Александр Воронель

 

ОТ РЕДАКТОРА

 

По мере того как мы знакомимся с частной жизнью великих людей, на чьих плечах покоятся основания современной культуры, мы не только узнаем о их слабостях и случайных огрехах, кажущихся почти несовместимыми с их хрестоматийным обликом. Мы начинаем лучше понимать их опасения и скрытые мотивы, которые не менее важны, чем их исторические подвиги. Мы начинаем с бОльшим уважением смотреть на своих современников и даже на собственные поступки, так или иначе, определившие нашу жизнь и, тем самым, нашу историю. Ведь мы оказались гражданами (и многие даже активными гражданами) нового государства Израиль, о возможности существования которого в юности не могли и подозревать. В нашей жизни появляется еще одно, раньше незаметное, историческое измерение, придающее ей  дополнительную, не всегда осознанную, значительность.  Таков смысл прозы Нины Воронель и Игоря Гельбаха, помещенной в  выпусках №173 и 174.  Кусок истории 19-го (и отчасти 20-го) века, когда еще только завязывались все неразрешимые узлы современности, особенно плохо известен русскоязычному читателю по очевидным для нас политическим причинам. История ХХ в. переписывалась на наших глазах по крайней мере трижды, и еще предстоят серьезные поправки. По-видимому и милый нам ХIХ в. в свете современности требует от нас пересмотра.  То, что сложилось 150 лет назад в Европе под влиянием идей небольшого кружка бескорыстных идеалистов-гуманитариев, в наше время привело ко многим парадоксальным результатам, включая Холокост и безграничное расширение свободы головорезов. 150 лет назад эти гуманисты еще составляли тесный дружеский круг, в котором с энтузиазмом подхватывалась всякая свежая – порой даже и циничная – мысль. Как сказал проницательный современный американский историк Крейн Бринтон: «Первое поколение гуманистов было склонно думать, что большинство позволит избранному меньшинству упиваться своей неповторимостью... Второе же поколение, испытавшее ужасы религиозных войн, уже смотрело на массы с тревогой и искало (и без успеха и надежды продолжает искать, – А.В.) пути, чтобы держать их на должном уровне...» 

 В демократических обществах, где массы доводят любую здравую идею до абсурдного упрощения и верят в нее, как в религиозную истину, в те времена еще не проглядывало «восстание масс». Народолюбие тогда ценилось выше рациональной последовательности. В статье Владимира Идзинского в этом выпуске рельефно обозначена опасность роста могущества человека массы в эпоху всеобщего избирательного права. Но, конечно, в одной статье не исчерпать эту тему.  Очевидно, что успехи точных наук не имели никакого влияния на образ мыслей одержимых уравнителей – «левеллеров» – который сложился гораздо раньше, еще в Библейские времена и происходил скорее от еврейских пророков.  Еврейскому ортодоксу Эдуарду Бормашенко,  эмоциональная полемическая статья которого на эту тему помещена  в этом же номере, следовало  бы это помнить. Но он, увлеченный  самокритическим пафосом интеллектуала, пишет: «Развал этого ладно скроенного и крепкого, прошитого иерархиями мира начал Декарт, не имевший ничего такого и в мыслях».

Действительно, гениальный Декарт ничего такого не мог иметь в виду, хотя бы потому, что он сделал прямо противоположное: изобрел систему координат, положившую на мир оцифрованную сетку. Т.о. он не уравнял все точки, как утверждает  Эдуард,  а как раз наоборот – сделал их необратимо различимыми.  Идея равенства людей всегда отравляла неразвитое человеческое сознание, не обогащенное пониманием, что равенство допустимо лишь как юридическое понятие (фикция), которое не имеет ничего общего ни с обычной коммерческой уравниловкой, ни, тем более, с какими бы то ни было идеями физики. К сожалению за два-три тысячелетия не нашлось  гуманитария, который с такой же силой донес бы до масс необходимость ограничений их свободы и «прав человека» в соответствии с их уровнем культуры. Люди так же неравны, как неодинаковы их имена.

Э. Бормашенко в своей статье вздыхает о прошлом мнимом благолепии, которое исчезло якобы под влиянием научных идей. Он жалуется даже, что «в механике Галилея-Ньютона появляется свободно движущаяся частица. До Галилея человечество прекрасно обходилось без свободы, все движущееся было кем-то или чем-то движимо». 

Действительно, нужно сказать, что общедоступные учебники, которые сообщают, что «мир состоит из атомов и пустоты», скорее вводят людей в заблуждение. Мир состоит из атомов и полей. Свободно движущаяся частица – это абстракция, которой в природе не существует.  Силовые поля толкают любую частицу вправо и влево, вперед и назад, не оставляя ей ни малейшего просвета свободы. Свободы вне разума нет и не будет. Если вы думаете, что прогуливаясь по дорожке, вы движетесь свободно, вы ошибаетесь. Вы движетесь под постоянным воздействием гравитационного поля Земли. И даже если ракета унесет вас на миллионы километров  от Земли, это не  будет освобождением от поля. Вы окажетесь под воздействием других, быть может, еще более сильных полей, исходящих от других небесных тел.  А во всяком поле направления не равноправны, движение вдоль поля совсем не то, что поперек, так что об однородности и «свободном движении» придется забыть. Кроме гравитационного есть еще много других полей,  среди которых хорошо  известные каждой домашней хозяйке электромагнитные.

На вопрос «что такое поле?» автор всемирно известного курса физики Ричард Фейнман начал было отвечать, а потом сбился, остановился и, указав на выписанные на доске уравнения Максвелла, сказал: «Ну вот, здесь ведь все написано! Ничего добавить к этому нельзя». Вот этим «все написано!», а отнюдь не «пустотой», заполнено все мировое пространство. Пустоты тоже нигде нет.

Как-то раз во время лекции наш профессор  (мне сейчас кажется, что это был Я. Гегузин, тот самый, которого часто цитирует в своих воспоминаниях Бормашенко) рассказал, как он оценивает студентов на экзамене. Если студент знает значения букв-символов в формулах, значит, он уже заслуживает тройки. И этого вообще-то достаточно для жизни в цивилизованном обществе. Если он знает и формулы, в которые входят эти буквы, он уже находится где-то между тройкой и четверкой. Иногда этого достаточно, чтобы сделать карьеру. Но только, если он еще знает, когда эти формулы применять, а когда они неприменимы, с ним стоит работать и смело ставить ему пять. У него есть шанс стать ученым.

У меня сложилось впечатление, что тесное общение Бормашенко со студентами погрузило его в такое мизантропическое состояние, что он не ожидает от современника знания и на тройку. Во всяком случае самообвинения Бормашенко по поводу «разрушительной идеи равноправия», якобы посеянной физиками, или «пустого однородного пространства», «заполненного совершенно идентичными элементарными частицами», по-видимому, основаны на его вынужденных столкновениях  с троечниками, а не на самих идеях. Хороший студент знает, что элементарные частицы могут быть разных симметрий (бозоны и фермионы, например), и что в якобы пустом пространстве всегда присутствуют силовые поля, которые делают его отнюдь не однородным и совсем несимметричным. Абстракции, которые вводят физики для своего удобства, не следует принимать за последнее слово науки, которое требует нашего одобрения. Хотя, как пишут в юридической литературе: «Незнание закона не освобождает от ответственности при его нарушении».

В численном отношении троечники в мире безусловно преобладают, и это склоняет всякого мыслителя к пессимизму. Но все же мир в целом движется, и совсем не по сценариям, составленным посредственными учениками.

Человеческий мир никогда не подвергался такому  скрупулезному анализу, как космос, но я дерзаю предположить, что идеи и даже отдельные люди также являются носителями, и даже источниками, полей, которые заполняют культурное пространство цивилизаций и определяют их симметрию.

Но как только мы упоминаем в этом контексте «поля», мы расстаемся с идеями равноправия (и чуть ли не с материализмом вообще!): равноправия направлений, равноправия координат в полях не существует.

Лагранж вовсе не виноват в произвольности систем координат. Система координат – это человеческая выдумка и ее произвольность никогда не мешала евреям считать началом координат (и, конечно, центром мира) Иерусалим, а римлянам, что «все дороги ведут в Рим».

А Москва! «Как много в этом звуке для сердца русского слилось…» А для французского – ну, ничего! Лагранжа можно понять. Сердцу ведь не прикажешь. Однако, движение по направлению поля радикально отличается от направления поперек, и жизнь близко от Москвы (в финансово-экономическом поле центральной власти) всегда отличалась от жизни вдали от нее, где местные поля (происходящие от местного начальства) заглушают, преувеличивают или отчасти смягчают влияние центра. Если идеи – это поля, то зримыми источниками этих полей в обществах бывают люди. Но никто из творческих людей в сущности не знает, откуда у них взялись их идеи. Это вопрос мировоззрения. Зачастую даже и  пророческая фантазия поэтов подсказывает им более достоверный сценарий событий, чем якобы строго взвешенный анализ ученого.

Вот стихотворение, написанное в 1951 г.  Сергеем Хмельницким, знатоком истории Ислама и талантливым поэтом, когда еще никому не пришло бы в голову ожидать агрессии исламизма, «Исламского государства» и «Всемирного Халифата». Но… готовность к отрезанию голов у многих уже присутствовала: 

 

Все мы, граждане, твердо знаем,

Что в начале седьмого века

Под веселым зеленым знаменем

Шел пророк из Медины в Мекку.

Львы рычали, ослы кричали,

И, осыпаны бранной пылью,

Бедуины прямыми мечами

Городские брони рубили.

И неслось над войском Медины,

Рассыпаясь искрами паник:

Нет Бога кроме Единого,

И Мухаммад – Его посланник!..

Так орали эти номады

На рысях, дорогой короткой

За посланником Мухаммадом,

Молодым с подбритой бородкой…

И следом за этим в том же ритме, вживаясь в пафос легкой победы и торжества фанатичной веры и страсти над материальной силой одряхлевшей слабодушной цивилизации:                   

 

… А дорога под ним гудела:

Это было дело святое,

Это было верное дело,

За которое драться стоит.

Так давайте поднимем чаши

За фанфары седьмого века,

За счастливое время наше,

За дорогу Медина-Мекка.

За зеленый огонь Ислама

От Хивы до Дженералифа,

За двенадцать святых имамов

И святых четырех халифов.

За первейшую пядь дороги,

За начала начальный атом,

Что расстелется нам под ноги

Завоеванным халифатом.

 

Можно подумать, что эти стихи написаны сейчас одним из тех тысяч молодых головорезов-энтузиастов, которые рванулись из старой Европы на Ближний Восток завоевывать себе Исламское государство – Новый Халифат. Мир все еще молод. И воля к власти в сердцах современных молодых людей вскипает так же высоко, как и в 7-м веке.

Или, может быть, осуществилась фантастическая идея Фридриха Ницше о Вечном Возвращении?..

 

Мы пережили падение социализма, империализма и колониализма. Имеет смысл познакомить читателя еще с одной глобальной, утопической идеей, которая в начале  ХХ в. владела умами многих утонченных интеллигентов (например, замечательного русского поэта-символиста Андрея Белого). В статье Ильи Зильберберга рассказывается о жизни и общественной деятельности знаменитого антропософа и философа Рудольфа Штайнера, человека большого обаяния и таланта. Его теории имели большое влияние на многие европейские новаторские начинания в Европе.

Однако в наше время при вглядывании в суровое будущее эта теория бледнеет перед всеобщим наступлением варварства, которое противопоставляет власти интеллекта власть насилия и оказывается более реалистическим фактором нашей истории, чем даже глобализация.