Михаил СИДОРОВ

 

КЛИО, ФЕМИДА И ПОБЕДА

 

К семидесятилетию окончания Второй мировой войны

                       

«Будущее нас рассудит»... Эта сакраментальная фраза нередко вкладывалась писателями и кинематографистами эпохи соцреализма в уста пламенных борцов за светлое завтра – мечтателей, уверенных в том, что именно они не просто догадываются, но и отчетливо представляют себе, каким будет оно – прекрасное далеко.

Так уж повелось, что будущему присваивается какой-то высший ранг, ему делегируется право и способность судить реальность. Поэтому, естественно, и настоящее воспринимается нами как судия прошлого. Этот комплекс превосходства питается разными прогрессистскими концепциями. Жизнь, однако, всегда умудрялась неведомыми путями обойти самые хитроумные и наукообразные схемы исторического процесса и идти своей дорогой. В итоге, расчетливый игрок, уже раскрывший было рот, чтобы сказать с облегчением: «Рыба!», вдруг слышал зловеще-ехидное: «Вам мат, товарищ гроссмейстер!»

Генрих Риккерт (1863 – 1936) в своем труде «Границы естественнонаучного образования понятий» логически обосновал невозможность установления исторических законов и прогноза. Позднее Освальд Шпенглер в «Закате Европы» говорил о том же. «Все законы, – подчеркивал он, – суть количественные зависимости», а «историческим впечатлениям чуждо все количественное». (Недаром еще древние греки связали историю с музой!) Ничего зазорного в этом, собственно говоря, нет. Норберт Винер в своей «Кибернетике» писал об этом так: «Нравится это нам или нет, но многое мы должны предоставить «ненаучному», повествовательному методу профессионального историка». (Однако, заметьте, – «профессионального»!) С отсутствием законов истории все же трудно смириться, поэтому его часто пытаются компенсировать изобретением исторических аналогий, нередко весьма примитивных, однобоких, на уровне пропагандистских штампов, – обзывая идеологических оппонентов фашистами, сравнивая неугодных политических деятелей с Гитлером и т.п.

Хотя В.О.Ключевский и полагал, что суд истории не самый скорый, но самый справедливый, – особой надежды на то, что потомки по справедливости рассудят и оценят прошлое, нет. Скорее, наоборот. Во-первых, у потомков хватит и своих собственных проблем, чтобы они самозабвенно отдались решению исторических головоломок. Во-вторых, время все стирает, нивелирует, обесцвечивает, дегероизирует и профанирует. Будущее вообще теряет моральное право судить прошлое: другие у него ценности, другие критерии, другие герои – другой «код». Уж если современники сплошь и рядом не могут понять друг друга и с единой меркой подойти к реальности, то можно ли этого ждать от людей, разделенных десятилетиями и веками! В-третьих, не стоит забывать и о возможности в будущем регресса, инволюции и деградации; эпоха упадка, например, в принципе не может адекватно оценивать эпоху подъема. Историческая эпоха, несмотря на внешнюю противоречивость, имеет цельный характер; ее жизнеспособность обеспечена тем, что в ней все внутренне слито воедино, прилажено, «подогнано» и поэтому непонятно для потомков, пытающихся ее анализировать, с кровью вырывая из целого части, и тем самым разрушая исторический континуум. Еще Джамбаттиста Вико (1668 – 1744) отмечал: «Незаконно оценивать предшествующую эпоху последующей, как нельзя ругать зиму за то, что она не так ласкова, как весна».

Налицо историко-психологическое противоречие. Люди, жившие в былые времена, для нас – старшие по историческому возрасту, прародители. Но жили они в более «молодом» мире по отношению к нашему, более «зрелому». Выходит, потомки исходно «умнее» своих предков! Однако, с другой стороны, по известной аналогии с человеческой жизнью, современный мир ближе к склону лет, а то и к «старческому слабоумию». Человек, не разделяющий бодрого оптимизма прогрессистов, при желании, вслед за О.Шпенглером, найдет множество примеров, свидетельствующих об упадке и вырождении, например, европейской цивилизации.

Нацистские вожди открыто и прямо называли своими смертельными врагами еврейство и большевизм. В силу этого некоторые идейные и политические веяния в современном мире вызывают недоумение и тревогу. В частности, решение ОБСЕ о приравнивании советского режима к нацистскому. Небезызвестный генерал Ф.Гальдер в своем «Военном дневнике» приводил «уничтожающую оценку большевизма», данную Гитлером в марте 1941 года: «Коммунизм – чудовищная угроза будущему», он «равнозначен социальному преступлению». Откуда в наши дни списывают свои резолюции идеологи объединенной Европы? И где гарантия, что через некоторое время и другие откровения бесноватого, например, о «прогнивших западных демократиях», не будут «с пониманием» приняты ревнителями толерантности и политкорректности, иными словами – морального релятивизма и цинизма?

Конференция европейских раввинов в декабре 2009 года осудила эту «уравнительную» инициативу, особенно ретиво поддержанную прибалтийскими странами, в которых перед советской оккупацией в 1940 году у власти были полуфашистские режимы, стоявшие в полушаге от союза с нацистской Германией во Второй мировой войне. «Безумие – проводить параллель между Красной армией и гитлеровцами. Русские освободили лагерь Освенцим», – напомнил исполнительный директор КЕР раввин Абба Дуннер.

Почему этот вопрос в ОБСЕ прошел с такой легкостью? Да потому, что решающую роль в победе над гитлеровской Германией сыграл ныне не существующий Советский Союз. Если бы Соединенные Штаты принесли на алтарь Победы жертву, соизмеримую с советской, они вряд ли позволили бы кому-нибудь безнаказанно пересматривать историю Второй мировой войны, оценку ее участников и свою роль в разгроме врага. Современный американский историк Джон Чармли считает, что победа в той войне была достигнута благодаря русской крови и американским деньгам. На  украинском языке «победа» – это «перемога»; кажется, это слово в примере с СССР более ощутимо и емко выражает суть события.

Некоторые политологи предсказывают, что к середине XXI века США утратят свой «сверхдержавный» статус, а национальная и конфессиональная структура населения Европы радикально изменится. Если это произойдет, то, думается, ценности либеральной демократии уже не покажутся нашим потомкам такими убедительными и универсальными, какими они представляются нам сегодня, а у ее недоброжелателей наверняка найдутся претензии, которые можно будет предъявить Западу.

Окажись нацистские военные преступники на скамье подсудимых в наши дни, и некоторые правозащитники представили бы их великомучениками, жертвами сталинизма. Японцы же, в свою очередь, несколько лет назад уже провели суд над... Гарри Трумэном и вынесли покойному президенту США суровый «приговор». Победителями сегодня быть уже не так выгодно – их судят, и далеко не беспристрастно!

Да и под память о Холокосте постоянно и последовательно ведется подкоп, и не только в мусульманских странах; пока это делается чаще всего не прямо, а опосредованно, путем шельмования и делегитимации еврейского государства. В 2011 году в Берлине состоялась европейская конференция по бойкоту израильских товаров. Многие страны Евросоюза требуют помечать продукты, произведенные на «оккупированных территориях», то есть в поселениях, находящихся на исконных землях еврейского народа, в Иудее и Самарии; с 2012 года супермаркеты Швейцарии уже приступили к клеймению израильских товаров, их примеру следуют и в других странах. Постоянно из европейских столиц раздаются угрозы ввести санкции против Израиля за каждый построенный «не там» дом на территории Эрец-Исраэль. Ряд университетов Запада объявил Израилю бойкот в связи с операцией «Несокрушимая скала», проведение которой способствовало прекращению многолетних обстрелов страны из Газы арабскими террористами. В то же время, Европейский суд по правам человека в конце 2014 года исключил ХАМАС из списка террористических организаций... Эта свистопляска происходит через восемьдесят лет после того, как пришедшие к власти в Германии нацисты начали кампанию бойкота принадлежавших евреям фирм, магазинов, адвокатских контор и пр., украшая дома и окна еврейских учреждений желто-черными звездами Давида. Что это – отсутствие памяти, или просто повторение пройденного в новых исторических условиях?

Вместе с тем, наши дни – время исповедей и покаяний. Похоже, атеистический цивилизованный мир в ожидании «Страшного суда» пытается замолить грехи и выпросить прощение (у кого?). Каяться стало как-то модно. Но не в собственных ошибках и преступлениях, а за дела давно минувших дней, совершенные предшественниками. Вот и президент США Б.Обама устроил в 2010 году «явку с повинной» – попросил прощения за изуверские медицинские опыты, проводившиеся американцами в Гватемале в 1946 – 1948 годах. А полиция Норвегии официально извинилась за участие в арестах и депортации в Германию евреев в годы Второй мировой войны, из-за чего треть еврейской общины этой скандинавской страны погибла. Может быть, когда-нибудь и будущий Европейский парламент покается за суетливую попытку выслужиться перед «палестинским государством», имевшую место в 2014 году?

Параллельно с уравниванием коммунизма и нацизма, ведется восхваление передового «немецкого опыта» (пока еще – только послевоенного). Во втором томе труда А.И.Солженицына «Двести лет вместе» имеется такая сентенция: «Вот немцы следующих поколений признают ответственность перед евреями даже самым прямым образом, и морально, и материально, как виновники перед пострадавшими: вот уже который год платят компенсацию Израилю и личные компенсации уцелевшим пострадавшим».

А евреи? Одобрение Солженицына вызвало заявление одного израильского автора о «реальной вине ассимилированных евреев перед народами тех стран, в которых они живут, вине, которая не позволяет, не должна позволить им спокойно жить в диаспоре». И за это «признание» указанного автора «желчно» высмеяли, с сожалением писал автор «Двухсот лет». По сей день в Израиле время от времени раздаются призывы к покаянию за «своих негодяев» перед другими народами.

Ну, о немецком «примере» и «опыте» в данном случае тактичнее было бы вообще не упоминать. Если бы война завершилась не полным разгромом вермахта Красной армией, установлением оккупационного режима, денацификацией, демилитаризацией и демократизацией (по крайней мере Западной) Германии, вряд ли эта страна вызывала бы сейчас такое «восхищение человечества», о котором пишут некоторые сторонники еврейского раскаяния. Спрашивается, в чем же должны каяться евреи или русские, своим умом и трудом, страданиями и кровью создавшие ту страну, которая спасла от гитлеровского людоедства сами эти народы, а также «общественную систему всего Западного мира», как признавал сам  Солженицын?!

Не будем обманываться: «национальное покаяние» – понятие весьма расплывчатое и зыбкое. Когда официальные лица от имени своего народа приносят другим народам извинения за допущенные в прошлом злодеяния, когда государство выплачивает жертвам нацизма «личные компенсации», – где здесь повод для восхищения? Репарации – обычная в прошлом практика: побежденный агрессор обязан хотя бы частично возместить причиненный им материальный ущерб; поэтому «немцы следующих поколений» платят Израилю компенсацию прежде всего как побежденные, а уже потом – как виновные. Но если материальный ущерб можно как-то оценить и установить размер репараций в миллиардах долларов, то чем измерить «национальное покаяние», глубину и искренность раскаяния за истребление людей, которых никогда не вернуть и ничем не заменить? Особенно – когда речь идет о геноциде евреев и об антисемитизме, в последнее время снова поднявшем голову, в том числе и в Германии. Кающийся же «перед народами» ассимилированный еврей – это секуляризованная версия выкреста, на потеху публике выкликающего: «Кровь Его на нас и на детях наших!»

Применительно к Ближнему Востоку, реальный «немецкий опыт» позволяет извлечь совсем другой урок: когда террористические организации, представляющие арабов Палестины и руководящие ими уже десятки лет, будут наконец признаны не «жертвами», не «потерпевшей стороной», а потерпевшими поражение в вооруженных конфликтах с Израилем, – «палестинская проблема» исчезнет сама собой. А «палестинский народ» станет тем, кем он и является на самом деле – частью арабского народа, владеющего огромными территориями и озабоченного Палестиной исключительно «из принципа», – потому что здесь создано и существует еврейское государство. Это также избавит в будущем международное сообщество от необходимости выплаты «репараций» террористам на «восстановление» сектора Газа. Пока этого не произойдет, ни о каком урегулировании арабо-израильского конфликта не может быть и речи.

* * *

Итак, новые политические реалии, перестановка и перераспределение сил в мире, переоценка ценностей, иная трактовка исторических фактов (претендующая, как водится, на большую широту и объективность) делают справедливость «суда истории» мнимой. Одну полуправду сменяет другая, еще дальше уводящая от истины. Уроки же истории для политика – все равно что устрашающие надписи на сигаретных пачках для курильщика.

Вопросы о виновниках Второй мировой войны, ее причинах и итогах, победителях и побежденных возникли не вчера и связаны они не только с эхом холодной войны, или «русофобией» Запада, но и с исторической памятью народов, их политической культурой и отношением к наследию и традициям. Попробуйте заставить англичанина отказаться от левостороннего движения, а американца – от «трех Ф»: футов, фунтов и шкалы Фаренгейта! А вот русские в ХХ веке показали беспримерную способность к радикальной ломке всех мыслимых устоев. Сначала, отрекшись от монархии и святоотеческой религии, пошли за большевиками, потом с легкостью необыкновенной отбросили и все советское, вплоть до «милиции»! Удивительно ли, что и в пересмотре истории Второй мировой войны россияне оказались в «авангарде»? С азартом они отринули всю советскую историографию вопроса и переметнулись на сторону историков-ревизионистов или западных идеологов времен «холодной войны», которых так же трудно заподозрить в непредвзятости, как и их бывших идейных противников.

История – дело затратное. Платить приходится либо золотом, либо человеческими жизнями, а чаще всего – тем и другим в разных пропорциях. Сегодня на смену молодецкому «Мы за ценой не постоим!» приходит бухгалтерский подсчет «цены победы». Во Владивостоке в 2011 году уже выставили счет победителям и отключили газ, питавший Вечный огонь – за неуплату! Разумеется, самый малозатратный способ ведения войны – это капитуляция в самом ее начале и сдача на милость победителю, как это было с Францией, которая через месяц активных военных действий, в июне 1940 года, капитулировала перед нацистской Германией, а в 1945 году оказалась в компании победителей. В случае СССР этот номер никак не прошел бы, поскольку «милости» от взбесившихся сверхчеловеков «неполноценным славянам», не говоря уже об евреях, ждать не приходилось.

Следующий пункт «счета» – упрек: плохо воевали. Слов нет, воевали не так, как герои голливудских фильмов или советских кинокартин 40-х годов. Но позвольте уточнить: а с кем воевали? С африканским племенем, вооруженным луками и копьями, или с лучшей в то время армией в мире? С народом организованным и фанатично уверовавшим в свою миссию и в своего «мессию», а потому жестоким и беспощадным. Может быть, нынешние критики прошлого воевали бы тогда лучше?

Думается, смысл победы – не в точном, как таблица умножения, ответе на вопрос, научились ли советские солдаты бить врага «как надо» или нет, а в том, что в итоге войны они надолго отучили воевать самих немцев – непревзойденных мастеров этого ремесла. Признание того, что противник – по крайней мере, в самом начале войны – был просто более подготовленным, более сильным, более умелым, ставит все на свои места. Победа над таким неприятелем в принципе не могла быть достигнута «малой кровью». Она потребовала предельного напряжения сил всего народа, подвигов и самопожертвования миллионов людей. Это была именно «перемога».

Свой вклад в историческую неразбериху вносят и так называемые фолк-хисторики – эти «черные копатели» современной историографии. В свободном полете досужей мысли, в непреодолимом желании любой ценой «развлечь» читателя, шокировать его, они колеблют и без того шаткие мировоззренческие основы общества, превращая историю в набор побасенок и сплетен.

Какими приемами «исторического анализа» пользуются фолк-хисторики, можно увидеть на примере Игоря Бунича (1937 – 2000). В книге «Золото партии» (СПб., 1992) Бунич рассказал историю падения первого секретаря Московского горкома КПСС Николая Егорычева, «сгоревшего» на борьбе с «мировым сионизмом»: «Как-то на совещании в Политбюро в присутствии Брежнева, когда на Ближнем Востоке бушевала в 1973 году очередная война, Егорычев, хлебнув коньяка больше обычного, предложил десантировать на Синайский полуостров советскую морскую пехоту и начать марш на Тель-Авив. [...] «Товарищ Егорычев, – поинтересовался Брежнев, – чье мнение вы высказываете?» – «Мнение Московского горкома партии», – ответил первый секретарь МГК. – «Значит, вы подобные вопросы обсуждаете на горкоме?», – со зловещими нотками в голосе спросил генсек. Наступило тягостное молчание, в результате которого первым секретарем МГК стал Гришин...» Ирония И.Бунича превращается в анекдотичную хохму, если принять во внимание, что Н.Г.Егорычев (1920 – 2005) из-за «трений» с Л.И.Брежневым был отстранен от должности первого секретаря МГК еще в 1967 году и с 1970 года работал послом СССР в Дании, так что во время войны Судного дня ни в каких заседаниях политбюро ни в пьяном, ни в трезвом виде он участвовать не мог.

«Вершиной» фолк-хистори можно считать «новую хронологию» известного российского математика академика А.Т.Фоменко – масштабную ревизию исторической картины мира. Впервые радикальный пересмотр исторической хронологии был осуществлен еще в конце XIX века народовольцем Н.А.Морозовым, основывавшимся на произвольном толковании «Апокалипсиса». Всадники на конях, привидевшиеся апостолу Иоанну, были поняты сидевшим в темнице революционером как, соответственно, созвездия и находившиеся в них планеты Солнечной системы. По астрономическим таблицам Морозов установил, что подобное расположение планет могло быть 30 сентября 395 года. Значит, Апокалипсис был написан не в I веке, а в конце IV, и не апостолом Иоанном, а, возможно, Иоанном Златоустом. Таким образом, общепринятая хронологическая таблица, да и вся история нуждается в существенной корректировке! Это был своеобразный нигилистический вызов самодержавию посредством отрицания классической науки. Гипотеза народовольца подвергалась критике со стороны серьезных ученых, ее автора обвиняли в невежестве, но зерно сомнения было заронено. Позднее опыт Морозова повторил и «развил» математик М.М.Постников, а его учеником и последователем стал Анатолий Фоменко, пишущий в соавторстве с Глебом Носовским.

«Подлинная» история человечества, по Фоменко и Носовскому, гораздо короче той, которую мы изучаем в школе и университете – античный ее период, по воле авторов «новой хронологии», вообще исчезает. Например, получается, что Иисус был распят в конце XI века новой эры, и был он «на самом деле» римским папой Григорием VII. А древние евреи, оказывается, жили не в Эрец-Исраэль, а в Италии...  Историческая хронология, научные основы которой заложил Жозеф Скалигер (1540 – 1609), базируется на методе астрономической датировки событий по солнечным и лунным затмениям. Естественно, при этом могут быть отдельные случаи разночтений и ошибок в свидетельствах, описаниях, передаче информации. Но когда на этом основании всю глобальную хронологию подвергают пересмотру, исходя из допущений, которые либо сами ошибочны, либо как минимум неверифицируемы, – такие «революционные новшества» не могут восприниматься всерьез. Тем не менее, этот весьма спорный взгляд на историю был поддержан даже некоторыми серьезными учеными: так, А.А.Зиновьев оценивал изыскания Фоменко – Носовского как «самое крупное открытие двадцатого века».

Известный российский лингвист Андрей Зализняк так отзывается о «новой хронологии»: «... Для А.Т.Фоменко его сочинения на гуманитарные темы – это забавный, хотя и изрядно затянутый фарс, мефистофелевская насмешка математика над простофилями гуманитариями, наука которых так беспомощна, что они не в состоянии отличить пародию от научной теории. Если это так, то главные кролики этого изысканного эксперимента – его [Фоменко] последователи». У Виктора Суворова «кроликов» оказалось на несколько порядков больше, чем у Анатолия Фоменко...

 

* * *

В.Суворов (Резун) уже давно снискал себе славу enfant terrible «фолк-хистори». Он пытается опрокинуть «классическую» версию начала Второй мировой войны по всем ее основным пунктам: причины, агрессор и жертвы агрессии, цели и характер войны и др. Свои взгляды этот автор изложил в трилогии: «Ледокол», «День-М» и «Последняя республика». Смысл их в том, что Сталин готовил крестовый (вернее, серпасто-молоткастый) поход на Европу, но Гитлер превентивным ударом сорвал этот коварный замысел советского диктатора. В итоге, Гитлер спас Европу от коммунистического порабощения, а Сталин Вторую мировую войну… проиграл, потому что не смог добиться своей главной цели – большевизации всего континента.

До сих пор произведения В.Суворова популярны среди читателей и являются предметом споров. Вероятно, одна из причин этого, помимо содержания, – неопределенность жанра суворовских опусов. Для псевдоисторической беллетристики, имеющей полное право на выдвижение самых отчаянно-смелых «гипотез», они слишком публицистичны, а местами и наукообразны. В номинацию же научного исторического исследования они не проходят по двум ключевым позициям: сочинения В.Суворова игнорируют и исторический источник, и исторический факт.

Если применить разработанную Рудольфом Карнапом классификацию предложений, претендующих на содержательность, к основным тезисам Суворова, то они попадут в класс вненаучных, или научно не осмысленных, а значит, их нельзя характеризовать ни как истинные, ни как ложные. Подобные утверждения чаще всего имеют определенный идеологический смысл.

«Новизну» и пикантность этой истории придало главным образом то, что «озвучил» идеи, выдвинутые еще в 40-е годы минувшего века некоторыми немецкими историками – адвокатами агрессивного германского милитаризма, и модернизированные профессором Эрнстом Нольте, – не кто-нибудь, а беглый офицер советского ГРУ Владимир Резун.

В конце 80-х годов газета «Ди Вельт», анонсируя «Ледокол», с нескрываемым торжеством провозглашала: «Советские товарищи и их западные друзья будут в дикой ярости. Без боя они не отдадут последнее «белое пятно» в их истории. Не слушайте их, читайте «Ледокол». Это честная книга».

В.Суворов писал «честную книгу» в разгар холодной войны. Тема изысканий и акценты были выбраны умело. На рубеже 70-80-х годов речи советских руководителей об «успехах в коммунистическом строительстве», «прогрессивных изменениях в мире» и «борьбе против гонки вооружений», звучавшие с высоких трибун, сопровождались «укреплением обороноспособности» Анголы, Эфиопии и Никарагуа, где произошли «народные революции» (то есть военные перевороты), вооружением  диктаторских «антиимпериалистических» режимов, вторжением стотысячного контингента советских войск в Афганистан, поддержкой и подготовкой арабских террористов и т.п. В таких условиях демократическая Германия (ФРГ) 1980 года для напуганного советскими ракетами СС-20 европейца выглядела несравненно симпатичнее «империи зла» того же времени и уж тем более – сталинского Советского Союза образца 1937-1941 годов.

Вот на этом нарушении принципа синхронизма и зиждется концепция В.Суворова: читателю велеречиво предлагается «забыть» о том, что сталинскому режиму противостояла перед войной «другая Германия», во всем ее зверином гитлеровском обличье. Разговорами о советской агрессивности забалтывается непреложный факт: под нацистским сапогом к началу Отечественной войны находилась уже практически вся континентальная Европа, и героический островок демократии – Великобритания – с тревогой ждал своего часа. В то конкретное историческое время с его реалиями, в критической для западной культуры ситуации, У.Черчиллю и Ф.Д.Рузвельту в поисках союзника приходилось выбирать не между «плохим» или «хорошим», «черным» или «белым» (это – ложные альтернативы, в политике не встречающиеся), а между коричневым и красным. И навряд ли эти два великих западных лидера были менее принципиальны, информированны, компетентны и просто умны, чем писучий бывший капитан ГРУ Владимир Резун, без лишней скромности назвавший сам себя «разведчиком прошлого».

После крушения Берлинской стены идеологическая острота и политическая актуальность «Ледокола» притупились, но его автор уже так вошел во вкус, что не мог остановиться, а тем более – признать сугубо необъективный, тенденциозный характер своих «открытий». Тогда В.Суворов стал успешно осваивать российский и русскоязычный «рынок идей», чему способствовала всеядность читающей и пишущей публики (среди которой попадались и профессиональные историки), еще в советские времена запрограммированной на то, что писанина, независимо от ее правдивости или научности, всенепременно должна быть «идейной» или «партийной». Ну, вот вам и партийность, – только, так сказать, наизнанку –  пронацистская, которая с наукой совместима не более, чем партийность кондово-большевистская. Неслучайно известный британский историк профессор Джон Эриксон (1929 – 2002) назвал издание «Ледокола» в России позорным делом.

Концепция В.Суворова стала чем-то вроде символа веры для его сторонников и последователей. Она опередила и в известной мере – определила уравнивание нацизма и коммунизма идеологами ОБСЕ. Когда в 1994 году вышла книга профессора Тель-Авивского университета Габриэля Городецкого «Миф «Ледокола», в которой ученый подверг критике мифотворца, у В.Суворова нашлось немало защитников, причем весьма нахрапистых. «Не замай!» – вот смысл их апологетических публикаций. Уже в последние годы «суворовцами» было издано около десятка сборников статей с крикливыми названиями: «Вся правда Виктора Суворова. Лучшие статьи ведущих историков», «СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова» и т.п. «Ведущие историки» восхищаются своим апостолом, один другого хвалят, друг на друга ссылаются и постоянно жалуются на непризнание академическими специалистами и чуть ли не на гонения.  

В.Суворов и его приверженцы исходят из того, что И.В.Сталин был одержим идеей мировой революции, поэтому его внешняя политика не могла не быть авантюристичной и агрессивной. Соответствует ли это действительности? Под пером В.Суворова от общепризнанных сталинских расчетливости, осторожности и прагматизма не остается и следа. Спрашивается, как в таком случае могла вообще сложиться антигитлеровская коалиция, ядро которой составили советский режим и либеральные демократии Великобритании и США? Как «бойцы идеологического фронта» суворовские «кролики» вполне на своем месте, но историки они – никудышные. Р.Дж.Коллингвуд (1889 – 1943), как будто по этому поводу, писал: «Для историка не существует различий между открытием того, что случилось, и объяснением, почему это случилось» («Идея истории»).

Ни предвоенную ситуацию внутри СССР, ни его тогдашнюю внешнюю политику невозможно понять и адекватно оценить без учета трансформации большевизма, его «перерождения», происходившего в 20-30-е годы (которое, кстати, чутко уловили эмигранты-сменовеховцы!), поэтому обрисуем этот вопрос хотя бы штрихами.

В 1907 году на V (Лондонском) съезде партии депутат-большевик во II Государственной думе Г.А.Алексинский пошутил: большевики это «истинно русская» фракция РСДРП, а меньшевики – «еврейская фракция». Шутка, даже такого сомнительного качества, есть шутка – среди большевиков было немало евреев (иначе, кого бы сейчас проклинали российские юдофобы – сторонники монархии?), а среди меньшевиков – «истинно русских» (достаточно назвать Г.В.Плеханова, допускавшего порой резкие «антисионистские» выпады, вызывавшие критику со стороны В.И.Ленина). Но суть большевизма, в целом, схвачена: «истинно русское» направление в социал-демократии.

Через двенадцать лет, уже после Октября, не нуждающийся в представлении Александр Парвус предрекал, что историческая миссия большевиков – послужить мостом, по которому к власти в России придет какой-нибудь цезарь, бонапарт, или кто-то другой, но в том же роде. Наконец, развернутый пафосный прогноз сделал видный русский монархист В.В.Шульгин в своей книге «1920». Вот что он обещал: «Резюме. «Против воли моей, против воли твоей» – большевики:

1) восстанавливают военное могущество России;

2) восстанавливают границы Российской державы до ее естественных пределов;

3) подготовляют пришествие самодержца всероссийского… в русской действительности героические решения может принимать только один человек…

– Это будет Ленин?.. Или Троцкий?..

– Нет… ибо он не будет ни психопатом, ни мошенником, ни социалистом… Придет Некто, кто возьмет от них их «декретность»… Их жестокость – проведение однажды решенного… Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им 

преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям. У него нижняя челюсть одинокого вепря… И «человеческие глаза». И лоб мыслителя…»

Ну, лоб у Иосифа Виссарионовича был обычный, а в остальном Шульгин – как в воду глядел.

Отказ Сталина от ставки на «мировую революцию» произошел задолго до июня 1941 года. Еще в 1934 году, на XVII съезде ВКП(б), он говорил: «Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР, и только на СССР. И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний». Да и сама ключевая идея о возможности победы социализма в одной стране – продолжение ленинского отхода от ортодоксального марксизма, – оформившаяся в середине 20-х годов и «узаконенная» партийными съездами и пленумами ЦК, разве не была уже прощанием de facto с мировой коммунистической революцией, «изменой» ее делу?

В ней-то, в этой «измене», и обвинял Сталина так страстно (и, может быть, даже искренне) Л.Д.Троцкий. Можно только гадать – что было бы с Советским Союзом и со всей Европой, окажись после смерти Ленина у кормила власти Троцкий. Но не могло этого случиться, так как помимо своего еврейства, которого он сам себе не мог простить, «вечный комиссар» имел еще и политический «изъян», заключавшийся в его небольшевизме. Ленин, мстивший перед смертью всем соратникам разом, не умолчал об этом в своем «политическом завещании» и тем самым решил судьбу Троцкого: у «грубого большевика» Сталина оказался непобиваемый козырь, который он позднее и разыграл в борьбе за власть.

Уже во второй половине 20-х годов в руках у Сталина имелась советская империя – преемница империи российской, – пережившая две революции и две войны страна, полуголодная, с разоренным народным хозяйством, с населением безграмотным, деклассированным, дезориентированным, отвыкшим от созидательного труда, озлобленным и криминализированным. Этот народ предстояло унять и занять. И Сталин, используя партийно-государственный аппарат и репрессивные органы власти, успел немало сделать для того, чтобы заменить глиняные ноги колосса на стальные – любой ценой, не щадя никого, «железом и кровью».

Гитлер же в это время уже вышел из тюрьмы, где он немного посидел за неудавшуюся «пивную революцию», и мечтал о собственной империи, о «жизненном пространстве» для «большого народа». «Единственная для Германии возможность здоровой территориальной политики, – откровенничал он в «Майн кампф», – заключается в приобретении новых земель в самой Европе… в первую очередь в России и в тех окраинных государствах, которые ей подчинены». В то же время фюрер не забывал обличать и «подлинных» врагов мира. В одном из своих выступлений, еще до прихода к власти, в декабре 1931 года, Гитлер заявил: «Французский милитаризм вместе с русским большевизмом представляет в настоящее время одну из величайших опасностей для спокойного развития человечества». (Явное упущение «суворовцев» – недооценка ими роли «французского милитаризма» в развязывании Второй мировой войны!)

Сталин был бы не прочь договориться с Германией о нейтралитете, ибо главной задачей советского диктатора являлась не «мировая революция», в которую он как типичный представитель «истинно русской фракции» уже не верил, и в которой как автократ абсолютно не нуждался, а раздел сфер влияния, что и нашло отражение в секретных протоколах к советско-германскому пакту о ненападении.

Но Сталин, разумеется, не верил Гитлеру; он не мог не видеть опасности, нависшей над СССР именно в связи с подписанием пресловутого пакта о ненападении. Вектор немецкой экспансии после Мюнхена был уже определенно задан: на восток! Только безумец посчитал бы этот вариант развития событий предпочтительным: после подписания в 1939 году договоров с Германией Советский Союз получил общую, хотя и значительно отодвинутую на запад, границу с рейхом. Гитлеровская лояльность в отношении «территориальных приобретений», осуществленных СССР в 1939-1940 годах, также носила зловещий характер: еще не была забыта «щедрость» фюрера, поделившегося куском растерзанной Чехословакии с Польшей, менее чем за год до нападения на последнюю.

Таким образом, главный вопрос заключается в том, почему ранее Н.Чемберлен и Э.Даладье предпочли договориться с Гитлером, а не со Сталиным, с конца 1933 года настойчиво предлагавшим создать в Европе систему коллективной безопасности (опять же, наверное, не с целью разжигания мировой революции). Конечно, был рефлекс: оттолкнуть вермахт подальше от французской границы на восток; но ведь это – весьма ненадежный способ избавить галлов от страха перед алеманнским нашествием. Не логичнее ли было действовать в традиции франко-русского военного сотрудничества, ставшего в свое время основой Антанты (тем более что уже имелся советско-французский договор о взаимной помощи, заключенный в 1935 году)?

Пугал советский экспансионизм… Но разве в 1914 году Российская империя с ее целями захвата проливов, «Царьграда» и Галиции была более смиренна и бескорыстна, чем СССР в 1938 году? Не будем забывать и о том, что как раз в это время весьма беспокойный восточный сосед – Япония – периодически интересовался боеспособностью Красной армии. Заметим также, что советские военачальники и солдаты показали себя с лучшей стороны именно в оборонительных и контрнаступательных боевых действиях против японцев, а не в агрессивной войне с Финляндией, начавшейся через три месяца после боев на реке Халхин-Гол. Неужели Сталин всего этого не учел и не оценил и решил напасть на неизмеримо более сильного, чем финны, противника всего через пятнадцать месяцев после завершения финской кампании, в мифический «день-М»?!

И даже потом, прибрав к рукам Западную Украину и Западную Белоруссию, Бессарабию и Прибалтику (то есть почти восстановив «границы Российской державы до ее естественных пределов», как и предсказывал Василий Шульгин), а еще потом, уже после мировой войны, – попытавшись решить «проблему» тех же проливов «совместно» с Турцией, – Сталин не вышел за рамки внешнеполитических приоритетов штатного российского императора.

А тем временем большевистская революционная идеология не спеша (спешка здесь губительна, как мы уже знаем из опыта «революционной перестройки», даже для посттоталитарного режима) превращалась в идеологию имперскую. Теперь ей не мог помешать даже «опиум народа», а посему в 1943 году в Русской православной церкви было восстановлено патриаршество и учрежден Святейший Синод. Призыв «Вперед, к победе коммунизма!» становился еще более бессодержательным, чем «треххвостка» С.С.Уварова «самодержавие, православие, народность», и так же был обращен скорее в прошлое, чем в будущее. Значит, патриаршество восстановлено, а Коминтерн – эта «партия революционного восстания пролетариата», как было записано в его уставе, – распущен (в том же 1943 году, во время войны, когда самое время поднимать восстание и свергать проклятую буржуазию). Да и сама великая война была объявлена Сталиным отечественной, а вовсе не пролетарской. Что же это за революционный, агрессивный коммунистический режим?! А поддержка Советским Союзом сионистского плана создания еврейского государства в Палестине после войны – ведь и это был прямой отход от ортодоксального марксизма!

Сдается, что главной причиной досадного, трагического просчета Чемберлена и Даладье было то, что они послушались советов своих «историков», резунов-суворовых образца 1938 года. Активный сторонник создания европейской системы коллективной безопасности и советско-французского сближения, министр иностранных дел Франции Анри Барту был убит еще в 1934 году, не без помощи нацистской разведки. По свидетельству Женевьевы Табуи, в Берлине тогда вообще многие считали, что с помощью нескольких «политических убийств Германия могла бы обойтись без расходов на войну и добиться в Европе всего, чего только пожелала бы!»

Западноевропейцы, несомненно, не забыли о том, какой «сюрприз» своим союзникам по Антанте преподнесла освободившаяся от царского гнета, революционная Россия, заключив позорный сепаратный Брестский мир с кайзеровской Германией, уже выбивавшейся из сил. Правда, в данном случае предательство, какими бы красивыми революционными словесами оно ни прикрывалось, – было наказано: Антанта и без России уже в 1918 году вынудила немцев прекратить сопротивление, зато Страна советов пылала в огне гражданской войны еще два года после окончания мировой бойни – но так и не смогла раздуть «мировой пожар».

Возможно, поэтому англичане и французы полагали, что лучше иметь дело с надежным противником – Германией, чем с ненадежным союзником в лице СССР, и толкали Гитлера на восток. И они были бы в какой-то мере правы, если бы Советский Союз сохранил в первозданном виде идейно-политические цели Советской России, если бы Сталин и впрямь был рыцарем мировой революции (или революционным маньяком) и желал установления в Европе господства коммунистов, а Гитлер играл второстепенную роль сталинского «ледокола».

Именно это пытался и продолжает пытаться внушить всем В.Суворов, и в этом неучете исторической динамики большевизма – его ошибка (скорее всего, «вольная»), которую он «повторил» вслед за Чемберленом и Даладье, подавшими в 1938 году дурной пример Сталину: за Мюнхенским соглашением тут же, 30 сентября, последовала англо-германская декларация о дружбе и ненападении, а в декабре в Париже была подписана и франко-германская декларация, перечеркнувшая советско-французский договор о взаимной помощи 1935 года. А советский диктатор в Москве 23 августа 1939 года отплатил тою же монетой несостоявшимся союзникам. Не состоявшимся временно, ибо логика событий толкала их в объятия друг другу: Сталину были не опасны «французский милитаризм» и даже «британский империализм», так же как и этим двум последним социализм «в одной, отдельно взятой стране» был не так страшен, как гитлеровское мировое господство, пугавшее и нового самодержца всероссийского. 

В книгах Суворова и его последователей приводится великое множество воинственных высказываний советских партийных и военных руководителей разных рангов с целью доказать агрессивность сталинского режима, ориентированного якобы на провоцирование мировой войны, и тем компенсировать отсутствие подлинных документов, подтверждающих существование «дня-М» в реальных планах советского руководства. Но кто же из взрослых людей – еще со времен Плутарха – не знает, для чего дан человеку язык? Нетрудно, в свою очередь, подобрать не один десяток высказываний Гитлера, на основании которых при желании можно было бы сделать «обоснованный» вывод о том, что фюрер был убежденным пацифистом.

Да мало ли что говорили Ленин, Троцкий, Зиновьев, Сталин или Бухарин о мировой революции в 1917-1920 годах, когда еще верили (или делали вид, что верят) в ее возможность и даже неизбежность, – чтобы приободрить друг друга или сомневающихся соратников в России и за ее пределами, чтобы припугнуть «классового врага»! (Говорили и позже: «мировая революция» долго оставалась паролем коммунистов, как «рот фронт!») Но сами-то они оказались у власти не столько в результате «восстания пролетариата», сколько потому, что 25 октября 1917 года у брошенных на произвол судьбы защитниц Зимнего дворца из второй роты женского батальона, в силу самой их природы не хватило мужества, чтобы дать отпор матросам-анархистам. Так зачем же было спустя два десятилетия после этих героических событий повзрослевшим и разжиревшим советским социал-бюрократам, уцелевшим после «великой чистки», еще раз пытать судьбу и ввязываться в столь рискованную авантюру, как мировая война с целью «мировой революции»?

Уж кто-кто, а бывший член реввоенсовета Юго-Западного фронта Иосиф Сталин должен был хорошо помнить бесславный поход в 1920 году на Варшаву – столицу далеко не самого могучего европейского государства, «географической новости», как несколько позже выразил новые идейные веяния Владимир Маяковский. Этот поход был санкционирован лично Лениным (Троцкий и Сталин поначалу были против), намеревавшимся через Польшу распахнуть дверь коммунистической революции в Европе. Возглавлял его будущий «герой» Кронштадта и тамбовских лесов, а позднее – жертва сталинских репрессий маршал М.Н.Тухачевский.

Провал польской кампании отрезвил тогда многих, и весьма маловероятно, что за годы, минувшие после тех славных дел, Сталин поглупел настолько, чтобы выпустить из мавзолея витавшую там идею «мировой пролетарской революции», да еще после того, как большинство ее адептов из числа «ленинской гвардии» были уже либо расстреляны, либо отправлены подальше от будущей советско-германской границы.

   Кстати, рассказывая о своей подготовке к побегу из «аквариума», В.Суворов делал интересное замечание: «В коммунизм на Старой площади вообще никто и никогда не верил». Владимир Резун, бывший, как сотрудник ГРУ, номенклатурой ЦК КПСС, знает, что говорит. Зачем же тогда «историк» Виктор Суворов морочит доверчивым читателям голову страшилками о готовившемся Сталиным коммунистическом завоевании Европы?

   Книги Суворова написаны увлекательно и с большим цинизмом, а это нравится читателю: дух захватывает, когда осмеиваются и «ниспровергаются» устоявшиеся как в науке, так и в общественном сознании истины, «наивные» представления. Сколько человек прочтут статью в научном журнале, монографию профессора Г.Городецкого, или книгу Алексея Исаева «Антисуворов» (2004), в которых показываются несостоятельность «ниспровержений» В.Суворова и прямая фальсификация им фактов? Зато сочинения «разведчика прошлого» и его ассистентов изданы и продолжают издаваться огромными тиражами и на прилавках не залеживаются. Массового же читателя можно охарактеризовать стихами Н.А.Некрасова:

Что ему книга последняя скажет,

То на душе его сверху и ляжет.

Что же несут с собой писания В.Суворова? Во-первых, профанацию истории как науки. Аутентичность исторических источников опирается на их массовость и непрерывность. Когда историю пытаются «перевернуть» всего лишь одним мифическим документом, который обязательно «должен быть», по убеждению историка-ниспровергателя, – у него самого или у его «фанатов» возникает непреодолимый соблазн добыть этот «документ» любым способом, не останавливаясь ни перед чем.

Как говорил еще великолепный О.Бендер, «при современном развитии печатного дела на Западе», а теперь – при наличии лазерной техники и соответствующих любителей и заказчиков, изготовить «архивный документ» – «такой пустяк, что об этом смешно говорить…» И ведь изготавливают! Некоторое время назад, почти без шума, был замят скандал с одним из якобы обнаруженных в какой-то «особой папке» протоколов политбюро конца 30-х годов, где упоминался ЦК… КПСС (название компартии, которое появилось на свет в конце 1952 года!).

Столь «деликатные» приемы использовали в идеологической и политической борьбе сравнительно недавнего прошлого как «прорабы», так и противники «перестройки». В 1990 году, когда советский режим уже дышал на ладан, партийная публицистика с целью «сохранения устоев» запустила в оборот легенду об «утаенном письме» К.Маркса. Это письмо, обладавшее, по-видимому, какой-то магической силой, русские революционеры старшего поколения будто бы намеренно скрыли от молодого Ленина – единственного законного наследника «Карла Великого». Потому-то, оказывается, Ильича и «занесло» в революционный экстремизм...

Любители пошалить на тему истории были во все времена. Классическим примером фальсификации исторических источников является письмо «пресвитера Иоанна», царя никогда не существовавшей огромной христианской державы, византийскому императору Мануилу I Комнину, воспринимавшееся в Западной Европе XII века, как говорится, на полном серьезе. Из сравнительно недавних случаев наиболее известный – это публикация в Германии «дневников Гитлера», оказавшихся подлогом. Того и гляди, в какой-нибудь супер-особой «папке» скоро обнаружатся директивы Агамемнона по ведению Троянской войны...

В колебаниях между расчетом на наивность читателя и неуважением к последнему В.Суворову было еще сложнее: отсутствовало даже «утаенное письмо», то есть речь Сталина на заседании политбюро 19 августа 1939 года, перед визитом в Москву Риббентропа. Но ведь должна же она быть, эта речь, чтобы не рассыпался карточный домик суворовской концепции! Опять помогли старые, надежные друзья: «Ди Вельт» – та самая, что рекламировала «Ледокол», – опубликовала, словно по заказу, искомое выступление вождя.

Как называются находки подобного рода, всем хорошо известно. «Оригинал» речи Сталина существует, оказывается… на французском языке, и его настоящие авторы были явно не в курсе, что подробные протоколы заседаний политбюро, по указанию самого Хозяина, тогда не велись. Поэтому в архивы в принципе не могла попасть объемистая внешнеполитическая сага, даже если бы Сталин, нарушив привычку, стал бы вдруг изъясняться со своими друзьями по-французски. Отсутствует также важнейший документ – мобилизационный план, нет соответствующей директивы – аналога германского плана «Барбаросса»...

«Я пользуюсь общедоступными источниками», – не то гордился, не то оправдывался В.Суворов. Но эти «источники» – вторичные, косвенные, ненадежные и противоречивые, да еще и тенденциозно подобранные и «обработанные». А «на душу» читателя тем временем ложатся все новые и новые откровения.

Наконец, никакие самые сенсационные (и даже подлинные) документы в пользу гипотетического «дня-М» уже никогда не смогут отменить кровью вписанный в историю, реальный день – 22 июня 1941 года, когда Германия напала на Советский Союз, а не наоборот.

Во-вторых, «дикие заявки» В.Суворова (так он сам назвал свои исторические фантазии) ведут к искажению исторической картины вплоть до ее полной фальсификации. Резун и его «суворовцы» своими тщаниями уже создали «черную легенду» о Второй мировой войне, подобно тому как в XVI веке Бартоломе де лас Касас своими патетическими «обличениями» конкистадоров способствовал вящей дискредитации католической Испании в угоду протестантам.

Фолк-хисторики с В.Суворовым во главе и прочие «диверсанты в прошлое» даже словом не обмолвятся о подлинной проблеме истории России и Европы: как понимаются и как должны обеспечиваться безопасность границ державы и независимость ее соседей? Вопрос этот вновь встает на каждом этапе исторического пути России – самодержавном, социалистическом и постсоветском. А эту историческую, политическую и, может быть, цивилизационную проблему с наскока – вспышкой сверхновой «правды» – не решить! Время черно-белых идеологизированных легенд прошло.

История, говорил Поль Валери, – это самый опасный продукт, выработанный когда-либо химией интеллекта. Чего стоит, например, такая «химическая атака» В.Суворова (из «Ледокола»): «Мне понятно, что в Нюрнберге судьям из «международного трибунала» не хватило желания (и профессиональной честности) найти настоящих виновников войны. Но мне не понятно, почему те же «судьи» после признаний адмирала Кузнецова не собрались срочно в Нюрнберге и не сняли часть обвинений против Кейтеля, Йодля, германского вермахта и вообще Германии? […] Почему же вы, господа судьи, так спешили повесить Кейтеля и Йодля, но не спешите повесить Кузнецова, Жукова, Молотова?»

То, что о «профессиональной честности» толковал беглый работяга из КГБ, приговоренный на родине к расстрелу, – ладно: видно, было от чего ему бежать. То, что «признаний» адмирала Н.Г.Кузнецова в том, что «Советский Союз готовился к войне и неизбежно в нее вступил бы, но Гитлер своим ударом эти планы сорвал», – было бы достаточно, чтобы повесить самого Кузнецова, а заодно и Жукова с Молотовым, – уже отдает «Теорией судебных доказательств в советском праве» А.Я.Вышинского. Но покоробило другое. Такие уничижительные характеристики Нюрнбергского трибунала, помнится, допускал еще один известный автор. Это Дуглас Рид, профашистский журналист, автор антисемитского трактата «Спор о Сионе».

Хотя В.Суворов и назвал Гитлера «преступником и мерзавцем», он нашел у фюрера и «заслуги»: «Гитлер, конечно, не мог остановить натиск мирового коммунизма, – с грустью сообщал он, – но осадил, задержал, ослабил его». Да и вообще, «Гитлер только на словах был сторонником «пушек вместо масла» («День-М»). А что же на деле? Наверное, этим маслом обжирались заключенные концлагерей!..

Такое снисходительное, лжеобъективное отношение к главному нацистскому военному преступнику, каким был и останется Гитлер вопреки реабилитационным усилиям ридов, резунов и прочих, может вызвать в чьей-нибудь душе, совсем уже не отягощенной знаниями и никакими этическими нормами, «неожиданный» резонанс: а может быть, и не зря фюрер считал Вторую мировую войну «войной мирового еврейства» против национал-социалистической Германии и других стран?

* * *

Между тем существуют не столь «громкие», но вполне научно состоятельные изыскания и разработки по рассматриваемой теме. Еще в 2005 году вышла книга Якова Верховского и Валентины Тырмос «Сталин. Тайный «сценарий» начала войны». Ее авторы предложили свою, оригинальную версию начала Великой Отечественной войны, которая выглядит не просто правдоподобной, а совершенно убедительной, потому что она подтверждается документами и строгими умозаключениями, а не «дикими заявками». Я.Верховский и В.Тырмос буквально день за днем прослеживают события последнего предвоенного полугодия – в Европе и Америке, Москве и Берлине, Токио и Лондоне – и рационально объясняют многие феномены политики сталинского руководства перед войной, которые для других авторов и для читателей до сих пор остаются неразрешимой загадкой. Становится понятно, что Сталину нужно было именно нападение Гитлера на Советский Союз, ибо только в случае безусловного признания СССР жертвой агрессии он мог рассчитывать на прорыв международной изоляции (в которой страна оказалась после подписания договоров с нацистской Германией и советско-финской войны), создание прочного антинацистского блока, помощь со стороны США по ленд-лизу и, в конечном счете, на победу. Причем Сталин намеревался использовать в борьбе с сильнейшим противником, в новых исторических условиях, опыт Отечественной войны 1812 года: тогда прусский генерал Карл фон Фуль, находившийся на русской службе, составил оригинальный план разгрома французской армии, на случай если она вторгнется в пределы России. И теперь также предполагалось осуществить сложный оборонительно-наступательный маневр – с нанесением ответного удара по агрессору силами Юго-Западного фронта под командованием Г.К.Жукова (к сожалению, ни в войне с Наполеоном, ни в 1941 году ответный удар не удался; видимо, поэтому и пришлось отступать до самой Москвы)...

По этим причинам агрессии СССР против Германии летом 1941 года в принципе не могло быть. «Внезапность» нападения Германии на Советский Союз последовательно и умело готовилась... самим Сталиным, который, хорошо зная о планах Гитлера и о неизбежности войны, предвидя ее затяжной характер и огромные потери, боялся только одного: повторения немецкой провокации против Польши 1 сентября 1939 года (операция «Консервы» в Гляйвице). Отсюда – его непонятное, кажущееся параноидальным стремление «не поддаваться на провокации»! Строительство перед войной почти трех тысяч «предприятий-дублеров» на Урале, в Сибири и Средней Азии свидетельствовало о том, что советское руководство учитывало возможность временной потери западных индустриальных районов и планировало быструю эвакуацию промышленности из европейской части страны на Восток, что и произошло на самом деле. Перед войной в СССР была также создана и достаточно эффективная система ПВО, в результате действия которой Москва стала наименее пострадавшей от налетов немецкой авиации европейской столицей, и система бомбоубежищ. 22 июня 1941 года – день трагедии Красной армии, советского народа, предвестник многолетних страданий его; но это – и день успеха сталинского «сценария», политической победы советского диктатора над Гитлером. (Есть основания предполагать, что менее чем через полгода президент Рузвельт аналогичными действиями на Тихом океане подтолкнул японцев к нападению на Перл-Харбор.) Эту жестокую игру Сталин, вопреки расхожему мнению, выиграл, а советский народ большой кровью заплатил за грядущую Победу над смертельно опасным врагом. Как заметил Александр Воронель, «И.Сталин крепко держал в руках Добро и Зло. Жаль только, что и его добро тоже всегда проявлялось в форме зла. Это происходило именно вследствие абсолютного характера его действий» («Мечта о справедливом возмездии»).

Вторая мировая война пользуется особой популярностью и среди так называемых виртуальных или альтернативных историков, фантазирующих на тему: как могла бы сложиться судьба человечества, если бы в один из переломных моментов (в пресловутой «точке бифуркации») история пошла другим путем? Таким образом, альтернативная история – это утопия, опрокинутая в прошлое. Сегодня имеются версии виртуальных исторических полотен разного масштаба и претенциозности, пишутся многочисленные статьи, защищаются диссертации по этой тематике. Наряду с опытами Тита Ливия, размышлявшего на тему, стоило ли отцу Цезаря производить на свет сына, и Арнольда Тойнби (эссе «Если бы Александр не умер тогда...»), существует ряд небезынтересных примеров переделки прошлого. Изданы сборники «Победы Третьего рейха: Альтернативная история Второй мировой войны» и «Победа Восходящего Солнца», названия которых говорят сами за себя. Что движет авторами этих «исследований»: садо-мазохизм, желание потешиться самим или стремление во что бы то ни стало эпатировать публику? Появились уже и компьютерные игры «в историю». Может, прав был Бенедетто Кроче (1866 – 1952), считавший, что «всякая истинная история – это современная история»? Об «историческом экспериментировании» Леонид Горбовский, герой повестей братьев Стругацких, скажет в 2199 году: «Человечество занимается прогрессорством, потому что у нас история такая, потому что мы плачем о своем прошлом... Мы не можем его изменить и стремимся хотя бы помочь другим, раз уж не сумели в свое время помочь себе...» («Волны гасят ветер»).

В реальной истории люди прошлого словно оживают. Альтернативная история временами в каком-то смысле их убивает – вторично и окончательно. По этой причине наша ответственность перед прошлым оказывается даже большей, чем перед будущим. Исторические игры не могут и не должны подменять реальную, «живую» историю – ту самую, которая устанавливает события прошлого в их индивидуальной неповторимости и рассказывает о них читателю. Виртуально-исторические опыты должны проводиться осторожно и с оговорками; они требуют от авторов профессионализма, ответственности и высокой исторической культуры. В противном случае, ввиду известной зависимости исторических парадигм от политической конъюнктуры, чересчур «смелые» альтернативные конструкции могут попросту сфальсифицировать историю и превратить ее в арену идеологического и политического реванша, что уже и просматривается в «уравнительном» подходе ко Второй мировой войне и в отрицании Холокоста (за которым, чего доброго, может последовать и оправдание последнего). Другим побочным эффектом здесь может стать повальный нравственный релятивизм, ибо тотальная виртуализация прошлого обесценивает жизнь ушедших поколений, превращая наших далеких и близких предков в сборище каких-то недоумков и неудачников, живших «не так», девальвирует их труд, подвиги, страдания и жертвы, а заодно делает бессмысленным и наше собственное существование.