1
Так я и думал: сидевший напротив маленький старичок с короной седых волос вокруг блестящей лысины, похожий на гнома-волшебника из сказки, не выдержал моих односложных ответов на свои замечания о погоде, качестве салатов и часах работы джакузи, потихоньку сдвинул на столе пару тарелок и в сердцах бросил на освободившееся место газету.
– Вот, ничего удивительного!
– Да? А чему именно не следует удивляться? – вынужден был спросить я.
– Да тому, что все нас ненавидят! – радостно воскликнул сосед по столу.
– Ненавидят… – сочувственно вздохнул я, понимая, что от долгого монолога уже не уйти.
– А все почему? Как вы думаете, почему весь мир так к нам относится?
Я лишь поднял к потолку глаза, продолжая жевать.
– Только не говорите, что все из-за еврейских денег, или из-за того, что мы, якобы, распяли Иисуса! Ерунда! Сегодня большинство американцев и европейцев вполне секулярно, и никому нет никакого дела до распятого две тысячи лет назад! А умение делать деньги вызывает у современного человека только уважение, но уж никак не ненависть.
Я неопределенно кивнул.
– Так почему же, я вас спрашиваю? – не унимался старичок. – Почему нас все так не любят?
– Может быть, по привычке.
– Нет, не по привычке, здесь все гораздо серьезней!
– Привычка – тоже вещь серьезная, от нее так запросто не отказываются.
– Да, но тут дело совсем не в привычке. Наша главная беда в нашей главной национальной черте!
– Вы имеете ввиду склонность к получению Нобелевских премий? – предположил я и вместо улыбки получил в ответ негодующий взгляд.
– Ваша шутка, молодой человек, неудачна – Нобелевской премии всего сто лет. Я же говорю о вещах в исторической перспективе.
– Вот как?
– Да. А наша главная национальная черта – наше неуемное любопытство и наше сование наших длинных носов, а вслед за ними и самих себя – всюду, где нас не просят. Если вы хоть немного знакомы с мировой историей, то не станете отрицать: большинство диктаторов, революционеров, миллиардеров – евреи! Но дело даже не в самом этом факте. Угнетали бы они своих же, евреев – пожалуйста, сколько угодно! Или устраивали бы перевороты здесь, среди своих – да на здоровье! Так нет же – один угнетает испанцев, другой организует переворот в России, третий учит туземцев правилам хорошего тона, а четвертый лезет в премьер-министры Англии.
– Доброй, старой.
– А? Что вы сказали?
– Лезет в премьер-министры доброй, старой Англии.
– Ну да! Так скажите, кто после этого будет нас любить?
– Передайте, пожалуйста, соль, – попросил я.
– Пожалуйста. Вот, смотрите, верно на данный момент: министр иностранных дел Франции – еврей! И мэр Нью Йорка, и, конечно, председатель Федерального резервного банка, и его предыдущий председатель! В любом европейском правительстве обязательно найдется хоть один еврей …
– … или его заместитель, – подсказал я.
– Заместитель?
– Человек с длинным носом, или с подозрительной бабкой, или со странной фамилией, или со странной фамилией жены.
– Может быть и так. Но, как правило – это, действительно, самый настоящий еврей! Только представьте себе, что чувствует какой-нибудь, скажем, голландец, видя инородные тела – евреев – в своем парламенте, в Совете директоров своей фирмы, на сцене, в телевизоре? Даже, если это – приличный, воспитанный человек, гуманист, и так далее.
– Кто гуманист – еврей в парламенте?
– Да нет же! Этот обычный голландец, или итальянец, или румын, или черт знает кто!
– Или – немец.
– Да, да и немец – тоже! Вы, очевидно, в курсе, что в Германии перед войной евреев было, как нигде в другом месте. Я видел немецкую статистику тех лет: половина адвокатов, профессуры, промышленников, большинство банкиров – были евреями. Но этого мало! И в культуру немецкую они пролезли, и в прессу! И, самое страшное: в правительство! Тот же Ротенау! Вот вам и – пожалуйста! Ничего удивительного, что нацисты на этом так сыграли – мы же сами им помогли, чуть ли не пригласили. Так почему, скажите, наш брат всюду лезет? Почему не сидится ему на месте, а обязательно хочется в лауреаты, министры и генеральные директора?
– Не только туда. Вы ведь стараетесь видеть историческую перспективу? Так в ней – лет двести назад и далее – евреи чаще попадали не во дворцы, а на костры, и в прочие малоприятные места.
– Вы просто мастерски уходите от ответа. Очевидно потому, что ответить вам нечего. Вы здесь с женой?
Я кивнул.
– Отдыхаете?
Я снова кивнул.
– Я тоже отдыхаю, правда, один – жена давно умерла. Здесь, конечно, очень мило, и говорят, что не только вода и знаменитая грязь, но даже сам воздух каким-то образом благотворно влияет на здоровье. Хотя, сказать по правде, я бы и не ехал ни в какую гостиницу, мне и дома хорошо.
– Что же вас заставило?
– Представьте себе, все те же немцы. Раз в год они оплачивают мне недельную оздоровительную поездку – ребенком я был в гетто. Так что я просто вынужден отдыхать, – старичок засмеялся мелким, сухим смехом.
Я тоже улыбнулся, отодвинул тарелку и поднялся от стола.
– Принести вам кофе?
– Нет-нет, спасибо, у меня – сердце. Ну, разве что, полчашечки, раз уж вы так любезны.
Когда я вернулся, газеты на столе уже не было.
– Благодарю вас! Там нет сахара? Тогда подсыплем. А где же ваша супруга – еще спит?
Я кивнул.
– Вы, я вижу, не многословны.
– Зато я слушаю.
– О, это так мило с вашей стороны! Вы, наверно, скоро уезжаете?
– Нет, мы пробудем еще неделю, до следующего четверга.
– И я – до следующего четверга. И очень рад знакомству. Вы – такой интеллигентный молодой человек! Я не слишком утомил вас своей болтовней?
– Нет-нет. К тому же, я уже не помню, когда последний раз меня называли молодым человеком.
– Ну что вы? Вы выглядите не старше моего сына. Но … простите старика, я вижу, вы употребляете слишком много соли. Соль – вещество неорганическое, она мешает правильному усвоению продуктов.
– Еще одно инородное тело? Но без соли невкусно. А без евреев, наверно, было бы скучно – вы не находите?
– Значит, мы специально всюду лезем, для общего веселья?
– Может быть, если бы где-то в середине исторической перспективы евреев не выгнали бы из Иудеи, и они не разбрелись бы по миру, а сидели в своем уголке, не высовываясь, как те же голландцы, ваша газета была бы вдвое тоньше, все народы зачахли бы от тоски, а ООН давно распался бы за ненадобностью.
– Не преувеличивайте! Не настолько мы популярны, а без нас нашелся бы для забавы кого-то другой. Ну, не буду злоупотреблять вашим терпением. Может, увидимся за обедом? Да, мы же не познакомились! Меня зовут Шимон. Можно – Шими.
– Очень приятно. Леонид.
– А, так вы из России! Я слышу небольшой акцент, но думал, что вы из Аргентины. Но вы прекрасно говорите на иврите! Вы давно в стране?
– Примерно полжизни. А говорю я с ошибками, которые сам же слышу. Зато слушаю без ошибок, – неудачно пошутил я.
– О, умение слушать – бесценное качество, особенно в наше крикливое время! И выигрываете от него, прежде всего, вы сами. Ну, хорошо. Я вижу, уже без четверти девять, ваша жена, наверно, проснулась и ждет, что вы принесете ей завтрак. Я угадал? Так что собирайте самое вкусное, а не то она не дождется и спустится сама.
– Вряд ли. У нее проблемы со спиной, поэтому мы и здесь.
– Простите, я не знал.
– Ну, что вы. Уверен, она будет рада с вами познакомиться.
– Я, разумеется, тоже. Знаете, старики любят общаться с молодыми. Это поддерживает жизненный тонус и позволяет на какое-то время забыть о собственном возрасте. Тем более, что мои дети так далеко.
– В Америке?
– Сын. Но с ним мы видимся по интернету гораздо чаще, чем с дочкой, которая здесь, в Израиле. Как будто бы близко, но это совершенно другой мир.
– Неудачное замужество?
– Да, но только я могу назвать вещи их настоящими именами. А моя бедная дочь все еще пытается убедить себя, что счастлива. Но оставим это, я ведь совершенно вас заболтал! Что делать, это у меня профессиональное. Не буду больше вас задерживать. Всего наилучшего! Был очень рад познакомиться!
2
Мы встретились в тот же день, вечером на променаде – длинном языке искусственного полуострова, оазисе синего света среди тихой темной воды Мертвого моря.
Я представил жену и Шимона друг другу. Шимон наклонился, поцеловал ей руку и искоса поглядел на меня.
– Я не сомневался, что ваша жена красива, но не думал, что настолько. Черные глаза и такие роскошные волосы – настоящая Кармен.
– Спасибо, – смутилась Ира. – Вы, конечно, немного преувеличиваете, но мне все равно приятно слышать.
– Я нисколько не преувеличиваю, а на мою оценку вполне можно положиться, она объективна. Потому что это – оценка профессионала.
Он замолчал, с довольной улыбкой наслаждаясь нашими недоуменными взглядами.
– Вы – художник? – попробовал догадаться я.
Шимон только покачал головой.
– Модельер? – предположила жена.
– Нет, но уже немножко близко. Есть другие варианты?
– Гример в театре?
– Может, вы – член жюри конкурса красоты?
Шимон от души рассмеялся.
– Нет, друзья мои, я всего лишь дамский парикмахер, но с почти сорокапятилетним стажем, так что, кое-что в женщинах понимаю.
– В женщинах, или в их внешности? – переспросила жена.
Шимон снова улыбнулся:
– Вы хотите сказать, что внешность обманчива? Возможно, это и так, но только не для профессионала. Вы же знаете, что таксисты и парикмахеры – самые болтливые люди. Но мы умеем не только говорить, но еще и слушать, и наблюдать. И, поверьте, после получаса болтовни с клиенткой я вполне могу составить ее точный портрет – не только внешний, но и психологический.
– Как интересно! За сорок лет вы, наверно, познакомились с тысячами разных людей.
– Ну, во-первых, часть клиенток стриглись у меня постоянно, мы были как старые друзья. Во-вторых, не всегда со всеми складывается разговор. Но было и немало интересных встреч, в том числе и со знаменитостями. Как-нибудь расскажу вам. А бывали и разные неординарные случаи, правда, чаще всего не очень приятные. Прибегали взбешенные мужчины и начинали выяснять отношения с клиентками, сидящими в креслах, под феном и во время стрижки. Бывало, приходилось вызывать полицию. А случалось и наоборот – приходили пылкие возлюбленные, начинались поцелуи, и так далее.
– В таких случаях вы тоже вызывали полицию?
– Нет, в таких случаях я обычно продолжал стричь, как ни в чем не бывало. А если дело заходило слишком далеко, прерывался, или переходил к другому креслу. Честно говоря, просто не хотелось терять клиентов. Кстати, возлюбленными моих клиенток иногда оказывались тоже женщины, или даже вообще… как бы это сказать, что-то неопределенное. И бывших мужчин случалось стричь, и подвыпивших женщин. Да чего только не было!
– В самом деле, интересно. Вы, наверно, могли бы написать книгу воспоминаний.
– Но все-таки, с вашего позволения, я вернусь к тому, с чего начал: внешность обманчива лишь для простаков, или для тех, кто сам хочет быть обманут. На самом же деле, характер человека большими буквами написан на его лице. Кстати, если не ошибаюсь, кто-то из русских писателей говорил, что в человеке гармонично все – и его поступки, и лицо, и одежда, и душа, и …
– Счет в банке, – подсказал я.
Жена метнула в меня короткую молнию.
Шимон с готовностью рассмеялся.
– Вы, я вижу, любите пошутить. Что ж, мы это учтем, и будем осторожны.
– Да, – сказала жена, – теперь я вижу, что вы, в самом деле, хорошо разбираетесь в людях. А вот я двадцать два года назад не разобралась, как следует, и была не достаточно осторожна.
– С тех пор я и шучу, – сказал я.
Шимон повернулся ко мне.
– Но, по крайней мере, в одном признайтесь серьезно: ваша Ирена – женщина прекрасная во всех отношениях. Я прав?
– Кто я такой, чтобы спорить с профессионалом?
– Но в данном случае, вы как никто другой близки к … – он замялся, подыскивая подходящее слово.
– …обсуждаемому предмету, – подсказала жена.
– К этой прекрасной даме. – сказал Шимон, и, деланно покосившись на меня, добавил: – Надеюсь, Лео учтет мой преклонный возраст и не станет слишком уж ревновать за мои искренние слова.
– Ревновать я не стану, но возраст здесь совершенно ни при чем. Просто, как любят говорить по радио, мы живем в демократическом государстве, и каждый волен в свободном выражении своих чувств.
Поболтав еще несколько минут, мы вернулись в гостиницу на ужин.
Подъехав к столу, жена отказалась от моей помощи и перебралась со своего кресла на стул, сделав почти два самостоятельных шага.
Мы с Шимоном нашли свободную тележку и отправились наполнять тарелки.
– Простите, Леонид, ваша жена давно в инвалидном кресле? – спросил он.
– Нет, только месяц. У нее уже давно были смещены два позвоночных диска, так что временами ей болела спина. Но все казалось не так страшно: один укол стероидов снимал боли почти на год – она ходила, и даже плавала, как ни в чем не бывало. А месяц назад как-то неудачно подняла ведро с водой, и началось …
– Бедняжка. Кроме болей и неудобств ей, конечно, непросто чисто психологически.
– Вы правы. Она почему-то очень стесняется своей болезни. В этом плане нам было особенно тяжело …
– Показаться на людях в инвалидном кресле, – опередил меня Шимон.
– Точно. Мы здесь неожиданно наткнулись на наших старых знакомых, и тем не удалось скрыть своего удивления – Ира ведь старалась, чтобы никто ничего не знал. Так что еду я ношу в номер, а выходит она только на процедуры, да и то крайне неохотно.
– Признаться, я ведь тоже не ожидал, что ваша жена передвигается в инвалидной коляске. Я помню, вы говорили, что у нее проблемы со спиной, но кто бы подумал, что все так серьезно? Надеюсь, что мое удивление не бросилось ей в глаза.
– Что вы, вы были просто безупречны. Говоря с вами, она все время улыбалась – за последний месяц я такого не припомню.
– У вас есть дети?
– Двое. Младший в армии, старший только недавно отслужил, теперь болтается за границей. Так что мы остались практически одни.
– Что ж, Леонид, если вы не против, мы могли бы иногда встречаться. Можно, я буду звать вас Лео? Мы, израильтяне вечно куда-то спешим, и поэтому любим сокращения. Но заметьте, сокращение имени это не только экономия времени, это еще и сокращение дистанции между людьми, в полном соответствии с нашим южным, открытым характером.
– Конечно, Шими я буду очень рад вашей компании, уверен, что и жена – тоже. Знаете, последний месяц мы с ней все время рядом, и я чувствую, что это начинает напрягать нас обоих, и чем дальше, тем больше.
– Я вас понимаю. И очень рад нашему знакомству. Вы – такая прекрасная пара: муж – шутник, жена – красавица. Что еще нужно для приятного отдыха? Смотрите, это тушеное мясо выглядит весьма привлекательно. Возьмем?
3
Следующим утром мы встретились на берегу, где Шимон энергично разминался, то наклоняясь, то ложась на скамейку, то отжимаясь от нее.
– Доброе утро, Шими. А вы, оказывается, в отличной спортивной форме.
– А на лицо – глубокий старик, верно?
– Ну, что вы!
– Мне ведь всего шестьдесят семь, и я стараюсь не раскисать: зарядка, джоинг, некоторые индийские упражнения. А где же ваша Ирена?
– Она эту ночь плохо спала, задремала только под утро. Когда проснется, позвонит, и я ее привезу.
– Ну, тогда отдыхайте, а я пошел мазаться. Надо же оправдать свое нахождение в самом низком месте на Земле! Не уверен насчет всего остального, но для кожи эта грязь, в самом деле, очень полезна.
Часа через два в моем кармане пискнул телефон.
– Это жена. – сказал я Шимону. – Пойду, привезу ее.
– Да, конечно. Простите, а что это у вас в сумке?
– Так, просто пустые банки из-под сахара. Жена хотела набрать с собой немного лечебной грязи. Будем мазаться дома.
– Охрана гарантирована, – улыбнулся Шимон.
Я махнул ему и отправился в гостиницу.
Вернувшись с женой минут через десять, я обнаружил только его вещи, но ни его самого, ни нашей сумки видно не было.
– Где же твой гном? – спросила жена и нервно хохотнула. – Надеюсь, он не утонул?
– Это вряд ли, – ответил я. – Кстати, он, оказывается, совсем не так уж стар, а для своих лет – просто в отличной спортивной форме.
Состояние Иры оказалось гораздо хуже, чем я ожидал, и, не зная, куда исчез Шимон, я радовался, что, по крайней мере, пока мы одни.
– Может быть, прокатимся пока дальше, вдоль берега? – предложил я.
– Прокатимся, – согласилась Ира. – Укатимся, закатимся, перекатимся, перекинемся, перепихнемся.
– Перепьемся, передеремся. – продолжил я, разворачивая коляску, чтобы двинуться дальше, в сторону безлюдного в полдень променада.
Но жена закричала:
– Смотри, вот он! Вот он чешет своим ходом, наш голый Одуванчик! Как будто он только что вылез из жопы слона. Вот балдеж!
Шимон приближался к нам. Он все еще был обмазан грязью, а в руке нес нашу сумку.
– Привет, друзья! Вот и я! – крикнул он, приближаясь и махая нам рукой.
– Это ты? – крикнула в ответ жена. – Это ты, наш грязный парик-на-хер? Какой ты пупсик! Где же тебя носило, лапочка моя?
Шимон растеряно улыбался.
– Простите меня, Ирена, но я родом из Венгрии, и совсем не понимаю по-русски. Вот, я набрал вам грязь. Я брал прямо из воды, в самом чистом месте.
Он поставил сумку на песок и приоткрыл ее. Шесть литровых банок были наполнены жирной серой массой и закрыты крышками.
– Большое вам спасибо, – сказал я, делая ему знаки за спиной жены. – Мне немного неудобно. Вам не следовало так утруждаться для нас.
– Пустяки, – махнул Шимон. – Мне же все равно нечем себя занять.
– Большое спасибо, – повторил я.
– Ну что ты заладил, как попугай: “спасибо, спасибо”? – крикнула мне жена, и, перейдя на иврит, обратилась к Шимону: – Привык, что все за него работают, а сам, ну совершенно ничего не… – и, не договорив, вдруг залилась жутким, истерическим смехом.
– Простите, Шими, – сказал я, – мы немного пройдемся.
– Да, да, конечно, – испуганно бормотал Шимон. – А насчет ваших банок не беспокойтесь, я заберу их к себе в номер. И если вам понадобится помощь – не стесняйтесь, звоните.
Я направил кресло дальше, в сторону от гостиницы, по выложенным вдоль берега, потрескавшимся бетонным плитам.
Ира все еще смеялась.
Доехав до конца зоны отдыха, я остановил кресло и сел на корточки перед женой. Ира уже была спокойна, но все еще бледна. Она смотрела сквозь меня, на далекие горы Иордании, и мне долго не удавалось поймать ее взгляд. Наконец, наши глаза встретились, она кивнула, и я уронил голову ей на колени.
Потом она пересела со своего кресла на камень, я подтянул пружину рессор, снял и выбросил в море старую подстилку, постелил новую, уложил понадежней тяжелую Ирину сумку.
Когда мы вернулись к гостинице, Ира была уже почти в норме, говорила нормально.
У входа толпился народ. Мигали три полицейских джипа и одна “Скорая помощь”.
– Эдик, что здесь случилось? – спросил я охранника гостиницы. – Несчастный случай или теракт?
– Ни то, ни другое: грабанули ювелирный магазин, – он улыбнулся и добавил: – Это у нас почти каждый год, как закон. Видал, менты понаехали? Полчаса меня трясли насчет подозрительных. Зато теперь выперли загорать, сами на входе народ шмонают.
– И есть жертвы?
– Говорят, продавщица убита.
– А грабители, конечно, успели смыться?
– Ну, это – само собой. А как ты этой ночью насчет префа? Мой напарник вроде готов нас поддержать. Я после двенадцати на стоянке, там полный штиль. Будет пиво и закусь в ассортименте.
– Есть, шеф! – козырнул я. И добавил: – Только не до утра. Тридцаточку, не больше.
– Как скажешь. Ну, бывай!
Ира сидела, прикрыв глаза.
– Ты слышала? Ограблен ювелирный магазин.
– Я слышала. Может, покатаемся, пока толпа рассосется?
– Давай лучше вернемся, тебе нужно отдохнуть, – решил я. – И в четыре у тебя массаж.
У главных дверей образовались две встречные очереди. Та, что на вход, двигалась быстро, почти без остановок. Выходящих же пропускали через магнитный контур и долго обыскивали.
Нас с Ирой вовсе не тронули.
В холле тоже было полно полицейских, суетившегося гостиничного персонала и любопытных туристов.
У лифта образовалась очередь. Я наклонился к жене.
– Ты как?
– Ужасно. Чувствую шизофреническое раздвоение. Вроде, страшно устала, но внутри полно какой-то дикой энергии. Хочется бегать, прыгать, а еще лучше – летать.
– С этим придется немного подождать.
– Мы явно переборщили дозу.
– Да, наверно, раза в два. Хотя все было рассчитано с учетом твоего птичьего веса.
– Следующий раз будем умнее, – улыбнулась жена. – Хорошо еще, что эта дрянь подействовала не сразу. Главный кайф начался уже потом, когда ты вез меня к твоему Одуванчику. А когда он появился, я просто не могла удержаться от смеха. Надо будет извиняться перед ним, что-то объяснять.
– Пусть это будет самой большой из наших проблем.
– Да, без них, наверно, не бывает.
Еще в лифте у меня зазвонил телефон.
– Алло, Лео? Говорит Шими. Где вы? Что слышно?
– Мы с Иреной на нашем этаже, сейчас выходим из лифта. А слышны ужасные вещи. Вы, конечно, знаете о попытке ограбления ювелирного магазина? Говорят, что продавщица убита.
– Да, я знаю, только все ровно наоборот. Это была не попытка, а самое настоящее, очень даже удачное ограбление. Вынесено золота тысяч на сто пятьдесят, и больше десяти тысяч наличными. А продавщица только легко ранена в руку.
– Вам уже известны такие подробности?
– Не удивляйтесь: Израиль – страна маленькая, здесь все знают всех, и каждый – каждого. Как говорят в новостях, получена информация из заслуживающих доверия источников.
– Могу догадаться, что вы стригли жену одного из полицейских.
– Более того, ее саму. Я с ней только что говорил, она прибыла с группой криминалистов.
– А что насчет грабителей?
– Продавщица сказала, что это был подросток, почти мальчик, с платком на лице, очевидно, араб. Возможно, один из работников гостиницы. Он действовал быстро и решительно. Пару раз выстрелил для острастки из пистолета с глушителем. А когда она хотела нажать на кнопку вызова охраны, выстрелил ей в руку. Похоже, он все неплохо продумал. Перед самым нападением заклеил изолентой камеры наблюдения в коридоре перед магазином; войдя, закрыл дверь и перевернул табличку на “закрыто”. Выкрасился под блондина, говорил по-английски, старательно изменяя голос. А пистолет бросил потом на лестнице, возле лифта.
– Значит, пока он не пойман?
– Нет, не пойман. Но звоню я, конечно, не из-за этого, а чтобы узнать, как себя чувствует ваша жена. И раз вы заговорили не о ней, а об ограблении, я понимаю, что Ирена – в порядке?
– Да, у нее был нервный срыв, к тому же очень короткий. Возможно, это – побочное действие лекарств.
– Вам нужно срочно обратиться к врачу!
– Ире уже лучше, и надеюсь, нам не придется возвращаться раньше времени. Она не знает, как перед вами извиниться.
– Бросьте эти глупости! Все в полном порядке, извиняться абсолютно не за что – так ей и передайте. А ваша сумка с дарами Мертвого моря – у меня, в целости и сохранности. Звоните когда будет удобно, я ее вам поднесу.
– Большое спасибо вам, Шими, вы так любезны. Если не возражаете, давайте встретимся на ужине.
– Отлично! Жду в семь тридцать у входа в зал.
4
На Шимоне был строгий темно-синий костюм и галстук-бабочка. Мне стало неловко за мои сандалии и джинсы.
– Рядом с вами я чувствую себя оборванцем. Может, сбегать, переодеться?
– А есть во что?
– Да, признаться, не особенно. О, у вас и кипа на голове?
– Как видите. Надеюсь, у вас нет возражений?
– Что вы, возражений, конечно, нет! Но и кипы тоже нет.
– У меня, к сожалению, тоже нет запасной, но это не обязательно. Надеюсь, вы знаете, какой сегодня день?
– Кажется, пятое мая, – подала голос Ира.
– Сегодня – суббота. Смотрите, как убраны столы, горят свечи. Там в углу и вино стоит.
– Да, конечно, – смутился я. – Честно говоря, мы об этом не подумали. Наши проблемы со здоровьем совсем оторвали нас от … времени.
– Мы вообще не очень с этим связаны, – призналась жена.
– Ну, тут, как говорится, есть о чем потолковать, – сказал Шимон. – Но лучше это сделать за столом, наслаждаясь едой. Так сказать, сочетая приятное с полезным.
– Духовное с материальным, – нашелся я.
– Я уже занял столик, как раз на троих.
– Вот и отлично, – сказала Ира. – Я страшно хочу есть.
Отстранив мою руку, она сама перешла с кресла на стул.
– Женщина остается хранить очаг, а мужчины отправляются на охоту, – объявил Шимон.
– Мяса мне не бери, – сказала жена. – Только рыбу и салат.
– Жена вас жалеет, – сказал Шимон, когда мы отошли. – Не хочет поправляться, чтобы вам было не так тяжело ее носить.
– Она такая, – ответил я. – Ничего не весит и ничего не ест.
Мы подошли к мясному прилавку.
– Скажите, эта ветчина не напоминает вам свинину? – спросил Шимон. – На самом деле это, конечно, индейка – здесь все кошерно.
– Для вас это имеет большое значение?
– Да. Видите, как я оделся в честь субботы? И, простите меня, пожалуйста, за бестактный вопрос, поверьте, это ни в коей мере не повлияет на наши отношения …
– Да, я – еврей, и моя жена – тоже.
– Извините. – улыбнулся Шимон. – Вижу, что я не первый, пристающий к вам с предложением заполнить анкету. Но мой вопрос – не праздный. За столом я вам кое-что расскажу.
– Я уже заинтригован.
– Да так, ничего особенного – обычная семейная драма.
Сначала Шимон благословил и разлил вино (“Соображаем на троих,” – шепнула мне жена.)
Потом мы получили по ломтю хлеба.
После этого пару минут все молча жевали.
– Не ожидал увидеть вас в кипе, – начал я.
– И я тоже, – сразу согласился Шимон.
– Вы тоже – что?
– Не ожидал увидеть себя в кипе.
– И как же это случилось?
– Спасибо за вопрос, с удовольствием вам отвечу. Я всегда был далек от религии. Моя жена еще пыталась отмечать еврейские праздники, разделять мясное и молочное, как это делали в ее семье. Но со временем и ей надоело. А после ее смерти наша дочь Эстер вышла замуж за столин-карлинского хасида. Вы, конечно, понятия не имеете, что это такое.
– Ну, почему же? – возразила жена. – Хасиды – это такие ребята, с пейсами и в чулках. И в натуральных меховых шапках.
– И в турецких полосатых халатах, – добавил я.
– Есть и такие. Вообще, есть много разных хасидских дворов, то есть, групп, и не все они выглядят одинаково. Но, чем меньше хасидов во дворе, тем больше они замкнуты сами на себе и тем сильнее стараются отгородиться от остального мира. Большим достоинством у них считается не знать, что такое олимпиада, и как включается компьютер. Женятся они друг на друге, но тут возможности ограничены – большинство из них давно связаны родственными связями. Правда, всегда есть несколько других хасидских дворов, с которыми они еще могут породниться, но и тех не хватает.
– Как же ваша дочь оказалась в этом узком круге?
– У них в больнице лежала одна хасидка, у которой случилось несчастье с сыном, и все от них отвернулись.
– Кто отвернулся?
– Свои. Свои же хасиды. А это все равно, что отвернулся весь мир. Потому, что все остальные для них – или враги, или так, безликие тени.
– А вы не преувеличиваете?
– Ничуть.
– Но почему это так?
– Не спрашивайте “почему?”, это слишком сложно. Лучше спросите, какое несчастье постигло сына этой женщины.
– Тут все ясно, – догадалась жена. – Он перестал ходить в синагогу.
– А вот и нет! – обрадовался Шимон. – Просто он стал ходить в другую синагогу. И одеваться стал не в халат, а обычно, как мы с вами. И на голове у него теперь не меховая шапка, а кипа, примерно, как у меня. Но, что самое страшное – тайком от всех он ходил на специальные курсы, сдал экзамены и получил аттестат зрелости. А потом пошел в армию.
– И что из того?
– Как же: тот, кто уходит во внешний мир, сразу становится чужим. Их старший сын бросил тень на всю свою семью. Даже не тень, а большое черное пятно. Конечно, семью ему пришлось оставить, но это не помогло: никто не хотел сватать его братьев и сестер. Его младший брат не мог рассчитывать на нормальную невесту – только на душевнобольную, или на калеку. И вот, его мамаша, лежа в больнице, охмурила там медсестру – мою Эсти. Как это у нее получилось, какие винтики у дочки в голове повернулись – не знаю. Правда, в тот год, после смерти жены, она сильно изменилась, стала нервная, обижалась буквально на все, а меня упрекала в каждой мелочи.
– Она была привязана к матери?
– Очень. Я чувствовал себя почти виноватым, что не умер вместе с Ализой … Да … А потом, когда она стала соблюдать религиозные предписания, я, дурак, вместо того, чтобы … хоть как-то с ней сблизиться, попытаться найти общий язык … стал я над ней смеяться, специально в субботу устраивал в доме уборку, включал пылесос … вот и результат: дочка … там, где она есть, а я остался один.
Шимон снял очки, протер глаза, и долго сморкался в салфетку.
– Зато теперь вы, наверно, богатый дедушка?
– Да, у меня уже десять внуков. Двое – в Америке, и восемь – здесь, в Иерусалиме.
– И вы с ними видитесь?
– У нас с дочкой есть соглашение. Меня приглашают в гости и дают мне внуков при условии, что я соблюдаю субботу. Как видите, я держу свое слово.
– Как интересно!
– Знаете, я даже немного рад, что все так получилось.
– Что ваша дочка стала хасидкой?
– Нет, я рад, что стал соблюдать субботу. Я, конечно, не делаю это так строго, как они, но все равно, в субботу я чувствую себя совершенно иначе. Тому, кто никогда не соблюдал субботу это невозможно объяснить. По-моему, суббота – это была самая гениальная еврейская идея: раз в неделю оторваться от суеты, не отвечать на телефон, забыть о проблемах, побыть в спокойствии, накрыть стол, пообщаться с родными, даже просто посидеть, никуда не спеша, подумать о жизни, о прожитых днях, о течении времени, и о себе в нем. Подумать о своей душе, проникнуться гармонией этого мира. В крайнем случае, просто почитать интересную книгу. И потом – кто знает? – может быть, то, что говорят раввины – вовсе не выдумка? И, действительно есть рай и ад, и суд Божий, и каждому придется отвечать за свои поступки? За кашрутом я слежу не особенно, в синагогу почти не хожу, зато субботу вот уже лет пять стараюсь соблюдать. Может, когда-то это мне и зачтется?
– А что с вашей дочерью?
– С моей Эсти? Я не задаю ей глобальных вопросов, какой смысл? Но вижу, что ей не сладко, и думаю, что она все понимает. Она ведь помнит свою прошлую жизнь и видит всю ущербность жизни нынешней. И, наверно, понимает, какую сделала глупость. Но обратно ничего не вернешь, тем более, с восемью детками. Живут они очень бедно, Эсти работать некогда, она все время рожает и кормит. Ее муж – конечно, без образования – учит Тору, и подрабатывает в овощном магазине. Так что они трясутся буквально над каждым грошем. Я им немного помогаю.
– Но ваша дочь изменила свою жизнь потому, что поверила в Бога. Это, наверно, самое главное. Она, конечно, знала, на что идет, и уверена, что живет правильно, исполняет Божьи заповеди, и когда-то попадет в райские кущи. Или я чего-то не понимаю?
– Как вам сказать? Это вроде так, да не совсем. Во-первых, их вера сводится не столько к исполнению Божьих заповедей, сколько к накрученным вокруг, ими же самими придуманным мелочам, которые стали для них смыслом жизни. А во-вторых, когда круглые сутки твоя голова занята мыслями о том, как накормить и одеть восьмерых детей, сэкономив при этом пару шекелей, места для чего-то другого в ней просто не остается.
– Но дети – это всегда радость, особенно, маленькие. Я это еще помню, – улыбнулась жена.
– Конечно, дети – это радость. Но скоро они столкнутся с той же проблемой: никто не захочет их сватать.
– Но при чем тут они?
– Как “при чем”? Их мать, моя Эсти, вообще, неизвестно, кто. Как бы она ни старалась, хасидское общество всегда будет видеть в ней чужачку.
– Инородное тело, – подсказал я.
– Вот именно! Она ведь родилась от неизвестно каких родителей. Кто она такая, что у нее на уме, чему она научит своих детей? Нет, настоящие хасиды с такими родниться не будут! Во всяком случае, не в ближайших поколениях.
– А, по-моему, человек должен прилично себя вести – это самое главное. Потому что там, где есть подлость, где, к примеру, бросают своих, или, как вы сказали, отворачиваются, если что-то случилось …
– Да, вот именно! – поддержал я жену. – Лично мне ваши хасиды неприятны именно тем, что они так безжалостно относятся к своим. Меня считают чужаком – ладно, и без них проживу. Но отворачиваться от своих, пусть даже оступившихся, заставлять страдать всю семью за, якобы, грехи одного! Ну, извините!
– Ты не понимаешь, – сказала жена. – Таковы законы выживания. Как в аквариуме. Здоровые рыбы забивают заболевшую, чтобы не заразила остальных.
– Дело в том, что у них есть Идея, – сказал Шимон. – Великая Идея сохранения традиции.
– Это мы уже проходили, – сказала жена. – Мы как раз приехали оттуда, где Идея была важнее человека. Вам, Шимон, должно быть известно, к чему это приводит.
– Ну, что вы, друзья! Не все так трагично. Эти люди живут своим укладом – ну и пусть.
– Конечно! – нашелся я. – Они же не лезут в чужие дела, не организуют государственный переворот в Гонолулу, никогда не получают Нобелевских премий, а только преданно служат Богу. Хотя, непонятно, зачем они ему нужны.
– Лео, Лео! Простите, но вы слишком далеки от Идеи, чтобы так огульно ее критиковать.
– А большое, как вам известно, видится на расстоянии.
– И все-таки, вы слишком категоричны. Знаете, вначале и мне родня моего зятя была неприятна, даже чисто визуально. Но, со временем мы познакомились и немного сблизились. Последние два года я перестал работать, появилась масса свободного времени, я стал чаще у них бывать, внуки меня ждут, радуются, когда я прихожу. Я уже неплохо говорю на идиш. Конечно, Эсти не легко, но что поделаешь …
– Зато ваш сын в Америке, наверно не испытывает таких неудобств? Он там давно?
– Двадцать пять лет. После армии поехал путешествовать и больше не вернулся. Женился на ресторанной певичке. Уже и дети большие. Через два месяца полечу к нему.
– А где вы чувствуете себя лучше – у сына или у дочки?
Шимон задумался.
– Спрошу иначе, – продолжил я, – кем вы довольны больше – невесткой или зятем?
Шимон улыбнулся.
– О своем зяте я уже немного рассказал. А моя невестка … – он достал из внутреннего кармана портмоне и, порывшись в нем, протянул нам фотографию.
На ней был запечатлен баскетболист в момент броска. Мы с женой переглянулись и уставились на Шимона.
– Ну? – произнес Шимон.
– Что “ну”? Это – ваша невестка?
– Нет, но посмотрите внимательней. Вы его не узнаете?
– Возможно, это Меджик Джонсон, – предположил я. – Честно говоря, других баскетболистов в лицо не знаю.
Шимон только покачал головой.
– Ой! – сказала Ира. – Он ведь похож на вас!
Шимон довольно улыбался.
– Посмотрите, что написано на обороте.
– “For grandpa Shimi with love. Jerry.”1 – прочитал я.
Мы переводили глаза с карточки на Шимона.
– Действительно, похож, – согласился я.
– Какое там “похож”, это просто вылитый вы! – воскликнула жена. – Так ваш сын женился на негритянке? Ой, простите, на афроамериканке?
– Сара только наполовину негритянка. Кстати, сама она этого слова совершенно не стесняется. Вот, посмотрите. – Шимон протянул нам еще одно фото. – Это мы на веранде их дома. Она красивая, правда?
– Они живут на берегу моря?
– Океана. Штат Флорида. Она красивая, правда?
– Штат Флорида?
– Нет, моя невестка.
– Просто топ-модель, – согласилась жена. – Не верится, что у нее такие большие дети.
– Джери выше меня на сорок сантиметров! – гордо объявил Шимон.
– В Америке больше места, – нашелся я.
– Парень пошел в маму, – сказала жена.
– Алон добивался ее полгода, – сообщил Шимон. – По нашим временам – целая вечность. И согласилась она только потому, что он – еврей. Это она сама так говорит. В шутку, конечно, но все же.
– Значит, невесткой вы довольны?
– Я и зятем доволен. Я доволен всеми. Так легче жить.
– А мой вчерашний сосед по столу был доволен не всем, – вспомнил я. – Особенно его огорчало то, что мы, евреи, всюду суем свои носы, лезем в чужие дела, и все нас ненавидят.
– Что вы говорите? – удивился Шимон. – Неужели есть еще люди, мыслящие так примитивно? – и, подмигнув мне, добавил: – Надо видеть вещи в их исторической перспективе.
– А все-таки, – спросила жена, – где вы чувствуете себя лучше – в гостях у сына, или у дочки?
Шимон изобразил задумчивость и пожал плечами.
– Настолько разные миры, что трудно сравнивать. Впрочем, – он улыбнулся, – есть между ними и что-то общее: в обеих семьях мне приходится говорить на неродном языке.
После ужина мы проводили нашего друга до его номера и забрали банки с целебной грязью. Шимон порывался сам нести нашу сумку, но я удачно повесил ее на спинку Ириного кресла.
– Спасибо вам, Шимон. – сказала жена. – Извините меня за сегодняшнее …
– Чепуха! – перебил он. – Все в полном порядке. И я был очень рад наполнить ваши банки. Будете пользоваться – вспомните старика Шими.
5
В следующие дни мы много времени провели втроем: грязевые ванны и купание в соленой воде, обеды и ужины, прогулки в горы (насколько это позволяло Ирино кресло), вечерние моционы, покер, кино.
В последние два дня Ира почувствовала себя лучше, несколько раз вставала с кресла и, закусывая нижнюю губу, проходила метров десять – двадцать, опираясь то на меня, то на верного Шимона.
Мы много беседовали и очень сдружились. Рассказывали друг другу о детях и о своих прежних жизнях: мы – о неожиданно исчезнувшем Советском Союзе, Шимон – о первых годах Израиля.
Несмотря на разницу в возрасте, мы чувствовали себя на равных, прекрасно понимали друг друга. Даже идеологические споры – Шимон оказался гораздо левее нас и очень не любил главу МИДа – проходили на удивление спокойно, без особых эмоций.
Горничная говорила мне: “Ваш отец просил передать, что ждет вас в столовой на обычном месте.”
Охранник у входа, оказавшийся моим земляком, выдал более развернутую информацию:
– Я твоего Одуванчика помню, он уже не первый год тут пасется. И каждый год заново втирает мне майсы о своей боевой юности, и о том, как он сменил винтовку солдата на ножницы парикмахера. Но он – дедок ничего, всегда здоровается, а на прощание обязательно монетку оставляет. Большинство, да почти все, только горничным, да официантам кидают, нас в упор не видят. А он – нет, понимает, что охрана тоже – люди на минимуме. В прошлом году я его телефон в ремонт свозил, так он мне полтинник сверху положил. А вчера я ему целую сумку сахара притаранил – еще полтинничек. Ты, Ленчик, выясни, когда он отчаливает, чтобы я на посту оказался, а то уйдет монета по неправильному адресу.
– Так что, Эдик, может, бросить мне родной завод, да в охрану осесть?
– Сам смотри, старик. Есть тут свой резон. Как у каждого мгновения. Бабок, конечно – на дне, зато – сам видишь – полная расслабуха. Ни тебе нервов, ни напряжений. Ночью, если на стоянке дежуришь, можно и придавить часок, и в интернет погулять, и в картишки перекинуться. Жратвы на кухне – валом и абсолютно на-шару. А днем сидишь на проходе, и такие телки мимо проплывают, и так они одеты, что поневоле думаешь, а не проявить ли служебную инициативу, да не обыскать ли ее как следует, на предмет незаконного проноса взрывчатых или быстровоспламеняющихся материалов?
Четыре дня пролетели незаметно.
Вечером перед отъездом наш друг пригласил нас в ресторан.
Он зашел за нами в своем парадном костюме, с галстуком, но без кипы, и, хотя мы были готовы к выходу, почему-то прошел в нашу комнату и, усевшись за стол, потребовал русского чая.
К сожалению, самовара у нас не нашлось, а стоявшие на столе разноцветные пакетики никак не соответствовали желаемому бренду.
Выходя из номера, я заметил на столе забытый Шимоном телефон.
– Шими, признавайтесь, в кого вы влюбились. – смеялась Ира. – У вас же светлая голова, Вы в прекрасной спортивной форме, и вдруг – склероз! Вам это совсем не подходит. В воскресенье карточку у нас забыли, вчера – кошелек, сейчас – телефон. Такая рассеянность точно неспроста! Признавайтесь, что с вами происходит?!
– Я стесняюсь, – прошептал Шимон, игриво закатывая глаза и поджимая губы.
В общем, нам было весело.
В ресторане мы с Шимоном заказали по сто грамм “Хеннесси”, потом еще, и он танцевал вокруг Иры африканский танец шамана.
В тот вечер мы еще долго гуляли по освещенной бетонной дорожке вдоль тяжелой, черной воды. Шимон возил Ирино кресло.
– Шими, а вы верите в Бога? – спросила вдруг жена.
– Знаете, почти всю жизнь не верил. В юности было не до того, а потом как-то привык жить, как живется. То есть, совсем об этом не думал.
– А теперь, очевидно, стали думать?
– Да, с тех пор, как я остался один, появилось время для раздумий. Наверно, тут и возраст сказывается.
– Но я читала Тору, – сказала жена. – Там действительно немало интересного и поучительного. Но есть там и вещи странные, а есть и совсем невозможные. Как в такое можно верить?
– А как еще сто лет назад можно было поверить, что я, держа в руке эту маленькую коробочку, могу говорить с живущим в Америке сыном?
Мы, конечно, обменялись приглашениями в гости.
– К дочке я не приглашаю, – сказал Шимон. – Но, если вдруг окажетесь во Флориде, мой сын с удовольствием вас примет.
Назавтра утром мы, по настоянию волновавшегося Шимона, подошли к автобусу минут за двадцать до отправки.
– Может, все-таки, поедете с нами? – десятый раз спросила жена. – До полудня еще четыре часа – позавтракаем, сходим последний раз на море. Мы довезем вас до самого дома. И ехать в машине гораздо удобнее, не укачивает.
– Спасибо, спасибо, – отнекивался Шимон. – Я бы с радостью. Но дорога длинная, часа три, а довозить меня до дома вам совсем не по пути, это еще лишние часа полтора
– Это не больше часа!
– Спасибо, Ирена но вашему мужу и так утомительно, да и вам лишнее время в дороге совсем ни к чему. И – бензин. А билет я купил в оба конца, жаль отказываться. Да и вещей у меня не много, я спокойно …
Он вдруг замер и испуганно посмотрел на свой чемодан.
– Вы что-то забыли?
– Ну да – грязь! Я же и себе набрал лечебной грязи. А сумка осталась в номере!
– Ленька, сбегай, принеси, – распорядилась жена.
– Нет, что вы! Я – сам! Время еще есть. Подождите здесь с чемоданом! – последние слова Шимон произнес уже на бегу.
Не было его долго. Автобус подъехал, и я стал болтать со скучавшим водителем, в надежде, если понадобится, уговорить его задержаться на пару минут.
Но Шимон успел вовремя.
– Регистраторша без разговоров дала мне ключ. Так что мой склероз пока не принес ощутимых результатов.
Несмотря на доброе расположение и настойчивые просьбы Шимона, водитель не позволил внести сумку с грязью в салон.
– Автобус совсем новый, всего две недели на дороге, а вещь это едкая. Если разольется, пятно ничем не выведешь. Да и зачем вам таскать это с собой?
Шимон долго и тщательно привязывал тяжелую сумку к своему чемодану.
На прощание мы обнялись.
– Стоило приехать на Мертвое море, чтобы приобрести таких друзей, – сказал Шимон.
Он наклонился к жене и поцеловал ее в обе щеки.
– Вот увидите, вы станете на ноги гораздо скорее, чем думаете, – пообещал он и добавил: – Попрошу моего зятя, чтобы он помолился о вашем здоровье. Как зовут вашу маму?
– Элла.
– Значит, будем просить Бога дать полное излечение Ирине, дочери Эллы.
Он помахал нам из окна, и огромный серебристый и почти пустой автобус покатил на север.
6
Мы с женой вернулись в номер. Сборы в дорогу заняли немало времени, и попрощаться с морем мы уже не успели.
На этаже парковки Ира сама пересела с кресла на переднее сидение.
– Осторожней, больная! – предостерег я. – Долгожданное улучшение вашего состояния – еще не повод для безрассудства.
Инвалидное кресло едва поместилось в багажник. Чемодан и сумку с грязью пришлось пристроить на заднем сидении.
Через полчаса пути мы остановились на заправке, сходили в туалет, взяли по мороженному.
Едва мы отъехали, зазвонил мой телефон.
– Алло, Лео?
– Да, Шими. Как дела?
– Все в порядке. Вы еще в гостинице?
– Нет, уже в дороге. Мы сдали номер ровно в двенадцать. А вы, наверно, уже дома?
– Не совсем. Я немного изменил свой маршрут.
– Понятно.
– Не думаю, что вам в самом деле понятно. Но у меня есть еще почти полчаса, и я хотел бы поделиться некоторыми своими наблюдениями. Разумеется, если я не мешаю. Вы же говорили, что любите слушать.
– Конечно! Тем более, что в дороге заняться больше нечем. Но, все же, где вы сейчас? Я слышу вас на фоне какого-то странного шума.
– Зато я слышу вас просто отлично. Так что, если я не мешаю …
– Нет-нет, что вы! Вообще, с вами всегда так интересно! У вас всегда присутствует какая-то интрига.
– Интрига?
– Ну да! Вы не поехали домой, ваши планы изменились, у вас есть еще полчаса. А что может случиться потом? Надеюсь, ничего плохого?
– По-моему, как раз наоборот. Но вы не обязаны со мной соглашаться.
– Но почему вы не поехали домой?
– Для этого было семь … так сказать, причин. Вернее, звеньев цепи.
– Немало.
– Да, вполне достаточно. Правда, ни одна из них сама по себе не слишком убедительна, можно сказать: “ну и что?” Но все они вместе…
– Я просто сгораю от любопытства.
– Я его немедленно удовлетворю. Собственно, я и звоню для того, чтобы рассказать о выстроившейся в моей голове логической цепочке, состоящей из семи звеньев. Но я не был бы джентльменом, если бы сначала не передал привет вашей Ирене и не поинтересовался бы, как она себя чувствует. Кстати, она слышит наш разговор?
– Спасибо, Шими, сегодня ей немного лучше. Вас она не слышит, но она догадалась, что я говорю с вами, и тоже передает привет.
– Спасибо. У вас замечательная жена, просто красавица. Конечно, я, как парикмахер, сразу обратил внимание на ее шикарные волосы.
– Да, я помню.
– И только потом, при свете дня, заметил, что это – парик. Очень качественный, очевидно, из дорогих, но – парик. Я – специалист, и знаю, о чем говорю. Я, конечно, умолчал о своем открытии, да и поначалу не придал ему особого значения. Лео, вы со мной?
– Я вас внимательно слушаю. Как и обещал.
– Отлично, идем дальше. Вторым интересным моментом были банки из-под сахара. На первый взгляд, ничего особенного: многие набирают грязь Мертвого моря. Но я подумал: вы с женой живете вдвоем, и вряд ли расходуете больше, чем полбанки сахара в неделю. Вы и не похожи на стариков, жалеющих выбросить старые пластиковые банки и копящих их годами, неизвестно для чего. Значит, вы собирали эти шесть банок специально, месяца три. Или купили сразу и высыпали из них сахар. Здесь, в зоне отдыха, сахар в таких банках не продается: все питаются в гостиницах, и пакетиков с сахаром полно на каждом столе. Значит, вы сделали это заранее, до приезда сюда. А для чего? Лечебная грязь Мертвого моря свободно продается в аптеке, стоит не дороже сахара, и, как говорится, без никакой возни. Значит, набрать грязь именно в эти банки было для вас особенно важно.
– Из-за этого вы сейчас не поехали домой?
– Это было только второе звено цепочки. А теперь третье. В пятницу, на берегу у Ирены был нервный срыв. Конечно, в ее состоянии это не так уж удивительно. Но знаете, за сорок пять лет работы парикмахером мне случалось стричь очень разных клиенток. Бывало, приходили выпившие, а иногда просто уколотые или обкуренные. Так вот, ваша Ирена была явно под действием наркотика, это был никакой не срыв! Тут я, конечно, не специалист, но я видел ее безумный взгляд, даже не взгляд, а выкатившиеся, не видящие глаза: она явно была уколота. А на наркоманку она никак не похожа. Как вы это объясните?
– Мы же решили, что я только слушаю.
– Хорошо. Но, согласитесь, что состояние вашей жены вызывало удивление.
– Да, у вас тогда был очень растерянный вид.
– Но скоро все объяснилось. Когда я вернулся в гостиницу с вашими банками, там уже была полиция, и все говорили об ограблении. Встреченная мной офицер полиции оказалась, пожалуй, болтливей, чем ей это положено. Возможно, видя перед собой парикмахера, люди становятся разговорчивее – кто знает? Во всяком случае, я узнал от нее несколько интересных подробностей, которыми тут же с вами и поделился.
– Да, я помню.
– Еще бы вам не помнить! Вы же сами заговорили об ограблении, а не о состоянии вашей жены, что было бы гораздо естественней! Тогда это меня немного удивило. Что касается самого ограбления, то мне показалась странной одна деталь: на грабителе была форменная рубашка работника гостиницы.
– Что же тут странного? – не выдержал я.
– Посудите сами: грабителем был арабский юноша, так, по крайней мере, показалось продавщице. Среди живущих в гостинице туристов я арабов не видел. Значит, это был парень из персонала. Зачем же ему грабить в своей рабочей одежде, давать полиции такую явную зацепку? При том, что в остальных своих действиях он был почти безупречен. Ну, что вы об этом думаете?
– Ничего. Я только стараюсь уследить за Вашей мыслью, и при этом не сбиться со счета.
– А что вы считаете?
– Ваши факторы. Вы сказали, их будет семь. Рубашка – это, кажется, третий?
– Нет, рубашка – это четвертый фактор. И он оказался решающим. После этого мне все стало ясно.
– Стало ясно что?
– Стало ясно, кто грабитель. Я долго не мог отделаться от чувства, что форменную рубашку работника гостиницы я уже где-то видел. Причем, не надетой на человека, а лежащей в странном, необычном месте. И, представьте себе, вечером, сидя с вами за приятной беседой и обильной субботней трапезой, я вдруг вспомнил, где видел эту рубашку, и все сразу стало на свои места! Все четыре фактора выстроились в логичную цепочку. Пока вы с женой пытались узнать баскетболиста на фотографии, я понял, кто ограбил магазин!
– Это было как-то связано?
– Да, цветом. Майка сборной колледжа, за которую играет мой Джери – красно-фиолетовая. Глядя на фотографию в руке Ирины, я подумал, что эти цвета были бы ей к лицу. И тут же вспомнил, что уже видел их на ней! Вернее, под ней! В полдень, когда вы привезли жену на берег, она сидела на форменной рубашке работника гостиницы – фиолетовой, с красным воротником, карманами и эмблемой! Я, конечно, видел только край рубашки, но это, несомненно, была она.
– Ну и что?
– Да ничего. Я же говорил, что каждое из звеньев цепочки само по себе ничего не означает. То есть, ничего не доказывает. Но, все они вместе говорят только об одном! – воскликнул Шимон и замолчал.
– Алло! – подал я голос после некоторой паузы.
– Что значит: “алло”? Непонятно, что я хочу сказать?
– Мне показалось, что вы отключились.
– Нет, я просто предоставляю вам возможность сделать единственно правильный вывод из всего сказанного.
– Да? И какой же?
– Вы, я вижу, не хотите даже произнести вслух того, что давно понятно нам обоим. Значит, и это придется сделать мне. Ювелирный магазин ограбила ваша жена! С вашей, конечно, помощью.
Опять наступило молчание.
– Лео?
– Да, Шими, я с вами.
– Но почему вы молчите?
– Согласно договоренности. Вы говорите, я слушаю.
– И вы совсем никак не реагируете?
– А зачем? Что толку в реакциях, да еще и по телефону?
– В самом деле.
– Кроме того, ваши так называемые звенья все еще не складываются в обещанную цепочку. Какая связь между формой баскетболиста, качественным париком и банками из-под сахара?
– Лео, дорогой, я прекрасно понимаю ваше старание показаться наивным. Но, прошу: не переусердствуйте! Все ведь ясно, как солнце. В банках из-под сахара широкое горлышко и надежная крышка. В них удобно спрятать украшения, залив их лечебной грязью. Настоящее золото не подвержено влиянию солей, разве что оно чуть потемнеет. А вот выброшенная вами в море форменная гостиничная рубашка за одни сутки превратилась в почти неузнаваемую тряпку. Я нашел ее в субботу, на берегу, у самого конца бетонной дорожки. Итак, ваша якобы больная жена сняла парик, надела на лицо платок, а на себя – форменную рубашку, пошла и ограбила магазин. Свое инвалидное кресло она оставила на лестничной площадке. Тут, конечно был некоторый риск, но в гостинице шесть лифтов, лестницей почти никто не пользуется. А собака не смогла взять след – потому, что следов не было. Были только колеса инвалидного кресла, и в самом углу, на мраморной панели я, после долгих поисков, нашел оставленный ими небольшой черный штрих – пятое звено нашей логической цепочки.
– Вашей цепочки, – поправил я.
– Да, конечно. Тем более, что экспертизы я не проводил, и черточка на стене никого ни к чему не обязывает – может, она и не от кресла. Но, что точно от кресла, так это – квитанция. Я нашел ее в вашем мусорнике.
– Вы, наверно, искали там золото?
– Нет, золото вы спрятали в банках с грязью, это и ребенку понятно. В мусорнике я искал нечто другое. Помните, позавчера я вернулся за якобы забытым портмоне?
– Ага! А еще вы забывали свою карточку и пытались забыть телефон.
– Совершенно верно. Телефон вы заметили, но до этого мне дважды удалось побывать в вашем номере одному. А всего – трижды. Так вот, найденная мною квитанция о получении напрокат инвалидного кресла выписана тридцатого апреля – за четыре дня до нашей встречи. А вы говорили, что Ирена пользуется креслом уже больше месяца. Конечно, это – тоже не бесспорная улика: вы могли просто поменять кресло на более удобное. Но, все же, я считаю его шестым звеном в моей цепочке. Или вы не согласны?
– Ну, что вы? Во-первых, вам не требуется мое согласие, мы живем в демократическом государстве, и вы вольны в своих суждениях. Во-вторых, от обещанного получаса остается минут десять, и я боюсь, что нам не хватит времени на финальный аккорд! Прошу вас, продолжайте! Осталось последнее звено.
– Оно – самое маленькое. Но самое близкое мне, как профессионалу. Грабитель был пострижен коротко, с модным желтым хохлом посередине. Логично предположить, что после удачной акции Ирена быстро избавилась от столь яркой улики. Возвратившись в ваш номер за забытой магнитной карточкой, я долго искал и, кроме квитанции в мусорнике, нашел в самом углу ванной комнаты несколько желтых волосков.
– Шими, вы слышали о Шерлоке Холмсе?
– Да, в годы моей юности эти книги еще читали.
– Так, по-моему, он не годится вам даже в ученики.
– Спасибо, Лео. Итак, желтые волоски – это было седьмое, хотя, тоже не бесспорное звено моей логической цепи. Но теперь оказывается, что и оно – не последнее.
– Что вы говорите! Но я все же не понял, каким образом ваше подозрение об использовании наркотиков связано с предположением об ограблении.
– Бросьте притворяться, Лео! Связь очевидна! Вы ведь с женой слишком интеллигентны для гангстеров – это сразу видно. Обычный, неподготовленный человек не может угрожать оружием и, тем более, стрелять в упор в безоружную продавщицу. Даже, начав э-э … мероприятие, он может вдруг испугаться, сдать назад, наделать глупостей. Тут наркотик – вещь незаменимая, он делает человека решительным и бесстрашным. Даже опытные громилы, идя на рискованное дело, поддерживают себя таким образом. А все звенья моей цепи поддерживают друг друга. У вас есть еще вопросы? Или, может быть, возражения?
– У меня есть только предложение: Шими, напишите детективный роман. Этот жанр всегда пользуется спросом. Уверен, у вас должно получиться.
– Вы, как всегда ироничны, Лео. Жаль, что ваша жена не слышала мой рассказ. Кстати, это и есть восьмое звено моей цепочки! Если, как вы сказали, Ирена меня не слышит, да и судя по отличной слышимости, мы общаемся не через Bluetooth. Следовательно, либо вы уже двадцать минут ведете машину по опасной горной дороге, держа руль одной рукой, либо за рулем ваша прекрасная жена, вдруг оправившаяся от своего страшного недуга! Ну, чем я не Шерлок Холмс?
– Знаете, Шими, наверно, я был не точен в определении. Вы – не Шерлок Холмс, а Конан Дойль.
– То есть, его автор? Но как можно сравнивать писателя с придуманным им героем?
– Думаю, можно. Конан Дойль блестяще придумывал детективные ситуации – почти, как вы. А его герой Шерлок Холмс не менее блестяще распутывал эти ситуации, чего о вас не скажешь.
– Но я же разложил вам все по полочкам!
– А ваш литературный прототип еще и восстанавливал справедливость: сам наказывал преступников или предавал их в руки правосудия, часто возвращал пострадавшим украденное. Кстати, он не пренебрегал и наркотиками, так что и тут его сравнение с вами не легитимно.
– То есть, вы хотите, чтобы я донес на вас в полицию?
– Шимон, дорогой! Единственное, что я хочу, это узнать, куда вы свернули по дороге домой. Да и то, признаться, так, из чистого любопытства.
– Что ж, Лео, в хладнокровии вам не откажешь. Думаю, оно вам еще пригодится. Ну, хорошо! Мы ведь друзья, а какие у друзей могут быть секреты? Рассказываю все, как есть, тем более, что с минуты на минуту меня, очевидно, попросят выключить телефон. Итак, по дороге домой я вдруг решил позвонить сыну и спросить его, скучает ли он за своим папой. И он ответил, что очень скучает, и будет рад увидеть меня завтра. А для Сары и внуков это будет сюрприз!
– Ага, значит, вы свернули в аэропорт?
– Более того, я уже в самолете. Паспорт у меня с собой, американская виза открыта, а билет я купил прямо в аэропорту, за пять минут до конца регистрации, по смешной цене! Правда, в Нью-Йорке придется пересаживаться, но чего не сделаешь, чтобы поскорее увидеть сына и всю его семью!
– Но вы даже не собрали чемодан.
– Не так страшно. Как вы знаете, субботний костюм у меня есть, пляжный – тоже. Разве что гостинцев купить не успел. Зато, невестка, наверно, обрадуется свежей грязи Мертвого моря. Она сейчас диктор местного телеканала и очень следит за своей внешностью. Представляю, как она засунет в банку свои длинные пальцы, и вдруг: “Ой, что это? Какие-то твердые куски! Что это за инородное тело? Да это же кольцо! Ой, а вот и еще одно!”
– Шимон… Шимон… – с трудом произнес я.
– Вот видите, Лео, нет на свете ничего абсолютного. Даже ваше хладнокровие, оказывается, не безгранично. Ну, ничего, не расстраивайтесь. Как вы, наверно, поняли, я поменял свои банки с грязью на вваши. Конечно, сделать это было совсем не так просто. Во-первых, как я уже говорил, нигде в районе гостиниц не продается сахар в килограммовых банках. Пришлось просить одного охранника, он мне привез. Очень милый парень, кстати, тоже из России. Я, конечно, набрал в них грязи, и поверьте, это самая, если можно так сказать, чистая грязь, с полуметровой глубины. Я посмотрел, как были упакованы ваши банки – они ведь все время стояли в шкафу – нашел очень похожий кулек и сделал почти точную копию и спрятал ее за дверцей электрического шкафа, возле вашего номера. Но мне никак не удавалось произвести замену.
– То есть, украсть?
– Ну, зачем же так грубо, Лео? Грязь Мертвого моря в моих банках такая же, как и в ваших, а содержащиеся в ваших банках инородные тела вряд ли могут считаться вашим законным имуществом. К тому же, грязь в обоих пакетах набрана лично мною, что тоже является смягчающим вину обстоятельством.
– Значит, вина все-таки есть?
– Что делать, все мы не без греха. Короче, как вы уже, наверно, догадались, я заменил пакеты в самый последний момент, сегодня утром, пока вы с Иреной ждали меня у автобуса. Я сказал горничной, что забыл у вас в номере сумку, и она без колебаний дала мне ключ. К сожалению, водитель не позволил мне внести банки в салон, да и в аэропорту совершенно не было времени, так что я их еще не открывал, но ваша реакция не оставляет никаких сомнений относительно их содержимого. Алло, Лео, вы со мной?
– А как же!
– Лео, дорогой, послушайте, что я вам скажу. Во-первых, не переживайте! В конце концов, вы ведь ничего не потеряли! Ваша жена провела блестящую операцию, что само по себе должно поднять ваш жизненный тонус. Вы оба мне очень симпатичны – и вы сами и ваша Ирена. Это – правда! Еще до истории с золотом я был очень рад познакомиться с такой милой парой. И я искренне восхищен отважностью Ирены – так ей и передайте.
– Спасибо, обязательно передам!
– Но, как бы грустно это ни звучало, думаю, нам лучше забыть друг о друге. Я пробуду какое-то время в Америке, а, когда вернусь, поменяю свой номер телефона. Давайте решим так: вы обещаете не искать меня и не докучать бесполезными вопросами о каком-то там якобы золоте, удовлетворившись оставшимися у вас двенадцатью тысячами наличных. Я же, разумеется, не стану доносить о вашем подвиге в полицию. Вообще не скажу никому ни слова.
– А что вы, Шими, могли бы отнести в полицию? Сборник рассказов о Шерлоке Холмсе?
– А если у меня сохранился выброшенный вами халат и квитанция на кресло, и желтые волосинки, которые можно идентифицировать?
– Не понимаю, какое отношение к истории с ограблением может иметь валявшаяся в море тряпка, даже, если это бывший халат? К нам с женой уж точно никакого. А ее волосинки попали к вам после стрижки, которую вы любезно сделали Ирене перед самым отъездом, разве не так? И, признаться, волнует меня совсем не это.
– А что же?
– Я просто не представляю себе, что теперь вы скажете на Божьем суде, о котором так волновались. Не кажется ли вам, что операция по замене ваших банок на мои помешает вам попасть в райские кущи?
– Боже мой, Лео! Вот уж от кого не ожидал я услышать подобных упреков! Кстати, некоторая часть, так сказать, клада, будет передана мною очень нуждающейся семье моей дочери, что, очевидно, тоже будет учтено при вынесении Небесного приговора. Вы же можете быть абсолютно спокойны, я буду молчать, как рыба.
– Конечно, будете молчать! Вы же не хотите расстаться с моими банками из-под сахара.
– Достаточно того, что мне пришлось расстаться с вами.
– А вам бы не хотелось?
– Конечно, нет – я же говорил! Поверьте, мне будет вас очень недоставать!
– В таком случае, возможно, было бы логичнее поделить наши инородные тела – так сказать, равномерно распределить их по всем двенадцати банкам – вашим и нашим. Вы же говорили, что мы – друзья. Так давайте поделимся и останемся друзьями.
– Бог с вами, Лео! Неужели вы так наивны? Даже … м-мм … авантюристы, находящиеся в равных условиях, в процессе дележа из закадычных друзей быстро превращаются в смертельных врагов и начинают посылать друг в друга маленькие, но очень инородные тела. Зачем нам такая нервотрепка? Пусть каждый останется при своих. Будем вспоминать произошедшее с мудрой, спокойной улыбкой. О, вы слышали? Всех пассажиров просят выключить телефоны. Прощайте, Лео! Я в самом деле не желал вам зла и не виноват, что обстоятельства сложились таким образом. Позвольте еще раз посоветовать вам не предпринимать необдуманных действий, от которых всем будет хуже.
– Господь вам судья, – сказал я и выключил телефон.
7
– У меня три вопроса, – сказала жена.
– Как в русских сказках, – отозвался я.
– В русских сказках было три желания. А у меня три вопроса. Что тебе Одуванчик так долго рассказывал, почему ты смеялся и почему не попрощался?
– Я смеялся? Неужели?
– Мне так показалось.
– Странно. Он не сказал ничего смешного.
– А какие инородные тела ты предлагал ему поделить?
– Золотые. Представь, он заметил, что на тебе парик.
– Профессиональный взгляд.
– Это только начало. Он заметил, что в наши банки из-под сахара удобно прятать сувениры. А потом сообразил, что тогда на берегу ты смеялась потому, что укололась, перед тем, как идти на дело. И еще он заметил, что ты сидела на форменной рубашке гостиницы. И из всего этого сделал простой вывод: магазин ограбила ты.
– Ничего себе!
– Он специально забывал у нас то ключ, то кошелек, чтобы вернуться за ними в наш номер и произвести обыск. Он был уверен, что сувениры в наших банках с грязью, поэтому искал только улики. И нашел их: твои желтые состриженные волосинки и свежую квитанцию на инвалидное кресло. Он передавал тебе привет и восхищался твоей смелостью.
– И теперь он возьмет нас за горло?
– Возможно. Но только, когда вернется из Америки. Он увез туда нашу грязь.
– Как увез? Он же собирался туда только через два месяца. А наши банки здесь, в машине!
– Дело в том, что наш земляк Эдик …
– Охранник?
– Да. Эдик рассказал, что Одуванчик просил его привезти шесть банок сахара.
– Так ты поэтому не спрятал наши сувениры в грязь?
– Конечно. Я сразу заметил, что наш друг вдумчивый и наблюдательный. Но оказалось, что он еще хитер и коварен.
– Но ты оказался умнее.
– Благодаря Эдику. А сейчас Шимон хвастался мне, как утром, пока мы ждали его у автобуса, поменял свои банки на наши.
– Значит, он их еще не открывал?
– Ему было некогда, но он абсолютно уверен, что сувениры там. Даже делиться с нами отказался.
– Теперь ясно, почему ты смеялся.
– А Эдик думал, что сахар ему нужен для экспериментов с водой Мертвого моря. Причем, обязательно в банках!