но я на тебя не смотрю.

– Подожди, – остановила Соня. – Подай, пожалуйста, сумку!

Проситель поднял сумку, сложил в нее рассыпавшиеся мелочи и протянул Соне. Он то отворачивался в сторону, то смотрел в пол.

Соня открыла сумку. “Интересно, – подумала она, доставая кошелек, – на сколько хватит его праведности? В конце концов, Юрику писать любовные письма можно, так почему бы и мне не пошутить немного с этим святошей? А потом еще расскажу Сегальке, посмеемся. И пусть подружка знает, что и я в свои сорок четыре кое на что способна”.

Мелочи в кошельке было полно. Сколько ему дать – пять? Десять? Вспомнилось, что семерка – счастливое число.

Соня достала семь шекелей, но вдруг передумав, высыпала все в руку и протянула просителю.

– Возьми, пожалуйста.

Тот, все так же глядя в сторону, оттопырил карман пиджака, и Соня ссыпала туда пригоршню мелочи.

– Большое спасибо.

Она шагнула назад, к входной двери, и, прислонившись спиной, закрыла ее. Было приятно чувствовать себя в роли обольстительницы такого правильного святоши.

– Это тебе спасибо! – сказала она. – Ты же спас меня от смерти.

– Ну, смерть здесь ни при чем… – пробормотал проситель.

– Еще как при чем! – тут же возразила Соня, снова приближаясь к нему. – Если бы не ты, – продолжила она, понижая голос и изображая волнение, – я бы задохнулась от газа, или вообще был бы страшный взрыв.

– Оставь, ерунда, – глухо промямлил проситель, не сходя, однако с места. – Я всего лишь повернул ручку.

“Раз у него девять детей, значит, его жена уж точно не лучше меня. И он не оттолкнул меня и не выскочил вон”, – думала Соня, все больше смелея и опуская полотенце чуть ниже. Пять минут назад она бы и не подумала, что способна на такое.

– Ты спас мне жизнь, – с чувством сказала она, подражая героиням кинематографа, – и я… я хочу…тебя отблагодарить. Но ты даже не смотришь в мою сторону.

Проситель вскинул и тут же опустил глаза.

Соня взялась за полотенце, будто желая его снять.

– Нет, – выдавил он из себя. – Пожалуйста, не надо.

– Что – не надо? – спросила Соня, не зная, как быть дальше.

На вид проситель был не старше Юрки, но выглядел просто ужасно. Грузная фигура, сутулые плечи, слипшиеся от пота волосы под шляпой. Потертый черный пиджак густо посыпан перхотью. Соня попыталась представить его в роли любовника, и от одной мысли об этом ее передернуло.

Она вдруг поняла, что не сможет быть ни с кем другим, кроме мужа. И дело тут, очевидно, не в отталкивающем виде стоявшего перед ней. Просто Юрка – свой, а остальные …

Соня молча открыла дверь. Проситель пулей вылетел вон.

 

4.

Сын был так увлечен игрой в телефоне, что даже не заметил вошедшего папу.

– Привет! – сказал Юра.

Даник еще несколько секунд сосредоточенно жал на кнопки и лишь потом поднял голову.

– Привет, папа!

Юра сел рядом, и они обнялись. Даник улыбался и даже телефон выключил и спрятал в сумку – признак расположения к папе. На его щеках еще виднелись разводы от недавних слез.

– Ну, рассказывай, кого ты побил?

– Это Ицик – он первый дал мне удар.

– А почему?

– Не знаю.

– Что, так, ни с того ни с сего, подошел и ударил?

– Ну, я … раньше я … яракти бо.

– Значит, сначала ты в него плюнул? И что, попал?

– А он еще сначала сказал мне “хазир”!

– А до этого что ты ему сказал?

– Я не сказал! Был … был мой тор, и он хотел … леиканес.

– Была твоя очередь, а он хотел пройти без очереди?

– Да!

– А куда была очередь?

– Лесахек бамиграш.

– А где был ваш тренер?

– А он … он – вот!

Действительно, в коридоре появились трое: Абаев в клубной майке, молодой парень с банкой пива в руке и модной стрижкой “под петуха”, и щупленький мальчик, с такой же стрижкой и со спортивной сумкой.

– О, вот и папа Даниеля! – обрадовался Абаев. – Хорошо, что вы приехали! У вас замечательный сын! Нет, правда, очень хороший мальчик – серьезный, дисциплинированный, старается. Он хорошо продвинулся за это год. Верно, Даниель?

Даник кивнул, а парень чуть наклонился к Абаеву и сказал:

– Нет времени.

– И мы знаем, что кунг-фу – это не только упражнения и приемы боя, – продолжил Абаев. – Это – система ценностей, для развития в человеке лучших качеств, физических и моральных. Мы учимся уважать противника в поединке. Верно, Даниель?

Даник снова кивнул, а парень демонстративно посмотрел на часы и отхлебнул из банки. 

– Нужно извиниться, – сказал он, глядя в сторону.

– Ицик и Дани – мои лучшие ученики. Они немножко поссорились, это бывает, а теперь они помирятся! Станьте, мальчики, вот здесь. Так.

Дети послушно стали друг против друга и, сложив ладони перед собой, поклонились, как настоящие японцы.

– Молодцы! Я уверен, вы теперь станете друзьями! Замечательные дети, мои лучшие ученики! – тараторил Абаев, заглядывая в глаза парню с “петухом”.

– Нужно извиниться, – тихо повторил тот, глядя в сторону.

– Это уже было, ты видел, – так же тихо ответил Абаев.

– Он должен попросить прощения.

– До свидания! – громко сказал Юра и взял сына за руку.

– Минутку! – повернулся к ним Абаев.

Парень с “петухом” все еще смотрел в стену. Абаев сделал два шага, пытаясь попасть в его поле зрения.

– Орен, ты же видел, они помирились. Все в порядке.

Орен приложился к банке, взглянул на тренера и произнес:

– Он должен попросить прощения. Не понятно?

– Хорошо. Ребята, послушайте! Вы сейчас помирились по традиции кунг-фу. А теперь помиритесь по нашей, … мм … еврейской традиции. Скажите друг другу “извини”, крепко пожмите руки и ...

– Просить прощения должен только он, – сказал Орен и посмотрел на Даника. Даник попятился и спрятался за папу.

– Но, Орен, они ведь оба …

– Жаль времени, тренер, – перебил Орен, продолжая глядеть в сторону.

“Кто он такой? – думал Юра. – На старшего брата не похож. И почему Абаев так перед ним пригибается?”

Юра взял Абаева за плечо.

– Вы оба правы. Дети помирились, говорить больше не о чем. А времени, действительно, жаль. Мы пойдем.

Орен взглянул на Абаева.

– Ты не понял?

– Одну минутку! – воскликнул Абаев, хватая Юру за руку. Орен опять демонстративно посмотрел на часы.

– Нет времени, – сказал он скучным голосом.

– Минуту, Орен! – Абаев обнял Юру и отвел в сторону.

– Послушай, дорогой! – сказал он по-русски. – Это все – одна большая глупость. И так на это надо смотреть: глупость, и ничего больше. Как тебя зовут?

– Юра.

– Отлично! – почему-то обрадовался Абаев. – Я – Роберт.

Юрину руку он пожал сильно и коротко – очевидно, по правилам восточных единоборств.

– Объясни, – начал Юра, – что тут …

– Послушай, дорогой! – перебил Абаев. – Вся эта история – одна большая глупость. Этот мальчик, Ицик – сын … мм … очень сильного человека.

– Министра, что ли? – прикинулся Юра. – Или – генерала?

– Да нет! Его отец … бизнесмен, в общем. А Орен – его человек, он сегодня Ицика привел. Я бы и не звал тебя по такому пустяку, если бы не он.

– Так, может, на колени перед ним упасть?

– Ну, зачем так? Пусть только твой сын скажет: “извини”!

– Только, если – оба.

– Да, но ты же видишь, Орен хочет …

– Пусть хочет.

– Послушай, Юра, я тебя понимаю! Но пойми и ты меня! Это – очень сильная семья, с ними не стоит ссориться!

– Значит, этому пацану можно лезть на корт без очереди? Кстати, кто-то, наверно, должен был следить там за порядком?

– Юра, дорогой! Корт – это вообще теннис –не моя зона. Дети иногда приходят раньше и бросают мячики через сетку, если там никто не играет. Я тут ни при чем. Но не в этом дело. Этих людей нельзя обижать, понимаешь?

– Нет.

– Но они – очень сильные люди, Юра. Очень сильные люди.Год назад матнас чуть не закрылся. Они дали пятьдесят тысяч. Иначе тут бы все кончилось, дети остались бы без кружков, а мы – без работы. Там, на входе, слева, есть благодарная дощечка. Они сделали доброе дело, понимаешь?

– Понимаю. Но деньги назад они уже не отберут.

– Но они могут помочь еще. И я ведь говорил только о … положительной стороне. А есть и отрицательная, понимаешь?

– Нет.

– Все ты понимаешь. Если они обидятся …

Юра не заметил, как Орен оказался рядом.

– Паренек, у меня кончается терпение. Твой сын еще может попросить прощения, но через пять минут будет поздно. Ясно?

– Я тебе не паренек, – сказал Юра.

– Юра, пожалуйста, скажи своему сыну, пусть попросит прощения! Это ведь такая ерунда! – тараторил в ухо Абаев.

Юра видел, как, оставшиеся без взрослых, Даник и Ицик шепчутся между собой, тыкая пальцами в их сторону.

Орен повернулся к Юре.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Моше Даян, – неудачно пошутил Юра.

– Не похож, – спокойно заметил Орен и отхлебнул пива. – Но легко можешь стать похож.

– Нет, нет! – испугался Абаев.

– Ты подвинься, – сказал ему Орен.

“Интересно, – думал Юра, прикидывая, как увернуться от первого удара, – вступится ли за меня каратист, если этот придурок замахнется? Пистолета у него, вроде, нет. Может, нож? Неужели он при детях будет пачкаться из-за такой ерунды?”

 

5.

– Ты – мой золотой! Я так рада, что ты дома! Ты – моя умница! Покажи свою руку … О, какой синяк! Тебе больно?

– Немножко. Тоже папа твоя умница. Папа – он меня забрал. Дядя Ицика хотел папу побить …

– Как – побить?

– А мы с Ициком убежали в ханаю, и я нашел нашу машину. Мама, у меня есть меа бахешбон!

– Что ты говоришь! Молодец! А по-русски сказать можешь?

– Да. У меня … Мне дали “сто” за …

– “Я получил “сто” по математике”.

– Я получил “сто” по математике.

– Я тебя люблю! Будешь жареную картошку?

– Да, мама, я хочу чипс! И тоже папа!

– Ну, иди, умойся, сходи в туалет и приходи.

Сын вышел из салона, и Юра попытался обнять жену.

Так и есть – не дается.

– Заяц, что случилось?

– Потом, Юра, не сейчас. Расскажи, что там было.

– Было, как в кино. Вообще, сегодня мне весь день кажется, что я нахожусь в старом итальянском фильме про мафию. Причем, в фильме дешевом – настолько все явно и примитивно. Так хотел с тобой поговорить! Но я вижу, что ты сама не в себе. Не мути воду, заяц. Что-то с твоей будущей работой?

– Юра, оставь.

– Заяц, ну посмотри на меня!

Он снова попытался обнять жену, но Соня сняла с себя его руки и отвернулась.

– Не надо, Юра.

– Тогда, может, объяснишь хоть что-нибудь?

– Было бы лучше, если бы ты сделал это сам.

– Боже мой, Сонь, что случилось? Что сегодня за день такой ненормальный? Все рушится, как в мультфильме. Скажи, заяц, что не так?! Нет у меня здоровья на долгие разборки.

– Значит, считай, что все в порядке.

– Да уж! Тогда – поужинаем, уложим Даньку и поговорим?

– Нет, я должна зайти к Сегальке.

– Надолго?

– Видимо – да.

– Очередная любовная драма?

– Юра! Если тебе есть, что сказать … насчет нас – скажи. Если нет, значит – нет.

– Хорошо, найди для меня хотя бы полчаса. Даник сядет за уроки, а я тебе что-то расскажу.

– Я в школе все сделал! – крикнул сын из своей комнаты.

 

Уложив Даника и просидев с ним дольше обычного, Соня вернулась на кухню. Она упорно не смотрела на мужа.

Юра налил себе коньяку, но не пил, а только нюхал, глядя то на жену, то – в круглый замшевый стаканчик.

– Я слушаю, – сказала Соня все тем же неживым голосом.

– Есть у нас один “общественный деятель”. Раньше был в горсовете, а теперь советник мэра, без зарплаты. Доброволец, понимаешь ли. Целыми днями слоняется из кабинета в кабинет. Даже к мэру без стука вваливается. А сегодня завалил ко мне.

– Тоже без стука?

– Нет, постучал.

– Плохой знак.

– Да к черту знаки! – не выдержал Юра. – Он мне знаешь что предложил? Зарубить четыре проекта в районе 06!

– Как – зарубить?

– Там десять проектов. Все проверены – в смысле электричества – еще до меня. Теперь он говорит, что четыре из них не должны пройти комиссию по инфраструктуре. Причем, говорит прямым текстом!

– А ты это можешь сделать?

– Совсем зарубить не могу – у них там наверняка все окей. Но могу сделать им больно. Могу назначить перепроверку, могу заболеть, или просто не явиться на заседание. А у них – краны, бетон, рабочие наняты. Им каждый день задержки, как …

– Понятно. Они ему что – конвертики вовремя не передали?

– Вот, не знаю. Но есть у него интерес, это ясно.

– А с Шурой ты не говорил?

– Был уже конец дня, а звонить ему опасаюсь.

– Опасаешься звонить? Думаешь, тебя прослушивают?

– Не знаю. Но ты себе не представляешь, какие тут бабки завязаны! Один день простоя– запросто пол-лимона.

– И от тебя это зависит?

– В том-то и дело! Я уж как только не прикидывал. Строители эти – тоже не дураки, они и в суд подать могут.

– Но не на тебя же лично?

– А черт их знает! Может, и на меня. А если только на ирию, те меня легко подставят: новый человек, не оправдал ожиданий.

– А ты … ты с ним еще раз поговори, с этим деятелем, а разговор запиши. Это может быть сильным козырем.

– Да я его уже записал! Игрался твоим смартфоном, хотел послать тебе с него сообщение и даже не заметил, что он остался на записи, когда этот кадр зашел. Все записалось в лучшем виде – и что теперь с этим делать? В полицию сдавать? Ну, заведут на него дело – что мне с того? Затаскают свидетелем, а на работу не то, что в ирию – огурцы полоть не примут. А могут и кокнуть, для примера.

– Значит, бросай их и уходи.

– Куда уходить, Сонечка? Не забудь, мне уже сорок шесть! Опять к арабам на стройку провода тянуть, за тридцатник в час? Чего Шурке стоило меня протащить! И – нате, пожалуйста!

– Ну, а что делать?

– Как – что? Прощения просить!

– Прощения? У кого?

– Это уже вторая серия. Данька наш не простого пацана двинул, а сына крупного мафиози. Этого сына пасет жуткий тип.И этот тип требовал, чтобы Даник у Ицика просил прощения.

– Но Данька же его ударил, это – нормально.

– А тот ударил первый, а Данька в него плюнул, а тот Даньку обозвал – просто детские разборки. Абаев их при нас помирил. Они друг другу по-японски поклонились и сели играться. А этот козел уперся: пусть Данька извиняется. И нагло меня запугивал.А Абаев ему в глаза заглядывает.

– Ну, и попросил бы прощения. Это же только слова.

– Но это не я, это Даничка должен был прощения просить. А знаешь, как он на меня смотрел? Если бы я сказал ему извиняться, потерял бы в его глазах все, ты понимаешь? Получилось бы, что я испугался этой швали.

– И Абаев его боится?

– Ну. Этот мафиози дал однажды пятьдесят тысяч на матнас.

– Знаю, это – Асулин! Я тогда тоже кружок там вела.

– Асулин? Где-то я эту фамилию слышал.

– Да их полно, как Мизрахи. И что, отстал от тебя этот тип?

– Данька выручил. Подговорил Ицика, и они рванули от нас, и успели в лифт заскочить. Тот бросился Ицика искать, а Данька мне позвонил и говорит: “Папа, я за нашей машиной спрятался”.

– Вот умница, а?

– Весь в тебя.

Соня все вспомнила и опять помрачнела.

– Да, приключения.

– Приключения. Но все бы ничего, если бы ты была со мной. А ты, заяц – не со мной, и держишь меня в темноте.

– А ты, Юра, со мной?

– А с кем же я, Сонька? Колись уже – что случилось сегодня? Может … слушай, ты кровь повторно сдала?

– Да.

– И уже есть результат?

– Еще нет.Все, Юра, я иду к Сегальке, она меня ждет.

– А из “Вестей” ничего нет?

– Ничего. Все, я пошла.

– И даже не поцелуешь меня?

– Тебе это не нужно. Подумай пока, может, вспомнишь что-нибудь интересное, что-то, что сможет нам помочь.

– Я вспомню тебя другой, это может помочь. Да и коньячок.

6.

Сегалькина аптека была всего в двух кварталах от дома. В аптеке они и познакомились.

Когда это было? Лет пять назад?

За прилавком сидела незнакомая девица, явно русского вида. Соня решила проверить.

– Добрый вечер! – сказала она по-русски. – Мне нужна Сегаль.

Девица подскочила и, вроде, покраснела.

– Она занята. А что вы хотели?

– Я хотела ее. Я ее подруга.

– А, подруга, – облегченно вздохнула девица. – Знаете, зайдите через полчасика. А лучше – через час. Тогда она точно освободится.

– Что значит – освободится? Она здесь, или – нет?

– Она здесь, но … она очень занята. У вас что-то срочное?

– Дорогая, я с ней только что говорила по телефону. Мы договорились, что я зайду в десять!

– Только что – не может быть.

– Ладно, я с ней сама поговорю, – Соня открыла телефон.

– Не надо! – испугалась напарница. – Все равно она не ответит. Лучше погуляйте минут двадцать! Она сама вам объяснит!

Соня вышла на улицу и набрала Сегаль. Ответа не было. Прав был Юра – идиотский сегодня день.

Она решила пройтись до банка, и вернуться. Если Сегальки не будет, она идет домой и бьет Юрку в лоб: что это за письма?

Возвращаясь к аптеке, Соня обратила внимание на мужика, неспешно бредущего навстречу. Улица была пуста. Она знала, что в таких случаях смотреть надо только перед собой, как бы не обращая на встречного никакого внимания. Но, поравнявшись, все же чуть повернула голову.

Мужик показался Соне знакомым. Впрочем, самый обычный израильтянин, таких тысячи. На Соню он даже не взглянул.

Сегаль уже стояла за прилавком.

– Дорогая, я знаю, что ты заходила! Прости, душа моя! Сейчас я все тебе объясню! Нет, в подсобку мы не пойдем, там сейчас Натали дрыхнет. Постой минутку, я все сюда принесу.

Пить кофе в одиннадцать было, конечно, глупостью, но …

– Слушай, Соня! Это что-то! Этот Джеки просто рехнулся! Или, говорит, сейчас встретимся, или я стреляю себе в голову. Представляешь, какой идиот! И слышу: не пьяный, не обкуренный. Да он и вообще не пьет. А я – что? Я и без угроз рада его видеть.

– Кажется, я встретила его на улице. Ты сейчас была с ним?

– Ну да, тут, в подсобке. Джеки, конечно, силен, просто тигр!

– Ты его пригласила прямо сюда?

– А что? Знаешь, если я вижу что нужна – не могу отказать. То есть, отказать я, конечно, могу, но не в моих это правилах. Если можно человеку сделать хорошо – то почему бы и нет? Тем более, мне и самой – кайф. И все разные – особенно, поначалу. С каждым все немного иначе – постоянное обновление.  С одним на концерт сходим, с другим –в ресторан. Или в морской круиз.А когда корабль плывет, чувствуешь все совсем по-другому. Просто даже сама мысль, что ты плывешь, что под тобой вода! Да, вы же с Юрой тоже скоро плывете – вот, вспомнишь меня … А кончается все одинаково. Поначалу: я – вся его жизнь, на все он для меня готов, просто рай! А потом начинается: на кого я как посмотрела, с кем потанцевала, почему пошла загорать без купальника? А некоторые совсем ненормальные делаются: “Кто это тебе духи подарил?”, “От кого цветы?” Да еще до почты норовят добраться: очень интересуются, кто мне что пишет, чтобы потом закатить скандал. Такое впечатление, что разборки и скандалы мужики любят больше, чем секс. Нет, правда! Только вчера говорил: “Дорогая, мы вместе, и ничего мне больше не надо!”, а сегодня устраивает истерику из-за какой-то дурацкой записки.

– Вот, и я хочу, – вставила Соня.

– Хочешь – что?

– Хочу … Нет, скандалов я, наверно, не хочу. Но хочу знать, кто моему Юре пишет любовные записки.

– Да ты что?! – подскочила Сегаль. – Ты их видела?

– Видела – и письма, и ответы.

– И что, что-то особо сексуальное, или так, романтика?

– Наверно, скорее, романтика.

– Значит, можно бороться. Слушай меня! Во-первых…

– Да не хочу я бороться! То есть, я еще не решила, хочу ли. Для начала, хочу его понять. Если он в кого-то влюбился – пусть идет, – вздохнула Соня и прибавила по-русски: – Скатертью дорога.

– Что значит: “Пусть идет”? У тебя что – другой кто-то есть? В твои годы другого найти не просто. Я по маме своей знаю. Она, в сорок пять, пошла к одному мудрецу, обо мне выяснить. Только к нему зашла, рта открыть не успела, а он ей говорит: “Дочь свою оставь в покое. Она и без тебя на правильную дорогу выйдет, когда время придет. А сама ищи себе мужа – негоже женщине в твоем возрасте одинокой быть”. И отвернулся – мол, все, иди! И мамочка моя, как только не искала, и я ей помогала – так ничего у нас и не получилось. Или наркоманы недолечившиеся, или совсем уж старики, или такие, что только и плати за них долги, да алименты. А твой Юра – мужик хоть куда – так мне кажется, а теперь еще и инженер в муниципалитете. И – не забудь – папа твоих детей. Мы за него еще повоюем!

– Но если он меня не любит – что ж тут делать? 

– Есть, что делать, дорогая моя! И главное – не переживай, я – с тобой. Мы эту проблему решим быстро и по существу. Прежде всего, ты не должна ничего ему показывать. Ты, конечно, ничего не знаешь, а он – самый лучший на свете, ты его просто обожаешь, помнишь о всех его проблемах и заботливо, но не назойливо интересуешься. Тут очень важно почувствовать, что он действительно хочет тебе сказать, а что – нет. Теперь дальше …

– Подожди! Это все – не реально, ничего не получится. Сколько я смогу притворяться? Сама посмотри: он мне изменяет, а я, видите ли, должна с ним сюсюкаться! Извини, но это – не для меня.

– А чего ты передо мной извиняешься? Мне оно безразлично – с Юрой ты, или без Юры. Ты, дорогая, сама перед собой извиняться будешь, когда без мужа останешься. А еще – перед Даником, за то, что без папы расти будет. Зато мама – самая гордая и прямая, лишний раз не улыбнется, и все, что у нее в голове, то и на лице – сразу и без искажений. Это вас в России так учили?

– В Советском Союзе.

– Вобщем так, сестричка, одно из двух. Или ты во всем меня слушаешься, и все, что скажу, в точности выполняешь, или делай по своей гордости. Но тогда мне не плачься – ни сейчас, ни через десять лет. И ты, дорогая, извини, но при хорошей жене не станет мужик искать себе приключений. Тем более, такой, как твой Юра. Он за все годы даже ни разу мне вот сюда не заглянул и по попе не погладил. И вдруг – романтическая переписка! Как-то это странно. Короче, будем за него бороться, или нет?

– Бороться … Тебе, конечно, советы давать легко, а мне – ублажать его, зная, что я не одна? А если он ночью приставать будет?

– “Приставать”? Что еще за странное слово: “Приставать”? Это – в школе, в младших классах, мальчик к девочке пристает. А вы с Юрой друг другу хорошо должны делать, разве не ясно? Да ты, если почувствуешь, что ему хочется, сама к нему и пристань.

– Еще чего!

– А как же! И ему приятно, и тебе – полный кайф. Вот, сейчас домой вернешься…

– Он, наверно, спит уже.

– Ну, и отлично! Он спит, а ты – к нему, под одеяло. “Хочу тебя, любимый!” Мужики, знаешь, как любят – когда баба активничает? Не все, конечно, но почти все.

– Ну да, разбежалась! Весь вечер на него дулась, а теперь: “иди сюда”?

– А ты расплачься, вспомни, какая ты несчастная. Женские слезы – безотказный инструмент. Ты ему когда последний раз плакалась?

– Да с чего это вдруг?

– А хоть бы и просто так! Мужчине ведь хочется себя сильным почувствовать! Вот, и дай ему! И прилипни к нему, как к последней своей надежде.

– Опять притворяться?

– Ничего не притворяться! Разве тебе сейчас хорошо? Вот и поплачься ему в общих чертах, не конкретно.

– Конечно! Он мне изменяет, а я ему плакаться буду?!

– Знаешь, сестричка, я недавно один фильм смотрела, совершенно дурацкий. И смотрела я так, одним глазом. Но был там момент, совершенно потрясающий. Один злодей и изменник убивает свою жену: неожиданно ударяет ее ножом в живот. И вот, она падает, и машинально хватается за него, почти обнимает его, понимаешь? Даже голову ему на плечо положила. Просто ужас, до чего сильный кадр! Это, конечно, только пример. Но – кто ближе, на того и опереться хочется, тому и поплакаться. Маме, например.

– Ни за что – у нее сразу давление подскочит! Она вообще нашего развода не переживет. Для нее Юрочка – самый любимый на свете.

– А должен быть – для тебя. Вот и скажи ему, проплачь – как ты его любишь, и какой он тебе единственный и дорогой. И тогда, если у него и правда кто-то на стороне есть, он такой сволочью себя почувствует, так противно ему станет, что он или тут же, на месте, тебе расколется, или молча решит от той, другой, отказаться.

– Конечно, так сразу и решит.

– Сестричка, я еще не услышала: боремся мы за твоего Юру, или – нет?

– Только не забудь, что нам с ним не по двадцать.

– Хорошо, я об этом не забуду, а ты – забудь! А не то – отпускай своего мужа на все четыре стороны, а сама ползи в дом престарелых. Там никого ублажать не надо и пачкаться не о кого. А как ты думаешь, хочется им, старухам? Ты, кстати, используй своего на все сто, поняла? Обессиль его так, чтобы на другую его просто не осталось.

– Ну, это уж точно не выйдет.

– А ты постарайся – от тебя все зависит, от твоего настроения. Помнишь, был у меня Юджин, американец с алмазной биржи? Так вот, он говорил: все, что люди делают – вопрос психологии. Даже акции растут или падают – не столько из-за успехов компании, сколько из-за того, что брокерам показалось, какое общее настроение. Зациклишься на своей обиде – так и будешь ходить несчастная, а настроишься на секс – будет секс. А все остальное к нему в придачу обычно и приходит. Сделай своему Юре хорошо – он за тобой без поводка бегать будет.

– Так у тебя все просто! Думаешь, легко мне под твои наставления переворачиваться?

– Никаких переворотов! Начинаешь новую жизнь! Любишь мужа, как десять лет назад!

– Двадцать два.

– Ничего себе! Ну, все равно. Значит, решили: первое – делаешь ему слезы, а потом – любовь, да так, чтобы кровать трещала.

– Ну, ты уж …

– Все! Теперь так. Никаких замечаний ему не делать! Вообще ничего негативного не говорить – только позитив! Дальше! Ты должна быть в курсе всех его дел, даже мелких. И помнить по именам всех, кто с ним работает, всех его друзей, их жен и подруг. И кто ему что сказал, и что он ответил. И слушай его внимательно, с интересом.

– У него сейчас как раз проблемы на работе.

– Вот и покажи себя, как самый близкий ему человек, чтобы он чувствовал поддержку. Там что-то серьезное?

– Куда серьезней! Первый раз за столько лет попал мой Юра на нормальное место – инженер в ирие! Три месяца работал от фирмы по трудоустройству, теперь его должны в штат зачислить.

– Это я знаю.

– А теперь они требуют не пропускать четыре проекта в районе 06. Что-то они там не поделили, а он должен шею свою подставлять – тормозить проекты, которые еще до него были проверены.

– А кто требует – начальник его?

– Да нет. Есть там один крепкий тип. Официально – советник мэра, а на деле – всем заправляет, и все его слушаются. Он так, прямо …

– Погоди, мы отвлеклись. Значит, ты должна почаще быть с Юрой. Оставь в стороне всех остальных – меня, других подружек; даже маму с Даником отодвинь немного. И побольше с ним говори. Например, спрашивай о политике – мужики просто обожают всеми управлять. Или, сын у тебя чего спросит, а ты его к Юре подведи и скажи, в этом, мол, у нас папа хорошо разбирается, пусть лучше он тебе объяснит. Или еще похвали его как-нибудь, чтобы и малой слышал.

– Ой, Сегалька!

– Никаких “ой”! С тобой пока – все. Дальше подключим Джеки.

– Да ты что, Сегаль! Даже не вздумай! Только полиции мне не хватало!

– А знаешь, что по адресу email можно найти компьютер, с которого он послан?

– Сегалька, пожалуйста, не надо никого искать! В конце концов, какая мне разница?

– Ну, это – как хочешь. А то – можно было бы поговорить с этой …

– Перестань! Может, она вообще ни в чем не виновата! Короче, не хочу я никакой полиции!

– Ладно, тогда подключим Джеки к этому типу из ирии. Узнай только его имя. Хотя, сказать по правде, у самого Джеки дела плохие.

– Что – на работе?

– Везде. А почему, ты думаешь, он вдруг ко мне вернулся? Там у них в полиции внутренние войны. Он мне подробностей не рассказал, не успел. Но выходит, что шеф его шефа хотел стать начальником округа, а назначили другого, с которым тот был на ножах. Тот, конечно, подаст в отставку, отдел закроют, а следователей распихают по разным дырам. Его Долли, как об этом узнала – сразу ноги сделала. Ей это запросто – они у нее длинные, и офицеров знакомых – полно. Вот, Джеки обо мне и вспомнил. Со мной и потрахаться можно, и душой отдохнуть. И, ты знаешь, мне кажется, мы с ним теперь останемся вместе надолго.

Дверь открылась, и зашла пара стариков. Соня отошла к витрине, а старики что-то долго выясняли у терпеливой Сегальки.

– Соня, ты видела, какая пара?

– Обычная пара. Пенсионеры.

– Да им, обоим, под 90! А как они друг друга поддерживают, обратила внимание? Эти, уж точно, давно о сексе забыли; не люди, а набор болячек. А какая между ними любовь! Неужели не заметила?

 

Несмотря на поздний час, Юра сидел у компа. Увидев жену, он поднялся и нерешительно подошел.

“Сегалька уже бросилась бы ему на шею”, – подумала Соня.

– Почему не спишь? – спросила она, снимая туфли.

Голос жены Юре понравился: он не был слишком теплым, но был живым, настоящим Сонькиным голосом.

– Да так, гуляю по сети, смотрю, может, кому электрики требуются. А как прошли девичьи посиделки?

– Нормально. К Сегальке вернулся Джеки.

– Вернулся откуда?

– От длинноногой Доли, которая его бросила.

– Джеки? Он – американец?

– Скорее – марокканец. Но главное, он – офицер полиции. Не помнишь? Сегалька сказала, что вам с Джеки надо встретиться.

– Зачем ты ей рассказала? Джеки ничего не сможет. Доказательств – никаких. У них отлаженная система, все продумано. Не напрасно Бармалей полчаса втирал мне про взаимовыручку и полное доверие.

– Кто тебе втирал – этот самый советник мэра?

– Я его называю Бармалеем. На самом деле он – Бар Иш.

– Русский?

– Какой там русский? Самый, что ни на есть, местный.

– А почему – Барыш?

– Не Барыш, а Бар Иш – “сын человека”.

– А, ну да – чтобы не подумали что-то другое?

– Да хоть думай, хоть не думай – надо мне что-то решать, и решать быстро – до этого четверга. В четверг – заседание комиссии по инфраструктуре. Что мне делать, Сонька? – почти крикнул Юра.

Наступил самый подходящий момент – обнять, приголубить. Соня подошла к мужу. “Дразнить просителя было легче”, – подумала она.

– Слушай, я же смотрел твою почту! – вспомнил Юра. – Вот, гляди – сообщение из “Вестей”!

– “Решение по поводу Вашего трудоустройства выслано заказным письмом по указанному Вами адресу”, – прочитала Соня.

– Ну, заяц, теперь уж точно можно бежать за бутылкой! Отказ они бы заказным письмом не отправляли. Завтра возьмешь в ящике извещение. Ты, кстати, наш почтовый ключ скопировала?

– Сегодня не вышло. Завтра – обязательно.

– Вот, если бы не Бармалей, мог бы быть высший класс: ты – в газете, я – в ирие.

– Ничего, мы еще за тебя повоюем, – сказала Соня, и эта фраза показалась ей знакомой.

 

Лежа под одеялом и слыша равномерное сопение мужа, она никак не могла решиться исполнить то, что так настойчиво требовала Сегалька.

Близости ей совсем не хотелось.

К тому же, какая-то посторонняя и очень неприятная мысль крутилась где-то в голове, назойливо жужжа и не давая поймать себя за хвост.

И вдруг она вспомнила!

Вскочила с кровати, выбежала в салон, включила свет, схватила сумку и вытрусила содержимое на стол.

Так и есть – ключ от почтовой ячейки исчез! Вернее, не исчез, а отправился в карман к просителю, вместе с кучей мелочи. Вместо того чтобы сделать второй, она и этот единственный потеряла! Значит, еще одна головная боль – идти на почту, просить у них новый ключ. Пока почтовики повернутся! Ответ из “Вестей” будет лежать на почте, а она еще несколько дней будет оставаться в нервном неведении: приняли или нет? Так хотелось стабильности, так надоело унизительно выпрашивать в издательствах какую-то подработку, выкраивать по часу кружки русской литературы в школах и клубах!

 

ВТОРНИК

 

1.

Утром, как только муж ушел, Соня бросилась к компу, который, как нарочно, издевательски долго не поднимался.

Ничего нового в ее почте не появилось. А Юркина любовная переписка исчезла, будто ее и ни бывало.

Проводив Даника в школу, она отправилась – через весь город – в мамин хостель, вести кружок поэзии серебряного века. В кружке было от десяти до двадцати старушек, но они понемногу менялись, и Соня временами повторяла рассказанное 3-4 года назад. Да и труднодоступный слушательницам интернет изобиловал сплетнями из жизни тогдашней поэтической богемы. Эти сплетни Соня перемежала со стихами, давая и самим “девочкам” возможность высказаться. Получалось живо и интересно. 

Уже четыре года, раз в неделю, ездила она к своим старушкам (мужчин в хостеле было совсем немного, и поэзией они не интересовались). За занятие платили 100 шекелей – вроде, не так плохо. Но с подготовкой, да с поездкой уходило почти полдня. Зато, хоть какое-то постоянство.

Заодно, она еженедельно проведывала маму.

Мама была еще вполне ничего и никак не выглядела на свои 70. Но все дочкины проблемы она принимала слишком близко к сердцу, а у нее было давление, и это накладывало отпечаток на общение. Ни о чем плохом Соня с мамой не говорила. Даже о потерянном почтовом ключе можно будет рассказать только postfactum, после получения нового.

Конечно, мама с гордостью посещала дочкин кружок поэзии, но все же, главной ее любовью был драмкружок. “Видишь, доченька, – шутила мама, – как сбываются мечты! С детства я хотела стать актрисой, и вот, пожалуйста: шестидесяти лет не прошло, а я уже на сцене.”

Выслушав мамин рассказ о походе с подругой в поликлинику, где ей пришлось выступать в качестве переводчицы (“Представляешь, она в Израиле, как и я – с девяносто первого, и на два года младше, а ни слова на иврите сказать не может!”), Соня обедать не осталась – надо было поскорее бежать на почту.

Отсидев нервную очередь, она узнала, что запасных ключей у почтовиков нет, и выходом из положения может быть только замена замка. А заказать ее можно только через центральное городское отделение.

Едва успев туда до перерыва и отсидев еще одну очередь, Соня заплатила 45 шекелей, получила ключ от нового замка, который обещали поставить завтра утром, и помчалась дальше – на полтретьего был назначен урок с соседской дочкой – милой рыженькой американкой – по непонятной причине уже второй год учившей у нее русский язык. Но в оставшиеся до урока час двадцать она должна еще успеть заскочить в супер – холодильник почти пустой. А после урока надо будет встретить со школы – накормить Даника, и потом – помыть и нарезать овощи, и замочить в вине мясо – к вечернему приему гостей, Сегальки и Джеки. И, между тем и этим, снять и разобрать прошлую стирку, и забросить-развесить новую, немного прибраться в доме, особенно, на веранде, хоть немного пообщаться с сыном, успеть принять душ и за каких-нибудь пять минут сделать лицо.

Странно, но вся эта мелочная суета притупила, отодвинула на второй план вчерашнюю боль от измены Юрика. Были даже минуты, наверно, и десятки минут, когда Соня совсем об этом не думала. Значит, не так страшно? Неужели можно жить и с этим? Можно, или нельзя, а деваться некуда. Изменяет муж, или – нет, а получить ключ от почтового ящика – надо, в супер забежать – надо, Даньку накормить – надо, маму проведать – надо (а рассказывать ей о Юркиной переписке – убийству подобно). И еще – эти чертовы лейкоциты. Может оказаться, что есть проблема покруче, чем какая-то там Юркина измена.

А теперь надо будет обо всем – абсолютно обо всем – забыть, и объяснять Саре причастия и деепричастия. Хорошо еще, что в английском есть нечто подобное.

 

2.

К Юриному рассказу о предложении Бармалея Джеки отнесся спокойно.

– Завтра выясню, что за парень этот твой Бар Иш.

– Да я уже сегодня все выяснил. Бар Иш – человек Рафи Асулина.

– Кто тебе сказал?

– Да все это знают! И все знают, что Асулин взялся теперь за строительство.

– Через подставного подрядчика?

– Нет, просто он со своими людьми в ирие так все повернул, что все компании, строящие в районе 06, только у него должны заказывать встроенные кухни и оборудование для ванных и туалетов. А иначе будет им совсем нехорошо.

– И теперь, этот … как его?

– Меир Бар Иш

– И Бар Иш хочет, чтобы это “нехорошо” сделал им ты?

– Не просто хочет, а прижал меня за одно место.

– А, хоть примерно, все эти заказы – кухни и ванны – сколько это бабок?

– Ну, примерно …В проекте 06 – 1250 жилых единиц. Значит … как минимум, миллионов пять зеленых.

– Недурно. Совсем недурно.

– Да, нам с тобой до него далеко.

– А он что – скупил все мастерские и склады?

– Удивляюсь тебе, Джеки! Такой ты крутой полисмен, а понятия у тебя, как у школьника, – сказал Юра и ему показалось, что Джеки обиделся. Надо было срочно загладить. – Ты, конечно, большой спец по киллерам и наркодилерам, а тут все гораздо проще. Асулин эти подряды – на кухни и ванны – сам потом другим подрядчикам перепродает. Ну, и, конечно, немножко процентов себе оставляет. Наверно и делится, с кем надо – того же Бар Иша подкармливает, а, может, и кого покрупнее. А год назад даже пожертвовал на матнас бешеные деньги – целых пятьдесят тысяч – там доска висит с благодарностью.

– Значит, эти четверо, которых Бар Иш хочет затормозить, не захотели заказывать у Асулина кухни?

– Ясное дело – напрямую в мастерских дешевле получается.

– Талантливый парень этот Асулин, – уважительно покачал головой Джеки.

– Да, и талант у него разносторонний. На всех городских бензоколонках стоят его киоски. И на центральной автостанции.

– Наверно, и бабки там отбеливает.

Юра только пожал плечами.

– Ребята, вы там случайно не заснули? – крикнула из кухни Сегаль. – Соберите стол, раздувайте мангал – у нас все готово!

– Мы идем, душа моя! – крикнул ей Джеки, а Юре сказал: – Найди в своем компьютере этот разговор с Бар Ишем, что ты вчера записал, я перепишу его в себе.

– В компьютере его нет, – сказал Юра, доставая из кармана свой новый смартфон. – Только здесь.

– Хакеров опасаешься?

– Просто ношу при себе.

– Может, ты и прав.

– Я могу переслать тебе по bluetooth.

– Ребята, вы уже мангал раздули? – снова крикнула Сегаль. – Идите, помогите нам с Соней!

– Покажи мне этот фолдер, оставь свой смартфон и иди скорей к ним, – шепнул Джеки. – Я сам себе перешлю. А то обидятся наши девочки и не дадут нам, – и, улыбнувшись, добавил: – Поесть и попить.

 

Заходящее солнце удачно отражалось в бокалах с красным вином, и запах бифштексов висел, наверно, над всем домом.

Даник, в полицейской фуражке, игрался наручниками и разряженным пистолетом Джеки.

– Не обижайтесь, ребята, – сказал Джеки, – но первый бокал я хочу поднять за Сегаль. Невозможно передать, что это за женщина. Даже сейчас, когда мы вместе, мне все еще трудно поверить, что такие, как моя Сегаль, есть на свете. Видимо, вся эта цепочка была от Бога: Халевича назначили главой округа, его друг и наш ангел-хранитель Шустер сразу подал в отставку, мой начальник отдела Арик вынужден теперь уйти на досрочную пенсию, а сам отдел, очевидно, закроют. Все это было задумано Богом только для того, чтобы мы с Сегаль наконец обрели друг друга. Работа и заработок так или иначе найдутся, а второй такой, как Сегаль, нет нигде – ни на Земле, ни на Небесах.

– Перестань, Джеки! Еще одно слово – и я растаю.

– Это было только вступление. Оно, как и положено, было сладким. Горечь же состоит в том, что как бы ты, дорогая, не старалась, тебе уже не удастся от меня избавиться – разве что заберешь у Дани пистолет, а у меня – патроны, и сделаешь мне “бах!”, – изобразив пальцем выстрел, Джеки поднял бокал, все чокнулись и выпили.

Соня упорно не смотрела на мужа.

 – Я не сделаю “бах!” – сказала Сегаль. – За убийство полицейского офицера дадут много лет тюрьмы.

 – А теперь выпьем за Соню! – сказал Юра. – Она терпит меня уже двадцать два года – честно говоря, не представляю себе, как ей это удается. И, при этом, она – моя королева красоты, и мой главный союзник во всем. За тебя, любовь моя!

Соня подняла бокал, но тихо сказала по-русски:

– Не паясничай, Юра! Никому это не нужно.

– Сонечка, я на полном серьезе!

В этот момент зазвонил телефон.

– Мама, тебя! – крикнул Даник.

Соня улыбнулась гостям и вернулась в дом. Не было ее очень долго. Юра, как мог, развлекал гостей экзотическими историями из жизни советского коммунистического руководства.

Соня появилась в дверях с бутылкой “Финляндии” в руке.

– Ну, кто составит мне компанию? – спросила она совершенно не своим голосом.

Джеки был за рулем, Сегалька и вино пила не особенно – пришлось Юре выручать жену. Он слышал ее нервный голос, видел, как дрожала ее рука, и не стал ее останавливать. Да он и рад был соучастию с ней – лишь бы преодолеть эту внезапную отчужденность. Тем более, что водка – лучший в этом помощник.

Соня быстро захмелела, и конец вечера немного смазался.

 

Провожая гостей, Юра вспомнил про смартфон.

– Два мужика, и у обоих память отшибло, – Джеки расстегнул  карман форменной рубашки и протянул Юре его игрушку. – Вот, что с нами женщины делают.

 – Ладно, ладно! – подшутил ему в тон Юра. – Надеялся, конечно, что я забуду, и будет у тебя два смартфона.

 

Юра принял душ и лег. От выпитого мутило все больше, сердце стучало, как после бега, а нетрезвая голова вовсе не собиралась отключаться. Соня все не приходила. Юра посмотрел в салоне, в ванной, даже на веранду глянул – пусто.

Соня лежала на кровати Даника, на самом краю, чтобы не мешать спящему сыну. Юра присел рядом на корточки.

– Заяц, не мучайся! Хочешь, я лягу в салоне, а ты иди к себе.

Соня попыталась подняться с кровати, но не удержала равновесия и свалилась прямо на мужа. Даже в темноте он почувствовал, что она улыбнулась.

Стараясь не шуметь и помогая друг другу, они поднялись с пола. “Как та пара пенсионеров”, – подумала Соня.

– Идем, попьем чай, – сказала она.

– Идем, – согласился Юра. За последние 36 часов это были ее первые слова, сказанные ему нормальным голосом.

Они сидели рядом, в темноте. Юре казалось, что взаимное молчание снова отяготит обстановку, и он говорил, говорил.

– Завтра утром отправишь Даньку в школу, откроешь новым ключом почтовый ящик, возьмешь там уведомление, получишь на почте письмо о приеме в “Вести”, и совсем иначе себя почувствуешь. Я это по себе знаю – когда меня в ирию приняли, будто весь мир переменился. Все, конечно, относительно – переменился не мир, а мое место в нем. Хотя, что это я плету? Никто меня в штат ирии не зачислит, если я не буду танцевать под дудку Бар Иша. А такие танцы вредны для духовного здоровья и опасны для жизни. Да, я же еще не сказал тебе самого главного! Шурка объяснил, что Бармалей хочет наказать четыре компании в проекте за то, что они отказались покупать кухни и сантехнику у одного мафиози, на которого он работает. А фамилия этого мафиози – Асулин, и выходит, это его сына Данька вчера уложил. В смысле: ударил. Такие, вот, гримасы судьбы. Впрочем, к нашим взрослым делам детские разборки отношения не имеют. Значит, пойдешь завтра на почту …

– Завтра я пойду не на почту. 

– А куда, родная?

– Сначала – в поликлинику, а там … Мне сейчас звонил доктор, который Гранита замещает. Сказал, что мой повторный анализ тоже показал лейкоциты – 16. Значит, в организме идет сильный воспалительный процесс. “Не нужно, – говорит, – паниковать, но завтра в восемь вы – у меня!” Такие, Юра, дела. Надеяться, конечно, надо на лучшее, но, на всякий случай …

– Сонечка! – Юра обнял жену. – Мы ведь еще ничего не знаем! Врачи всегда стараются перестраховаться, и их можно понять. А ты не спеши с выводами. И помни, что бы ни случилось – я с тобой!

– Ты – правда – со мной, Юра? Со мной, а не с какой-то другой?

– Соня, да о чем ты говоришь?

– Подожди минуту.

Пока компьютер поднимался, пока был найден файл “izmena.doc”, прошла не минута, а целых две.

– Вот, это ты писал?

– Это? И из-за этого ты два дня на меня дуешься?!

– Я не услышала ответа.

– Я … ну конечно – я! Господи, Соня, родная! Какая это чепуха! Знаешь, у меня даже от сердца отлегло.

– А у меня еще нет.

– Да ведь это такая глупость! Пришел мне мейл, неизвестно от кого, очевидно, по ошибке.

– По ошибке?

– Наверно. А, может кто-то балуется, откуда я знаю? Ну, и я решил подыграть. Она мне ответила, я – опять – ей. И на этом все кончилось. Может, девушка заметила, что ошиблась адресом, а может, ей просто надоело дурачиться. Я назавтра об этом забыл! Да и было это три месяца назад.

– А почему, когда я вчера случайно кликнула твою почту, сразу увидела перед глазами ваши любовные объяснения?

– Да я просто чистил свой inbox, у меня там полно мусора скопилось, и эту ерунду хотел стереть. Наверно, чем-то отвлекся. Соня! Господи, да какая же это глупость! Ну скажи, какой идиот стал бы держать открыто свою любовную переписку?

– Тогда извини, – тихо сказала Соня.

– Да что ты, заяц! Я так рад, что этот кошмар закончился! Два дня голову себе ломал, не мог понять, что случилось. Тут – как назло – и Бармалей наседает, и с тобой связь нарушилась. Ты, в другой раз … если еще когда-нибудь что-то тебе покажется – говори, не носи в себе. Жизнь бывает гораздо хитрее и проще, чем мы о ней думаем. Кстати, и твои лейкоциты! У них, наверно, есть много поводов для увеличения. И не все эти поводы медицине известны. Побесятся твои лейкоцитики и успокоятся. Слушай, Сонь, а может, ты – в положении?

– В пятницу месячные кончились.

– А, ну да, точно. Тогда, может, давай, как бы, попробуем сделать тебе, вроде, беременность, будто бы?

– Не сейчас Юрик, ладно? Я после всего этого устала безумно.

 

СРЕДА

 

1.

Утром, около десяти, ввалился Бар Иш.

“Без стука”, – отметил про себя Юра.

– Как наши дела? – спросил Бармалей, не здороваясь, и не присаживаясь.

– В порядке, – машинально ответил Юра, не зная, подняться ли навстречу Бармалею, мысленно ругая себя за то, что не приготовил смартфон для записи и одновременно решая, что же, все-таки, сказать этому типу. То есть, становиться ли его холопом, или уходить с такого классного места в голую степь.

– Скажи, Ури, ты в телефонах разбираешься?

– Да, немного.

– Что посоветуешь мне купить?

– Ну, это зависит от многих факторов. Прежде всего, от того, как ты будешь его использовать – только для разговоров, или …

– А у тебя какой? Покажи!

Юра протянул свой смартфон.

– Симпатичный, – оценил Бармалей. – Сколько?

– Не знаю точно. Жена подарила.

– Ну, хоть примерно!

– Две с половиной – две восемьсот.

– И что он может?

– Может многое. Он – и телефон, и почти – карманный компьютер.

– И он может записывать голос?

– Конечно, может, – сказал Юра, как можно спокойнее.

– Ты уже пробовал?

– Так, немного … баловался.

– Ну, и как – записалось?

– Конечно. Вообще, запись с микрофона – мелочь. Важно другое: надежность, объем памяти, срок разрядки батарейки.

– Покажи мне!

– Что показать?

– Что ты на него записал?

– Немного. Есть пара фильмов, но по-русски, концерт Янни …

– Голос ты записывал?

– Да, но я его не оставил, стер … Это была только проба.

Бармалей взял смартфон двумя пальцами, поднял его на вытянутой руке, как будто собираясь бросить на пол. Юра испугался – с такого станется!

Бармалей опустил аппарат ниже, играясь им, как самолетом.

– Если отпущу – разобьется?

– Конечно, – как можно спокойнее сказал Юра.

Бармалей снизил высоту.

– А – так?

– Положи мне на стол три тысячи и попробуй.

– Что-то, я вижу, пол у тебя грязный, – сказал Бармалей, все еще водя смартфон. – Пора менять уборщицу.

– Не беспокойся. Она завтра работает последний день. Со следующей недели компания по уборке пришлет новую.

– Ну, так что – никаких записей с микрофона у тебя тут нет?

Юра безразлично покачал головой.

Бармалей молча сунул аппарат в Юрин нагрудный карман, повернулся и пошел. В дверях он обернулся.

– Заседание комиссии по инфраструктуре отложено ровно на неделю, – сообщил он.

– Я уже знаю, – сказал Юра.

– А ты к нему готов? Все бумаги на месте?

– Да.

– Все проекты – в порядке, или у кого-то есть проблемы?

– Все давно проверено, – ответил Юра. – Для перепроверки нужны особые причины: авария или землетрясение. 

Бармалей хлопнул дверью.

Юра взял смартфон и открыл список файлов МР3. Список был короткий, но Юра все смотрел в четырехдюймовый экран, не веря очевидному. Получалось, что он сказал Бармалею правду: в списке были только песни. Записи их позавчерашнего разговора не было!

Он прошелся по всем памятям, подключил смартфон к компу и прошерстил его через систему поиска – пусто!

Бармалей стереть разговор не мог – он едва включил смартфон и почти в него не заглядывал.

“Значит – Джеки, – понял Юра. – Он же и смартфон мой хотел вчера увести – чтобы я подольше не обнаружил, что запись стерта. Он, наверняка, и Бармалею меня заложил – тот точно знает о записи, которой у меня больше нет. А у Джеки она, конечно, есть, и он теперь продаст, или уже продал ее Бармалею. Неужели он сделал это для меня, ничего не сказав? Тогда зачем приходил Бармалей? Показать мне, что он знает о записи? Знает ли он, что у меня ее больше нет?”

Смартфон гавкнул и задрожал: Соня.

– Юрик, привет, как дела?

– Как твои, заяц? Что говорит медицина?

– Я там не была.

– Ты не пошла в поликлинику?

– Не пошла. Сначала думала: только достану извещение и побегу слушать приговор.

– Подожди ты еще с приговором!

– Короче, ключ к ячейке подошел, и извещение там уже лежало. И побежала я на почту – ну, думаю, еще полчаса.

– А это оказалось не письмо из “Вестей”, а что-то другое?

– Нет, Юрочка, не угадал. Это было как раз письмо из “Вестей”. Вот, читаю: “В связи с ожидаемыми сокращениями тиража газеты, процесс вашего приема на работу приостанавливается – до следующего сообщения”.

– Это они по-русски так написали? – зачем-то спросил Юра.

– По-китайски.

– А Кону ты звонила? Он же говорил, что ты принята.

– Он сейчас где-то отдыхает, вернется через неделю.

– Заяц, не горюй. Съешь таблетку, отключись от всего.

– У меня через час кружок в матнасе.

– Ну … ну, что делать? Постарайся там как-нибудь продержаться. Значит, ты сегодня к врачам – ни-ни?

– Нет, Юрочка, только завтра. Один день все равно ничего не решит. И я уже перенесла завтрашний урок с Сарой на сегодня.

– Ну и правильно, заодно – отвлечешься. А потом – отдыхай, на телефоны не отвечай, поспи. Я ровно в пять – домой.

– А пораньше не сможешь?

– Хорошо, я попробую. Как только шеф отчалит, я – за ним. Ты главдело, не печалься. Мы ничего не выиграли, но и не проиграли. То есть, хуже нам не стало, небо на землю не упало.

– Ты вчера говорил: Земля на месте, а мое место на ней – не на месте. Не в редакции “Вестей”, а в дороге, где-то между матнасом и школьным кружком. Ну, и деньги – соответственно.

– Сонь, давай поговорим об этом не сейчас. Тут, я вижу, без бутылки не разберешься. Вот, вечером сядем …

– Предлагаешь похмелиться после вчерашнего?

– Жизнь покажет.

– Она уже все давно показала.

– А ты, заяц, улыбнись – даже, через силу. Даник со школы придет – встреть его положительно. Ну, а потом – и меня. Окей?

– Подожди, ты так и не сказал – что там у тебя с Бармалеем?

– Только что поговорили. Я ему сказал, что мы с тобой еще не решили. Не было, говорю, времени с женой посоветоваться.

– Юрка, перестань!

– Комиссию перенесли на неделю. Но это не моя заслуга – у Бармалея все подстраховано. Остальное расскажу дома. Лады?

Он смотрел на дверь и думал: Почему кругом завал? Почему совершенно не идет масть? Конечно, не может быть, чтобы всю дорогу – зеленая улица. Может иметь место и невезение, но не так же тотально! А у них с Сонькой, куда ни кинь… Нет, есть один нормальный момент: они помирились. Хотя и ссоры-то не было: только ее обида. Хорошо еще, что она поверила.

Он набрал жену.

– Заяц, извини, я забыл сказать тебе а-адын отшен важный вэшч. Я тебя люблю.

– Спасибо тебе, Юрик. Правда, спасибо! Приезжай поскорей.

 

2.

Наконец погода стала меняться. Тяжелые тучи все больше наплывали с моря, обещая долгожданный дождь и, хоть на полдня, перерыв жаре и духоте. Пробивавшееся сквозь них солнце ненадолго, как прожектором на сцене, высвечивало какую-то часть улицы и снова исчезало.

В таком случайном светлом пятне, выходя из машины, Юра увидел сквозь стекло двери подъезда двух парней. Он сделал несколько шагов, додумывая, как говорить с Соней, но подспудно появилась и быстро всплыла на поверхность сознания совсем другая мысль: что они там стоят? Он глянул еще раз и ему показалось, что одного из двоих он уже где-то видел. И почему-то ему стало не по себе.

Юра остановился, достал свой смартфон, будто отвечая на звонок, вернулся к машине, открыл багажник и стал в нем рыться, думая, что делать дальше, и как все это глупо. В багажнике лежали набор инструментов, две бутылки воды, две банки пива, серебристая пластиковая накидка с капюшоном (Соня заставила взять, на случай обещанного дождя) и старый компьютер, который Шурка обещал забрать, но все забывал, а выбросить было жалко. 

Юра почувствовал, что во рту пересохло. Что за чушь? Почему он должен кого-то бояться, да еще – в подъезде собственного дома?

Он набросил на плечи накидку, открыл банку пива и не спеша пошел к подъезду. Пиво оказалось очень кстати – от первого же глотка стало легче. 

И вдруг его словно ударило током! Ну, конечно: один из этих, в подъезде – тот самый Орен, с панковой стрижкой и банкой пива, требовавший, чтобы Даник извинился перед Ициком! Люди Асулина поджидают его в подъезде, и остается до них метров десять!

Юра снова остановился, отхлебнул пива, закашлялся, порылся в карманах, достал салфетку, вытер рот. Как бы ища глазами, куда бросить салфетку, отошел к мусорнику.

Он поставил пиво на каменный заборчик, достал смартфон и позвонил жене.

– Соня, это я. Слушай, не волнуйся и ни о чем меня сейчас не спрашивай. Возьми Даника и тихонько поднимитесь наверх, к Вайцманам, а нашу дверь закрой, но не запирай. Я потом тебе все объясню. Соня, пожалуйста – без паники, и – сразу, сей момент. Сейчас некогда, я потом все объясню. Сделай это быстро! Все, пока.

Что теперь – звонить в полицию? Но что сказать – “какие-то двое в подъезде”? Смешно. Остается Джеки. Получается, что Предатель-Джеки превращается теперь в Спасителя-Джеки?

Или он уже тоже – человек Асулина?

Вдруг сзади на его плечо легла рука. Юра вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял Максим – сосед с пятого этажа. Макс беспардонно смеялся, видимо, довольный произведенным эффектом. Впрочем, его смеху немного мешала, рвущая из его рук поводок, огромная овчарка. Юра выключил смартфон.

К лифту они подошли вместе. В подъезде было пусто, но по рвущейся наверх собаке, Юра решил, что те двое просто поднялись на этаж. Пообещав собаке остатки вчерашних шашлыков, он вывел случайных телохранителей на своем четвертом этаже, но на площадке тоже не было никого.

Закрыв дверь за Максом, Юра осмотрел квартиру и позвонил жене.

– Сонечка, дорогая, все в порядке, я уже дома, не волнуйся. Я тоже не волнуюсь, но вы лучше посидите там еще немного. Внизу, в нашем подъезде, я заметил двух подозрительных типов. Нет, в полицию звонить глупо – мало ли кто в подъезде стоит! Да, я сейчас поговорю с Джеки. Я потом объясню, в чем дело. Все, заяц, пока! Я еще позвоню.  Данику – привет.

Только теперь он услышал стук собственного сердца. Надо что-то выпить. Он уже открыл коньяк, но подумал, что, если, все же, вмешается полиция, запах спирта будет не в его пользу. Значит, кофе.

Нежный звук звонка поплыл по квартире.

Юра подкрался к глазку. Джеки?!

– Привет, заходи!

– Как дела, Ури? Я – не вовремя?

– Нет, что ты? По-русски говорят … – Юра задумался, но так и не смог перевести на иврит “Легок на помине”.

– Что-то, Ури, ты мне не нравишься. Признавайся: что случилось?

– Да так …

– Ури, я же вижу: ты явно не в порядке. Может быть, я не лучший в мире психолог ...

– Зато ты лучший в мире стиратель файлов МР3 из чужих смартфонов, – неожиданно для себя сказал Юра.

Джеки не удивился.

– Послушай, Ури, нам надо поговорить, для того я и пришел. Кстати, можешь показать мне твой смартфон, на секунду?

– Не волнуйся, он сейчас не записывает – я же не знал, что ты заявишься, – Юра вытащил из кармана и сунул свой смартфон под нос полицейскому другу.

Джеки улыбнулся и укоризненно покачал головой.

– А мне казалось, мы – друзья.

– Да, но мой смартфон я тебе больше не дам– и не надейся. А дружить буду только в присутствии адвоката.

Джеки улыбнулся еще шире.

– Я уверен, что ты шутишь, правда?

– А я всегда шучу – разве не заметно? Вот, и с Бар Ишем пошутил. Жаль только, что он моих шуток не понял.

– Оставь, Ури! Я пришел, чтобы поговорить.

– Но ты же не знал, что я приеду с работы раньше!

– Я был в ирие, уборщица сказала, что ты только что уехал.

– А я думал, это Бар Иш тебя послал. Выходит, вы давно знакомы?

– Нет, только семь часов. Но поговорили мы откровенно и очень результативно. 

– И сколько он заплатил за твою откровенность? И за то, что ты так результативно стер мой файл?

– Ури, может хватит вопросов, тем более таких дурацких, как этот? А то я чувствую себя не полицейским офицером, а арестованным гангстером.

– Надо было одеть твою форму, в ней ты чувствовал бы себя гораздо уверенней.

– Знаешь, что? Сделай мне кофе и дай ровно пять минут, я тебе все объясню. Вот увидишь, все сразу станет на свои места. Я пока выйду, закурю, можно?

– Конечно. Тебе кофе покрепче?

– Да, но не растворимый, а – черный. А сахара – поменьше. И – без молока.

* * *

Юра вышел на веранду с двумя чашками и овсяными коржиками на тарелке.

– Жена готовила. Ну, начинай свою речь – время пошло.

– Смотри, Ури. Я не знаю, занимался ли ты когда-нибудь бизнесом, но и так понятно: сколько один заработает, столько же другой проиграет. Не бывает так, чтобы все выиграли. Окей? А у нас сейчас как раз тот редкий случай, когда выигрывают все! И особенно – мы с тобой!  А мы с тобой – это еще и наши жены, не забывай! Начнем с тебя. Ты будешь зачислен в штат ирии! Для твоей семьи это надежный якорь!

– А ты, Джеки, куда будешь зачислен?

– Никуда. Я остаюсь, где и был – в своем отделе.

– Разве его уже не закрывают?

– Его думали закрыть, но теперь, возможно, что передумают. А так как Арику все равно давно пора на покой – ему уже 62 – не исключено, что я возглавлю отдел.

– Вот это да! Я просто удивляюсь, как быстро все решилось. Я, конечно, догадывался, что связи существуют, но не думал, что все настолько четко отлажено и так быстро происходит. А еще говорят, что в Израиле все по-восточному медленно и необязательно. Да, Джеки, ты здорово выиграл: вместо ухода поднялся на ступеньку, и на какую!

– Подожди, это еще не окончательно… но шансы есть. Заметь, что мы никого не убили и не ограбили. Даже никого не обманули. Мы чисты перед законом!

– Хорошую цену заплатил Бар Иш за мою запись.

– Оставь его, дело не в нем. Главное – все в выигрыше, потому, что договаривался я!

– Нет, не все. Мне еще придется на многие миллионы навредить четырем строительным компаниям.

– Не придется. В этот раз Бар Иш обещал обойтись без тебя. Но тебя все равно зачислят в штат ирии! Ну, хоть скажи мне “Спасибо”, на большее я не претендую.

– Мне противно, – сказал Юра.

– Что?

– Мне противно. Противен ты, противен твой Бар Иш, и вся ирия, а главное – я сам. Я сам себе противен. И ты случайно забыл еще одного доброго малого, больше всех выигравшего в этой истории.

– Рафи Асулина? Послушай, Ури, ты ведь уже не мальчик! Значит, должен понимать, что такие люди никогда не проигрывают. Они – хозяева положения, и от этого никуда не убежишь, даже в Россию. Вот, скажи, в России, при коммунистах не было таких, как Асулин, верно? Почему же тогда все, кто только мог, старались оттуда удрать?

– Потому, что все хотели служить Асулину.

– Да оставь ты его! Если не он, так кто-то другой будет делать то же самое. Есть в мире вещи, которые нам не нравятся, есть болезни, есть смерть и ничего не поделаешь: такова жизнь. Ну какая нам с тобой разница, заработает Асулин миллион, или полтора? Зато он умеет делиться – и на спортзал пожертвует, и на синагогу, и друзей не забудет. И ты, Ури, теперь – свой, ты – в обойме, и Бар Иш это знает, так что – в обиде не останешься. И я не вижу в этом ничего противного. А главное: все довольны!

– Ты хорошо знаешь, что довольны не все. Строительные компании пролетят на многие миллионы – гораздо больше, чем заработает Асулин на перепродаже унитазов. Значит, квартиры станут дороже. Миллион Асулина – это многие миллионы, переплаченные теми, кто покупает квартиры. И будет еще один пострадавший. Вернее, пострадавшая.

– Ну, и кто? Сегалька, что ли?

– Только не говори, что твоя длинноногая подруга теперь к тебе не вернется, или что ты ее не простишь.

– И все ты знаешь! Да не все. Долли мне не подруга, а жена. И мы не разводились. Так, поссорились малость – с кем не бывает? И дело не только в том, что у нее длинные ноги. А и в том, что у ее папаши – длинные руки, не буду уточнять, где. А за Сегальку не волнуйся, она в девках не засидится, кого хочешь к рукам приберет. Я у нее не первый и не последний. Есть еще вопросы?

– Скажи, Джеки, а как это делается? За полдня передумали закрывать отдел полиции! Мне казалось, это решают  министры.

– Да, но тут все гораздо проще: отдел ведь существует, ничего не нужно менять: ставки, финансирование – все остается, как и было.

– И все это решил Асулин, и отправил, в виде приказа, дальше, наверх? А ты взамен послал Бар Ишу мою запись – и он поверил твоему честному слову, поверил, что ты не оставил себе копии?

– Примерно так, Ури, а подробности тебе не нужны, верно?

– Почему же – я ведь теперь, как ты сказал, в обойме?

– Ну, никаких новых имен я тебе, конечно, не назову. Но, в целом, Бар Иш оказался гораздо крупнее, чем я предполагал. Всех людей Асулина, даже самых сильных, задействует он. А хозяина тревожит редко, только в случае серьезных проблем. Ну, и получается, что знает он об Асулине абсолютно все и даже немножко больше, так что тот у него, вроде, под каблуком. У самого Бар Иша нет, конечно, таких денег, но все связи – его. И все ребята Асулина слушаются его почти как хозяина.

Первые крупные капли упали на веранду.

Юра и Джеки вернулись в салон.

– Еще кофе?

– Спасибо, но мне пора. В общем, мне кажется, для тебя вся эта история закончилась наилучшим образом. Да, я немножко схитрил, но только тебе на пользу. Ты ведь понимаешь, что я мог бы за тебя и не просить. С Сегаль я не останусь – это ты верно сообразил – так что никакой связи между мной и тобой, как бы, нет. Но ты – классный парень, и я бы хотел, чтобы мы остались друзьями. У тебя есть мой телефон, и я всегда буду рад помочь, чем смогу.

Джеки красиво протянул руку, и Юра ее пожал.

Дождь уже вовсю хлестал по стеклам.

– Тогда у меня к тебе, как к другу, один маленький вопросик. Это не касается тебя, но немножко касается меня.

– Слушаю тебя, Ури.

– Возможно ли, что Бар Ишу будет проще меня … убрать, чем терпеть под боком и подкармливать слишком много знающего парня?

– Чепуха, Ури! Не так много ты знаешь, и доказательств у тебя нет. Поверь, не станут они рисковать … пачкаться из-за такой мелочи. Наоборот, Бар Иш оценил твою находчивость и относится к тебе очень уважительно. Я ему сказал, что мы – близкие друзья, и ты для него теперь – свой, как и я. С чего ты вообще выдумал такую глупость?

– Скажи, а ты, когда шел ко мне, никого в подъезде не встретил?

– Нет. А кто там должен был быть?

– Я видел там двоих, причем один из них – человек Асулина.

– Ури, я прошу, смеши меня как-нибудь иначе, окей? Думаешь, тебя караулят в подъезде? Но это же просто – смех! Во-первых, не такая уж ты важная птица. Извини меня, конечно. Во-вторых, ты с ними совсем не в конфликте, и такие дела так легко и быстро не делаются: они решаются на самом верху, в самых исключительных случаях. И поверь мне, как офицеру полиции с пятнадцатилетним стажем, сегодня в подъезде никто не “мочит”, это не восьмидесятые годы. Сегодня это делают или в закрытом помещении, без случайных свидетелей, или, наоборот, на максимально открытом месте, откуда легко смыться. Ури, дорогой, – Джеки широко улыбнулся, – тебе сейчас нужно немножко расслабиться, может, просто отвлечься. Я понимаю: ты не привык к таким оборотам, но все решилось в лучшем для тебя виде, и тебе абсолютно не о чем волноваться. Извини, но я сейчас, правда, должен бежать.

– Под дождь?

Джеки посмотрел в окно.

– Да, моя машина далековато. Может, одолжишь мне зонтик?

– У меня есть накидка. Отличная вещь, с капюшоном. Можешь ее не возвращать, она стоила несколько шекелей, я купил ее весной, на распродаже – один плюс один.

– Спасибо, Ури! Я ее все равно тебе верну – будет повод нам встретиться. Ну, будь здоров! Привет жене!

– А Сегаль уже знает?

– Еще нет. Все, что я тебе рассказал – пока только проект. Хотя мы с Долли уже помирились, так что … А Сегальке я сам все расскажу – надо быть мужчиной до конца. Все, я побежал. Спасибо за накидку!

Увидев, что Джеки направился к лифту, Юра закрыл дверь, пошел на кухню, выбрал не широкий, но длинный нож, и вернулся к двери. Как только Джеки зашел в лифт, он аккуратно переместил смартфон из нагрудного кармана в карман джинсов, вышел и, держа нож под рубашкой, стал осторожно спускаться по лестнице. Между третьим и вторым этажами он услышал, как внизу открылись двери лифта, и, почти сразу – негромкий вскрик, и совсем тихий, но отчетливый звук удара, потом – еще, и еще. Затряслись лестничные перила, раздались крики, а он уже бежал с ножом в руке – спасать Джеки. Второй этаж, первый… Прямо на Юру, вверх по лестнице бежал тот самый Орен с “петухом”. Даже не обратив внимания на нож, он ударил Юру кулаком и побежал дальше по ступенькам. Юра бросился следом и схватил его за ногу. Орен упал лицом прямо на ступеньки, а Юра бросил нож и уперся коленями ему в спину, безжалостно заламывая назад татуированные руки. Орен был сильнее, и, казалось, вот-вот вырвется, но появившийся Джеки нанес лежащему несколько жестоких ударов ногой.

– Второго я отпустил, – сказал он. – Совсем еще пацан. Но руки я ему перебил, надолго запомнит.

Он разорвал на Орене майку и связал его руки за спиной. Тот не сопротивлялся. Потом поднял его за гребень и ударил лицом о ступеньку. Юра от неожиданности вскрикнул. Орен молчал. Из-под его лица по лестнице сочился кровавый ручеек.

Одна из дверей первого этажа приоткрылась, Юра быстро отошел в угол, но дверь тут же закрылась.

– Что ты будешь с ним делать?

– Беседовать, – спокойно ответил Джеки.

– Но сейчас тут будет …

Джеки приложил палец к губам, и Юра умолк.

– Слушай, кусок дерьма! – начал Джеки. – Я задаю вопросы, и ты быстро и четко на них отвечаешь, ясно? Если будешь отвечать медленно, или ответы мне не понравятся, делаю из яиц яичницу. Впрочем, такому пидору, как ты, это неважно, а?

– Нет, это важно.

– О! – обрадовался Джеки. – Первый четкий ответ получен. Идем дальше. Кого ты здесь ожидал?

– Этого русского, который с тобой.

– Кто приказал?

– Меир.

– Фамилия?

– Бар Иш.

– Ты его должен был …

– Нет, не убивать! Только три-четыре удара, выбить зубы и оставить на лице следы

– Верю. А меня почему ударил? Кто я такой?

– Не знаю.

– Все, делаю яичницу.

– Правда, не знаю! Я перепутал из-за накидки.

– Ладно, поверю.

Струйка крови все росла. Образовав лужицу на одной из ступенек, она перелилась ниже, под живот Орена.

– На кого ты работаешь? – спросил Юра.

Джеки удивленно поднял на него глаза.

– Отвечать? – спросил Орен.

– Конечно, – разрешил Джеки.

– На Бар Иша.

– А – дальше?

– Отвечать?

– И побыстрее! – сказал Юра.

Джеки снова поднял глаза, и показал Юре на часы.

– Ты знаешь, – сказал Орен.

– Я хочу слышать, – сказал Юра, трогая его ногой.

Джеки молчал.

– На Рафи Асулина.

– Теперь последнее, – вступил Джеки. – Фамилия, имя и номер удостоверения личности.

– Коэн Орен, ноль, два, шесть, …

Джеки записал.

– А если я сейчас проверю?

– Проверяй.

– Теперь слушай внимательно. Через два дня ты исчезаешь из города и никогда сюда не возвращаешься. Ясно?

– Да.

– И если попытаешься узнать, кто я такой, или если у этого русского будут проблемы, достану тебя с того света и сделаю то, что обещал.

– Я понял, – сказал Орен.

– Врезать бы тебе еще! – мечтательно произнес Джеки. – Но ты стал на верную дорогу, сотрудничал со следствием, так что придется тебя отпустить. Считать умеешь? После того как мы уйдем, медленно посчитай до десяти и катись.

– Я понял, – сказал Орен.

Джеки отвел Юру в сторону.

– Возьми свой нож и поднимись на лифте, – прошептал он. – И пусть, на всякий случай, твоя жена помоет пол хлоркой – на вашей площадке, и на двух следующих. Только быстро, пока наши ребята не явились. И накидку забери – дождь уже кончился. Я тебе позвоню.

Джеки развязал Орену руки и направился к выходу.

Юра поднял нож и накидку и пошел к лифту.

 

Коллеги Джеки явились только через час, нарушив семейную идиллию: родители и сын играли в карты.

На вежливые полицейские вопросы были даны ясные ответы: Юра читал на веранде, а когда начался дождь, пошел в душ. Соня с Даником смотрели кино у соседей. Никакого шума в подъезде они не слышали.

 

Только уложив сына спать, Юра рассказал жене о Джеки, укравшем его аудиозапись, спасшем таким образом свою семью и карьеру, а заодно и «устроившем» его в ирию. Пришлось рассказать и о подробностях драки в подъезде.

– Куда этот “петух” тебя ударил?

– В живот, но получилось несильно. А я, представляешь, мог ударить его ножом, этим, серым – и не ударил.

– Но ты же его скрутил!

– Да, у меня была выигрышная позиция.

Соня обняла мужа, но, гладя его по голове, почему-то повторяла: “Бедная Сегалька. Она ведь думала, что с Джеки – это надолго”.

– А тебе, милая, – сказал Юра, – особое спасибо за подарок.

– За смартфон?

– За него, – Юра улыбался.

– Что, ты опять что-то записал?

– Не “что-то”, а почти все. Я и не думал этого делать, но Джеки своими подозрениями сам меня навел на эту мысль. Сначала он проверил, что я не записываю, а потом я пошел готовить кофе и, заодно, включил запись. Тут у меня такие признания – и от Джеки, и от Орена, который должен был мне зубы выбить – любая газета или телеканал с руками оторвут.

– И что ты с этим будешь делать?

– Точно не знаю, но, для начала – спрячу по разным углам. Отправлю одну копию Ленке, другую засунешь в какой-нибудь школьный компьютер, а третью отправлю Женику в Питер. И, может, подброшу запись Бармалею, и дам ему понять, что если меня не трогать – все будет тихо, а если тронуть – все автоматом пойдет в полицию и на ТВ.

– Юра, мне страшно! Подумай, во что мы с тобой ввязались? Может, уходи ты оттуда – целее будем?! Тебя ведь и правда могли покалечить! Не о себе, так о сыне подумай. Неизвестно еще, что там, с моими лейкоцитами. Подожди, я – не к тому! Данику нужен отец! Понимаешь – не деньги, а живой отец! Они и до нас с ним добраться могут. Что нам теперь – всю жизнь оглядываться, каждой тени бояться? Уходи от них, Юра! Меньше денег, зато спокойнее.

– Это не только деньги, Сонечка! Ты же знаешь, это всегда идет в комплекте – и зарплата, и условия работы, и отношение. Или в ирие сидеть под кондиционером, в своем кабинете, или – за копейки, в пыли, по стройкам, с арабами, в жару, или под дождем.

– Ты не обязан идти на стройку.

– Тогда – на завод, кабели тянуть и ловить пульс – под станками, по уши в мазуте. “Два провода ржавых, зубами скрепя, зачищаю”. Сколько я так еще смогу карячиться? Ну – пять лет, семь, а дальше?

– Но с завода, Юрочка, ты вернешься домой, и у нас будут вечера, и пятницы с субботами. А тут – не успел порог переступить, они уже убийц подсылают! Как, после этого, этот Бармалей тебе в глаза смотреть будет?!

– Посмотрит, как ни в чем не бывало – он же тут, как бы, ни при чем. А может, и намекнет: мол, не стоит тебе, Ури, с микрофона записывать, плохая запись получается.

– Ну, вот, а ты ему еще одну приготовил!

– А, может, и не одну, а, может, и не ему.

– Юра, я прошу, ради меня, ради Даника – отвяжись от них!

– Красивое слово ты нашла – “отвяжись”. То есть, бросить работу в ирие – теперь, когда меня зачисляют в штат?

– А что делать?

– Значит, напрасно я, ночи напролет, сидел там забесплатно, зубрил эти бесконечные схемы подключений?

– А я тебе всегда говорила: бездумная зубрежка никому не нужна.

– Прости, дорогая, но ты не понимаешь нашей специфики. Схемы старых районов никто не собирается переводить – ни в “автокад”, ни во что-то еще. Мне шеф в первый же день сказал: главная задача – знать, где что находится, чтобы в случае необходимости быстро отключить только требуемый участок, а не полгорода. А в старом строительстве как раз большинство аварий и происходит.

– Ну вот, тебя сегодня чуть не отключили. А если … мало ли, что … у меня там что-то серьезное, а еще и с тобой что-то случится, что тогда с Даником будет? Приемных родителей ему искать?

– Не волнуйся, заяц, хороший мой! Все будет нормально – и со мной, в ирие, и завтра, с тобой, в поликлинике. Вот увидишь – ничего страшного! Сонька, улыбнись, красавица моя! Не могу, когда ты такая!

 Они снова обнялись. Юра целовал и гладил жену, а Соня думала: “Ну все, теперь уже деваться некуда”.

Гавкнул смартфон: Джеки.

– Привет, гангстер! Как настроение? Должно быть отличное! Посмотри, какая погода – полгода такой не было!

– Мы можем по году плевать на погоду, – сказал Юра по-русски.

– Извини, брат, я пока по-русски не понимаю. Я только хотел спросить, этот панк тебя сильно ударил?

– Нет, чепуха. Мне очень жаль, Джеки, что так получилось. Выходит, я тебя подставил.

– Порядок, Ури! Во-первых, я сам виноват, что не поверил тебе. А во-вторых, мы теперь квиты: я продал твою запись Бар Ишу, а ты подставил меня этим подонкам.

– Это ты шутишь?

– Какие шутки, Ури? Не знаю, как ты, а я считаю тебя своим другом. Жаль, конечно, что я был не готов, и пропустил первые два удара. Но, главное, зубы целы, а остальное – чепуха, заживет.

– Ну, ты и вернул им, как следует.

– Было немножко. Я, конечно, уже не тот, что был 10 лет назад, но что-то еще могу. Но и ты, Ури, молодец – завалил этого пидора! Скажи, кто-то, кроме Сони, знает об этом случае?

– Нет.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Тогда упади жене в ноги и умоляй: ни слова – никому! Ты ведь понимаешь, как это важно для нас! Нравится тебе, или – нет, но мы теперь – в одной лодке, и, чтобы не опрокинуться, должны грести синхронно. Окей?

– Олрайт. Но для синхронности каждый из нас должен видеть, как гребет другой.

Поговорив еще немного и попрощавшись, Юра обернулся и увидел, что жены на кухне нет. Заглянув в спальню, он разглядел торчащие из-под одеяла пятки. “Сонечка опять сыграла на опережение”, – подумал он и, поборов желание пощекотать, вернулся в салон и подключил смартфон к компьютеру – самое время отправить запись в надежные места.  

 

ЧЕТВЕРГ

 

1.

Соня еще нежилась в постели, когда позвонила Сегаль.

– Привет, сестричка! Я тебя не разбудила?

– Нет, что ты, – с трудом пробормотала Соня. – Как твои дела?

– Все отлично! Я сегодня во вторую смену, а проснулась в семь, как будто мне – с утра. Скучала, скучала, и угадай, кому я позвонила?

“Неужели – Джеки? – подумала Соня. – Господи, бедная девочка!”

– Ты позвонила … – тянула она. – Ты позвонила …

– С кем я сейчас говорю?

– Не знаю … То есть, со мной.

– Соня, ты еще спишь! Надеюсь, это потому, что ночью ты любила.

– Ой, Сегалька, опять ты за свое?

– За твое, сестричка! Я ведь за тебя переживаю! Что там с Юрой – что-то прояснилось? Если он видел, что ты обижена, и до сих пор ничего не сказал …

– Не волнуйся, дорогая. С Юрой все в порядке, мы с ним поговорили. Оказалось, что эти его письма – просто интернетовский мусор, на который он, шутки ради, пару раз ответил.

– Да? Ну … хорошо, если так. А ты уверена?

– Сестричка, поверь, я знаю моего Юру лучше его самого. Вот, проживешь с мужем 22 года, тогда поймешь, о чем я говорю.

– 22 года! Не представляю себе.

– Мне достаточно слышать его тон, и не так уже важно, что он говорит.

– А чего же ты тогда не спросила его сразу? Вообще, если честно, мне тоже трудно было представить, что он тебе изменяет. Ну, а что насчет секса – ты сделала так, как я тебя учила?

– Сегаль, послушай, мне сейчас немножко не до этого.

– Так я и знала!

– Сестричка, я тебе еще не говорила, но я недавно сдала кровь на анализ, и оказалось, что у меня сильно повышенные лейкоциты – шестнадцать.

– Это может быть ошибкой, это случается. Надо сделать повторно.

– Я сделала повторно – то же самое.

– Это уже нехорошо. И что ты собираешься делать?

– Сейчас иду к терапевту, и дальше, наверно – анализы, рентгены.

– Хочешь, сестричка, я пойду с тобой, чтобы ты не грустила там одна в очереди? Заодно, расскажешь мне, как ты плывешь в море любви.

– Ну что ты, Сегаль, зачем тебе таскаться со мной по поликлиникам?

– У тебя уже назначено время?

– Да, на девять и десять минут.

– Уже половина девятого! Быстро собирайся, я иду прямо туда!

 

2.

Когда Соня пришла, Сегаль уже сидела в приемной.

– Мы сейчас заходим. Ну, рассказывай пока, что было вчера?

Соня опешила: неужели она знает о вчерашней драке? Юра говорил, что Джеки очень просил никому не рассказывать – что же имеет в виду Сегалька? И знает ли она, что Джеки ее бросает? Бедная девочка!

– Может, поговорим потом, когда выйдем?

– Скажи только, кто начал – он или ты?

Соня засмеялась.

И чем больше Сегалька таращила на нее свои огромные черные глаза, тем больше смеялась Соня.

Так, смеясь, она и зашла в кабинет. Подруга – за ней.

– Мы вместе, это – моя сестра, – заявила Сегаль возмутившейся очереди.

Зайдя в кабинет врача, Соня сразу же перестала смеяться. Она не отрываясь смотрела на доктора, вернее на его рот, из которого вот-вот должны были вылететь слова, которые определят ее судьбу, ее жизнь. То зловеще неясное – и оттого еще более страшное – от чего она так удачно отвлекалась последние два дня, вдруг высвободилось из глубины подсознания, и завладело ею полностью, легко сметя все логичные, успокаивающие доводы, все, что она слышала от Юры, все, что говорила себе сама.

Наконец, доктор нашел на столе какую-то бумажку, пробежал ее глазами, порвал на кусочки и бросил в ведро. Потом поднял лицо и широко улыбнулся.

– Здравствуйте, Соня. Я могу вам как-то помочь?

– Да, я … то есть, я по поводу результата анализа крови. Помните, у меня лейкоциты – 16?

– Но вы же сдали повторно! У вас все замечательно.

– Да?!

– Конечно! Я сейчас найду … так, сейчас … одну минуточку … Вы же пользуетесь интернетом и сами могли посмотреть – результаты появляются одновременно – и у меня, и на нашем сайте … Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: лейкоциты – 8, идеальная цифра.

– Но мне позавчера звонил доктор, который вас замещал, не помню его имени…

– Зелдович?

– Да, кажется …Он сказал, что и повторный анализ показал лейкоциты – 16.

– Не может быть! Уверяю вас – он говорил о первом анализе. Да он и не мог позавчера видеть второй анализ – результаты появились только вчера утром. Вот, тут стоит дата и время – 8.20 утра. Это, конечно, небольшое опоздание, обычно анализы приходят раньше … Соня, вам нехорошо?

– Что? Переведи, что он тебе сказал! – трясла Соню Сегаль. – Доктор, повтори теперь на иврите! Я – подруга, я тоже должна знать!

 

3.

Из кабинета доктора Гранита Соня вышла как в тумане, не попрощавшись, и не замечая ни обнимающей ее Сегальки, ни катящихся по щекам слез.

Но туман скоро рассеялся, она вытерла глаза, и стали наплывать лица проходящих в двери, и стоящих у регистратуры людей: бледной мамаши, отрешенно качавшей плачущего ребенка, сгорбленного старика в шляпе и черном плаще, молодого парня с пластырем на лице, еще одного старика, с розовой лысиной и трясущейся в руке бумагой, играющих на ступеньках детей…

Да, она здорова! Значит, жизнь продолжается, все будет, как и раньше.

Это была глупая, необоснованная паника – просто из-за ничего, из-за какого-то там анализа. Тут все свелось вместе – и дурацкие лейкоциты, и неприем в “Вести”, и Юркина любовная переписка, и его напряжения на работе, и вчерашняя драка в подъезде.

– … пешком совсем недалеко, – донесся до нее голос Сегальки.

– Что?

– Я говорю, здесь близко! Соня, ты меня не слышала?

– Да.

– Что – “да”, сестричка? Ты – со мной? Мы идем в каньон есть мороженое!

– Да, – повторила Соня.

К прилавку тянулась очередь.

– Видишь, как в России, – улыбнулась Сегаль.

– Очередь, как в России, – уточнила Соня. – А мороженое, конечно, хуже.

– Не обижайся, ты же сама мне про очереди рассказывала! Кстати, за мороженым просто так очередь не собирается – здесь оно лучшее в городе!

– Наверно, такое же сладкое, как и все в Израиле.

– А в России все было горькое?

– Нет, в России не везде были очереди, не все было горькое и не всегда пили водку.

–Точно! Как это я не подумала! Мы должны за тебя выпить! Это будет по-русски.

– А что, здесь есть и вино?

– Нет, никакого вина! Мы должны выпить водку за твои лейкоциты.

– Ты же не пьешь! И тебе сегодня на работу! – Соня уже пришла в себя и ждала, что Сегаль как-то намекнет о том, что у них с Джеки.

– Тогда я приду в десять, после смены. У вас водка есть?

– А ты… ты придешь одна или с Джеки? – решилась спросить Соня.

– А, ты же еще не знаешь! Джеки уже не со мной – к нему вернулась его Долли. Угадай, что он мне на прощание подарил? Сocochanel! Не турецкий, а настоящий, французский. Вот такой флакон! Хочешь, принесу тебе?

– Мне?

– Ну да. У меня и так полно, я в них просто плаваю.

– Знаешь, что – поехали ко мне сейчас! – предложила Соня. – Выпьем “Финляндию”.

– Это что – самая лучшая водка?

– Наверно. Юрка ее предпочитает. Он и мне предлагает, а я отказываюсь.

– Ну, какая же ты жена?! Разве можно отказываться, если муж предлагает? Кстати, ты ему еще не позвонила!

Они отошли чуть в сторону и стояли в нерешительности. Стоявшая сзади девушка тронула Соню за плечо.

– Ты стоишь это очередь здесь?

– Нет, мы с подругой уходим, – ответила Соня по-русски.

Они шли, обнявшись. Сегаль прижималась к Соне грудью и щекотала волосами плечо.

– Ничего не поделаешь, надо признаться: русские красивее израильтянок.

– Да тебе любая блондинка кажется красавицей.

– Вот и не все! Но эта, в очереди – просто что-то!

 

4.

– Ужас, какая жара! Срочно хочу в Сибирь! Ну, где твоя водка?

– В морозильнике. А чем закусим? Можно разогреть рыбу с овощами. Или лучше – сыр? Можно взять маслины, крекеры …

– Подожди с едой, сначала давай выпьем. Как русские пьют водку? Я хочу научиться.

– Пока ты в майке, ничего не выйдет. Водку надо … – слово “занюхивать” никак не переводилось. – После водки нужно нюхать свой рукав.

– Что?

– Такая народная традиция. Русские после водки только нюхают свой рукав.

– И ничего не едят?

– Еда не всегда под рукой.

– А водка – всегда? А если рукавов нет?

– Кажется, вместо рукава можно нюхать хлебную корку. Вообще, в России обычно у всех есть рукава. А в Сибири лето – всего один месяц, и он прохладный – примерно, как здесь апрель.

– Вот бы там пожить!

– Там ты не сможешь носить такие открытые майки. И вообще, ты там быстро замерзнешь.

– Зато я не буду так потеть.

– Если хочешь, пойди, сполоснись. 

– Нет, сначала мы выпьем водки. Хочу из этих кругленьких стаканчиков!

– Круглые не подходят. Стаканы для водки должны быть или цилиндрические, или – расширенные кверху.

Соня развела из концентрата томатный сок, налила по полстакана, а сверху – аккуратно, по ложечке – водку.

Сегаль была в восторге.

– Помнишь, у меня был Сергей? Высокий такой, год назад. Так даже он такого патента не знал.

– Это называется: “Кровавая Мери”. Думаю, что он знал. Просто обычно мужики ни с чем водку не смешивают, чтобы не понижать градусы.

– Ты смотри – целая наука! За тебя, Соня! Здоровья тебе, денег и много любви! А остальное – мелочи. Я тебя люблю!

– Спасибо, Сегалька, я тебя тоже люблю! Ты у меня – самый близкий человек. Есть, конечно, семья и мама, но ты – что-то особенное, просто чудо! Ты – мой спасательный круг! Я пью за то, чтобы ты всегда была рядом.

– Это ты чудо, Соня! Ты такая красивая!

– Спасибо, сестричка, но я себя отлично вижу в зеркале.

– Неправда, ничего ты не видишь! Ты же просто красавица! Как бы я хотела твои голубые глаза и твои светлые волосы! Давай вместо рукавов будем нюхать волосы: я – твои, ты – мои.

Они выпили. Ледяная водка прошла легко. Даже Сегаль одолела свой стаканчик с первого раза. Подруги обнялись. 

– С тобой так хорошо, ты такая сладкая! – сказала Соня. – Не удивительно, что ты так нравишься мужикам.

– А ты нравишься мне, – ответила Сегаль. – Нет, я тебя просто люблю! – она подняла голову и крепко поцеловала Соню прямо в губы.

Оторвавшись, Соня удивленно уставилась на подругу.

– Я потная, да? – невинно спросила Сегаль.

– Нет, ничего. Но ты можешь сходить в душ.

– Идем вместе!

– Да ты что, Сегаль?

– Ну, Соня, я прошу! Мне будет приятно, если ты помоешь мне спину. Вообще, вдвоем веселее.

– Оставь, Сегалька, я так не привыкла.

– А ты привыкни! Не хочешь помыть мне спину?

– Ладно, крикнешь мне, я приду и помою.

– Нет, милая, ты мне нужна там, для компании.

– Сегаличка, ну зачем я тебе?

– Так ты принимаешь гостей?! Ладно, дорогая моя, только учти: если тебе опять будет нужно к врачу, или, не дай Бог, будет какая-то другая проблема, даже самая маленькая, я все равно буду рядом с тобой. И тебе не придется меня просить. Потому, что я тебя люблю.

– Сегалька, ну зачем я тебе нужна – старая лошадь?

– А, так вот оно что – ты стесняешься? Как я сразу не подумала? Так, все, быстро за мной! Нет, иди впереди – покажешь, где у тебя шампунь и полотенце, – Сегаль повернула подругу за плечи и подтолкнула к ванной. Там она моментально стащила с себя одежду и бесцеремонно уселась на унитаз.

– Я принесу халаты, – сказала Соня и вышла.

В спальне она сняла джинсы и блузку, и посмотрела на себя в зеркало. Вроде, еще – ничего. То есть, для ее возраста, плюс двое детей, совсем еще неплохо сохранилась. Но рядом с Сегаль – просто корова. Именно – не лошадь, а бесформенная корова.

Она долго выбирала белье, взяла махровые халаты – себе и Сегаль, и села на кровать. Может, подруга успокоится и не будет больше ее дергать?

– Сестричка моя, ты где? Я тебя жду, приходи скорей! Неужели я, мокрая, буду бегать за тобой?

Соня вздохнула, вернулась в салон и закрыла входную дверь на засов.

Настойчивость подруги немного пугала.

“Но ведь Сегалька – такая прелесть, такая своя, почти родная! Ну, что с ней делать? Собственно, чего она хочет? Просто покрасоваться да подурачиться, или …”

Соня не хотела додумывать это “или”, понимая, что отказать Сегальке гораздо сложнее, чем мужу. Обычные аргументы усталости и отсутствия настроения на нее, конечно, не подействуют.

“Ладно, помою ей спину, если ей так уж хочется, – уговаривала себя Соня. – Максимум, стану с ней под душ, не будет же она …”

Когда она вошла, Сегаль уже сидела в ванной с намыленной головой. Увидев Соню, она поднялась, освобождая место. По смуглому телу стекала белая пена.

Соня залюбовалась подругой.

– Ты – само совершенство. Королева красоты!

– Я тебе нравлюсь? Я так рада! Милая, ну иди скорей ко мне! То есть, иди, помой мне спину. Нет-нет – раздевайся и залезай в ванну!

Соня не спешила. Она достала новую мочалку, взяла еще один шампунь, задернула на окне занавеску и только тогда, отвернувшись, сняла лифчик.

– Закрой глаза!

– И не подумаю! Иди скорей сюда!

Соня сняла трусы и, пятясь, неуклюже плюхнулась в ванну.

Мылить подруге спину ей не пришлось. Сегаль не дала ей подняться, обнимая, гладя и осыпая поцелуями.

– Сестричка моя, моя любовь, наконец-то я дождалась тебя, моя сладкая! Какая ты белая! Поцелуй меня! Ну, пожалуйста! Да,  и еще … А теперь – сюда… Милая, мне с тобой так хорошо! А тебе? Тебе приятно меня обнимать? Ну, скажи – тебе со мной хорошо?

– Да, но это же… Сегалька, правда, разве я подхожу для этой роли?

– Какой роли, душа моя? Какой такой роли? Ты же сама придумала себе какую-то роль и все время ее играешь. А ее нет! Никакой роли нет! Есть только ты! Оставь всякие роли, будь собой, будь со своим чувством! Тебе ведь хорошо со мной, правда? Расслабься, любимая, и будет полный кайф!

– Но это… это не должно быть так.

– Ну почему, сладкая моя! Если нам обеим хорошо, то почему – не должно? Милая, какая ты нежная … Тебе ведь хорошо, я знаю! Ласкай меня и ни о чем не думай! Мы ведь любим друг дружку, правда? Что же может быть лучше? Нет, не отпускай меня, дай твою руку! Продолжай дальше, дальше … Да, еще …Мне так хорошо … Да, да, здесь! … Спасибо! О, еще! … Да, еще … Я с тобой улетаю! Сладкая моя, я так хочу тебя! … И здесь …  А теперь пусти меня к себе … Пусти меня!

  – Сегалька, что ты делаешь? … Что ты? … Сегаль, зачем? … Не надо … О, Сегаль…

 

5.

Телефон мурлыкал, не переставая.

Нажимая зеленую кнопку, Соня успела увидеть на мониторе: “15 безответных звонков”.

– Заяц, это ты?!

– Да, Юра, все нормал. Я немного завозилась в ванной, а телефон был в сумке.

– Но я звоню уже почти час!

– Извини.

– Да ладно, ничего. Просто у меня немного нервы сдали, хотел уже в полицию звонить.

– Ну, что ты? Ты получил эсэмэску? Мои лейкоциты в норме!

– Конечно! Я так рад! Помнишь, я говорил, что все будет окей?

– Да, ты был прав. А что слышно  у тебя? Видел Бармалея?

– Видел. Прошел мимо, мрачнее тучи, даже не поздоровался.

– Наверно, он уже знает о вчерашней драке.

– Уж конечно. Думаю, больше он ко мне не сунется.

– Хотелось бы. А ты когда сегодня будешь?

– Буду поздно. А что, есть особое задание Юстасу?

– Нет, просто, я думала, уложим Даника и пройдемся… Посидим где-нибудь. Сегодня в “Ароме” второй ужин за полцены.

– Ты знаешь, заяц, у меня тут намечается одно серьезное ночное дело.

– Что, опять – чертежи?

– Нет, что-то совсем другое, некий противоправный акт, типа: кража. И для его осуществления требуется темнота.

– А утром я проснусь вдовой?

– Что ты! Все абсолютно безопасно. Я тебе потом расскажу.

– Да … а я как раз подумала о том, что ты говорил позавчера.

– Позавчера я говорил … Что-то насчет злосчастных писем?

– Нет, Юра. Ну, ладно, потом.

– Погоди! Ну, намекни мне как-нибудь. Я говорил …

– Насчет моего положения.

– В смысле работы?

– Нет … конечно, это – шутка … в смысле моей беременности.

Не веря своим ушам, Юра не сразу сообразил, как ответить. Наверно, надо было бросить все и мчаться к жене. Но операция была назначена на этот вечер, и ключ уже лежал в его кармане.

– Заяц мой любимый! Только не передумай до завтра, ладно?

– Ладно, не волнуйся. Делай, что хотел. И береги себя.

– Обязательно! После твоих слов я и сам заинтересован остаться цел и невредим.

– Ладно, Юрочка. Звони, если будет время.

– Я люблю тебя, заяц!

 

– Это был Юра? Ну, что? Что он говорил?

– Он сказал, что сегодня не ночует дома.

– Не ночует дома?

– Да. Юра, с тех пор, как начал работать в ирие, часто там остается – учит схемы подсоединения районов, чтобы, когда что-то случится, быть в курсе.

– Ой, не нравится мне это, сестричка. Ты уверена, что он там действительно один?

– Да ты что, Сегаль? Ты же его просто не знаешь! Юра никогда… – Соня осеклась, а подруга уже смеялась вовсю. Через секунду, они уже смеялись вдвоем, глядя друг на дружку – еще и еще, не желая остановиться.

Потом они обедали, потом красили ногти, а потом просто сидели у окна и смотрели на улицу.

– Сегалька, а почему ты … начала со мной? У тебя... таких, как я, было  много?

– Ни одной!

– Нет, правда, сестричка, скажи, я не обижусь.

– Ну, очень давно, по молодости, накурилась какой-то дряни, и – понеслось. Нас там было несколько, разных. Ой, да я почти ничего и не помню. А так серьезно, то есть, по любви, как с тобой – никогда, клянусь тебе!

– Но почему ты вдруг – со мной?

– Так, сама не знаю. Смотрела недавно один фильм … Но дело не в этом – я же переживаю за тебя. Ты же такая сладкая, но я вижу, в каком ты состоянии – все время в какой-то тоске и в напряге. Тебе было просто необходимо расслабиться. И мне ужасно захотелось, сделать тебе хорошо. Знаешь, есть такая старая песня: “Всем нам не хватает любви!”

– Битлз?

– Да, наверно, ее поют по-английски. И это действительно так! А, кроме того, я очень люблю секс – по-моему, это самое лучшее, что в мире есть.

– А что теперь с мужиками? – спросила Соня.

– Мы теперь будем самыми сексуальными в мире!

– То есть, мы от них не отказываемся?

– Ни в коем случае! Наоборот, мы теперь сами их затрахаем!

– Ну, ты-то – конечно.

– И ты – тоже, дорогая. Я теперь в тебе уверена, как в себе. Ты же просто конфетка!

– Спасибо тебе, Сегалька.

Они обнялись. 

– Ой, уже без четверти три! Тебе ведь на работу!

– Да, я должна лететь! Все, сестричка, я полетела.

Сегаль быстро собралась и выбежала, но тут же вернулась, обняла подругу и поцеловала ее в губы. Соня ответила.

 

Мягкий звук звонка поплыл по квартире.

Соня заглянула в глазок.

Парень со стриженной бородой, в кепочке и белой рубашке показался ей знакомым.

– Добрый день! – улыбнулся он. – Может быть, это твой ключ?

Соня взяла свой старый ключ от почтовой ячейки.

– Ой, спасибо! Ты только из-за этого сюда приехал?

Парень скромно потупился.

– Я думал, ты не можешь достать свою почту.

– Действительно, – сказала Соня, – это был единственный ключ. Но как ты меня нашел? Ты обошел много квартир?

– Неважно. Не так много. Зато я выполнил заповедь возвращения потерянного.

– Может, зайдешь на минуту?

– Нет, спасибо, я пойду.

– Да, конечно, я понимаю – прошлый раз я не слишком … уважительно с тобой обошлась.

– Нет, нет, что ты! Ты тогда упала, ты была так взволнована. И ты дала мне много денег – шекелей, наверно, шестьдесят или семьдесят.

Соня пыталась вспомнить, что же она загадывала, давая деньги – прием на работу в газету, или хороший повторный анализ. А, нет – больше всего ее тогда волновала предполагаемая Юркина измена! Как смешно с ней все обернулось. Значит, сработало?

– Если ты не обижен, зайди, выпей хоть стакан воды. И, пожалуйста, не беспокойся, видишь – я одета. И я больше не буду так … шутить.

– И постарайся не падать, – улыбнулся парень.

Он зашел и сел на краешек стула.

– Может быть, хочешь чай или кофе? Не стесняйся, пожалуйста.

– Нет, нет – только воду. Спасибо.

– Ты так изменился – не узнать, помолодел лет на двадцать.

– Это я – к свадьбе дочери. Я шесть лет не стриг бороду.

– А сколько дочке лет?

– Восемнадцать.

– Не рано ли – замуж?

– Но она – девушка самостоятельная, очень ответственная. Скромная, покладистая. Она будет хорошей женой.

– А кто жених?

– О, он из очень хорошей семьи! Его прадед был старостой в синагоге самого раби Шмуэля Салантера!

– А сам он что делает? У него есть специальность?

– Он учит Тору.

– И он, конечно, не собирается работать?

– У того, кто учит Тору по-настоящему, не остается на работу ни времени, ни сил.

– На что же они будут жить?

– Да, конечно, им будет не просто. Но учить Тору – это главное, что еврей должен делать в жизни. Господь услышит их молитвы и не оставит своими милостями. Моя дочь и мой будущий зять – не первые. Сотни тысяч живут так, и рожают детей, и жизнь продолжается.

– И твой зять, конечно, не был в армии?

– Он… Да, я понимаю. Ты, наверно, из России?

– Ну и что?

– Пожалуйста, не обижайся, но ты многого не знаешь. Там тебе коммунисты дурили голову, а здесь – телевидение, пресса.

– А, по-твоему – армия не нужна?

– Что тебе сказать … две тысячи лет мы без нее обходились. Мы – то есть, еврейский народ. Прости, ты – еврейка?

– А какое это имеет значение?

– Если ты не еврейка, тебе будет трудно меня понять, потому что я говорю о еврейском народе. Две тысячи лет у нас не было ни армии, ни правительства, ни прессы. Но была Тора, и мы пережили всех, кто был, вроде бы, сильнее нас. 

– Но в Израиле живут не только евреи, и все служат в армии.

– Ну, это не совсем так.

– Там есть много религиозных, и им это не мешает.

– И это не совсем так.

– А если армии не будет, что арабы с нами сделают?

– А что арабы делали с нами раньше, когда армии не было? Арабы и все остальные? Раньше мы полагались на Бога, и он нас защищал. А теперь мы создали еврейскую армию. “Ладно, – говорит Бог, – если вы не полагаетесь на меня, если хотите защищать себя сами – пожалуйста, я вам больше не помогаю!” Раньше весь народ соблюдал заповеди и…

– … и горел на кострах и в печах. И откуда ты знаешь, что Бог говорит? Ты его слышал?

– Честно говоря – нет. Но я всю жизнь учил святые книги, а их писали те, кто…

– … кто читал книги тех, кто учил книги, которые писали …

– Знаешь, а я тебя понимаю. Вообще, это – долгий разговор. Может быть, вы с мужем как-нибудь приедете к нам в гости? Или – на свадьбу нашей дочери? Для нас это была бы большая честь. Нет, правда! К сожалению, у меня нет с собой пригласительных открыток, но скажи мне ваш адрес, и я пришлю – у тебя же теперь есть ключ от почтовой ячейки! – он опять улыбнулся.

– Лучше дай мне твой номер телефона. Продиктуй, я запишу прямо в свой. Как тебя зовут?

– Хаим Гурфинкель.

– А я – Соня. Если мы захотим приехать, я тебе позвоню.

 

Соня не включала свет. Она смотрела в окно, где, в просвете между домами, удивительно быстро меняло свои волшебные краски угасающее небо.

Как быстро все поменялось! Нет, конечно, не все – в газету ее не взяли, об этом нужно забыть. Пролетела газета, как … неважно. Пролетела газета, как газета.

Зато страхи и напряжения от высоких лейкоцитов и Юркиной измены оказались напрасны. Юра снова стал своим – в мир вернулось равновесие. А главное, теперь, после Сегальки, она чувствовала себя совсем иначе. Неожиданная близость с подругой наполнила ее какой-то особой, ранее не испытанной (или – давно забытой?) нежностью. Именно сейчас ей так хотелось, чтобы муж приехал поскорей! Когда они последний раз были вместе – месяц назад? Нет, наверно уже больше. И, как назло, сегодня он опять вернется неизвестно когда.

“Юрочка, хороший, что ты там задумал? Неужели ставишь камеру слежения против окон мафиози Асулина?”

 

Мягкий звук звонка поплыл по квартире.

Соня заглянула в глазок. Странного вида парень, наклонив голову и чуть отвернувшись, стоял под дверью. По средине стриженной головы проходил ярко-желтый гребень. (“Несжатая полоса”, – вспомнилось Соне). На самой макушке был приколот совершенно неуместный блин кипы. Лоб, нос и часть щеки были заклеены пластырем. Где-то она его видела, вроде бы, даже сегодня… Вообще, вид неприятный, просто отталкивающий.

Нет, открывать ему совсем не хочется.

Замурлыкал телефон: Даник!

– Алло, Даник?!

– Мама, мама … – сын плакал, всхлипывая, и не успевая набрать воздух.

– Что? Что, солнышко мое? Даничка, успокойся!

– Он … Он брал … Дядя Орен брал …

– Хороший мой, не плачь, а то я тебя не понимаю!

– Мама, у меня … дядя Орен убирал у меня мой ключ! … У лаках эт амавтеах шели!

– Дани, солнышко, кто это – дядя Орен? Чей это дядя? Ты его знаешь?

– Это дядя Ицика! Он … он дал мне удар, вэкара ли эт атик, и возьмил мой ключ!

– Как он тебя ударил? Тебе больно?

– Нет, только кцат. Мама, он могет нас убить!

В дверь снова позвонили.

– Даничка, ты где сейчас?

– Я прихожу … хожу домой. Мама …

– Даничка, найди вашего тренера, расскажи ему, хорошо? А я сейчас позвоню папе, он за тобой приедет.

Вдруг Соня услышала, как поворачивается в замке ключ. Бросившись к двери, она налегла на нее, пытаясь задвинуть засов, но носок чужого ботинка уже пересек порог, а еще через секунду ее сопротивление было сломлено, и дверь распахнулась.

Даже не успев увидеть нападавшего, Соня получила удар в лицо, полетела назад, перецепилась через журнальный столик и упала спиной на угол дивана. Она закричала, но слишком поздно – дверь уже была закрыта, а обклеенный пластырем подошел к ней и еще раз ударил в лицо. Потом он стал – одну за другой – открывать двери комнат и туалета, и везде включать свет.

Опираясь о диван, Соня поднялась на ноги. Телефона в ее руке уже не было, и не найдя его глазами, она подошла к двери. Дверь была заперта на ключ, но рядом, в углу, висел запасной. Соня успела открыть дверь, но руки в татуировке уже схватили ее и тянули обратно.

– Спасите! Спасите! – крикнула Соня в безмолвие подъезда. – Меня убивают, спасите! Вызовите полицию!

Обклеенный ударил ее в живот, оторвал ослабевшие пальцы от дверного косяка, подставив подножку, толкнул на пол и еще несколько раз ударил ногой. Потом заломил и завязал сзади руки.

Все происходило в молчании, и даже удары Обклеенный наносил механически, как будто безучастно.

Кроме боли от ударов, Соня чувствовала тошноту, а во рту –вкус крови, и правый глаз все время заливала кровь из разбитой брови.

Но левым глазом она увидела свой телефон. Он лежал под журнальным столиком, всего в нескольких сантиметрах от ее головы. Она слышала, что Обклеенный вернулся в спальню, слышала звук ломаемых дверец, выдвигаемых ящиков, звон разбитого зеркала. (В маленьком ящичке перед зеркалом открыто лежали цепочки и кольца. А под ними – конверт с отложенными для круиза евро.)

Дотянувшись до телефона, Соня ухватила его ртом, перевернула, и, почти вслепую, нажала носом центральную кнопку. Телефон отозвался желанным гудком, и она нажала еще раз. Телефон замигал, послышались длинные гудки, а потом чей-то голос ответил на иврите:

– Да?!

– Это Соня. Меня убивают в моей квартире! Дубнов, 32/15! Вызови полицию! Здесь террорист, он меня бьет, он хочет меня убить! Помоги, вызови полицию! Дубнов, 32/15! Пожалуйста, скорее …

Обклеенный вернулся, оттащил Соню за ноги, и она видела, как он аккуратно, двумя пальцами, поднял с пола вымазанный кровью телефон.

– Алло! Кто говорит? Хаим? Я – психиатр, доктор Шварц. У госпожи очередной приступ шизофрении. Не удивляйтесь, это у нее уже не первый раз. Нет, не волнуйтесь, мы сейчас забираем госпожу на лечение. Вы потом сможете поговорить с ее мужем. Нет, я не могу дать ей телефон, это может усилить приступ. Простите, мне некогда, чуть позже ее муж сообщит вам подробности. Не стоит благодарности. Всего доброго!

Обклеенный открыл окно и зашвырнул телефон в темноту наступившего вечера.

Потом он закрыл окно, пошел на кухню и открыл холодильник.

Соня узнавала знакомые звуки открываемой бутылки колы, разрываемого пакета с колбасой, шуршание обертки сыра, стук о стол масленки, потом, немного звонче – стеклянной банки варенья.

Только теперь она попыталась как-то собраться с мыслями. Даник сказал: “дядя Орен забрал ключ”. Кто это – дядя Орен? Если Даник знает его по имени, значит, это не просто грабитель. И грабитель не садится закусывать на месте грабежа. Как вообще он не боится, зная, что Даник сможет его опознать? Может, он как раз Даничку и ждет, чтобы…? А, может, он ждет Юру? Конечно, все сходится! Это – тот самый тип, который хотел, чтобы Даник извинялся перед этим, как его… сыном Асулина, а вчера Бармалей подослал его, чтобы выбить Юрику зубы, и Джеки бил его лицом о ступеньки – теперь у него вся морда заклеена. И выходит, он не испугался Джекиных угроз, и пришел отомстить – Юре, да и ей с Даником. А где же полиция? Так, спокойно! С кем она говорила сейчас по телефону? Кажется, этот бандит сказал: “Хаим”? Хаим? Какой еще Хаим? Она дважды нажала на центральную кнопку, значит, это был повтор предыдущего звонка. Кому она звонила последний раз? Точно – не звонила, а записывала телефон религиозного, который принес ключ.

Значит, этот Хаим должен вызвать полицию.

А может, он вспомнит их первую встречу и поверит Орену, что она, и правда, ненормальная?

Вдруг Соня почувствовала дуновение сквозняка, дверь открылась, на пороге стоял Даник.

– Беги, Даник! – шепотом крикнула она по-русски. – Беги быстро к Вайцманам, позовите полицию!

Даник повернулся, но Орен подскочил и втащил его в квартиру.

– Дядя Орен! – заплакал Даник.

– Нет! – крикнула Соня. – Нет, нет! Не трогай его, пожалуйста!

Все так же, механически, Орен поднял мальчика, вместе с заплечной сумкой и швырнул его о стену. Даник молча сполз по стене на пол и замер с закрытыми глазами и открытым ртом.

Соня закричала.

Она продолжала кричать и мотать головой, получая удары по лицу и под ребра, пока Орен переворачивал ее на живот и завязывал рот кухонным полотенцем.

Разбитый нос совсем не пропускал воздух, и она сразу стала задыхаться. К тому же, кровь из носа текла прямо в горло, и она не могла ни сглотнуть, ни сплюнуть. Она повернула голову вбок и уткнулась прямо в ботинки стоявшего над ней Орена. Повернув голову еще, она увидела, что тот не спеша расстегивает джинсы.

Соня старалась увернуться и лягнуть Орена в пах. Но последовали удары в живот, и боль сковала ее, лишив сил и воли. Задыхаясь и глотая свою кровь, она стонала и корчилась, все еще пытаясь сжать ноги, чувствуя при этом отвратительное касание.

Мягкий звук звонка поплыл по квартире.

Орен сразу оставил свою жертву и, застегивая джинсы, подошел к глазку. Потом вернулся, взял Соню за ногу, оттащил ее в кухню и бросил под окном, напротив входа.

Соня видела как он отпер дверь и, отскочив, спрятался в спальне.

Дверь открылась. На пороге стояли два полицейских.

Один бросился развязывать Соню, другой заглянул в детскую, а Орен у них за спиной вышел из спальни и дальше, из квартиры.

Один из полицейских обернулся и бросился к двери, но дверь уже была заперта снаружи.

Тем временем, второй развязал Соню.

– Ты ранена? Можешь говорить? Ты сможешь его узнать? Он был один?

– Лицо, заклеенное … пластырем. – сказала Соня, жадно вдыхая воздух и бросаясь к сыну. – Даничка! Сыночек … ты меня слышишь?

– Ключ! У тебя есть еще один ключ?

Соня нашла ключ и хотела вернуться к сыну, но полицейские не отпускали ее.

– Он оставил ключ с той стороны! Здесь есть смежный балкон?

– У тебя есть веревка? Нам нужна прочная веревка, скорее!

Она пошла в кладовку, а когда вернулась, Даник уже открыл глаза и удивленно оглядывался по сторонам.

– Срочно – амбуланс на Дубнов, 32! – говорил полицейский в телефон, выскакивая на балкон.

– Даничка, ты живой! – плакала Соня.

– А ты живая, мама? Дядя Орен давал тебе макот?

Соня почувствовала тошноту, поднялась и, держась за стенку, пошла к туалету.

 

ПЯТНИЦА

 

1.

Она увидела их из окна, проходящими через вертушку на входе и, не выдержав, вышла из палаты навстречу.

Посреди больничного холла трое обнялись.

– Осторожно! – предупредила Соня. – Меня еще не склеили.

– Мама, мецалмим отану! – сказал Даник.

Их, действительно, снимали невесть откуда взявшиеся люди, с камерами и фонарями. Тут же появились микрофоны.

– Как вы себя чувствуете?

– Вам знаком нападавший?

– Вы считаете, это был грабитель или насильник?

– Потом, потом! – отмахивался Юра. – Ничего конкретного им не говори, – шепнул он жене.

– Ваше имущество было застраховано?

– Только телефон, – ответила Соня.

– Считаете, что полиция появилась слишком поздно?

– Нет! – твердо сказала Соня. – Они приехали очень быстро.

Юра все подталкивал жену и сына к дверям отделения.

Пиарщики переключились на Даника.

– Мальчик, как тебя зовут?

– Даниэль.

– Тебе было страшно, Даниель?

– Да.

– А ты знаешь, кто это был?

– Это был дядя Ицика, он забрал у меня ключ.

У входа в отделение пиарщики были остановлены и Левицкие прошли в палату.

Соня обняла сына, и тот надолго замер, прижавшись к маме. Потом отстранился и серьезно посмотрел на родителей.

– Говорите один с одним. Я пошел к аквариум.

Юра и Соня остались вдвоем.

– Заяц, я тебя люблю.

– Спасибо, Юра. Что с Даником? Он вернется с тобой домой?

– Да, его уже выписали. Следов сотрясения нет, но на той неделе надо будет еще раз прийти на проверку.

– Он у нас просто герой!

– Ну, а ты как, заяц?

– Ничего: вся в синяках, ребра сломаны в пяти местах, но челюсть цела, и, вроде бы, внутри все окей. Но мне должны сделать еще один MRI. И два зуба немного шатаются, а зубной меня еще не смотрел.

– А маме ты уже звонила?

– Конечно. Не хватало, чтобы она узнала обо всем из телека. 

– Ну, и как она?

– Скоро будет здесь. Я, конечно, старалась ее успокоить, но ты же знаешь, какие мы чувствительные. Представляю себе, что будет, когда она меня увидит!

– А Ленке ты дозвонилась?

– Только час назад.

– Значит, она уже все знала?

– Какое там “знала”? Думаешь, они новости слушают? Да тут хоть потоп, хоть землетрясение, хоть марсиане приземлятся – они без понятия.

– Ну, землетрясение должны будут почувствовать.

– Ни фига. У них в дискотеке такой грохот стоит, да после пары рюмочек текилы – никакой Иран им не страшен. Короче, она до сих пор ничего не знает.

– Ты ей ничего не сказала?

– Просто не смогла. Я ее, видите ли, разбудила. “Ой, мама, сегодня же пятница, мы только недавно вернулись. У тебя что-то срочное?” “Извини – говорю – доченька, я тебе попозже перезвоню”.

– А теперь она проспится и сама звонить тебе будет, и никто ей не ответит. Кстати, я уже узнавал насчет твоего телефона. Представь себе: минимум бюрократии. Нужно только переслать телефонщикам по факсу бумажку из полиции, и они переведут страховку прямо на наш счет. Выйдешь на волю – выберем тебе что-то симпатичное.

– А что творится у нас дома?

– Не так страшно, как мне показалось сначала. Стекла можно поменять, дверные петли – тоже. До наших долларов он не добрался, а твои золотые игрушки мне уже вернули. Еще он разбил большую чешскую ладью и Сегалькино хрустальное блюдо. Кстати, ей ты звонила?

– Спрашиваешь! Она сидела возле меня почти всю ночь.

– А я сидел в полиции. Не всю ночь, но часа три. Больше всего боялся очной ставки – я не знал, в каком он состоянии, и не мог решить – узнавать его, или – нет.

– С ними лучше не играть.

– Я и не играл. Появился Джеки и шепнул мне, что клиент в крайне тяжелом состоянии, и уже вряд ли очухается. Потом мне показали его фотку, и я узнал его, как дядю Ицика Асулина, и рассказал им то, что было в понедельник, на кунг-фу. Еще они интересовались, где я был во время нападения.

– Ну, и что ты сказал?

– Сказал правду: задержался на работе.

– А тебя не могли видеть в другом месте?

– Не могли. Я действительно был в ирие.

– Ты же собирался кого-то ограбить!

– Я и ограбил. Пробрался в кабинет Бармалея и выудил в его компе свою первую запись – ту, которую Джеки у меня увел.

– Но как ты туда залез?

– Не залез, а открыл дверь и зашел.

– Было не заперто?

– Уборщица дала ключ.

– А она не заложит?

– Не заложит, она сегодня улетает в свою Молдавию.

– Нелегалка?

– Почти. Типичная история. Их там собрали работать официантками, а тут заставили заниматься чем-то другим. Она убежала и сидела в спецприемнике, пока кто-то за нее не подписался, и тогда ей разрешили три месяца поработать. Кстати, она просила … Ты не возражаешь, если я свезу ее в аэропорт?

– А как же Даник?

– Поедет с нами. Посмотрит, как взлетают самолеты.

– Ну, тогда отвези, конечно. Когда у нее самолет?

– В восемь. Мы отвезем ее к шести и еще успеем к тебе.

– Не надо, Юра. Возвращайтесь прямо домой, Данику нужно отдохнуть. Приберите стекла, а в понедельник, если все будет в норме, меня обещали выписать, тогда уже наведем порядок.

– Жаль, что тебя не взяли в “Вести” – было бы интересно, если бы ты сама корректировала материал о нападении на тебя.

– Юрочка, ты все еще ребенок. Ну, о чем ты думаешь?

– А ты, Сонечка, о чем думаешь?

– Я думаю о нашей безопасности. О нашей жизни. Что будет с нами завтра? Кто еще придет нас бить, насиловать? – у Сони сорвался голос, и на глазах появились слезы. – Может, уедем к чертовой бабушке? Куда угодно, да в тот же Питер вернемся!

Юра аккуратно вытирал жене слезы – ее лицо было разбито. Надо было сказать что-то, внушающее спокойствие и уверенность, и, при этом, не выглядящее ребячеством.

– Джеки говорит, что Бармалей ему клялся, что этот идиот полез к нам по своей инициативе, наверно, чтобы мне отомстить.

– А по чьей инициативе он поджидал тебя в подъезде чтобы выбить зубы?

– Бармалей уверяет, что приказывал только припугнуть. Не то, чтобы я ему очень верил, но если бы Орена вчера поймали живым и как следует допросили, Бармалею светило бы небо в клетку. Да и Асулину, наверно – тоже. Им и так не просто теперь будет выкрутиться: всем известно, что Орен был человеком Асулина. Так что вряд ли это они его подослали.

– Да им наплевать! Ты же сам говорил, что у них в полиции все свои.

– Наверно, не все, и не настолько. Если бы он их заложил …

– И ты думаешь, нам уже никто никого не подошлет?

– Ну, что ты?! Мы теперь – люди известные. Если с нами что случится – начнут копать с самого начала, причем в определенном направлении. Асулинской мафии это совсем не нужно. Кроме того, я и сам думаю послать Асулину передачку.

– Неужели – бомбу?

– Зачем же бомбу? Пошлю ему две мои аудиозаписи – одну – с Бармалеем, и другую – с Джеки и Ореном. И еще страничку из женского журнала.

– Что?

– Одну страничку из женского журнала “На приеме у косметолога”. Там рассказано об одной телеведущей, у которой возле глаза появилась бородавка. И косметолог ей объясняет, мол, ничего, дорогая, не поделаешь, это – очень опасная разновидность, удалять ее слишком рискованно – и для глаза, и для всей головы. Лучше, мол, припудри, и так и ходи. По-моему, намек будет достаточно ясен.

– А как ты ему это передашь?

– Найду способ. Через его Ицика, или еще как. Или просто пошлю по почте.

– Думаешь, теперь тебя зачислят в штат ирии?

– После того, что с тобой случилось – точно. Мои боссы не захотят, чтобы газеты вышли с заголовками: “Муж пострадавшей от насилия уволен из ирии по непонятной причине”.

– Что ж, тогда не жалко разбитых стекол и сломанных ребер.

Юра осторожно обнял жену.

– Теперь ты станешь знаменитостью, и “Вести” пожалеют, что не взяли тебя.

– Оставь, Юра. Никому такая известность не нужна. Мне – уж точно.

– Вот увидишь: через пару дней позвонит твой Кон и пригласит тебя на работу.

– А он уже звонил.

– Серьезно? Ты же говорила, что он в отпуске.

– Оказывается, он не в отпуске, а уволен.

– Он сам уволен?

– В “Вестях” сейчас перетряска и укрупнение отделов. А звонил он из Москвы. Увидел в новостях, что на меня напали, и добрался сюда. Сказал, что организует в Интернете новый литературный журнал и обещал меня задействовать.

– Что ж ты, заяц, молчишь?

– Пока это только слова. А квартира наша разбита, ребра поломаны и на душе, как в болоте. 

– Сонька, прекрати! Стекла вставим, ребра сами зарастут. Ты же у меня еще девочка!

– Не надо, Юрик.

– Самый сексуальный заяц на континенте.

– Все-то ты, Юрочка шутишь. А я тебе одну вещь хотела сказать. Не знаю только, с какого бока подступиться – боюсь, слишком громко смеяться будешь.

– Смеяться будем вместе. Начинай с любого бока – у меня хорошее трехмерное видение.

– Помнишь, мы ходили в турбюро, на проспекте Арлозорова?

– Там, где Черепаха хотела продать нам места в разных каютах?

– Именно! Так вот, эту, как ты говоришь, Черепаху, я видела накануне в Сегалькиной аптеке. Внешность характерная, и я уверена, что это была она! Вроде, ничего особенного, правда?

– Так, и что дальше?

– А еще раньше, с Евгением Коном из “Вестей” вообще смешно получилось. Прихожу к нему на интервью, нервничаю, а он – смеется: “Вы, говорит, в “Коопе” вчера вечером были?” Ну, тогда и я его узнала – он за мной в очереди к кассе стоял.

– Уже – почти мистика.

– Дальше. Помнишь, я в понедельник к Сегальке ходила, вечером? А по дороге встретила ее Джеки – он до меня к ней приходил. Тоже, вроде, ничего особенного. А теперь – самое интересное. Этого бандита, Орена, я вчера утром видела в поликлинике – часов за восемь до того, как он к нам ворвался. Опять же, можно сказать – простое, вполне объяснимое совпадение – он там свою морду ремонтировал.

– А сегодня утром кого ты видела?

– Видела в зеркале другую разбитую морду.

– А ты, заяц, попробуй с людей переключиться на экономику. Встреть где-нибудь завтрашний курс доллара, или – цену какой-то акции. Было бы не только интересно, но и полезно.

– Ладно, Юра. Я другой реакции и не ожидала.

– Вот, опять я пошутил неудачно.

“Гав! Гав–гав!” – раздалось из Юриного кармана.

– Алло! Ури? Добрый день! Говорит Хаим. Хаим Гурфинкель. Мне сказали, что вы сейчас в больнице и дали ваш номер. Я хотел узнать, что с вашей женой, как она себя чувствует?

– Спасибо, Хаим! Она – в порядке. Она сейчас рядом со мной, даю ей телефон.

– Хаим! Ты опять спас мне жизнь! Тогда, три дня назад, ты просто закрыл газ, помнишь? А вчера вызвал полицию. Я так боялась, что ты поверишь этому бандиту, что я – сумасшедшая.

– Что ты, мы же с тобой разговаривали, и я видел, что ты в порядке! И он назвался “доктор Шварц”, а говорил с восточным акцентом. Я сразу понял, что он врет. Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, в общем – ничего. Лицо разбито, тело болит, но внутри, говорят, все цело. Даже зубы на месте. Хаим, я обязана тебе всем! Мы обязательно приедем к вам на свадьбу, и вообще … Извини, я немного волнуюсь.

– Нет-нет, ты обязана не мне, а только Господу. Вызвать полицию – совсем не трудно. То есть, я их даже не вызывал, а увидел на улице.

– Ты встретил полицейских на улице? Я и не знала!

– Да, пока этот … как его?

– Орен.

– Да, так пока он со мной говорил, я увидел их патрульную машину, и выскочил прямо перед ними на дорогу. Они сначала ругались, но потом поверили мне и даже взяли с собой! Я был внизу, в подъезде, и он сам на меня наткнулся.

– Кто наткнулся?

– Этот бандит, Орен. Сначала я ждал снаружи, а потом стал подниматься по лестнице. Вдруг, вижу: он бежит мне навстречу. Я понял, что он бежит от полиции, и хотел спросить: “Это вы – доктор Шварц?” Но шутить было некогда, и я просто ударил его ногой. Я никогда никого не бил, а тут …

– Так это ты его поймал?

– Я его не ловил, так получилось. Он бежал вниз, а я ударил его ногой. Он зацепился и потянул меня, и мы оба упали, и ударились головами о стену.

– Что ты говоришь! Я ничего этого не знала! Мне сказали, что он разбился, убегая от полиции.

– Просто он наткнулся на меня. Я слышал, что он в тяжелом состоянии. А у меня только сотрясение, и говорят, что это не опасно. Как сказано: “Хранит Господь любящих его, а всех злодеев уничтожает.” Я тут на втором этаже. Скоро должны приехать мои жена и дочка, можно будет познакомиться. Ты сейчас в травматологии? Я перезвоню прямо туда.

Соня вернула мужу смартфон.

– Заяц, кто это был? “Опять спас тебе жизнь”?

– Он вызвал полицию. Не просто вызвал, а остановил их на улице и приехал вместе с ними.

– А, да, точно – Джеки мне говорил – это тот дос, который поймал Орена?

– Он его не ловил, а только подставил ему подножку, когда тот бежал по лестнице.

– Интересно получилось. Позавчера этот придурок бежал по лестнице вверх, и я его завалил, а вчера он бежал вниз, и этот Хаим сшиб его на тех же самых ступеньках.

– Я бы на его месте больше по этой лестнице не бегала.

– Наверно, он больше и не побежит. Но что это за Хаим такой? Где он выключил газ, да еще и пригласил тебя на свадьбу? И откуда у тебя оказался его номер? Колись, заяц! Я жутко заинтригован.

 

2.

В подъезде дома было темно, и пахло мочой. Юра чувствовал себя неловко перед сыном. Но Даник молчал.

– Кажется, это – квартира 6.

– А как ты знаешь? Здесь нет … миспар.

– Номера, – подсказал Юра и нажал на звонок.

Дверь открылась сразу.

– Ой, как хорошо, что вы приехали! – обрадовалась уборщица. – Я уже волновалась.

– Мы приехали на полчаса раньше, – сказал Юра.

– Да, но самолет – не автобус, опаздывать не стоит. И я уже вернула свой телефон, а без него чувствую себя как потерянный ребенок.

– Тоже мама без телефона, – заметил Даник.

– Бедная ваша мама! Я слышала о том, что у вас случилось. Никогда бы не подумала, что в Израиле такое бывает!

– Ну, почему же? – возразил Юра. – Чем мы хуже других?

– Ваша мама – просто герой! – продолжала уборщица. – Сколько она перенесла – один на один с этим головорезом! Вы у нее сегодня были? Ей уже лучше?

– Ей уже… ее еще не склеили.

– Ну, ее обязательно склеят. В Израиле самая лучшая медицина – это все говорят. А как ты себя чувствуешь? Я слышала – он и тебя ударил?

– Он бросал меня на стену. Но был мне тик …

– О, я знаю: тик – это сумка.

– Мне был тик-гав.

– Ранец, – подсказал Юра.

– Какой чудный мальчик! Да, мы ведь с тобой не познакомились! Я – Катя.

– Даниель, – Даник пожал протянутую руку.

– Ты – молодец, отлично говоришь по-русски!

– Я тоже знаю читать.

– Вот здорово! А я на иврите – так и не научилась. А как бы хотелось еще на одном языке говорить!

– Во взрослом возрасте это непросто, – заметил Юра. – То есть, можно, конечно, научиться понимать и как-то общаться, но получать удовольствие от чтения и бегло, не задумываясь, говорить – для этого нужны годы.

– А я вчера за мороженым стояла, а передо мной две подруги – быстро так болтали на иврите, я только одно слово узнала – “водка”. В общем, была уверена, что они – местные. И вдруг одна со мной по-русски заговорила, даже без акцента.

– Мороженое самое вкусное – в каньон, первый этаж, – сказал Даник.

– Я как раз там и была.

– Я больше люблю шоко-фистук.

– Да, оно там – ничего, только слишком уж сладкое. Ой, да что же мы стоим? Давайте присядем на дорожку, раз вы так рано приехали; я поставлю чай. Я уже все прибрала, но тут еще есть вафли, крекеры и шоколадная помадка.

Покосившись на папу, Даник налег на обычно лимитируемые сладости и вскоре стал кивать носом.

– Можно его уложить на полчасика, – шепнул Юра.

Через минуту Даник уже спал на лежащем вдоль кухни матраце и накрытой полотенцем подушке.

– Сколько у нас минут? – тихо спросила Катя.

– Примерно, сорок.

– Он обычно крепко спит?

– Как и все дети. Тем более, что вчера он сильно перенервничал и прошлую ночь почти не спал.

Катя приоткрыла дверь в единственную комнату.

– Только – тихо!

– Это ты себе скажи.

В комнате с ободранными обоями не было ничего, кроме шкафа, стола, двух стульев и продавленного дивана.

– Извини, но я уже сложила в чемодан все белье. Достать?

– Не надо. Жаль последних минут. Их осталось немного.

– Мне сейчас кажется, что их и не было много – только три месяца минут.

 

3.

Через полчаса они снова сидели за кухонным столом, допивая холодный чай.

– Жалко его будить. Спит будто ангел.

– Никогда не видел, как спят ангелы.

– Сколько сейчас?

– Без пяти пять.

– Дадим ему еще пять минут?

– И себе. И еще я хотел тебя попросить помочь мне в одном деле, ладно?

– Ладно. А я еще успею?

– Да, ты успеешь …

– Ну, говори.

– В общем … помоги мне преодолеть одну неловкость.

– Неловкость – перед кем?

– Перед тобой, котенок. Я все думал, но так и не придумал, что тебе при этом сказать и как это обставить. В общем, Катька, я тебя, конечно, люблю, но, как бы, кроме этого… параллельно, я тебе очень благодарен. Никогда бы не подумал, что у меня случится такой роман. И вот, извини, это – тебе на память.

Юра достал и сунул в Катину руку небольшой конвертик.

– Юрик, ты что?

– Ты обещала мне помочь преодолеть неловкость.

– Но я не обещала брать деньги за обслуживание клиентов.

– Катька, прекрати! Ну, вот, так я и знал! Во-первых, я мог бы купить тебе на память какую-нибудь дурацкую золотую побрякушку – ее бы ты взяла? Но я в них мало понимаю и решил, что баксы тебе нужнее. А во-вторых, я тебе уже говорил, что никогда не был ничьим клиентом. И мне даже казалось, что тебе со мной было не так уж противно.

– Как мне было с тобой, ты прекрасно знаешь. А как мне будет без тебя – это пока не известно. И ты, я вижу, еще хочешь, чтобы я почувствовала себя …

– Катя, замолчи!

– … русской проституткой?

– Зачем ты, котенок? Хочешь сделать мне больно?

– А, думаешь, мне не было больно? Разве не знаешь, как тут все на меня смотрели?

– Не знаю, кто как на тебя смотрел. Я ничьих мыслей не читал. И ты, кстати, тоже. Бармалею ты очень нравилась, наверно, и не только ему. Вообще, главное, как ты сама себя чувствуешь. Если чувствуешь себя нормально, это и окружающим передается. Ты приехала работать официанткой, и это не повод для комплексов.

– Да, я хотела поработать официанткой. Ну, и думала, конечно, может, кого встречу. Почему-то мне казалось, что евреи – люди порядочные, интеллигентные, и все такое – не греки и не турки. А оказалось … Хочешь, расскажу на прощанье, что твои соплеменники со мной делали?

– Если тебе от этого станет легче – расскажи.

– Не для себя, а для тебя. Чтобы не слишком по мне скучал.

– Тогда – не надо.

– А ты не суй мне свои конвертики.

– Извини. Ты же знаешь, что ты для меня значишь. С тобой я почувствовал себя совсем другим! Я даже не думал, что …

– Не надо, Юрик!

– Почему не надо?

– Просто, не надо – и все!

– Но ты же не знаешь, что я хотел сказать!

– Все я знаю. А слышать не хочу! У меня потом эти твои слова в ушах звенеть будут – плюс ко всем остальным нервам. Не хочу! Кстати, не забывай, что я еще и воровка: три месяца воровала тебя у законной жены.

– Никакая ты не воровка. В последнее время у нас с женой установились почти чисто дружеские отношения.

– Что значит – “дружеские”? Неужели ты ей так надоел?

– Никому я не надоел. Соня по-своему меня любит …

– Любит, или только говорит это слово?

– Нет, этого слова она как раз не говорит. Но, мне кажется, что она скучает, когда меня долго нет, и переживает за меня. И у нас с ней много общего, и – в мелочах, и в смысле взгляда на жизнь. Вообще, мы друг друга хорошо понимаем. Она любит гулять со мной по набережной, ходить в кафе.

– А зачем ты мне все это рассказываешь?

– Извини.

– Ничего, все нормал.

– Сам не знаю …

– И что – она совсем тебе не дает?

– Очень редко. Видимо, ей это не нужно, или даже мешает. Смешнее всего то, что сама она ничего не замечает. Она искренне уверена, что последний раз у нас была любовь совсем недавно: две – три недели назад.

– Ну, ничего себе – недавно!

– А на самом деле, за время нашего с тобой знакомства – ни разу. Так что никакая ты не воровка.

– Это у нее всегда так было?

– Нет, конечно. Началось незаметно, а с годами все больше.

– И как же ты будешь дальше?

– Наверно, как и раньше. Прости, что говорю это тебе, но я действительно ее люблю и не собираюсь разводиться.

– Да что ты, Юрик?! Я ведь ни на что не претендую! Я только думаю – как ты? Я ведь тоже тебя люблю.

– А я, выходит, люблю вас обеих.

– Нет, Юрик! Жену ты любишь, а меня – любил, может быть. Я остаюсь в твоем прошлом.

– Ты – в моем, а я – в твоем. А конвертик взять не хочешь.

– Не могу я!

– Но я хочу что-то для тебя сделать!

– Будто не достаточно того, что ты вытащил меня из полиции и заплатил им залог.

– Залог они обещали вернуть.

– И ты мне поверил, хотя совсем меня не знал.

– Ну, почему же? Мы и виделись, и переписывались.

– Десять минут – через стекло и по два мейла.

– Кстати, Соня их нашла.

– Что нашла – наши письма? Разве ты их не стер?

– Хотел стереть и пропустил.

– Пропустил?

– До сих пор не пойму, как это вышло.

– Ну, и что было?

– Да ничего особенного. Сонечка в своем репертуаре: пару дней молча дулась, а потом ткнула мне под нос. Ну, я и объяснил, что это просто безадресная интернетовская шутка.

– Шутка? И она поверила?

– Конечно. У меня, между прочим, положительная репутация. Многолетний стаж верного супруга.

– И ты за все годы действительно ни разу ей не изменил?

– Надо еще решить, что считать изменой. А конвертик – забери. Для меня это – недельная зарплата, не такие уж бабки, а вам с дочкой – хоть какая-то помощь. 

– Не могу, Юрик! Вот, не могу, и все.

– Но почему? Что за странный принцип?

– Никакой не принцип. Не могу и не хочу. Деньги потратятся, а память останется. Не хочу помнить тебя с этим конвертом.

– А ты и не помни. Ты ведь не ждала его от меня. Значит, это только подарок. Катька, ну пожалуйста, возьми! Я уже десять минут … О, черт, уже четверть шестого – мы в цейтноте! Быстренько собирайся и закрывай дверь! Отнесу Даню в машину и вернусь помочь тебе с чемоданом.

4.

– Не волнуйся, котенок. Здесь, перед мостом – всегда пробка. Мы еще успеваем без напряжения.

– А я и не волнуюсь совсем.

– Кому ты это говоришь? Я же вижу, как ты нервничаешь.

– Видишь? Ты на меня даже не смотришь!

– Я чувствую. Ты сидишь так близко, что я чувствую все твои токи – я же электрик! Ну, признавайся – соскучилась за своими?

– Конечно, соскучилась. Но и… – Катя взглянула в зеркальце на спящего на заднем сидении Даника, – … расставаться тоже тяжело. А со своими я сегодня говорила – из кафе, по Скайпу – с мамой, братом и дочкой. Анька меня увидела – как заревет! И все ручками своими в экран тыкает. Такая смешная! А выросла – не узнаешь! Но я тебе, Юрик, о другом рассказать хотела. Такие вещи Лешка мне заправил – даже не верится. Приехал в наш город один американец, отставной генерал. Привез какие-то бумаги, нанял шустрых адвокатов, и получается что мы с ним – родственники, представляешь? Он, оказывается, правнук местного попа – последнего, который до революции в нашем городе был. Выходит, этот генерал – троюродный мамин брат, прикинь: родом из Молдавии – и почти ни слова по-русски! А мы с Лешкой, выходит, следующее – пятое от попа поколение. А мама знала, что ее прадед – поп, отец Владимир, у нее даже фотография его сохранилась. Есть у него, кроме нас, и много других родственников. То есть – наследников. В Америке – больше десятка, да и в Молдавии, наверно, не меньше. Но из местных пока никого, кроме нас, не нашли, а американцы, вроде бы, ни на что не претендуют, им и так хорошо.

– На что они не претендуют?

– На дом! Огромный двухэтажный особняк, в самом центре! Рядом с ним когда-то церковь стояла. Этот наш прапрадед жил в нем до революции, и было у него много дочек. И старик-американец – внук одной из них, а мама – внучка другой.

– Пусть пригласит вас в гости, билеты купит.

– Это был бы класс. Но главное – это дом! Его в двухтысячном один одесский олигарх отремонтировал, фасад – как сто лет назад, а внутри – мужской клуб, по полной программе: бильярд, бар со стриптизом и так называемые комнаты отдыха. Все, конечно – в золоте, хрустале и мраморе. Офицерье и деловые туда просто валом валят, не протолкнуться. А дом, получается – наш. Так что, Юрик, может, не ты меня будешь спонсировать, а я  – тебя.

– А вы продвинулись! Никогда не был в баре со стриптизом.

– А меня, между прочим, туда стриптизершей приглашали. В пятом году, кажется, или в шестом. Я еще почти девочкой была.

– Почти?

– Ну, и отказалась. Бабки там платили просто сумасшедшие – сорок евро за вечер, то есть, за два раза по полчаса работы. Потом, когда… ну, в общем, забеременела… да и раньше… думала: может, напрасно я отказалась? Я там еще с девчонкой одной говорила. У тех, кто на полные блядки не съехал, первый раз затык получался. Чисто психологический. Второй раз уже проще. А дальше – все по барабану.

– Если б ты тогда не отказалась, мы бы вряд ли встретились.

– Если бы, да кабы. Ну, ничего. Теперь я какие-то баксы за дом получу, то есть, опять-таки – от индустрии развлечений. Понятно, дом нам не отдадут, но отмазать должны прилично.

– Смотри только, чтобы не уложили вас всех за этот домик.

– Не уложат – слишком нас много оказывается. Нас уложат – американцы набегут. А, может, и в Молдавии еще какие наследники объявится – четвероюродные наши братья-сестры.

– На многих делить придется.

– Ничего, дом – большой, а мы не гордые.

– Как разбогатеешь – приезжай в гости.

– А, может, ты – к нам?

– Не знаю, котенок. Время пройдет, все как-то устаканится – будем смотреть. А ты, как прилетишь – сразу позвони.

– Не сразу. Надо еще из аэропорта до Одессы добраться.

– “А мне в Одессу надо позарез”.

– А оттуда – в Молдавию. Пока доеду, да высплюсь, да с Анькой поревем, пока телефон … О, идея! Давай твои доллары!

– Неужели сердце красавицы склонно к измене?

– Я тут сдуру смартфон себе купила – точно такой, как у тебя. А Лешка сказал – он для Молдавии не подходит, не те там частоты, нужно будет его взламывать. Так что, Юрик, махнемся с тобой, не глядя: мой смартфон на твой конверт. Вот, держи!

Катя достала из сумки коробку, из нее – смартфон, поцеловала его, вернула в коробку и протянула Юре.

Он достал и передал Кате свой конверт.

– А почему ты меня об этом не спросила? У нас такие игрушки брать не стоит, в Одессе они, наверняка, дешевле идут. И зачем тебе нужна такая навороченная штука?

– Выходит – не нужна. Думала, вроде, на память – будет у меня такой же смартфон, как у тебя … Хоть что-то.

– Не напрягай меня, котенок. Я – за рулем, а тут – трафик густой, могу врезаться.

– А ты, Юрик, не переживай, оставь это мне. Все, как положено – порезвились и… разбежались.

– Котенок, не надо, прекрати! Ты ведь уже большая девочка.

– Значит, в детстве … недоревела. Лучше – сейчас … пока никто не видит. И ты прав … Жизнь права. У тебя – семья, у меня – дочка. Плюс – расстояние.

– Будем болтать по Скайпу.

– Нет, не будем! … Пока не устаканится, как ты говоришь. Все, спокуха, я уже не реву. Проглотила.

– Котенок, тебе ведь уже не шестнадцать. Вернешься домой, новые впечатления, проблемы – не до меня будет. А потом … Ты наверно заметила: я ни о чем тебя не спрашивал. Но не может быть, чтобы там, в Молдавии, никого у тебя не было! Такой, как ты, мужики проходу не дают. Только не говори, что это не так.

– Это так.

– Ну вот! Офицеры на дуэлях из-за тебя стреляться будут. А я тебе в папы гожусь. У меня дочка скоро замуж выходит. Найдешь себе друга, а меня забудешь. И правильно сделаешь.

– Да. Только у нас – сплошные дебилы и психи. И, кроме койки, никого ничего не волнует. А дуэль у них одна – кто кого перепьет. Быть с тобой, или с кем-то из них – это как … Тебе, Юрик, не понять, что такое – прогибаться под вонючим буховым дебилом, который, если и думает вообще, то только о себе.

– А ты не прогибайся.

– Легко сказать. Иногда обстоятельства бывают сильнее. Ладно, не переживай, все нормал. Как приедем, я сразу выйду, и не надо меня провожать.

– Котенок!

– Все, я не котенок, а Анина мама. Вот, и Даниель проснулся!

– А я и не спал, – пробормотал Даник.

 

   Вещи были уложены на тележку.

– Правда не хочешь, чтоб я тебя проводил?

– Правда не хочу, Юрик – что толку? Только лишние нервы. Ты правильно сказал, это пройдет, одна не засижусь.

– Обещай, что это будет не вонючий буховый дебил.

– Я постараюсь. Надо будет хорошо поискать.

– Тебе это запросто. Пригласишь на свадьбу?

– Если да, то только вместе с женой. А, наверно, и это не стоит. Наши свадьбы – сплошная пьянка да драки. Вы, наверно, уже забыли? Все, я побежала. Ровно час до вылета.

– Там, слева, большое красное табло. Оно – то на иврите, то – по-английски. Найдешь Одессу …

– Я знаю, мне все объяснили. Прощай, Юрик!

– Спасибо тебе, Катя. Звучит банально, но ты в самом деле вернула меня лет на двадцать назад.

– А теперь забери туда жену.

– Ты так думаешь?

– Уверена. Все, я побежала. Были любовниками, станем друзьями по переписке. Только не забывай стирать компромат.

– Я буду писать с работы. Если, конечно, останусь в ирие. Все, котенок, беги! Я тебя люблю.

– Счастливо, Юрик! Ты – лучший в мире. Я тебя люблю.

– Папа, ну скоро вы там?

 

ЭПИЛОГ (СЛЕДУЮЩИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК)

 

Пробка тянулась до горизонта.

Юра был весь на нервах: телефона у жены нет, травматология упорно не отвечает, регистратура – тоже. Она, конечно, ничего не знает о пробке, нервничает и ругает его.

К больнице он подкатил с сорокаминутным опозданием.

Соня стояла дальше, у остановки, всматриваясь куда-то за перекресток.

“Ну, – подумал Юра, – сейчас начнется.”

– Юрочка, наконец-то, как я тебя жду! Изнервничалась вся! Думала: возьму такси, а ты приедешь, будешь меня искать! И не знаю, где ты, что с тобой. Так непривычно без телефона! 

– А ты не без, – возразил Юра. – Вот, держи!

Он достал с заднего сидения коробку, открыл и положил жене на колени новенький аппарат.

– Юрка! Ну, спасибо тебе, муженек! Точно такой, как я тебе подарила! Ты это специально?

– Ну да. Мы с тобой теперь близнецы.

Соня поцеловала телефон. Юра показал на свою щеку.

– Нет, – сказала Соня, – это потом. Я еще воняю больницей.

– Только не забудь.

– А не испугаешься?

Часть Сониной щеки все еще была заклеена, а свободное место темнело сплошным синяком.

– Удивительно, что пиарщики нас не засекли, – бормотал Юра, оглядываясь.

– Не волнуйся: я засекла в коридоре ребят с камерами и решила, что в таком виде лучше не светиться. Выписку получила и вышла через кухню. Ну, а тебе как я нравлюсь? Вчера у меня был фиолетовый день, а сегодня – лиловый. Завтра будет коричневый, потом, наверно, бежевый, потом – желтый, а потом я снова стану бледнолицей, как раньше. Соскучился?

– Очень. Как ты вообще?

– Нормально. Обещали вернуть половину денег за пластику. Главное – внутри все в порядке, зубы целы. Ребра будут срастаться долго; велено избегать нагрузок и резких движений. Так что, смотри, обращайся со мной аккуратно.

– Как с самой большой драгоценностью, – пообещал Юра, не очень веря понятому смыслу слов.

– А как поживает твой Бармалей?

– Не поверишь – Бармалюша ушел ногами! Невероятно, но – факт: сам по себе подал в отставку! Видимо, при высокой волне, папа Ицика решил избавиться от отягощающего груза. А меня можешь поздравить: с первого числа штатный инженер-электрик ирии. Но это мы еще отметим особо.

 

Посреди салона висел плакат:

“Да здравствует победитель всех бандитов – наша Соня!”

Из четырех углов выскочили: Даник, Лена, Павлик и Сегаль. “Осторожнее!” – придерживал детей Юра.

Потом вокруг нее водили хоровод и пели: “Наша Соня молодец, как соленый огурец!” Особенно старалась Сегаль. “Видишь, я уже говорю по-русски!” –  вставляла она в паузах.

– А теперь, – объявил Юра, – свое слово скажет именинница.

– Дорогие мои! – Соня постаралась обнять всех. – Я так счастлива, что вы у меня есть! И я вас так люблю – всех вместе, и каждого в отдельности. Не обижайтесь, но я еще не отошла от лекарств – засыпаю на ходу. Хочется поскорей – в душ, и – на подушку. Лена, ты сегодня свободна? Возьми Даника до вечера.

– Теперь переводи! – потребовала Сегаль.

– Сестричка, я тебя люблю! Я сейчас им сказала, что должна отдохнуть. Я еще под лекарствами и хочу лечь. Не обижаешься?

– Что ты, Соня! Мне и самой пора. Я тебе завтра позвоню.

Даник бросился к маме.

– Мама, я хочу бывать с тобой!

– Хороший мой, я тоже хочу быть с тобой! Но мне надо отдохнуть. Ты ведь давно не был у Лены.

– У нас playstation, и большой экран, – подключился Павлик.

– Я хочу с мамой! Ну, пожалуйста! Я буду тихо очень!

– Если я правильно понимаю по-русски, – сказала Сегаль, – ты хочешь остаться дома. Но как раз сегодня ты можешь помочь мне готовить лекарства. Идем?

 

Юра закрыл дверь и повернулся к жене.

Соня улыбалась.

– А теперь мы выпьем за мое возвращение.

– Запросто, – согласился Юра. – Тут как раз дожидается своего часа маленькая бутылочка Гамлы.

– Нет, никакого вина! Мы пьем только “Кровавую Мери”!

– Тогда чуть-чуть. Мне еще на работу надо. Ты пока поспи.

– Никуда тебе не надо, – спокойно возразила Соня. – А спать я не хочу. Я хочу “Кровавую Мери”.

Юра приготовил два небольших стаканчика.

– Занюхиваем рукавом?

– Нет, друг другом.

Они выпили и поцеловались.

– Ну, как ты без меня справлялся?

– Никак. Без тебя не могу. Ты у меня одна – моя Сонька.

– А ты – мой Юрка. Говори, чего хочешь. Я сейчас добрая.

– Хочу, чтобы ты всегда улыбалась и смотрела на меня, как сейчас. А что хочешь ты?

– А я тебя люблю. И хочу принять душ. А лучше – ванну. И хочу, чтобы ты помыл мне спину. Пока мои ребра не срослись, это придется делать тебе. А, может, и потом…