Соня Тучинская
Разговор с пацифистом
Как одолеть зло: Томас Манн vs. Махатма Ганди
Так случилось, что тема объявленная в подзаголовке, нашла воплощение не в стандартном формате эссе или статьи, а – письма, адресованного некоему гипотетическому оппоненту.
А это вот что означало,
Все человечество кричало,
И в исступлении звало
Избыть содеянное зло.
Вольфрам фон Эшенбах, “Парцифаль”
Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб.
А Я говорю вам: не противься злому.
Матф. 5:38–39
Так значит, Марк, “побеждая злых, мы множим Зло”? Это был главный постулат Вашего последнего письма ко мне.
Позвольте же мне продолжить наш спор, взяв именно эту Вашу максиму за отправную точку своего ответа. Но давайте, в порядке исключения, изменим обычный формат нашей переписки. Я даю Вам в союзники самого выдающегося практика непротивления – Махатму Ганди. Себе же беру на подмогу величайшего европейского гуманиста – Томаса Манна. Думаю, Вы не будете в обиде от такого расклада.
Парадокс состоит в том, что по отношению к тезе “побеждая злых, мы множим Зло”, оба этих великих сына человечества придерживаются диаметрально противополож-
ных позиций, при этом, оба могут служить “примером для народов и цивилизаций”. Ну, примерно, как мы с Вами.
Итак, первым вступает апостол и символ Непротивления, Махатма Ганди.
Совет Ганди немецким евреям, Вариант Первый:
Немецким евреям следует совершить коллективное самоубийство и тем самым вызвать возмущение всего мира и немецкого народа бесчеловечностью гитлеровского режима..
Луис Фишер, в книге “Ганди и Сталин” [1], пишет, что когда в 38-ом году Ганди был задан вопрос: “Как быть с евреями? Если вы против их уничтожения, то как их спасти, не прибегая к военному вмешательству?” – Ганди дал ответ, который Вы только что прочли.
Ну что ж, слова не мальчика, но мужа, не правда ли, Марк. Ответ Ганди пленяет гениальной простотой, достойной истинного мудреца: полмиллиона трупов за прозревшее человечество, которое наконец осознает, что “побеждая злых, мы множим Зло”. От дальнейших комментариев воздержусь.
А как Вы думаете, изменил ли Ганди свои взгляды после войны, то есть уже зная о масштабах и методах сотворенного Зла? Разумеется, нет. Евреи, мол, все равно погибли (не принеся никакой ощутимой пользы любимой доктрине праведника, добавлю я от себя), а могли бы умереть осмысленно – например, коллективно сбросившись с обрыва, – рассуждал он.
Справедливости ради надо заметить, что у Ганди был припасен для немецких евреев и другой, менее радикальный вариант спасения. Именно ему, не сознавая этого, и последовала часть евреев Германии.
Совет Ганди немецким евреям, Вариант Второй:
Если бы я был евреем, и был рожден в Германии… я бы заявил, что Германия принадлежит мне в такой же мере, как и немцу, и пусть немец после этого застрелит меня или бросит меня в темницу. Я бы отказался подвергнуться изгнанию или дискриминации. Поступая так, я бы не ждал, что мои соплеменники присоединятся ко мне в гражданском неповиновении, но можно быть уверенным, что в конце концов они все последовали бы моему примеру... И добровольные страдания дадут им внутреннюю силу и принесут радость, не сравнимую со всеми выражениями симпатии во всем мире...
Что за благостное напутствие в ад страдальцам, пережившим уже кошмар “Хрустальной Ночи”! Но теперь нам, включая даже и тех, кто до ознакомления с трудами великого философа успел прочесть “Треблинский Ад” Гроссмана, доподлинно известно, что перед тем, как превратиться в обмылок или набивку для матраса, несчастным полагалось “испытать ни с чем не сравнимую радость”.
Итак, часть немецких евреев, не сознавая того, действовала в точности по рецепту Ганди. Зажиточные и успешные, ассимилированные, как ни в одной другой стране Европы, они отказались покинуть Германию, которая, как они наивно полагали, принадлежала им “в такой же мере, как и немцу”. Все дальнейшее слишком хорошо известно, чтобы еще раз это пересказывать.
История с немецкими евреями – это зловещий, самой жизнью поставленный эксперимент по проверке тезиса о пассивном непротивлении Злу, с целью не умножать Зло. Если следование какой бы то ни было нравственной доктрине приводит к катастрофе глобального масштаба, то не кажется ли Вам, что это доказывает несостоятельность или даже, простите за дерзость, преступность самой идеи?
А в противном случае и Коммунистическая идея, сама по себе, не менее прекрасна, чем Нагорная Проповедь. Просто, по какому-то досадному недоразумению, где бы эту социальную утопию ни пытались претворить в жизнь, это влекло за собой разрушение самих основ бытия, а затем смерть и немыслимые страдания сотен миллионов людей. “Идея-то хороша, только ее не совсем правильно и совсем не те люди претворяли в жизнь”, – такое мнение выразил в недавнем разговоре со мной недавний выпускник Беркли, как праздничная индейка начиненный благоглупостями, внушенными ему (по Шварцу) “мерзавцами учителями”. Я давно заметила, что людей, склонных к утопическому мышлению, никакими, даже самыми очевидно-вопиющими фактами, невозможно убедить в несостоятель-
ности полюбившихся им теоретических построений. Как говорится – мы не позволим фактам сбить нас с толку...
Но вернемся к теме одоления наступающего фашизма по Ганди.
Махатма, что означает “Великая Душа”, осенял своей мудростью не только целые народы и континенты, но также и отдельных личностей.
У Ганди был друг – еврей, и само собой разумеется, ярый приверженец философии гандизма (т.н. учение Сатъяграху, что в буквальном переводе звучит как “непричинение боли и вреда”). Герман Калленбах, так звали друга Ганди, знал, что Сатъяграху кроме запрета на насилие в действиях, также запрещает его в тайных помыслах, снах и желаниях, и пытался приложить теоретические постулаты Сатъяграху к реальной ситуации 38-го года. Он неустанно молился за Гитлера, но сетовал в письмах Учителю, что ему все труднее делать это искренне.
Ганди отвечал ему в том духе, что без элемента искренней любви к Гитлеру молитва за него мало чего стоит. Чтобы звучать убедительней, он чуть видоизменив его, приводил в подтверждение своих слов бессмертный отрывок из Нагорной Проповеди:
“Это не есть ненасилие, если мы любим только тех, кто любит нас. Это есть ненасилие только тогда, когда мы любим тех, кто ненавидит нас”.
Ганди дожил до Нюренбергского процесса. Дожил он и до Гражданской войны в своей собственной стране, уже сбросившей иго английского империализма и обретшей независимость. И вот тогда оказалось, что вспышки религиозной ненависти между мусульманами и индусами сдерживало не утопическое учение Ганди, а штыки Английской Колониальной Армии. Стало совершенно очевидно, что Теория Непротивления Злу Насилием потерпела в Индии полный и абсолютный крах.
Также стало очевидным, что идея ненасильственной борьбы со Злом, апостолом которой его признало все человечество, вовсе не является универсальной нравственной доктриной, как считал Ганди. Она приводит к желаемому результату, только когда борется с уже издыхающим, “усталым” Злом (Британский Колониализм, сегрегация черных в Америке). Во всех остальных случаях (от Гитлера/Сталина до Пол-Пота/Хусейна) публичные призывы как можно сильнее полюбить обладающего всей полнотой власти и военного могущества злодея, должны быть названы своим именем. В призывах такого рода пора разглядеть не детски-очаровательную наивность старичка-непротивленца, а преступление против человечества, по меньшей мере, против той его части, которая пребывает в лапах у чудовища и рассчитывает на силу оружия своих еще не порабощенных собратьев.
Нужно только на мгновенье представить себе, что сказали бы заключенные нацистско-сталинских лагерей, на эти слюнявые и одновременно безумные проповеди.
ККстати, интересно было бы узнать, что Вы думаете по поводу одного малоизвестного альянса под названием Нацисты-Пацифисты. Тема для нас обоих – прелюбопытнейшая. Давайте, я на скорую руку введу Вас в курс дела.
Связи пацифистов с нацистами прослеживаются с 1930-х годов. Не имеет широкой огласки тот факт, что в 39-40-х годах Ганди написал Гитлеру серию писем, [2] оставшихся без ответа. В каждом из них он обращается к Гитлеру со словами “Дорогой друг”. В одном из них, написанном летом 39-го года, он называет его “единственным человеком в мире, кто может предотвратить войну, способную низвести человечество до первобытного состояния”. Видимо, только по досадному недоразумению не прислушавшись к голосу именитого пацифиста, Гитлер в сентябре 39-го года нападением на Польшу развязывает ту самую войну, от которой так страстно предостерегал его Ганди.
Заметьте, Марк, что этот переломный момент в истории человечества ничуть не меняет тон последующих писем Ганди. Он неколебимо продолжает держаться своей излюбленной теории, что желаемого результата можно добиться не методами превосходящего военного насилия, а вдумчивым и доброжелательным разговором с противником, с обязательной демонстрацией миролюбия и понимания “другой стороны”. В письме, датируемом 24 декабря 1940-го года, Ганди заверяет Гитлера, что у него нет ни малейших сомнений “в его (Гитлера) личном мужестве и преданности Отечеству”.
Вы должны простить меня за навязчивое возвращение к теме “евреи и Ганди”. Но без этого я автоматически теряю очки в споре с Вами.
Когда представители Сионистских Организаций просят у Ганди содействия в их борьбе за создание еврейского национального очага в Палестине, Ганди сухо возражает на это, что “Палестина принадлежит арабам”.
Великий непротивленец не просто отверг саму идею создания Еврейского Государства в Палестине. Некоторыми своими заявлениями он оказал неоценимую услугу нацистской пропаганде. “Эти вопли о создании национального очага дают немцам формальное оправдание на изгнание евреев из Германии”, – смел он поучать моих чересчур, с его точки зрения, настырных соплеменников.
Вы можете возразить, что личность Ганди столь уникальна, что с земными мерками к ней подходить нельзя и поэтому переписка его с Гитлером – негодный пример. Готова согласиться и предоставить на Ваш суд другую историю о пацифистах, на сей раз, христианских.
10 сентября 1933-го года на конференции Прусских Меннонитов [3] вольного города Данциг было составлено письмо Фюреру, в котором выражалась “глубокая благодарность Всевышнему за то могущественное возрождение нации, которое вызвано Вашей беспримерной энергией”. В этом же письме немецкие Меннониты выражали пожелание Гитлеру “освященного Евангелием и полного радости труда на благо нашего отечества”. Хочу напомнить Вам, что свое письмо Гитлеру Меннониты (пацифисты – по определению) составили уже после того, как он в своей книге “Майн Кампф” и в своих выступлениях сделал свои намерения относительно геноцида евреев настолько ясными, что это исключало всякую возможность недопонимания.
А вот захватывающий факт из сегодняшней жизни Меннонитской Церкви Америки. Знаете ли Вы, что она состоит на листе прочих христианских организаций, давших 25 сентября 2008-го года в Нью-Йорке обед в честь корявого упыря Ахмадинеджада, открытого ненавистника Израиля?
Не вызывает сомнения, что цели тут преследовались исключительно благостные. Религиозные лунатики, пригласившие бесноватого иранского вождя на обед по случаю Рамадана, хотели бы в перспективе достигнуть той же цели, что и Ганди по отношению к Дорогому Другу, Гитлеру: тронуть поросшее щетиной сердце нерассуждающей христианской любовью. И именно этим пробудить его к другой, исполненной раскаяния и сострадания к людям жизни.
Справедливости ради надо упомянуть, что начало этому прекрасному безумию положил Св. Франциск Ассизский, который в одиночку отправился к сарацинам, чтобы прекратить крестовые походы...
Есть загадочно-непостижимая заповедь, призывающая: “любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас”. Именно ей, этой заповеди, до самозабвения честно и неуклонно следовал Ганди, доведя ее, сам этого не сознавая, в своих письмах к Гитлеру до той полноты абсурда, которою не смогли бы достичь и самые ярые из ее критиков.
Но что нам, евреям, религиозные пацифисты, и что мы, соответственно, им? По меньшей мере, они действуют в полном соответствии с основными постулатами своей веры.
А вот что уже абсолютно невозможно постичь, это – мотивы израильских евреев-пацифистов. Эти последние, без обращения в протестантизм, рьяно следуют заповеди “отдай”, призывающей к полному, добровольному и догола раздеванию, по первому требованию соседа-жлоба, которому приглянулся твой гардероб, от шубы до исподнего. “Отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку“.
Все “верхнее” уже роздано – “только чтобы был мир”, но евреи-пацифисты не унимаются: мира нет, заклинают они нас, потому что еще не отдали “нижнее” (возможно, имея в виду нижнюю Самарию).
Кстати, заповедь добровольно снимать “нижнее”, когда отнимают “верхнее”, послужила отправным пунктом любопытнейшей Актовой Речи Бродского.
“Напраслину возводите на святого человека”, – скажут Ваши единомышленники. Ведь намерения у Ганди (так же как у христианских пацифистов вкупе с патологически миролюбивыми евреями) были самые добрые. Он не понимал, к чему это может привести.
Позвольте мне ответить на это гипотетическое возражение словами Блаженного Августина: непонимание есть Грех, непонимающий пойдет в Ад. Ну а добрые намерения, так только ленивый не вспомнит, что именно добрыми намерениями наивных и глупых и выложена дорога в Ад.
15 июня 1947-го года в послании молитвенному собранию Ганди пытался объяснить причину роста насилия между индусами и мусульманами:
“Я должен признаться в своем банкротстве, а не в банкротстве ненасилия. Следует признать, что такое ненасилие не может играть никакой роли в изменившейся обстановке”.
Признание половинчатое и лукавое, как это, вообще, во все времена свойственно пацифистам.
Зная, что мои слова все равно не убедят Вас, не могу, тем не менее, не отметить, что в наши дни практикующие пацифисты, духовные преемники Ганди, ведут себя не только много лукавее, но и много агрессивнее.
“МИР СЕЙЧАС” взыскуется ими чрезвычайно избирательно. Никогда они не требует его у тех, кто травит газами курдов, сжигает живьем индусов в спальных вагонах, рубит головы беззаботным туристам на Филиппинах, взрывает еврейских девочек на дискотеках и в пиццериях, и россиян в час пик в московском метро, отстреливает Брацлавских хасидов на могиле Иосифа в Шхеме, вырезает целиком семью Фогелей в своем собственном доме... Список выйдет длинным, нет сил продолжать.
В противоположность этому, Ваши друзья, миролюбцы, становятся очень нетерпеливы и вожделеют “Мира СЕЙЧАС”, как только две великие страны, Израиль и Америка, призванные остановить это исчадье ада, это новое проклятье человечества, отвечают на зверства, на тупую и порочную жестокость противоположной стороны, хотя и очень сдержанным, но насилием.
Не знаю, Марк, согласитесь ли Вы со мной, но мне кажется, что способность прозреть, отказавшись от устоявшихся иллюзий и привычных догм, требует от человека такого величия и свободы духа, на который способны очень немногие. Ганди, который прожил жизнь праведника, оказался, увы, не из их числа. Его легендарная честность, его бесчисленные голодовки, его бескорыстное самоотвержение в пользу непротивленческого дела, заслужило ему почтительное восхищение даже в стане его политических противников. Но, повторюсь, способность “сжечь все, чему поклонялся” – это воистину прерогатива Избранных.
Один из таких избранных, Джордж Оруэлл, пережил в конце 40-х годов страшную личную драму крушения социалистических идеалов, которыми он и его сверстники были пленены с молодости. “Скотный Двор” и “84” – это разрушение мифа, это прорыв из утопически-прекрасной сказки о Социализме-Коммунизме в ту отвратительно-уродливую действительность, которую эта сказочка пробудила к жизни. Кажется, перелом во взглядах наступил у него после того, как ему стали известны определенные факты, а именно, леденящие душу свидетельства о зверствах, чинимых в сталинских лагерях над миллионами невинных.
Согласитесь ли Вы со мной, Марк, что Оруэлл, никогда не видавший тюремной койки и сроду не встававший на политическую голодовку, проявил отвагу и мужество того высшего свойства, которое до конца жизни осталось недоступно Вашему кумиру? По любопытному совпадению, именно Оруэллу в его великолепном эссе “Размышления о Ганди” лучше других удалось постичь противоречивую природу личности нашего героя.
Говоря о “прозревших”, не лишним будет вспомнить об обращении Альберта Эйнштейна к президенту Рузвельту в октябре 1939-го. Великий физик, как известно, был убежденным пацифистом и входил в число самых страстных поклонников философии Ганди. Тем не менее, осознав масштабы грозящей человечеству катастрофы в случае, если Гитлер первым получит атомное оружие, он предупреждает об этом президента Америки и просит у американского правительства солидной материальной помощи для ускорения атомных исследований. Разве это не развенчание самой идеи пацифизма? Разве это не признание ее абсолютной непригодности, как только разговор касается серьезных, с далеко идущими последствиями вещей и событий?
Не знаю, как Вам, Марк, а мне кажется, что здравомыслие, проявленное в тот момент Эйнштейном, лежит в полном соответствии со следующим постулатом Элиэзера Берковича:
“Справедливость вершится не для того, чтобы преобладала эта справедливость, а для того, чтобы преобладала жизнь. Она вершится, исходя из конкретной ситуации, в которой жизнь находится под угрозой и зовёт к своему спасению”.
Еще один детский вопрос к Вам, Марк, как к человеку и пацифисту: надо ли было создавать “The Manhattan Project“ в ответ на предостережение Эйнштейна, зная, что это приведет к Хиросиме? Надеюсь, что в своем ответе Вы не станете увиливать от прямого разговора, заменив его общими рассуждениями типа “Бог есть Любовь” и т.п. Признаюсь, что когда я веровала в идею одоления Зла непротивлением, этот вопрос неизменно ставил меня в тупик.
Ну, а теперь настало время услышать голос моего единомышленника, а значит Вашего оппонента, Томаса Манна.
Не буду скрывать, что хотя и, следуя правилам благородного боя, Ганди было отдано значительно больше места, чем он того заслуживает, расстаюсь я с Вашим героем без малейшего сожаления. Чувство ужасной неловкости не покидало меня все время, пока мне пришлось вычитывать и переносить на бумагу “мысли” Ганди.
Читать публицистику Манна непосредственно вслед за постулатами гандизма – это как если бы вам удалось вырваться на волю из “дома скорби”, где Вас, здорового, долго держали взаперти в общей палате с душевнобольными. Вырваться и, не веря своему счастью, почувствовать, как холодеет на ветру лицо, как расправляются упругим воздухом обмякшие легкие.
Вот, слушайте.
30 октября 1943 года, из сборника “Немецкие Слушатели” [4]:
…Можно ли этому поверить? Гестаповские борзописцы негодуют на оскорбление человечности, той самой человечности, которую система, держащая их на службе, одиннадцать лет третировала, объявляла отмененной, топтала ногами. Что вообразили эти люди? Что тотальная война, которую они славили, которую называли нормальным состоянием человечества, – эта немецкая привилегия и что ее средствами никто больше, даже если речь идет об его жизни, не вправе воспользоваться? Они рассчитывали на цивилизованность другой стороны, то есть на предполагаемую слабость и истощенность демократий, надеялись извлечь из нее выгоды, стать благодаря ей хозяевами и рабовладельцами всего мира. Кто еще готов и способен к войне, думали они, тому принадлежит мир – а готовы и способны к ней только они. Какое-то время казалось, что их расчет верен. Есть ли что-либо отвратительней, чем крики “караул!”, которыми они отвечают на решимость свободных народов положить конец грубому насилию грубым насилием?
Месть и расплата? Вот они. Немецкому народу мстят его безумье и опьяненье; он должен заплатить за веру в свое право на насилие, которую внушили ему негодяи учителя, и, к сожалению, это только начало расплаты. Надо ли вам, немцам, говорить, что все, что вы терпите сегодня, идет не от жестокости и кровожадности иностранцев, а вытекает из национал–социализма?..
Не смею касаться этого абсолютного шедевра в жанре “страстной публицистики” ненужным комментарием. Но с огромным интересом выслушала бы любые Ваши конкретные возражения Манну, если Вы с ним в чем-либо не согласны.
Особенно любопытно было бы услышать Ваши комментарии по поводу следующего пассажа: “Есть ли что-либо отвратительней, чем крики “караул!”, которыми ОНИ отвечают на решимость свободных народов положить конец грубому насилию грубым насилием? “
Совершенно замечательным в выше приведенном отрывке является то, что в каждый исторический момент вместо местоимения “ОНИ” можно вписывать по имени ту силу, которая сегодня, как национал-социализм 60 лет назад, “должна заплатить за веру в свое право на насилие”.
В том же сборнике, помимо публицистики, представлена переписка писателя 40-х годов. Совершенно особый интерес в рамках нашей дискуссии представляет письмо Манна к дочери Стефана Цвейга.
Томас Манн – Фридерике Цвейг
Сентябрь 1942 года
Калифорния
Глубокоуважаемая фрау,
Моя дочь рассказала мне о письме, с которым Вы обратились к ней несколько дней назад. Мне было очень больно узнать, что у Вас создалось впечатление, будто на смерть Стефана Цвейга я отозвался не так, как то соответствовало бы тяжелой потере, которую понес просвещенный мир…
…Покойный был человек решительно и радикально пацифистских склонностей и убеждений. В нынешней войне, которой надо было страстно желать, и которую мог отсрочить только такой позор, как “Мюнхен”, в войне, ведущейся против самых дьявольских, самых неспособных к миру сил, какие когда-либо пытались навязать человеческой жизни свой облик, он не видел ничего другого, кроме войны, кроме кровавой беды и отрицания своего естества. Он восхвалял Францию за то, то она не хотела бороться и тем самым “спасла Париж”. Он не хотел жить ни в одной из воюющих стран, покинул, будучи британским подданным, Англию и уехал в Соединенные Штаты, а отсюда в Бразилию, где пользовался высочайшим почетом. А когда оказалось, что и эта страна будет втянута в войну, он добровольно ушел из жизни.
…Вы пишете (о чем я не знал), что его супруга страдала неизлечимой болезнью и что это очень способствовало их решению умереть вместе. Почему он этого не сказал, а оставил нас с мыслью, что мотивом его поступка было неверие во время и в будущее?
…Неужели он смотрел на свою жизнь как на сугубо частное дело и просто сказал: “Я слишком сильно страдаю. Управляйтесь сами. Я ухожу”? Вправе ли был он предоставить нашему заклятому врагу кичиться тем, что, вот, снова один из нас капитулировал перед его “великим обновлением мира”, расписался в своем банкротстве и покончил с собой? Такое истолкование, такое использование его поступка врагом можно было предвидеть.
...Поверьте мне, глубокоуважаемая фрау, что о замечательном человеке, чье имя Вы носите, я скорблю не менее искренне, чем те, кому дано было выразить свою боль и свое восхищение в печати...
Преданный Вам
Томас Манн
Хорошо ему было высказывать подобные взгляды, будучи надежно защищенным нобелевским лауреатством и всемирной славой. Пусть сегодня, хоть один известный американский журналист, политик или университетский профессор посмеет публично повторить манновское предположение о том, что бывают ситуации “когда войны надо страстно желать”, или пусть он же решится сегодня назвать по имени “самые дьявольские, самые неспособные к миру силы, какие когда-либо пытались навязать человеческой жизни свой облик”.
Если и найдется такой смельчак, он будет немедленно отчислен с должности местным начальством, и также немедленно будет внесен СМИ в зловещий список разжигателей войны, не говоря о том, что его дружным хором припечатают фашистом, расистом и исламофобом.
Публицистика Манна по языковому совершенству не уступает его ослепительной прозе. И также, как в его прозе, в ней явственно слышен раскованный голос свободного человека, голос разума, не “зашоренный” никакими предварительными установками, догмами и постулатами слепой веры. Непоколебимое душевное здоровье, основанное на безупречном нравственном чувстве, глубоком понимании законов человеческой психики, на осмыслении уроков истории и отсутствии убаюкивающих иллюзий вкупе с обычным здравомыслием – вот, пожалуй, то, чему в каждом письме, каждой дневниковой записи, каждом радио-выступлении следует горячо любимый нами обоими автор “Иосифа“. Ну, а оспаривать морально-этические установки Манна-публициста – это Ваша привилегия. Мне, как Вы догадываетесь, с ним спорить не о чем.
Ну что ж, пора нам вернуться к тому, с чего мы начали.
Когда-то, на заре туманной юности, толстовские аргументы в пользу тезиса “побеждая злых, мы множим Зло”, показались мне абсолютно неопровержимыми и на многие годы определили мое мировоззрение. Не принимая крещения, я, тем не менее, искренне веровала в постулаты Нагорной Проповеди. Я говорила себе: “Если все будут так поступать (то есть откажутся от ответного насилия по отношению к Злым, чтобы не множить Зло), только тогда и исчезнет Зло и люди перестанут убивать, истязать и мучить друг друга”.
– Да, – признавала я, – это длинный путь, так как нужно время, чтобы “истина дошла до очагов”. Но ведь “око за око” будет только геометрически приумножать Зло, даже в самой далекой перспективе.
Так я думала многие годы, хотя практически всем людям из моего тогдашнего окружения воззрения мои представлялись по меньшей мере странными.
Побудительные мотивы, заставившие меня отказаться от этой, возможно, самой обольстительной изо всех иллюзий, созданных человечеством за всю его долгую и кровавую историю, частично представлены в этом тексте. Очевидно, что это было не решение, а процесс, долгий и мучительный, который закончился уже здесь, когда я воочию не только увидела, но и, по Толстому, “всем своим существом ощутила”, что очередное Зло (ведь о предыдущем Зле – нацизме, я только читала), идущее на человечество, “огромно, стозевно и лайяй”. Я уже знала наверняка, что ждать, когда “истина дойдет до очагов” тех, кто в очередной раз “заявил свое право на насилие” – это именно и есть тот род саморазрушительного безумия, которого, цинично осклабясь, терпеливо ждет от нас Зло.
Плениться прекрасным мифом может каждый. Но сожаления достоин тот, кто с детским упрямством, невзирая ни на что, предпочитает остаться с мифом, не видя или не желая видеть его трагически-вечной несовместимости с “чувстом, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки”.
Чувство это, одинаково нами почитаемый Иван Алексеевич Бунин, определил в “Жизни Арсеньева” так:
Это чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом, предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается. Это чувство есть несомненная жажда Бога, есть вера в Него. В минуту осуществленья Его торжества и Его праведной кары оно повергает человека в сладкий ужас и трепет и разрешается бурей восторга как бы злорадного, который есть на самом деле взрыв нашей высшей любви и к Богу и к ближнему...
Вы скажете, что цитаты из великих бессильны что-либо доказать, так как их легко можно опровергнуть другими цитатами, из не менее великих.
Ну, что ж, значит пришло время возвратиться к истокам. К началу начал.
К тому, что казалось таким примитивным и давно изжившим себя, в сравнении с поэтически-возвышенным – “А Я говорю вам, не противься злому”.
К тому, что коллективный разум моих предков несколько тысячелетий назад вписал чеканными строками в 21-ю главу “Исхода”, повторенными позднее в Книге “Левит” :
А если будет вред,
То отдай душу за душу.
Око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу.
Ожог за ожог, рану за рану, ушиб за ушиб.
Мне почему-то важно, чтобы Вы понимали, что на личностно-эмоциональном уровне беспримерное обаяние, присущее таким личностям как Махатма Ганди и Франциск Ассизский, ощущается мною ничуть не меньше, чем Вами. Ваш любимый “Вечный Человек” Честертона стоит у меня на полке. Я люблю перечитывать “Цветочки Святого Франциска” и его знаменитую молитву, которую нищая босоногая братия, не ставшая еще “орденом”, девять столетий назад распевала в окрестностях Ассизи на манер уличного гимна. Не скрою, что и “Цветочки” и “молитва” до сих пор необычайно трогают и умиляют меня. Так что я не знаю, по случайному ли совпадению мы оба живем в городе, названным в его честь – Сан-Франциско?
Тем не менее, было бы несколько странно закончить разговор со своим оппонентом-пацифистом этими девичьими признаниями. Так что, считайте их просто лирическим отступлением от главной темы.
В главе “Законы Шабата” Шульхан Арух есть подглавка: “Когда оскверняют Субботу”:
Злодеи, осадившие израильские города – если они пришли воровать, то из-за них не оскверняют Субботы; если же они пришли убивать, и даже если просто пришли, но есть опасение, что пришли убивать, и даже если они ещё не пришли, а собираются прийти – тогда на них выходят с оружием и оскверняют Субботу. А в пограничном городе – даже если они хотят прийти взять соломы, оскверняют из-за них Субботу из опасения, что они могут захватить город, и оттуда им будет удобно захватить всю страну.
Неужели от сытой галутной жизни мы так поглупели, что не можем понять того, что предки наши знали столетия назад. Недосуг нам понять, что где бы мы ни обитали – “В Филадельфии, на Кипре, в Тель-Авиве” – все мы, включая Ваших единомышленников пацифистов, живем сегодня в том самом пограничном городе, откуда “ИМ будет удобно захватить всю страну.”
В активном сопротивлении Злу – единственный залог его одоления.
Тот, кто превосходящим насилием защищает Жизнь, противясь стоящему на пороге нашего общего дома Злу, – выполняет Волю Творца, пославшего нас в этот мир.
С почтением к Вам,
Соня Тучинская
[1] – Выдержки из книги “Ганди и Сталин” и некоторые другие примеры приводятся по книге Ю. Окунева “Ось мировой истории”.
[2] – Выдержки из писем Ганди к Гитлеру и из письма Меннонитов цитируются по русской версии статьи “Gandhi‘s Love Letters to Hitler“ by Seth Frantzman – Перевод Сони Тучинской.
[3] – Меннони́ты — одна из протестантских деноминаций. Отрицаются: судебные тяжбы, присяга, воинская служба.
[4] – Томас Манн, “Художник и общество”, Москва, “Радуга”, 1986.
оглавление номера все номера журнала "22" Тель-Авивский клуб литераторов