Лауреатами премии журнала «22» стали Надя Делаланд (Москва, Россия), Лия Чернякова (Милуоки, США) и Виктор Голков (Азур, Израиль). Ниже редакция публикует их стихи:

Надя Делаланд

Гербариум теней, библиотека лены
и имени ее, сухие мотыльки 
под лестницей летят, блестя попеременно,
то мертвой головой, то крылышком руки.
Так снятся этажи сознания — и гулко
и мраморно в костях под куполом, и я
спускаюсь, шебурша шелками, в переулки
хранилищ мотыльков и их нежибытья.
Вперед, еще абзац пройди такой же полный
пробел и выходи всей бабочкой в окно,
в озоновую глубь, где можно и не помнить, 
откуда, и куда, и кто. Куда и кто.
***
Проснешься отчего-то полночью,
пошаркаешь на кухню, чтобы
припасть к воде со всей запойною
тоской и бульканьем в утробе.

Со всей кибирной пошловатостью,
со всей бахытностью размаха
пройдешь в окно по рисованию,
по чтению, но это на фиг,

по математике и русскому
и по гандлевскому с цветковым
проснешься полностью по музыке
с какой-то фразой тупиковой,

по павловой пойдешь по ниточке
строчково молча гандельсманно
по досточке тоски по вытачке
по этой улице басманной

по памяти забудешь каждое
из слов из месропянных складок
проснешься выпьешь эту кажимость
и кажется побудешь каждым

и вот тогда уже кабаново
заулыбаешься и снова
зашаркаешь в свое пуханово
в таврово в костюково

***
Здесь средиземно море, и когда
его рукой касаешься, вода
доходит до дыхания и выше,
и я пишу, что мне не сносит крышу,
что мне не сносит крышу никогда,
но это ложь, когда такое пишут.



Лия Чернякова

В этот страшный мороз даже рельсы поют поперек
Обожженного горла – луженой, простуженной глотки.
Из железного ада в распахнутый город дорог
Не ведет ни одной. Вот медбрат в коченеющей лодке
На заре озверевшей подносит к губам нашатырь.
Переходим на ты. По застывшему льду. Без возврата.
Здесь рождались мечты. А теперь замерзают Сократы,
Оставляя цикуту заложникам снежных пустынь.
В этот медленный холод по капле выходишь из сна,
Чтоб и дальше не знать, как сорвав занавесок заплаты,
Вдруг ложится на плечи привычных небес белизна,
Пеленая увечную душу больничным халатом.

Снег
 
когда ты вылетел из сна
в мой снег душою нараспашку
так было холодно и страшно
шла безнадежно, бесшабашно,
на взлом, гражданская весна.
навзрыд стучали каблучки
легки, как черти на поминках.
им в такт отзванивали льдинки,
смычки дрались на поединках
и новобрачные полки
давали клятвы на любви
на селяви, на злобном месте,
где на ковре зеленой чести
вскипала пеной кровной мести
скупая мантра “оживи”.
и черствый свет в глухом окне
храня приманкой темной, тайной,
ветров прикармливая стаи,
я все ждала, не улетая,
чтобы в душе моей растаял
Твой снег.


Виктор ГОЛКОВ 

Ну вот и один я в огромных квадратах
двух каменных комнат лежу в забытьи,
и желтые звезды в больничных халатах
стучатся в оконные стекла мои.

Ко мне подступил океан сновидений,
и мысли счастливой дохнул ветерок,
и чёрные корни гигантских растений
насквозь проросли деревянный порог.

Так вот что такое – в любви раствориться,
впустить в себя страстный, тоскующий взгляд.
А чувство, как дым, над поляной курится,
и мёртвые клетки уже не болят.

И пеной волна одиночества хлещет,
с размаху на сердце мое накатив,
и хором поют бессловесные вещи
единственный и незабвенный мотив.

***
Дует ветер, с деревьев срывая
паутины сквозное шитье.
Шевельнулась трава, как живая,
перепутались нити ее.

О земля, колыбель на могиле:
появленье, страдание, труд.
Вместо тех, кто ушли и забыли,
только красные маки цветут.
О земли материнское лоно!
Возвращаются все, кто был жив,
и сплетаются души влюбленно
над водой, словно волосы ив.

***
Догадаться нетрудно, что будет вовне –
Там свободная рифма вернется ко мне.
И возможно, по старой привычке,
Загрохочут вдали электрички.

Все воскреснет мгновенно – подруги, друзья,
Тихий вздох материнский, у дома скамья
И отец мой, читающий книжку,
Все уместится в яркую вспышку.

Те, кто в черную глину уже полегли,
Но остались в душе и мосты не сожгли,
Напоследок зайдут повидаться,
И захочется вдруг разрыдаться.