Игорь Гельбах

 

Мясная лавка,

или

Критика чистого разума

 

Сцены для театра

 

В начале первого действия профессору Штейну 34 года.

Он среднего роста и слегка сутуловат. Голос у него приятный и глубокий. Порой он словно уходит в себя и производит впечатление человека, общающегося с кем-то присутствующим, но невидимым. Его симпатия к Герте смешана с любопытством, и Герта отвечает ему тем же.

Профессор Кланк – слегка сгорбленный академический мыслитель, с высоким лбом и тонкими, но сильными руками пианиста. Он старше Штейна лет на 20. Его манера изъясняться лишена непринужденности, но не маскирует его эмоций.  

Центральным элементом сценографии может стать черная доска с написанными на ней мелом формулами, а  также ценами на мясо и пиво.

                                          

Сцена первая

 

Мясная лавка в Берлине. Хозяин лавки, Карл, рубит мясо. Его рассыльный, Пауль, читает книгу.

Появляется Актер.

 

Актер. Итак, мы расскажем о людях, которые неустанно трудились…

Карл. Это вы о нас, что ли? Мы свою историю знаем сами, и не ваше дело совать в нее свой нос.

Актер.  Извините, но я хотел бы продолжить.

Карл. Ну, если вам уж так хочется рассказать о нас, что ж... Теперь все по-другому. Но мясо-то конечно людям нужно... К тому же новые требования по разрубу мяса... Что уж тут говорить...

Актер. Эти люди хотели понять, как устроены Вселенная и мир, в котором мы живем…

Карл. А... вот ты о ком...

Актер. Их отношения с современниками были совсем не простыми…

Карл. Нет, нет, так нельзя, так ты мне всех клиентов распугаешь... Тут все-таки мясная лавка… Иди-ка ты лучше отсюда...

 

Актер и Карл смотрят друг на друга.

Актер молчит, вздыхает и уходит

 

Пауль. Не представляешь, Карл, до чего это было уморительное зрелище. Наш приват-доцент явно не ожидал, что студент, подрабатывающий в мясной лавке, пустится с ним в дискуссию о теории познания Иммануила Канта...

Карл. Теории кого?

Пауль. Иммануила Канта. Философа из Кенигсберга.

Карл. Погоди, Пауль, не сбивай меня с толку, мне тут осталось написать адреса и цены, я могу ошибиться. Значит так... Для фрау Бетхер три фунта телятины, сахарная косточка и фунт баранины... Да еще она оставалась должна… Итого... Пауль, ты должен получить с нее все, что здесь написано, ни пфеннигом меньше, а иначе неси все обратно...

Пауль. Не в первый раз... Ты послушай...

Карл. Ну конечно, господину студенту все это неинтересно, так вот здесь еще куски для фрау Майер и фрау Шумахер. С этими надо повежливей, это надежные клиенты. А как фамилия твоего доцента, мы его случайно не обслуживаем?

Пауль. Кланк, приват-доцент Кланк. Он сын нашего ректора, профессора Кланка.  Его называют приват-доцентом Розенкранцем.

Карл. Розенкранцем? Ну и что? Кто называет?

Пауль. Студенты.

Карл. А почему?

Пауль. Он дружит с приват-доцентом Гильденстерном. Они постоянно ходят вместе.

 

Пауль смеется.

 

Карл. Что здесь смешного?

Пауль. Ходил бы ты в театр, Карл...

Карл. Что за чепуха, Пауль, ты стал как плохая хозяйка, она не отличает мяса от сухожилий и все подряд сует в мясорубку...

Пауль. Я разнесу это мясо по адресам, Карл, но если бы ты знал, с каким наслаждением я повторил ему слова Канта...

Карл. Канта?..

 

Пауль листает книгу, которую он читал.

 

Пауль. Вот послушай... “Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо над нами и моральный закон внутри нас. И то и другое мне нет необходимости искать и только предполагать как нечто окутанное мраком и лежащее за пределами моего кругозора. Я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования.” Две вечные загадки, Карл, звездное  небо над нами и нравственный закон внутри нас...

 

Карл откладывает  топор.

 

Карл. Это что за такой нравственный закон, кстати? Он, собственно, что имел в виду?

Пауль. Кто?

Карл. Кант.

Пауль. Он, собственно, имел в виду, что следовать надо такому принципу, руководствуясь которым, ты, в то же время, можешь желать, чтобы он стал всеобщим законом.

Карл. Ну, а если проще?

Пауль. Другими словами, – поступай по отношению к другим так, как ты бы желал,  чтобы они поступали по отношению к тебе.

Карл. И это все, чему вас учит наука? А я-то думал... А этот Кант? Он жив еще?

Пауль. Умер в Кенигсберге. В 1804 году, сто десять лет тому назад.

Карл. Да, тогда жизнь была полегче...Сейчас с такими мыслями далеко не уедешь... Ну да ладно… Иди... Auf Wiedersehen, Пауль.

Пауль. Auf Wiedersehen, Карл. Ты точно все записал?

Карл.Точно.

Пауль.Пока...

 

Карл начинает прибирать в лавке. Пауль подхватывает сумку, но не уходит. Он медлит.

 

Карл. Что ж ты стоишь?

Пауль. Сказать тебе по правде, Карл, приват-доцент оказался не так уж прост...

 

Появляется полицейский Ранке.

 

Ранке. Guten Tag, meine Herren.

Пауль. Guten Tag, г-н вахмистр.

Ранке. Как поживаем?

Карл. Благодарю вас, г-н вахмистр.

Ранке. Как дела у г-на студента?

Пауль. Отлично, г-н вахмистр.

Ранке. Так-так...

Карл. Ваш заказ уже доставлен к фрау Ранке...

Ранке. Отлично. Ну что ж, я, пожалуй, пройдусь…

 

Уходит

  

Карл. Разумеется, г-н Ранке. Как вам будет удобно... Отправляйся, Пауль, ты слышал, что я ему сказал?

Пауль. Так вот, он сказал, вернее спросил у меня...

Карл. Кто спросил?  

Пауль. Приват-доцент Кланк спросил у меня: “Если предположить, что звездное небо над нами подчиняется теперь принципу относительности, то не следует ли по аналогии рассуждать таким  же образом и о нравственном законе внутри нас?” Ты понял?

Карл. Относительности... Тут мясо протухнет, Пауль, иди же... Не за это я тебе плачу. Auf Wiedersehen.

Пауль. Auf Wiedersehen, Карл. Ты точно все записал?

Карл. Все точно.

Пауль. Пока.

Карл. Постой. Что это за принцип такой?

Пауль. Его открыл профессор Штейн.

Карл. Ах, вот оно как…

Пауль. И наша прусская академия наук решила отправить экспедицию в Крым, чтобы проверить предсказания его теории...

Карл. Отправить куда?

Пауль. В Крым.

Карл. Но почему в Крым? Нет, что ли, курортов поближе?

Пауль. В Крыму экспедиция будет наблюдать за солнечным затмением...

Карл. И что же эта относительность предсказывает?

Пауль. Что иногда мы можем увидеть то, чего видеть как бы не должны...

Карл. Ну, со мной это случается почти каждый день. А что говорит Герта?

Пауль. О ком?

Карл. Да о нем, о своем хозяине....

Пауль. Его жена  вернулась  в Швейцарию. Ей здесь не нравится…

Карл. Почему?

Пауль. Она думает, что скоро будет война…

Карл. А он?

Пауль. Он считает, что это невозможно… 

Карл. И что он делает теперь? Без жены?

Пауль.Стал еще больше курить. Иногда играет на скрипке. Но в основном сидит над своими бумагами.

Карл. Да... Скажи мне, Пауль, а у Канта была жена?

Пауль. По-моему, не было.

Карл. Вот женился бы и уж тогда попробовал бы выдумать свой императив... 

Пауль. Что ты имеешь ввиду?

Карл. С женами всегда все не просто, Пауль. Совсем не слушать жену нельзя, во всем слушать жену тоже нельзя, а каждая жена ждет от тебя денег. Понятно?.. Вечная загадка – это финансы, Пауль, но на то, чтобы это понять нужны годы, ну а пока ты молод, старайся взять все от жизни, так что бери мясо и Auf Wiedersehen... Ну же, иди, Пауль...

Пауль. Пока.

Карл. Ну, пока, пока.

 

Пауль уходит, а Карл  возвращается к своей сигаре. 

 

Сцена вторая

 

Появляется полицейский Ранке и присаживается за столик. Карл привычно наливает полицейскому и себе по рюмке шнапса.

 

Карл. Ваше здоровье, г-н вахмистр.

Ранке. Прозит!

Карл. Еще рюмочку?

Ранке. Не откажусь! А вы?

Карл. Я воздержусь. Работа, знаете ли... Так ведь можно и промахнуться.

Ранке. Да, уж тут промахнуться никак нельзя.  Да и у нас работы становится все больше...

Карл. Все больше?  А-а, я вас понимаю....

Ранке. Вот мобилизационное предписание. Наклейте его на стену.

Карл. Jawol, г-н вахмистр. Всегда готов выполнить свой долг перед райхом. С нами Бог!

Ранке. Спокойно, Карл. Вы нужны здесь. Есть у него подружка?

Карл. У кого, г-н вахмистр?

Ранке. У вашего студента.

Карл. Да, г-н вахмистр. Ее зовут Герта. Скромная, серьезная девушка. Работает экономкой у профессора Штейна.

Ранке. Поднадзорный элемент. Необходима особая бдительность. Вы меня поняли?

Карл. Не совсем, г-н вахмистр.

Ранке. Поясняю. Итак, как я уже говорил, работы становится  все больше и долг каждого честного гражданина рейха оказать нам максимальное содействие государству во имя единства и безопасности нации.

Карл. Слушаюсь, г-н вахмистр.

Ранке. Продолжаю. Означенный Штейн, профессор, выступил с  обращением  “Ко всей мыслящей Европе”. Он против войны. Его поддержали двое ученых. Астроном Ферстер и физиолог Николаи. Но нация, можно сказать, едина. Несколько отщепенцев в парламенте голосовали против военных расходов. Все они под наблюдением. Вы меня поняли?

Карл. Конечно, г-н вахмистр.

Ранке. Итак, весь цвет германской культуры поддержал кайзера. На нас,  следовательно, возложена особо ответственная задача –  мы должны знать все об образе жизни, контактах, связях и высказываниях профессора Штейна . Источниками сведений будут служить его соседи,  почтальон,  экономка и прочие. Докладывать обо всем будете  мне. И запомните, в этом деле нет ничего несущественного... Налейте еще рюмку. Налейте и себе.

 

Карл. Слушаю, г-н вахмистр.

Ранке. За ваши успехи.

Карл. Боже, покарай Англию!

 

Ранке выпивает свой шнапс и уходит.  

Карл остается один.

  

Так, Карл, тебе следует подумать... Пауль! Хотя, что  я кричу, его же нет... Они, следовательно, выступают против войны... (наливает себе рюмку), “Ко всей  мыслящей Европе”, – широко замахнулись, то есть мы, следовательно, в Германии мыслить не умеем... И этот Штейн туда же... Да, тут, пожалуй, без сигары не обойдешься...

 

Карл закуривает сигару и погружается в размышления. Затем он вспоминает о мобилизационном предписании и клеит его на стену.          

 

Ну что ж, Карл, мы, значит, собираемся воевать? Но ведь если наши условия мира не принимаются, то что ж нам остается делать? Конечно, воевать.

 

Сцена третья

 

Появляется Актер.

 

Актер. Вот так, дамы и г-да, осенью 1914 года началась война. И вот тут возникает вопрос, meine liebe Damen und Herren…  За что сражаются Германия и ее союзники? За что сражаются страны Антанты?.. За колонии в Африке? За доступ к проливам?        Вы скажете, что об этом, скорее всего, должны знать историки... Но ведь само собой очевидно, что всегда найдутся причины для начала войн, к ведению которых все государства усиленно готовятся в мирные времена...

 

Актер исчезает.

Штейн и Кланк в пустой аудитории у черной  доски с чертежами и написанными мелом  формулами. 

 

Кланк. Должен огорчить вас, дорогой Штейн… Экспедиция, которую мы направили в Крым, не сумела выполнить свою миссию...

Штейн. Неужели солнечное затмение не состоялось?

Кланк. Вы шутите, дорогой Штейн?

Штейн. А что же еще остается делать?

Кланк. В Крыму была плохая погода. Небо было затянуто тучами, и астрономы не смогли провести свои наблюдения...

Штейн. Это печально.

Кланк. Но на этом неприятности не закончились. С началом войны все участники нашей экспедиции стали гражданскими военнопленными...

Штейн. Ну что ж, и в этом есть что-то хорошее. Их хотя бы не направят в окопы…

Кланк. Да, это так. Но вас могут неправильно понять...

Штейн. О да, я догадываюсь…Недавно  я обнаружил одно поразительное, странное явление... Люди, которые в частной жизни неспособны и муху обидеть, порой говорят совершенно невероятные вещи...

Кланк. Но ведь идет война... Все наши ценности и само наше существование под угрозой. Мой старший сын  ушел на фронт добровольцем...

Штейн. Добровольцем? Дорогой Кланк, иногда мне кажется, что люди порою не знают, чего они хотят на самом деле. И оттого мы воюем. Все это наводит на мысль о затмении разума... Хотелось бы знать, как скоро оно закончится...

Кланк. История знает множество войн, которые длились десятилетиями...

Штейн. Но ведь люди не смогут бесконечно убивать друг друга... 

Кланк. Вы в этом уверены?

Штейн. Но ведь должен же разум победить в конце концов, не так ли?

Кланк. Я искренне надеюсь на  это… Но, похоже, что у нас, немцев, нет  сейчас никакого выбора...  И все мы, хотя, быть может, это и звучит достаточно банально, все мы должны выполнить  свой долг…

 

Сцена четвертая

 

Мясная лавка.

Карл просматривает газету. Появляется Штейн.

 

Штейн. Скажите, Карл...

Карл. Слушаю вас, г-н профессор.

Штейн. У меня, собственно,  кончились сигары, и я хотел узнать…

Карл. Какие сигары предпочитаете? Отечественные, итальянские или голландские?

Штейн. Итальянские.

Карл. Должен сказать вам всю правду, г-н профессор... Сигарами мы не торгуем. Но кое-что у меня есть ( достает из жилетного кармана коробку с сигарами, открывает ее и протягивает Штейну.)  Не бог весть что, но...

Штейн. О, Danke Schoen. Сколько я вам должен?

Карл. Ах, оставьте,  г-н профессор. Ведь мы – соседи.

Штейн. Благодарю вас.

 

Штейн раскуривает сигару.

 

Отличная сигара.

Карл. Но что вы имеете в виду, г-н профессор? Ведь все относительно…

Штейн. В самом деле?

Карл. Так говорят... А скажите, г-н профессор, может ли простой человек понять принцип относительности?

Штейн. Ну, для этого достаточно представить себе сплющенное насекомое… 

Карл. Насекомое?

Штейн. Ну, скажем, клопа…

Карл. Клопа?

Штейн. Нас может заинтересовать вопрос о том, что видит клоп.

Карл. Почему?

Штейн. Представьте себе, что мир населен клопами, этакими мыслящими точками.

Карл. Но зачем, г-н профессор?

Штейн. Это поможет нам отрешиться от наших предрассудков и привычек и посмотреть на мир новыми глазами.

Карл. Что вы имеете в виду, г-н профессор?

Штейн. Представьте себе обычного клопа. Он ползет по глобусу и не замечает, что его поверхность кривая...

Карл. И что же?

Штейн. Но мы находимся в такой же ситуации... Пространство в  нашем реальном мире с его звездами, солнцем и планетами – кривое.

Карл. Кривое?

Штейн. Тяготение искривляет пространство. Оно становится кривым вблизи звезд…

Карл. Звезд?

Штейн. Таких как Солнце… 

Карл. Но это, знаете ли, г-н профессор, рассуждения...  Ведь мы не можем путешествовать ни к солнцу, ни к звездам, не так ли? Так, чтобы самим почувствовать, есть эта кривизна или ее нет?

Штейн. Но мы видим свет, который приходит к нам от звезд…

Карл. Это по ночам, г-н профессор. А днем мы видим свет от солнца…

Штейн. Отличная мысль. Так вот, Карл, если теория относительности справедлива, то во время  солнечного затмения мы сможем увидеть на небе звезды, которые располагаются за солнцем...

Карл.Но как же мы их тогда увидим?

Штейн. Звезды станут видимыми оттого, что лучи от них изогнутся, проходя  мимо солнца. И если мы сфотографируем их, то их положение относительно солнца на фотопластинке будет отличаться от их истинного положения, которое может быть вычислено исходя из астрономических наблюдений…

Карл. Каких?

Штейн. Тех, что проводятся по ночам, когда эти звезды видны…

Карл. Ах, так. Значит то, что мы видим во время затмения, это совсем не то, что есть на самом деле?

Штейн. Я бы сказал, не совсем то… И мы должны объяснить, почему так происходит…

Карл. Но при чем же здесь клопы?

Штейн. Мой дорогой Карл, клопы – это мы.

Карл. Вы уверены в этом?

Штейн. У меня почти не осталось сомнений. Особенно, когда по ночам  я смотрю на небо.

Карл. А вам не кажется, г-н профессор, что все эти клопы совсем не делают ваши теории понятнее? Может быть, вам стоило бы придумать какое-то другое объяснение?

Штейн. Но именно эти клопы помогли мне создать эту теорию... Как же я могу отказаться от них?..

Карл. Но подумайте, г-н профессор, ведь не все, простите, клопы поймут теорию относительности...  Не так ли? Даже если эта теория подтвердится?

Штейн. Да, это так.

Карл. И что же нам тогда делать?

Штейн. Отнестись к этому философски… Наша жизнь коротка, наши возможности ограничены… Мы действительно напоминаем клопов…        

Карл. Ну а вы, г-н профессор, вы-то сами все теории понимаете?

Штейн. Нет.

Карл. Не все?

Штейн. Гипотеза профессора Кланка о квантах энергии кажется мне странной, но она работает...

Карл. Ах вот как… Но почему же все происходит так, что сами ученые не понимают друг друга?

Штейн. Это хороший вопрос, Карл. Мне кажется, что все дело в том, что ученые – такие же люди, как и все остальные.

Карл. Вы хотите сказать, что вы – такой же человек, как все остальные?

Штейн. Вы разочарованы?

Карл. Я не знаю…

Штейн. Ну что ж, я, пожалуй, пойду... Спасибо за сигару...

Карл. Всего доброго, г-н профессор... Рад был поговорить с вами.

 

Штейн уходит. Карл озадаченно смотрит ему вслед.

                  

Да, Карл, пожалуй, все это совсем не так просто...

Сцена пятая  

 

Мясная лавка.

Карл и Герта, экономка Штейна.

 

Карл. Мясо, мясо, все хотят мяса... А где твой Пауль, Герта?

Герта. На фронте. Во Фландрии. Он получил уже два железных креста.

Карл. Два железных креста за два года? Неплохо... Но лягушатники еще не разбиты, Герта, да к тому же нам еще противостоит Россия и коварный Альбион. Царизм враждебен культуре, Герта. Русский паровой каток грозит всей европейской цивилизации. Ты понимаешь это?

 

Рубит мясо.  

 

Герта. Да.

Карл. Ну, хорошо... Наступил наш час, Герта, немецкий час. За него            проливает кровь твой Пауль. Он ведь проливает кровь, Герта, да или нет? Отвечай мне. Кстати, этот кусок подойдет?

Герта. Этот? Да... Пауль? Я молюсь за него...

Карл. А что говорит твой хозяин?

Герта. Он говорит... Однажды он сказал после разговора по телефону, что все относительно.

Карл. По телефону. С кем он говорил?

Герта. По-моему, он просил соединить его с профессором Кланком.

Карл. Так, значит этот кусок, сейчас взвесим... ты в этом уверена?

Герта. Да, кусок хороший.

Карл. Я не о том. Он действительно сказал это по телефону?

Герта. Да, Карл.

Карл. Я кое-что начинаю понимать. Итак, он сказал, что все относительно... И это в то время, когда вы уже давно берете мясо в кредит...

Герта. Г-н профессор отсылает деньги своей семье в Швейцарию и еще своей матери. Однажды он принялся  считать наши расходы и запутался...

Карл. Он не знает даже математики... Вот до чего мы дожили. Вот тебе мясо, Герта, но помни, кредит не безграничен, всегда приходит час расплаты. И помни о Пауле...

Герта. Спасибо.

 

Появляется уличный скрипач Зейц.

Он наигрывает мелодию Моцарта.

 

Карл. Послушай-ка, малый, отчего ты не на фронте, ведь нам не хватает солдат, а?

Зейц. Я – иностранец. Я – гражданский военнопленный. Должен же я зарабатывать на жизнь...

Карл. Как тебя зовут?

Зейц. Саша Зейц.

Карл. Еще один. Кругом иностранцы. Музыка. А мы проливаем кровь.

 

Хватает секач для разделки мяса.

 

Герта. Карл, остановись!

Карл. Слушай, Зейц, если хочешь унести ноги целыми, сыграй что-нибудь наше, истинно немецкое.

Герта. Боже, Карл, как ты можешь...

 

Музыкант начинает наигрывать вальс.

 

Карл. Что это ты играешь?

Зейц. Вальс.  Это немецкий вальс.

Карл. Заткнись и слушай. Я буду петь Die Vöglein im Walde, а ты подыгрывай. Ну, Герта, я начну, а ты подпевай...

Герта. Хорошо...

 

Карл и Герта поют, Зейц подыгрывает.

 

Die Vöglein im Walde

die singen ja so wunderschön…

Карл восклицает”Vaterland!”, потрясает секачом и уходит. Уходит и Герта, а Зейц  остается один и снова наигрывает мелодию Моцарта.

 

Сцена шестая

 

Штейн у черной доски с формулами.

Появляется Герта.

 

Герта. Господин профессор…

Штейн. Да, Герта?

Герта. Господин профессор, может быть, мне это только кажется, но поскольку это происходит  каждый раз, когда я иду в лавку за мясом, я решила рассказать вам об этом...

Штейн. О чем же, Герта?

Герта. Дело в том, что наш мясник, Карл, постоянно задает мне вопросы…

Штейн. Что же здесь странного? Люди любопытны по своей природе...

Герта. Но дело в том, г-н профессор, что он постоянно задает одни и те же вопросы...

Штейн. В самом деле?

Герта. Он спрашивает о клопах...

Штейн. О  клопах?

Герта. Он спрашивал, есть ли у вас в квартире клопы?

Штейн. И вы, я надеюсь, говорите правду?

Герта. Да, г-н профессор.

Штейн. Но тогда вам не о чем беспокоиться, Герта. Беспокоиться следует лишь  людям, которые что-то скрывают и не хотят, чтоб об этом узнали...  Хотя я, честно говоря, не заметил каких-либо клопов...

Герта. Но отчего все это происходит?

Штейн. Ответить прямо я вам не могу, но одно соображение у меня все-таки есть... Недавно я говорил с одним из моих коллег по телефону и в ходе разговора перешел на французский… Потом мне позвонила телефонистка и попросила меня говорить по телефону только по-немецки. Я спросил, чем ей мешает мой французский. Оказалось, что она стенографирует все, что я говорю по телефону для полиции, но не знает французского. Она боялась потерять работу. Я пообещал ей говорить только по-немецки и использовать в разговорах  только простые слова.

Герта. Так вы думаете, что полиция интересуется клопами?

Штейн. Кто знает, я никогда не служил в полиции...

Герта. Он спрашивал у меня, хотите ли вы уехать из Берлина?

Штейн. Нет... Я должен быть здесь... Я не могу подвести Кланка и других людей, которые поверили в мою теорию... Нам надо ждать.

Герта. Чего же нам следует ждать, г-н профессор?

Штейн. Окончания войны... И другого затмения солнца... То, что начато, должно быть доведено до конца… Но нам  всем приходится чего-то ждать, не так ли? Ньютону пришлось ждать восемь лет, пока наблюдения подтвердили его теорию тяготения. Но он дождался. Я жду уже два года и стараюсь не терять время попусту.

Герта. А что бы случилось, г-н профессор, если бы вы родились в России?

 

Возникают звуки скрипки. 

 

Штейн. Наверное, я стал бы раввином и жил где-то в Сибири.

Герта. В Сибири?

Штейн. Меня бы туда сослали... А этот скрипач, он совсем не плох.

Герта. Это г-н Зейц. 

Штейн. Так вы с ним знакомы?

Герта. Немного... Он из России, гражданский военнопленный. Он говорит, что мир должен измениться…

Штейн. И это все, что он сказал вам?  

Герта. Он попросил меня спросить у вас, что такое четвертое измерение?

Штейн. Четвертое измерение?

Герта. Да, г-н профессор. Он сказал, что  это очень важно...

Штейн. Четвертое измерение? Хорошо... Представьте себе совершенно сплющенного клопа, живущего на поверхности шара. Он может изучать физику и даже писать книги, но мир его будет двумерным... Мысленно клоп может понять, что такое третье измерение, но представить себе это измерение он не сможет...

Герта. Но этот клоп...

Штейн. Человек находится в том же положении, что и несчастный клоп с той лишь разницей, что человек трехмерен, он может вообразить четвертое измерение, но увидеть его он не в силах ...

Герта. А время – это и есть...

Штейн. Совершенно верно, но...

Герта. Я сейчас уйду, поверьте, я все поняла о четвертом измерении, и я, конечно, занимаю ваше время своими глупыми вопросами, но я не знаю, как мне жить? С надеждой, верой или просто... Но ведь просто, просто – жить нельзя... Иногда я хожу в кирху помолиться, ведь все когда-то обращаются к Богу, но даже если он не слышит мои слова, то есть же у меня все-таки душа, а ведь сама душа, ее ведь нет без веры и надежды, и я не знаю теперь, что лучше… Жить мне с надеждой, верой или жить просто, не ожидая ничего лучшего впереди, но ведь тогда получается, что я словно бы заранее хороню Пауля. ...Но теперь я думаю, что если человек может вообразить это четвертое измерение, то он, стало быть, имеет право надеяться?

 

Штейн не отвечает, он внимательно слушает Герту, не находя немедленного ответа.

 

Штейн. Что же с нами станет, если у нас отберут право надеяться? Неужели мы должны уподобиться клопам?

Герта. Вы верите в то, что во всем есть какой-то смысл? 

Штейн. А вы, Герта? 

Герта. Иногда я не знаю, во что мне верить и что делать... Но я надеюсь... А вы, вы надеетесь на лучшее, г-н профессор?

Штейн. Когда-то мне говорили, что мне не следует ожидать ничего лучшего чем  карьера школьного учителя...

Герта. Наверное, вы правы. Пойду-ка я  лучше на кухню,

г-н профессор...

 

Уходит. 

 

Сцена седьмая

 

В мясной лавке.

Герта и Карл.

                     

Карл. Мясо, мясо, все хотят мяса, а где его взять?

Герта. Но нам оно действительно нужно, Карл. Доктор говорит, что г-н Штейн очень болен и ему необходим мясной бульон.

Карл. Мясо жрут пушки, Герта. Они жрут его уже который год. Мяса не хватает даже честным немцам. А твой Штейн заявляет, что он швейцарский подданный...

Герта. Я прошу тебя, Карл, дай немного мяса, – г-н профессор простудился и сейчас очень плох... Он даже не курит.

Карл. Жизнь справедлива, Герта. Если ходишь в дырявых башмаках и старом пальто, а вокруг лужи, нечего утверждать, что все относительно. Поделом ему.

Герта. Он справедливый, Карл. Он просил домовладельца, чтобы мне разрешили пользоваться лифтом, когда я прихожу с тяжелой сумкой. Он сказал, что сам будет подниматься по черной лестнице...

Карл. Вот так он и заморочил голову немецкой девушке. Так или не так? А ну-ка подойди сюда, Герта, дай-ка я взгляну на тебя, ведь ты еще совсем молодая?

Герта. Да.

Карл. И по вечерам тебе бывает одиноко, а, да или нет?

Герта. Да.

Карл. И ты часто ложишься спать голодной?

Герта. Я молюсь и укладываюсь спать...

Карл. А в доме нетоплено и холодно...

Герта. Да, угля теперь нет.

Карл. Отчего ж ты не подумаешь о честном Карле, который все сделает для честной немецкой девушки? Ты не будешь голодать...

Герта. Отпусти меня, Карл, у тебя ведь есть жена...

 

Карл достает из-под прилавка ветчину и бутылку шнапса, разливает его по рюмкам.

 

Карл. Ешь ветчину, Герта, тебе будет хорошо со мной...

Герта. Карл, у тебя есть жена ...

Карл. Моя жена – старая сука, с ней в постели еще холодней, чем без нее. Ешь, Герта, ешь! Для тебя у меня все найдется...

Герта. Ты меня подманиваешь, как собаку... Я – человек, Карл!

Карл. Мы все скоты, Герта... Подумай сама, – мы забиваем скотину и жрем ее, мы забиваем друг друга миллионами и скоро начнем жрать друг друга... Ешь ветчину,

Герта. Жрать и рожать, вот что мы должны делать. Нет, Карл, нет, так нельзя!

Карл. Именно так, Герта, ты должна родить от меня немца, иначе нас всех перебьют, а этот сукин сын Штейн пускай сдохнет без мяса. Мясо абсолютно. Человек всегда жрал, жрет и будет жрать. И спариваться, как скотина.

Герта. Оставь меня, Карл, я буду звать на помощь. Вспомни о Пауле, ведь он твой друг...

Карл. Деревянный крест на его могиле должно быть давно уже сгнил, мы проиграли войну, не забывай об этом...

Герта. Нет, Пауль вернется. Он вернется, Карл.

Карл. Тогда жди его, может быть он принесет мясо для твоего Штейна.

 

Герта плачет. Карл швыряет кусок мяса на прилавок. Герта кладет мясо в сумку и собирается уйти, но медлит.

 

Герта. Он вернется, Карл. Пауль вернется. Я знаю, что он вернется...

Карл. Пауль не вернется. А вот ты сюда обязательно вернешься...

 

Герта уходит.

Сцена восьмая

 

Штейн у черной доски с формулами.

Появляется Герта.

 

Герта. Похоже, что вы выздоравливаете, г-н профессор...

Штейн. В самом деле? 

Герта. Вы боитесь смерти, г-н профессор?

Штейн. Сначала я боялся ее, но затем я представил себе, что клоп смотрит на вселенную, где постоянно происходят мириады рождений и смертей... И вот что со мной произошло. Постепенно я перестал бояться того, что умру... Когда ты чувствуешь, что связан со всем живым, то перестаешь различать, где кончается одна и где начинается другая человеческая  жизнь...

Герта. Другая жизнь…Скажите, г-н профессор, а что бы стало с вами, если бы вы родились в России?

Штейн. Наверное, я бы оказался где-нибудь в Сибири...

Герта. В Сибири?

Штейн. Меня бы туда сослали, ведь я противник всякого насилия...

Герта. И вы против войны?

Штейн. Думаю, что не я один. Солдатам, я думаю, война тоже не нужна. И когда-нибудь они откажутся воевать. Ведь  люди не могут воевать вечно...

Герта. Значит, нам надо ждать?

Штейн. А что же нам остается делать?

Герта. Наверное, вы правы. Пойду-ка я  лучше  на кухню,

г-н профессор...

 

Возникают звуки все той же мелодии Моцарта.

 

Сцена девятая

 

Мясная  лавка.

Герта и Карл.

 

Карл. Мясо, мясо, все хотят мяса, а где мне его взять?

Герта. Доктор  говорит, что г-н Штейн  постепенно выздоравливает, и ему необходим мясной бульон.

Карл. Твой Штейн заявляет, что он швейцарский поданный...

Герта. Прошу тебя, Карл, дай немного мяса.

Карл. Жизнь справедлива, Герта. Если ходишь в дырявых башмаках и старом пальто, нечего утверждать, что все относительно. Поделом ему. Даже если он и ученый.

Герта. Он справедливый, Карл. Он просил домовладельца, чтобы мне разрешили пользоваться лифтом, когда я прихожу с тяжелой сумкой. Он сказал, что сам будет подниматься по черной лестнице...

Карл. Об этом я уже слышал. Но когда ты в последний раз приходила домой с тяжелой сумкой? Ответь мне. Давно, а? 

 

Возникают  звуки наигрываемой на губной гармонике песни “Die Voglein“. Появляется Пауль.

 

Герта. Пауль!

Карл. Пауль! Поглядите на него! Три железных креста! Пауль!

Пауль. Герта... Карл... Друзья...

Герта. Пауль! Я так долго этого ждала...

Пауль. Герта...

Герта. Я молилась, Пауль, и вот ты здесь...

Пауль. Ты думаешь, твои молитвы помогли?

Герта. Конечно, Пауль.

Пауль. Карл, есть у тебя что-нибудь выпить?

Карл. Вот пиво, Пауль. Погоди, я и себе налью... Герта, вот мясо для твоего больного. Мы – немцы – сентиментальный народ...

Герта. Спасибо, Карл. Пауль, я пойду. Мне надо приготовить мясной бульон для г-на Штейна. Он серьезно болен.

Пауль. Ты уходишь, Герта? Ты не хочешь побыть со мной?

Карл. Она славная девушка, Пауль. Все эти годы она думала только о тебе. Могу присягнуть на Библии... Правда, к ней пробовал подъехать один музыкант, но я его живо поставил на место. Иностранец. Он иногда заходит к ее хозяину и они музицируют. Но она осталась чиста. Честь, честь во всем и до конца, вот что сохранили мы – немцы. Не так ли, Герта?

Герта. Да, Пауль. 

Карл. К тому же я всегда помогал им чем мог. Я помнил о тебе, Пауль.

Пауль. Спасибо, Карл.

 

Карл умолкает и отходит от Пауля и Герты. Те  смотрят друг на друга, затем Пауль делает шаг вперед и обнимает Герту. Постепенно она высвобождается  от объятий Пауля.

 

Герта. До встречи, Пауль. Auf Wiedersehen.   .

Пауль. Auf Wiedersehen, Герта. 

Герта. Я скоро вернусь, Пауль.

Пауль. Я жду тебя, Герта.

 

Герта уходит. Карл закуривает, достает пару бутылок пива и наливает его в кружки себе и Паулю.

 

Карл. (поет) Die Vöglein im Walde

die singen ja so wunderschön…

Хох, Пауль! Твое здоровье!

Пауль. Прозит, Карл. За нашу дружбу!

 

Пьют пиво.

 

Карл. Еще стакан, Пауль. За твое возвращение. У меня есть ветчина и сосиски. Выпьем, Пауль, как в добрые старые времена. Я угощаю. Ешь, Пауль. У лягушатников нет, наверное, такой ветчины?

Пауль. Налей еще кружку, Карл. Прямо так и не верится, что попал домой. У меня отпуск по ранению, потом перекомиссия, и, может быть, снова на фронт. Твое здоровье, Карл!

Карл. Прозит. Серьезное ранение?

Пауль. Скажу тебе прямо, Карл, оторвало половину ляжки. Мне трудно сидеть.

Карл. Ну, тогда становись оратором… Выступай, читай лекции… Как хозяин Герты… А как это случилось?

Пауль. Что?

Карл. Оторвало пол-ляжки… В отступлении?

Пауль. Все не так просто, Карл. Да, мы отступали. Я был ранен и потерял сознание. Потерял много крови. Знаешь что такое подъяремная вена? Ну вот, я потерял сознание и очнулся на следующее утро в деревянном сарае. Польша это тебе не Германия, Карл, там нет каменных больших сараев, там все из гнилого дерева...

Карл. Выпей еще, Пауль! Прозит!

Пауль. Прозит, Карл! Ты настоящий друг, – в сарае лежали и наши солдаты и русские. Так уж вышло, что деревня никому не досталась, морозы стояли сильные и землю копать было невозможно... Поляки стащили все трупы в один разваленный сарай на краю деревни. Несколько дней я лежал среди мертвецов, укрывшись соломой, а потом потеплело, и я увидел, что они оживают...

Карл. Прозит... Оживают? Наши или русские?

Пауль. Началась оттепель, и мертвецы задвигались, Карл. Они начали хрипеть и стонать. Они высовывали языки и вытягивали руки. Они хрипели, ломались, их пучило, один русский хотел меня обнять, он не отпускал меня, я чуть не рехнулся, пока не выполз в поле...

Карл. А дальше, Пауль?

Пауль. Наутро меня нашли у лужи, я лежал на земле у крайней избы...

Карл. Они пытали тебя?

Пауль. Они отнесли меня в хлев и положили на раны паутину. Там была корова с теленком. Когда у коровы оставалось молоко, они давали его мне, и еще гнилую картошку... А  я думал только о корове, о ее молоке... Потом наши вернулись. Нашли меня. А потом русские тоже подошли к деревне. Изба сгорела, а корову  с теленком забили. Не знаю, что стало с этими людьми, Карл, я лежал в лазарете, и мне принесли телятину, ты понимаешь? Мы съели мою спасительницу и ее дитя... Это несправедливо. Это несправедливо, Карл.

Карл. Успокойся, Пауль. Война есть война. Я налью тебе шнапс. Прозит!

Пауль. Прозит! Но я все таки прав... Кто-то нас предал, также как я предал корову, свою спасительницу. Нас предали...

Карл. Кого ты имееешь в виду?

Пауль. Даже мертвецы хотят жить, я сам это видел, зачем нам убивать друг друга?

Карл. Так рассуждают предатели, Пауль...

Пауль.  А кого мы предаем? Разве миллионы мертвых ничего не стоят? Разве один кайзер и тысяча бездарных генералов стоят дороже миллиона мертвецов?

Карл. Дороже всего родина и ее честь, Пауль. Дороже всего то, что мы немцы. Дороже всего чистый взгляд Герты. Или я не прав?

Пауль.  Мне оторвало ползадницы. Я сам надел на штык нескольких парней. Ты видел когда-нибудь глаза человека, в которого входит твой штык? А если бы мне оторвало то, что привешено чуть пониже? На кой черт мне был бы чистый взгляд Герты?.. Здесь все должно измениться... Пока мы воюем, другие пьют наше пиво и спят с нашими девушками, а нам достаются пули, сифилис в борделях и дубовые венки на гробах... Ты все понял?

Карл. Твое здоровье, Пауль! Давай-ка лучше споем как в старые времена, а?

Пауль. Споем? Ну что ж, давай споем... А что будем петь, а?

 

Карл запевает солдатскую песню.

 

Карл. Die Vöglein im Walde…

                  

Сцена десятая

 

Штейн у черной доски. Появляется Актер.

 

Актер. Итак... немецкий Рейх рухнул, кайзер бежал в Голландию, а студенты Берлинского университета в революционном порыве арестовали часть своих профессоров, включая и профессора Кланка. Затем они обратились к профессору Штейну с предложением выступить на митинге. Когда же профессор Штейн призвал студентов освободить арестованных, студенты ответили, что не могут сделать этого без приказа свыше... Тогда профессор Штейн сел на трамвай и поехал в Рейхстаг, где ему, как он пояснил позднее, удалось отыскать пару разумных людей... Из чего мы можем сделать вывод, что в восемнадцатом году в Германии разумные люди еще что-то решали... И ходили трамваи… Правда, как  рассказывал профессор Штейн, двигались они крайне медленно… Ну а следующим летом  экспедиция английских астрономов направилась в Бразилию, где должно было произойти солнечное затмение, с тем чтобы проверить предсказания теории относительности...  Результаты наблюдений стали известны осенью того же года...

 

Актер исчезает, оставляя Штейна  у черной доски.

Появляется Кланк.

 

Кланк. Дорогой Штейн, скажите мне, есть у вас какие-либо новости? 

Штейн. Вчера я получил телеграмму от моих друзей из Голландии. Результаты измерений находятся в хорошем согласии с нашими расчетами.

Кланк. Поздравляю вас! Я ожидал поступления сведений еще вчера, но их не было, и я не мог уснуть. Всю ночь я провел, глядя на звезды. А вы? Что делали вы?

Штейн. Ничего. Я спал.

Кланк. Вы не волновались?

Штейн. Нет. Ничего другого просто не могло быть.  Поверите ли, дорогой Кланк, когда несколько лет назад я завершил расчеты траектории Меркурия следуя новой теории и результат совпал с данными астрономов, я был потрясен… Тогда я не работал три дня... Я просто не мог работать. А этой ночью я просто спал.

Кланк. Вы уже сообщили о подтверждении вашей теории в печать?

Штейн. Нет. С утра я работал. Но я отправил открытку матери. Она тяжело больна.

 

Кланк кивает.

 

Но что нового у вас, дорогой Кланк?

Кланк. Долгое время считалось, что мой старший сын пропал без вести, но сегодня утром я получил письмо от одного из его сослуживцев. Оказывается, он погиб. В свое время он ушел на фронт добровольцем и  я поддержал это его решение без каких-либо оговорок.

Штейн. И теперь вы казните себя?

Кланк. Нет, нет, чувство долга для меня – наиболее ценное человеческое качество, но теперь я все яснее осознаю, что на то, чтобы полностью осознать настоящее значение своих слов и поступков, требуется время... Всего доброго, дорогой Штейн. Рад был повидаться с вами в этот великий для всей немецкой науки день...

 

Кланк уходит.

 

Сцена одиннадцатая

 

Мясная лавка.

Карл и Пауль  готовятся к открытию пивной – снимают крючья, расставляют столы и стулья, вкатывают бочки и т.д .

 

Карл. Тридцать лет честный немец торгует мясом, кормит всех – от мастеровых до имперского советника, и вот – на тебе, всему пришел конец. В Германии нет скота, нет мяса, нет кайзера и вообще ничего нет... Но главное – в стране нет армии, нет порядка и, страшно сказать, нет полиции...

Пауль. Ты напоминаешь мне парламентского болтуна, Карл...

Карл. Я не болтун, я хочу, чтобы вернулись старые добрые времена, и если мяса нет, и дорога к ним лежит через эту пивную, что ж, я буду торговать пивом. Пиво в Германии еще есть. Ну-ка, Пауль, помоги мне прибить вывеску... Ага...  Вот так...

Пауль. Надо бы поровнее...

Карл. Да, сейчас. (Забивает гвозди молотком.) Так. Ну что?

Пауль. «Железный крест». Звучит неплохо.

Карл. Звучит просто отлично. Ну что, по рюмке шнапса?

Пауль. Яволь, камерад.

Карл разливает шнапс по рюмкам и включает радио.

В эфире – легкая сентиментальная мелодия.

 

Карл. Прозит, за успех!

Пауль. Прозит!

Карл. Ну что ж, теперь выпьем пива...

 

Идет к стойке и наливает пару кружек пива. Ставит их на столик. Карл отпивает глоток.

      

Отлично...

Пауль. Да, пиво неплохое.

 

Появляется продавец газет.  

 

Продавец. Покупайте свежие газеты! Новое учение о пространстве и времени родилось в Германии! Относительность, – вы за или против? Мирные переговоры! Мир взволнован! Новости в газетах! Спириты против Штейна!

Пауль. Вот тебе деньги, оставь пяток газет и проваливай....

Карл. Ну что ты так...

      

Продавец уходит, а Пауль раскладывает газеты по столикам. Затем он  усаживается за столик с кружкой пива и закуривает. Карл начинает просматривать газету.

Появляются первые посетители, трое мужчин, и усаживаются за столик...  

 

Ну-ка, Пауль, налей ребятам пива, видишь, я читаю газету...

Пауль молча встает, наливает три кружки пива и относит их к столику. Усаживается  с посетителями.  Карл откладывает газету и обращается к посетителям пивной.

 

Ньютон! Ньютон двадцатого века, вот кем его провозгласили англичане...  Одной рукой они сдирают с нас репарации, и мы тут ходим голые и босые, а другой направляют экспедицию в Бразилию и фотографируют там звезды во время солнечного затмения, да еще вопрос, как они их фотографировали? – ведь солнце-то почти и не светило, и после всего этого оказывается, что звезды вроде бы видны там, где их нет, свет, стало быть, движется по кривой, – ну а раз так, то мой бывший клиент, раз уж он все это предсказал, не кто иной как Ньютон двадцатого  века... Не поймешь, радоваться тут или горевать, а, Пауль? Можно им верить или нет?.. Пауль, принеси ребятам еще пива...

 

Пауль молча встает, наливает еще три кружки пива и возвращается к столу.  

Карл снова обращается к газете.

 

Так, ну а что тут дальше? Оправданы за недостаточностью улик лица, привлеченные к суду по обвинению в убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург… Туда им и дорога, этим красным. Далее репарации… Снова репарации… Ратенау назначен экономическим советником канцлера и представляет Германию на переговорах с Францией о репарациях...

 

Умолкает на мгновение, а затем продолжает…

 

Так, а что тут дальше? Снова Штейн... Еще один еврей.  А может быть нам надо гордиться, а, Пауль, что этот Ньютон живет в Германии и всю войну ел мясо из моей лавки? Ведь хоть англичане и выиграли войну, но истина-то получается у нас, у немцев, а, Пауль? Ведь так говорили вначале?

Пауль. Послушай, Карл, вот что я тебе скажу... Представь себе совершенно сплющенного клопа, живущего на поверхности шара. Это клоп может быть наделен аналитическим умом, может изучать науку и даже писать книги... Его мир, Карл, будет двумерным, ты понял?

Карл. Понял... ну и...

Пауль. Тогда послушай дальше... Мысленно или математически этот клоп сможет понять, что такое третье измерение, но представить себе это измерение он не сможет. Так вот, Штейн утверждает, что человек находится в точно таком же положении как этот клоп. Он называет клопа несчастным... Разница между клопом и человеком лишь в том, что человек трехмерен... И дальше он говорит так: математически человек может вообразить четвертое измерение, но увидеть его, представить себе наглядно человек не может... Следовательно, надо во всем довериться его математике... Ты понял все, Карл?

Карл. Кое-что понял, Пауль, но пожалуй не все...

Пауль. Он уподобляет человека клопу, Карл, а мир, погрязший в дерьме, слушает его... Но мы не клопы, Карл, мы люди, мы выжили и мы хотим жить... Нас не превратить в клопов.

Карл. Ты прав... Эй, ребята, (к посетителям) слишком уж вы расшумелись...

 

Появляется Герта.

 

Герта. Добрый день, Пауль! Здравствуй, Карл.

Пауль. Карл, сейчас ты все поймешь.

Карл. Что пойму?

Пауль. Все. Добрый день, Герта.

Карл. Здравствуй, Герта.

Пауль. Скажи мне, Герта, который час?

Герта. Половина четвертого, Пауль. Разве я опоздала?

Пауль. Нет, Герта, ты не опоздала, но скажи мне, что такое «половина четвертого»?

Герта. Ты шутишь, Пауль?  Половина четвертого – это время.

Пауль. Значит, по-твоему, время можно обозначить любой цифрой: один, два, три, четыре... Так?

Герта. Я не знаю... Так нас учили. Так живут все. Все отсчитывают время по часам или по солнцу...

Пауль. А если солнца нет на небе? Если на небе всегда тучи?

Герта. Так не бывает, Пауль. Солнце появляется хотя бы ненадолго.

Пауль. Не смотри на меня так. У меня нет денег, чтобы завести семью. Ты знаешь, что происходит с маркой?

Герта. Да...

Пауль. Так вот, Карл, все теории этого профессора и относятся к этим простым  цифрам на циферблате, они просто списаны из школьной арифметики и геометрии, но ничему не соответствуют на самом деле... А этот свет далеких звезд, что нам до него? Мы должны явиться новыми из погребального костра... из огня... Мы должны очиститься и возродиться...

Герта. Пауль, успокойся. Мы ведь хотели пройтись...

Пауль. А я и не волнуюсь... То, что я говорю, открылось мне совершенно очевидно... Нам нужен огонь, очистительный огонь. Пока это понятно не всем – большинство хочет жрать мясо и размножаться... А нам необходим огонь... И когда все сгорит, жизнь начнется снова, но это будет уже другая жизнь...

Карл. Верно, Пауль, ты верно это сказал... Давай выпьем пива, у меня есть немного ветчины... Посидим как в старые времена.

Герта. Может быть, пойдем, Пауль?

Карл. Тебе уже не нравятся наши песни, Герта? Ты считаешь, что эти скрипичные штучки лучше?

Герта. Зачем ты это говоришь, Карл?

Пауль. Неси пиво, Карл.

 

Карл, Герта и Пауль усаживаются за столик. Появляется Марго, проститутка в поисках клиента. 

 

Марго. Ну и тоска! Тоска да и только! Хоть собирай мальчишек-сопляков да и отдавайся бесплатно, задарма всем подряд. Так хоть разогреешься, а деньги-то ничего не стоят, – вечером сговариваешься с клиентом, а наутро на миллион марок не купишь и пачку маргарина... Да и где они – мужчины былых времен? Лучших поубивали, а осталось так – дерьмо одно, кто контуженный, кто инвалид, а кто и не слышит ничего, когда пора расплачиваться... Все норовят за бесплатно, а иные так просто насилуют, словно я буржуазка или  благородная девица, а не пролетарий, зарабатывающий своим трудом и телом! А сколько стоит аборт в наше время? Ну да ладно... Где мои сигаретки? (закуривает). Ну-ка, взгляните на Марго, самую обольстительную пташку Берлина...

Поет “Die Lorelei”

 

Ich weiss nicht , was soll es bedeuten

dass ich so traurig bin...

 

В пивной появляется  профессор Кланк.  

 

Какой холодный вечер... А кому холоднее всего на свете, как вы полагаете, г-н профессор?

Кланк. Сирым и убогим...

Марго.  Холоднее всего – одинокой женщине, г-н профессор... Угостите одинокую женщину кружкой пива или рюмкой киршвассера... уж если вы ходите пешком по улицам, должно же у вас быть человеческое сочувствие...

Кланк. Простите, я спешу, я, собственно говоря,  хотел отыскать...

Марго. Вы образованный человек, г-н профессор, помогите мне, должны же вы уважать женщину...

 

Пауль встает из за стола и подходит к  Кланку.  

 

Кланк. Вот вам на кофе и киршвассер, и позвольте все-таки пройти...

Марго. Danke Schoen, г-н профессор.

Пауль. Ну-ка, Марго, уматывай, простите, г-н профессор, позвольте представиться, Пауль Вессель, бывший студент Берлинского университета, ветеран войны...

Кланк. О да. Я получил вашу открытку...

Пауль. Г-н профессор, я сражался на западном фронте вместе с вашим сыном, он погиб у меня на глазах... Когда-то я был его студентом... Порой мы вспоминали университетские годы между боями... Он не писал вам обо мне?

Кланк. Нет.

Пауль. Странно. Я собирался изучать законы природы после окончания войны... Карл...

Карл. Да, Пауль...

Пауль. Принеси пива. Пиво для профессора Кланка и мне рюмку шнапса. Я заплачу. Выпейте пива, г-н Кланк, и я расскажу вам, как погиб ваш сын...

Герта. Пауль, нам лучше уйти... Г-н Кланк, извините, это мой жених Пауль...

Пауль. Сядь, Герта... Наступило время когда один честный немец должен выслушать другого... Должны же люди выслушать друг друга...

Кланк. Я слушаю вас...

Пауль. Вот так, Герта. Карл, где пиво?

Карл. Вот ваше пиво, г-н профессор, вот шнапс, Пауль.

Пауль. Спасибо, Карл. Он славный парень, г-н профессор, поверьте мне, раньше он торговал мясом и всю войну кормил им вашего коллегу, профессора Штейна... Он спас его от смерти.. Он и Герта, она варила профессору мясной бульон... Вы знаете об этом, г-н Кланк?

Кланк. Да.

Пауль. А теперь мяса нет. И Карл открыл пивную. Для таких как я... Для моих друзей... Г-н  профессор, я помню вашу речь в Университете когда началась война. Ваш сын, прослушав ее, решил записаться в добровольцы. Я тоже ушел на фронт добровольцем и попал в артиллерию. Мне повезло, в первый же день, после того как я прибыл в часть, я встретил вашего сына... Я был заряжающим, г-н Кланк... и наводчиком я тоже был. У меня есть военные награды. Ваш сын командовал нашим подразделением. Это было под Тиамно. Наша пехота шла вперед, через колючую проволоку, те пытались сбить атаку пулеметным огнем, а мы били по пулеметным гнездам... Вскоре нас засекли. Они ввели в дело гаубицы... Они хотели подавить наш огонь... Да, мы должны были сменить позиции и открыть огонь снова... Но ваш сын, г-н профессор, понимал, что тогда наша атака  захлебнется и таких же, как мы, Карлов, Паулей и Гансов просто расстреляют на колючей проволоке... Он понимал это и принял  решение не покидать позицию... У нас на батарее гибли люди, и я был и заряжающим, и наводчиком, и подтаскивал снаряды, а потом мы уже и не могли уйти, все лошади были перебиты, они сбежали с коновязи, в лицо мне угодил кусок лошадиного мяса с клоком волос, а потроха другой вывалились на лафет, а ваш сын, г-н профессор, приложив бинокль к глазам стоял у бруствера, корректируя стрельбу, а кругом дохли лошади и люди, а взрывная волна опрокидывала орудия... Когда я очнулся, он лежал рядом со мной в грязи и месиве, сжимая в руках бинокль, прекрасный  цейссовский бинокль, через который он в звездные ночи наблюдал планеты: Марс, Юпитер, Венера, Сатурн, Меркурий ... я позабыл их названия. Я был солдатом, я стал ветераном, ваш сын остался солдатом навсегда... Карл, налей мне еще и принеси бинокль...

Кланк. Г-н Вессель, благодарю вас за рассказ о том, как мой сын выполнил свой воинский долг...

Пауль. Так что же происходит вокруг, г-н Кланк?

Кланк. Что вы имеете в виду, г-н Вессель?

Пауль. Я хочу расспросить вас о профессоре Штейне...

Кланк. Но что вас интересует?

Пауль. У меня накопилось много вопросов, безумно много...

Кланк. Это неудивительно, его теория чрезвычайно сложна, но...

Пауль. Поверьте, меня волнует вовсе не это... Почему, скажите на милость, вокруг его теории и персоны поднят такой шум? Разве в мире нет более важных вопросов? Разве Германия не лежит в развалинах? Разве в Германии нет других, более достойных ученых? Тут какая-то тайна…

Карл. Что происходит, г-н Кланк? Все это сильно смахивает на заговор...

Кланк. Заговор?

Карл. Вот именно, заговор, нас хотят увести в сторону. Почему он так сблизился с нашими бывшими врагами?

Кланк. Он полагает, что мир – высшая ценность.

Пауль.  И теперь его друзья добиваются присуждения ему Нобелевской премии, но за что?

 

Тем временем все посетители пивной собираются вблизи Кланка, Карла и Пауля, и начинают подавать реплики.  

 

Марго. Нет, нет, позвольте спросить, г-н профессор, за что ему полагается эта самая шведская премия?

Голоса. Ну, ты, народная певица, заткнулась бы... Какая премия? За что? Знаем мы эти штучки...

Кланк. Я полагаю, что вне зависимости от взглядов г-на Штейна, научная ценность его работ не подлежит сомнению…

Пауль. И все-таки нас предали...

Кланк.  Кого, г-н Вессель? Кого предали?

 

Карл подходит к Паулю и передает ему бинокль. Тот смотрит на бинокль и передает его Кланку.

 

Пауль. Вот бинокль. Он хранился у меня... Предали Германию, всех, кто погиб за нее.

Марго. Спасибо за угощение, г-н профессор, давайте-ка я вам спою “Лорелею”, а?

 

Запевает “Die Lorelei“  

 

Кланк. Всего наилучшего, г-да...

 

Кланк уходит.  

 

Карл. Ну, Пауль, ты заставил его попотеть...

Пауль. Этого мало, Карл, это еще не кровавый пот...

Герта. Пауль, успокойся, я прошу тебя... Ты обещал, что вечером мы пойдем в кирху...

Пауль. Разве молитва может принести облегчение, а, Карл, как ты считаешь? Когда-то я думал, что знание делает человека свободным... Но что толку от того, что ты знаешь состав пороха, который разносит тебя на части? Настоящее знание, Герта, это вопрос мужества, умения пойти до конца...

Герта. Когда у г-на профессора болела мать...

Пауль. Что ж тут особенного, Герта, ведь он всего лишь человек...

Карл. Точно, Пауль, он человек и всю войну жрал мясо из моей лавки, а теперь он задумал сбить с толку таких же, как он, людей... Ну, Марго, если хочешь выпить, спой-ка еще разок...

 

И Марго запевает вновь.  

 

Герта. Но послушай, Пауль... Если у тебя столько вопросов к г-ну профессору, то почему тебе не поговорить с ним... Я могла бы попросить его, и он найдет для тебя время, я уверена...

Пауль. Я думал об этом, Герта. Но каждый раз как я его вижу, я снова чувствую себя студентом-недоучкой... Он смотрит на меня, но его взгляд не останавливается на мне, он устремлен куда-то... Иногда мне кажется, что он ясновидец... От него что-то исходит... Но это – враждебная нам сила... Она не замечает нас и не хочет нас знать... Пойдем отсюда...

Герта. Но, Пауль, война уже окончилась, и мы все должны стараться жить в мире друг с другом и с собой...   Иначе получается, что война продолжается... Что она не кончится никогда... Но ведь так не должно быть... Может быть, нам стоит пойти помолиться, а, Пауль? Я часто молилась, когда ты был на фронте…Пойдем в кирху, Пауль… Я прошу тебя…

Пауль. Пойдем отсюда, Герта.... Если хочешь, мы можем пойти даже в кирху...

                                          

Сцена двенадцатая

 

Пауль убирает пустую пивную. Звучит наигрываемая  на губной гармонике песня “Die Voglein“. Закончив уборку, Пауль достает листочки написанного заранее текста и начинает репетировать речь перед зеркалом... Вначале он прочитывает текст, а затем пытается повторить его по памяти.

 

Пауль. Мои боевые товарищи, я обращаюсь к вам, к тем, кто собрался здесь, к  тем, кто вернулся с полей войны и к теням тех, кто на них остался....

 

После паузы.

 

Мои боевые товарищи, я обращаюсь к вам, к тем, кто собрался здесь, к тем, кто вернулся с полей войны и к теням тех, кто на них остался....

 

Думает.

Нет, так, пожалуй, будет лучше...

 

Вычеркивает что-то из черновика речи. Появляется        Герта. Некоторое время она прислушивается к словам Пауля, затем садится на стул и закуривает.

  

Мои боевые товарищи, я обращаюсь к тем, кто вернулся с полей войны,  я обращаюсь к теням тех, кто на них остался...

 

Замечает Герту.

 

Герта, ты пришла?

Герта. Конечно я пришла, Пауль. Я пришла к тебе, куда же мне еще идти?

Пауль. Чем мне тебя угостить? Выпьем пива или чего–нибудь покрепче?

 

Достает из кармана сигареты и закуривает. Ставит на столик бутылку шнапса и пару рюмок. Разливает шнапс по рюмкам.

 

Ну что, выпьем, любовь моя? За нас, Герта!

Герта. За нас, любимый!

 

Пьют.

 

Пауль. Садись ко мне поближе.

 

Целует ее.

 

Боже, как с тобой хорошо! Давай выпьем еще.

 

Пьет из горлышка, потом передает бутылку Герте. Где-то вдали возникает мелодия «Die Lorelei». Герта встает, и делает несколько шагов, она словно танцует. Потом она садится поближе к Паулю, обнимает и целует его.

Моя любимая....

Герта. Пауль, я всегда знала, что ты вернешься....

Пауль. Я всегда помнил о тебе, всегда...

 

Через некоторое время поцелуи и объятия завершаются.

 

Я люблю тебя,  Герта... А ты, ты любишь меня?

Герта. И я люблю тебя, Пауль. Я люблю тебя.

 

Пауль снова пьет из горлышка, затем передает бутылку Герте.

 

Пауль. А где мои сигареты?

 

Находит сигареты и закуривает. Передает сигарету Герте. Некоторое время оба молча курят, затем приводят  себя в порядок, затем Пауль достает из кармана губную гармонику и начинает наигрывать «Лорелею». Чуть погодя, Герта, глядя на Пауля, начинает петь...

 

Пауль. У тебя хороший голос, Герта...

Герта. Ну, какой это голос, я просто люблю петь для себя...

Пауль. Теперь ты всегда будешь петь и для меня...

Герта. А потом?

Пауль. Что потом?

Герта. А что будет с нами потом?

Пауль. Когда?

Герта. Когда нас будет трое, а не двое.

Пауль. Мы поженимся. Просто нам нужны деньги. Мы должны снять жилье. Ведь мы не сможем жить у твоего Штейна.

Герта. Откуда же они появятся, эти деньги? Марка ничего не стоит. Все мои сбережения превратились в ничто.

Пауль. Вот видишь, Герта. Страна погибает от голода и холода, но кое у кого деньги еще есть. Оттого, что они сохранили их в Швейцарии... Оттого, что они не хотят идти до конца с той страной, где живут...

Герта. Но зачем же идти до конца со страной, которая сошла с ума и затеяла войну против всего мира?

Пауль. Ты не должна так говорить, Герта. Это – влияние твоего хозяина и ему подобных...Когда ты говоришь так, ты предаешь меня, Герта.

Герта. Это неправда, Пауль.

Пауль. А ведь я не один. Таких как я – миллионы.

Герта. Я не предаю тебя. Я люблю тебя, Пауль.

Пауль. И если мы объединимся, мы станем большой силой. И эта сила  даст всем  работу и жилье и восстановит справедливость... И тогда наши дети смогут не стыдиться своих отцов...

Герта. Да, Пауль, да....

Пауль. Вот послушай, я тут  готовлю речь....

 

Герта закуривает и садится. Пауль возвращается на то место перед зеркалом, где он репетировал свою речь, и снова раскладывает перед собой бумаги.

 

Мои товарищи, мои боевые товарищи, те, кто вернулся с полей войны, и те, кто на них остался...

Герта. Ах, Пауль, Пауль, cегодня у меня свободный вечер. И мне хочется погулять с тобой. Под липами... Как до войны... Давай забудем обо всем,  ну хотя бы на время... Пойдем погуляем, Пауль...

Пауль. Но мне надо готовиться к нашему митингу...

Герта. Неужели ты не можешь сделать что-нибудь для меня? Неужели вся твоя жизнь должна быть посвящена только мертвым товарищам, Пауль?  А ведь я живая, Пауль. И я люблю тебя... Я ждала твоего возвращения столько лет... Неужели я не имею права на счастье? Я хочу быть женой, я хочу быть матерью... Я люблю тебя, Пауль...

Пауль. И я люблю тебя, Герта... Но есть еще и долг, то чувство долга, что удерживает солдата в строю...

 

Пауль закуривает и продолжает.

 

Мы пойдем гулять, Герта, но сначала я хочу закончить работу над текстом своей речи, а потом мы пойдем гулять, я обещаю... Ты согласна, Герта?

Герта. Да, Пауль.

Пауль. Хорошо. Тогда начнем еще раз: Мои боевые товарищи, я обращаюсь к вам, к тем, кто собрался здесь, к тем, кто вернулся с полей войны, и к теням тех, кто на них остался....  

 

Сцена тринадцатая

 

Карл убирает пустую пивную. Появляется Пауль. Чуть позже появляются двое из числа завсегдатаев и усаживаются за столик в дальнем углу.

 

Пауль. Ну, Карл, Германия наконец пробудилась. Мне надо с тобой серьезно поговорить...

Карл. Что случилось, Пауль?

Пауль. Создано “Антиштейновское сообщество”... Но еще не все поняли, что надо делать... Кое-кто выступил в его защиту...

Карл. Ну и что, Пауль? При чем здесь мы? Нам-то что до этого? Помог бы лучше мне... Давай-ка берись за дело...

Пауль. Мы? Мы – это народ, Карл, те, кто должен взять власть. Мы должны заявить о себе. Все должны почувствовать, что на них смотрит народ, что у народа есть его собственный голос. Нам нужна немецкая наука.

Карл. Куда ты забрался, Пауль? Какая наука? Нам нужна работа и жратва.

Пауль. Для начала нам нужны полотнища, краска, флаги, духовой оркестр и люди из певческого союза...  Мы, ветераны, представляем народ, простых людей, и мы должны заявить о себе... А для всего этого нужны деньги, Карл, деньги, ты понимаешь это?

Карл. Ты сам знаешь, как все тяжело... Я еле свожу концы с концами... Мои гроши мне тяжело даются...

Пауль. Все это вернется, Карл. Я говорю с тобой от имени союза ветеранов. Все вернется сторицею, поверь мне. Но нас должны знать, мы должны заявить о себе...

Карл. У меня нет денег, Пауль.

Пауль. Карл, я пришел к тебе в исторический момент...

Карл. Исторический момент? Вы пьете мое пиво и все поголовно должны мне. После вас остаются грязные кружки и горы окурков. Ты думаешь, вы чего-то добьетесь?

Пауль. Мы добьемся. Вот так. (Берет Карла за глотку) Вот так.

Карл. Пауль, отпусти меня... Я задыхаюсь...

Пауль. Такова жизнь, Карл, у нее свои законы, или ты с нами, или ты с ними...

Карл. Но ведь мы друзья, Пауль.

Пауль. Именно поэтому я и пришел к тебе.

Карл. Но у меня нет денег...

Пауль. Тогда надо составить закладную на пивную.

Карл. Хочешь оставить меня на улице?

Пауль. Слушай, Карл, улица теперь, – место, где создается история... Ничто не устоит перед улицей... Ты понял?

Карл. Но я-то ведь вам не мешаю...

Пауль. Не знаю, отчего ты такой несговорчивый сегодня... Г-н Ранке говорил мне, что уважает тебя как разумного и серьезного человека...

Карл. Г-н Ранке? 

Пауль. Да, теперь он большой человек в полиции. Тот самый, которому я носил мясо. Ты помнишь те времена?

Карл. Да, я помню.

Пауль. Ты должен дать эти деньги, Карл, или ... я не сумею тебя защитить. Союз уже вынес решение. Я должен его выполнить. Иначе придут другие. Они здесь...

Карл. А если я откажусь?

Пауль. Ну что ж , Карл,  повторяю... Вот те ребята... Они  ждут.

Карл. Чего они ждут?

Пауль. Они ждут твоего решения...

 

Закуривает и усаживается на стул.  

 

Теперь ты все знаешь, Карл, и можешь принять свое решение сам, совершенно свободно... Вот так...

Карл. А вдруг у вас ничего не выйдет из этой затеи со Штейном?

Пауль. Налей-ка мне кружечку пива, Карл... Да и ребятам тоже, им тоже надо выпить, они не должны таить на тебя зла... Для твоего же блага, Карл... А ну, ребята, сюда!

 

Карл разливает пиво.

 

Карл. Ваше здоровье!

Пауль. Прозит! Никто не любит чужаков, Карл. А он и его еврейские друзья повсюду. Его даже пригласили играть на скрипке в Филармонии. Ты  только подумай, до какого упадка может дойти наша Филармония, ведь во время войны он музицировал  в компании  гражданского военнопленного...

Карл. (запевает) Die Vöglein im Walde…

Пауль. Ты отлично поешь, Карл. У тебя чистый и сильный голос. Я думаю, ты будешь у нас запевалой... Ну а теперь пора заниматься делами... Пора приниматься за работу, верно, ребята?

 

Товарищи Пауля  начинают приготовления к предстоящей манифестации.

 

Карл, помоги нам....

 

Карл поет еще несколько мгновений, затем ловит взгляд Пауля, тушуется и идет помогать Паулю и его товарищам, ведущим приготовление к предстоящей манифестации. Натягиваются полотна транспарантов, сдвигаются подмостки. Слышны восклицания: “Осторожней” и т.п.  

 

Пауль. Ну, дело идет к концу, а, ребята?

Голоса. Да, вроде того... Ну, еще немного и все. Ну а как насчет пива, Карл? В самом деле, может быть устроим перекур?

Пауль. Ну что ж, глас народа – глас божий.... Ребята неплохо поработали...

Карл. Берите пиво, ребята, сейчас будут сосиски...

 

Появляется Марго.

Марго. Все работаете, мальчики? А отдохнуть, поразвлечься никто не желает? Для патриотов скидка – десять процентов.

Голос. Слушай, Марго, нас здесь пятеро – скидывай половину, и я один поработаю за всех...

Марго. Не забывай, я тоже ветеран в своем роде...

Пауль. Карл, налей ей кружку пива, союз угощает...

Карл. Не слишком ли мы размахнулись, Пауль? Вот пиво...

Пауль. Размахнулись? Да это только начало. Здесь будут выступать ораторы, там станет хор, ну а тут мы            поставим духовой оркестр, ну а вокруг будет народ... Тебе тоже надо подготовиться, Карл... пиво, сосиски, бутерброды, – всего должно быть вдоволь...

Голоса. Вот это верно! Правильно сказано!

Марго. А солисты? У вас будут солисты?

Пауль. У нас будут ораторы...

Марго. Вам нужны солисты, Пауль. Должен же кто-то спеть народные песни...

Карл. Уж не ты ли их будешь петь?

Марго. А хоть бы и я? Чем я плоха? По-твоему, я не умею петь?

Голос. Да просто он решил, что сам будет запевалой...

 

Смеются.  

 

Пауль. Это правда, Карл?

Карл. Да хватит тебе, Пауль.

Пауль. По-моему, здесь что-то есть. Почему мы должны отказывать Марго в праве голоса? Пусть поет. Но сперва, Марго, ты должна спеть для нас... Представь себе, что мы отборочная комиссия в консерватории или в оперном театре... Мы готовы выслушать тебя и принять решение... Не так ли, ребята?

Голоса. Правильно, Пауль! Все верно! Ну, Марго, давай!

Марго. Даю, ребята!

 

Спешно прихорашивается.  

Пауль. Никого нельзя лишать права голоса... Мы его завоевали – это право.

Марго. Сейчас, айн момент, Пауль, айн момент, я всегда мечтала стать актрисой...

 

Взбирается на помост.

 

Я нуждаюсь в аккомпанементе...

Карл. Слыхали, ей нужен рояль и пианист во фраке. А бокал шампанского – промочить горло, ты не желаешь?

Пауль. Сейчас, Марго, я тебе саккомпанирую...

 

Достает из кармана губную гармонику и наигрывает сентиментальную мелодию. Марго поет.

      

Ну, Марго, ты просто талант!

Голоса. Молодчина, Марго! Хайль Марго! Хайль!

 

Марго пытается поклониться и теряет равновесие.  

 

Пауль. Держите эту дуру! Она видно перепила.

Марго. Спасибо. А это что? Чулки! Кто мне заплатит за чулки?

 

Приводит себя в порядок. На улице перед пивной появляется Кланк.  

 

Г-н профессор, куда это вы направляетесь, позвольте вас спросить? Или вы меня не узнаете? Не хотите ли выпить рюмку шнапса? Карл такой добрый сегодня, он всех угощает.

Кланк. Позвольте пройти, я спешу, фрау...

Марго. Рейхсталер!

 

Все, кроме Кланка, смеются.

 

Пауль. Ну ка, ребята, все свободны... Позволь, Марго...

 

Товарищи Пауля уходят.  

 

Вы, г-н Кланк, наверное, направляетесь к г-ну Штейну,  и я хотел бы узнать, что вы думаете о присуждении ему Нобелевской премии...

Кланк. Что именно вас интересует?

Пауль. Мы не  знаем, примет ли он теперь наше приглашение принять участие в публичном диспуте “Народ и наука”. Видите, мы к нему готовимся...

Кланк. Да, я вижу это...

Карл. И еще, г-н профессор, позвольте задать вам вопрос...

Кланк. Я слушаю вас...

Карл. Г-н профессор, однажды я беседовал с профессором Штейном и он признался, что не понимает вашу теорию...

Кланк. Но это вполне естественно. Я и сам не могу привыкнуть к своей теории и ее результатам.

Карл. Но как быть нам, простым людям, если вы, ученые, не понимаете друг друга и свои теории?

Пауль. Но мы надеемся, что со временем многое прояснится. И тогда...

Марго. Да, мы просим вас выступить, народ давно хочет знать, что говорит наука... Это будет солнечный день, народ, трибуна, речи, музыка, пиво, сосиски, бутерброды, флаги, лозунги, всего будет вдоволь...

Кланк. Вы тоже примете участие в диспуте, фрау Рейхсталер?

Марго. Нет, у меня другая роль, г-н профессор. Я не ученый, я простая, скромная женщина. Я – труженик.

Кланк. Так в чем же ваша роль, фрау Рейхсталер? Я вижу, что вы член инициативной группы.

Марго. Я буду петь, г-н Кланк, я буду петь, это моя  мечта...  

Пауль. Оргкомитет уже выслал вам официальное приглашение, г-н Кланк. Что вас смущает? Вы никогда не выступали перед народом? Что ж, это время наступило, вы их только что видели, – простых тружеников, бывших солдат... Народ хочет, вооружившись знаниями, строить новую жизнь. Или это не так? И, скорее всего, многое из того, что мы восприняли не раздумывая, нам придется менять...

Кланк. О чем вы, г-н Вессель?

Пауль. В свое время, ваш сын, – приват-доцент Кланк спросил у меня: “Если звездное небо над нами подчиняется теперь принципу относительности, то не следует ли по аналогии приложить этот принцип и к нравственному закону внутри нас?”

Кланк. Но его слова отнюдь не отменяют существования нравственного закона... Вопрос лишь в том, что каждый из нас должен открыть его для себя... И, судя по тому, что вы рассказали мне о том, как погиб мой сын, у него не было сомнений в том, существует ли нравственный закон...

 

Пауза.

  

Боюсь, что вы не до конца поняли мысль моего сына, г-н Вессель.  Всего доброго...

 

Кланк уходит. Марго мурлычет и охорашивается, глядя в зеркало, а Пауль усаживается на стул и закуривает.

 

Пауль. Ты все поняла, Марго?

Марго. А?

Пауль. Я спрашиваю – ты все поняла?.. Они по-прежнему хотят таскать каштаны из огня чужими руками...

 

Сцена четырнадцатая

 

Штейн  у черной доски с формулами.  Появляется Кланк.

 

Кланк. Вы работаете, дорогой Штейн?

Штейн. А что же еще остается делать, дорогой Кланк? Сегодня студенты попросили меня  объяснить, как можно представить себе бесконечную, но ограниченную Вселенную. Я сказал им – представьте себе клопа в центре этого стола. Пусть он начинает двигаться к его краю, но в то же время начинает уменьшаться в размере, так что его шажки становятся все короче. Бедный клоп никогда не достигнет края стола и следовательно его представление о бесконечности будет связано с этой поверхностью...  Увы, студенты мне не поверили. Они не захотели слушать меня и ушли на митинг «Антиштейновского сообщества».

Кланк. Более того, они обратились в ректорат и требуют вашего увольнения...

Штейн. Наверное их можно понять… Порой и мне хочется воскликнуть: «Да когда же он утихомирится, этот Штейн?  Каждый год он создает новые модели вселенной, а затем отменяет их… Неужели же он не может остановиться и заняться чем-то более осмысленным?» 

Кланк. Как бы то ни было, дорогой Штейн, ректорату придется рассмотреть и это заявление студентов...

Штейн. Иногда мне кажется, что мир сошел с ума... Недавно, дорогой Кланк, к нам в дом ворвалась дама, одетая  совсем не по сезону... Она скинула с себя огромную меховую шапку, затем расстегнула шубу и потребовала от меня объяснить ей теорию относительности. Я начал рассказывать ей о клопах, обитающих на шаре. В ответ она вытащила револьвер и объявила, что решила застрелить меня, ибо я наводнил Берлин клопами. Когда я спросил у нее, отчего же она не стреляет, она ответила мне, что ждет, пока я испугаюсь. Мы сидели друг против друга целый час, причем она продолжала целиться в меня...  К счастью, появилась Герта с полицией. Оказалось, что эта дама сбежала из психбольницы... Я  всегда полагал, что занимаюсь  абстрактными проблемами. Отчего же меня заваливают письмами, а в дом ко мне рвутся любопытные? Неужели я так похож на фокусника или гипнотизера?

Кланк. Мне кажется, что люди полагают, что за всем тем, что происходит вокруг, скрывается какая-то тайна...

Штейн. Но тайна действительно существует, и состоит она в том, что этот мир вообще можно понять...

Кланк. Понять? Но людей мало интересует эта сторона вопроса...Скорее, им хочется сплотиться вокруг чего-то простого и ясного. Найти какую-то  основу жизни. А эта основа постоянно ускользает... И людям начинает казаться, что те, кто размышляют над устройством этого мира, могут взорвать его… Поверьте, дорогой Штейн, я сожалею о том, что происходит... Но люди не просто мыслящие клопы... Газеты убеждают людей, что старый мир рухнул не только на  земле, но и во Вселенной... И это последнее произошло благодаря вашим усилиям...

Штейн. Так может быть, дорогой Кланк, мне надо самому выступить на заседании этого «общества» и попытаться разъяснить цели и задачи моей работы?

Кланк. Не исключено, что такое выступление могло бы оказаться полезным. Недавно я получил приглашение выступить на митинге, организованном обществом «Народ и наука»…

Штейн. И вы его приняли?

Кланк. Я все еще раздумываю над этим предложением… Я никогда не выступал на подобных митингах. Но мы живем в ужасное для нас, немцев, время. Люди объединяются в толпу и заранее отказываются от необходимости выносить собственные суждения… И если мы ничего им не скажем, то они будут ожидать прихода вождей, которые скажут, что им следует делать…

Штейн. О, найти вождей очень просто… Достаточно заглянуть в ближайшую пивную… Там вам объяснят, как устроен мир, между двумя кружками пива, дорогой Кланк. Но при чем здесь наука?

 

Сцена пятнадцатая 

 

Герта стоит у черной доски с формулами.

Появляется Штейн с  облаченным во фрак манекеном на колесиках.

 

Штейн. Посмотрите, Герта, я  стал обладателем фрака.

  

Герта внимательно разглядывает фрак и ограничивается коротким восклицанием.

 

Герта. Оh!

Штейн. Хозяин  магазина сказал мне: “Конечно, вы можете взять его напрокат, раз он вам нужен для выступления на сцене Филармонии… Ну а завтра вам понадобится фрак, чтобы поехать в Стокгольм за премией... Так не лучше ли приобрести его сразу?» И я подумал, что он, пожалуй, прав.

Герта. Так вы поедете в Стокгольм, г-н профессор?

Штейн. Нет, Герта.

Герта. Но почему, г-н профессор?

Штейн. Я передумал. Я не хочу быть украшением нынешнего германского фасада. К тому же начальник полиции посоветовал мне уехать на время из Берлина.

Герта. А фрак? Зачем же тогда фрак?

Штейн. Но я уже купил его, не так ли?

Герта. Да, конечно. Но…

Штейн. Фрак поможет мне в моих занятиях музыкой, Герта…

Герта. Каким образом?

Штейн. Все очень просто…

Герта. В самом деле?

Штейн. Теперь я должен играть так, чтобы мое исполнение Моцарта оказалось хотя бы на уровне мастерства портного, пошившего этот фрак…

Герта. То есть фрак будет напоминать вам…

Штейн. Что мне надо много работать… Сегодня я думал, не стоит ли мне  попробовать поступить на работу в цирк?

Герта. Вы хотите играть там на скрипке, г-н профессор?

Штейн. Кто знает, Герта, но, может быть, стоило бы подумать и о такой возможности?

Герта. Но почему вы заговорили о цирке, г-н профессор?

Штейн. Потому что я потерял работу...

Герта. Вы потеряли работу?

Штейн. Студенты не хотят меня слушать…

Герта. Чего же они хотят, г-н профессор?

Штейн. А чего хочет этот манекен во фраке, Герта? Поверьте, не знаю. Вот представьте – сегодня вечером я облачаюсь во фрак, беру в руки скрипку, выхожу на авансцену филармонии и вместо того, чтобы играть Моцарта,вдруг истерически взмахиваю рукой и кричу: Долой Штейна! Долой относительность! Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес! Ну что ж, прекрасно, ко всеобщему ликованию Штейна запихивают в смирительную рубашку и везут в психиатрическую больницу... Но ведь то, как устроена Вселенная, никак от этого не изменится... И я не знаю, что надо сделать сверх того, что я уже делал... А если уж говорить начистоту, то я не могу добиться того, чтобы половину Германии обязали пройти курс лечения в психиатрических клиниках...

Герта. Да, г-н профессор. Я понимаю, о чем вы говорите…

Штейн. Ну что ж, обратимся к задачам сегодняшнего дня.

 

Штейн надевает фрак,  открывает футляр, достает оттуда скрипку и смычок, и наигрывает уже известную  мелодию Моцарта.

 

Ну что ж, фрак мне впору.

Герта. Г-н профессор, вы играете совсем не хуже чем г-н Зейц.

Штейн. Вы просто добрая фея, Герта.

Герта. Но это совсем не так, я часто бываю злой, г-н профессор. И тогда  я сама себе  не нравлюсь...

Штейн. Ну что же делать, Герта? Мы все несовершенны...

Герта. Иногда я чувствую, что уже ни во что не верю...

Штейн. Это неправда, Герта.  

Герта. А во что верите вы, г-н профессор?

Штейн. Иногда я думаю: хлеб, табак и музыка, ну, что еще нужно человеку?

Герта. Вы что-то задумали, г-н профессор?

Штейн. Пожалуй, мне надо уехать отсюда… Начальник полиции советует мне покинуть Берлин хотя бы на время... После того как националисты убили Ратенау, все возможно, сказал он, ведь это были студенты...

Герта. Но вы вернетесь?

Штейн. Надеюсь, все это безумие пройдет, и я смогу вернуться в Берлин.

Герта. Ну, а если вы не сможете вернуться, г-н профессор? Что тогда? 

Штейн. Ну что ж... Думаю, что тогда меня приютит какой-нибудь университет,  или же я добьюсь места смотрителя на маяке... На худой конец я попробую выступить в роли музыканта... Надеюсь, публике это  по нравится... 

 

В наступившей тишине возникает  скрипичная мелодия.  Штейн кладет скрипку в футляр и уходит...

Сцена шестнадцатая

                  

Карл, Пауль и двое его товарищей демонтируют подмостки, снимают флаги и транспаранты. Время от времени они перекуривают, пьют пиво, обмениваются репликами типа: “Вальтер, поддержи здесь!”, “Полегче, Карл!”, “Помоги, Пауль” и т.д.

 

Карл. Ну, значит, дела идут на лад, а, Пауль?

Пауль. Да, кое-что налаживается, Карл.

Карл. Кое-что, Пауль? А его отъезд? Это ведь хороший знак?

Пауль. “Союз” набирает силу, Карл. И это ведь не певческий Союз, а союз ветеранов, с нами считаются... Мы должны стать силой... Через силу к радости? А? Бетховен? Да, через силу к радости...

Карл. А деньги? Как будет с деньгами? Ты ведь знаешь, что для меня наше движение – это все, но деньги нужны чтобы сводить концы с концами...

Пауль. Все будет в порядке, Карл, – кое-что нам уже перевели в счет будущей предвыборной кампании – они хотят, чтобы мы помогали поддержать порядок... В конце недели мы погасим твой займ...

Карл. Еще по кружечке?.. Ребята, разбирайте пиво...

 

Появляется  Герта.

 

Пауль. Давай сюда. Такими вещами не шутят. Если “Союз” дает слово, он его выполняет... Мы не певческое общество, мы прошли войну...

Герта. Ты снова об этом, Пауль? Добрый вечер, Карл.

Карл. Добрый вечер, Герта.

Пауль. Почему бы нам не вспомнить об этом, ведь мы остались живы, а?

Герта. Да, Пауль, мы живы, но может быть нам лучше думать о будущем?

Карл. А мы и думаем о будущем, Герта.

Пауль. Да, Герта, мы о нем думаем... Не век же мы будем служить кому-то... Мы сами станем силой... И сделаем революцию, мы установим новый порядок, а, Карл?

Карл. Революцию, Пауль?

Герта. Но ведь революция уже была?

Пауль. Нам нужна настоящая революция, не революция для других, не революция в себе, а революция для нас... Так говорят философы... А твой хозяин, как он относится к Канту, а, Герта? Изучал он «Критику чистого разума”?

Герта. Когда у него умерла мать, Пауль, и мы были на кладбище, он хотел  сказать несколько слов над    могилой,

но не смог говорить... Он любил ее...

Карл. И много вас было?

Герта. Несколько человек, г-н Кланк и еще г-н Зейц... Он сыграл над могилой одну мелодию... Ужасно трогательную, щемящую... Я не знаю, какие слова подобрать... Мне хотелось плакать... г-н Зейц – замечательный музыкант… Недавно он уехал в Америку…

Карл. Зейц.. Уличный музыкант.. Да еще ухлестывал за тобой. Вечно твой хозяин возился со всяким отребьем... Но я-то живо вправил ему мозги...

Пауль. Грязный подонок...

Герта. Он ни в чем не виноват.

Карл. Все они такие, Герта, все...

Герта. Они? А ты, Карл? Ты все позабыл?.. Ты подманивал меня как собаку... Я не хотела говорить тебе, Пауль, я должна была сделать это раньше... Помнишь, Карл, ты говорил: “Сосновый крест на его могиле давно уже сгнил”... Ты забыл об этом, Карл? Ты говорил, что люди скоты, что они спариваются и убивают друг друга, и все... А если бы я сдалась? Что бы ты сделал?

Карл. Я сделал бы все, о чем говорил...

Герта. Ты слышишь, Пауль? Пауль, скажи же что-нибудь...

 

Пауза.

 

Карл. Он сам просил меня об этом...

Герта. Кто?

Карл. Пауль... Пауль просил меня об этом... Он прислал мне письмо... Видишь, он молчит... Письмо у меня...

Герта. Какое письмо? Почему ты молчишь, Пауль? Ответь мне...

Пауль. Все правда, Герта...  Я написал ему письмо... Все не так просто, когда любишь, а кругом люди предают друг друга... Я каждый день мог умереть...И я хотел знать за что...

Герта. Значит, вы сговорились?

Карл. Выходит, что так...

Герта. Ты не мог этого сделать... Ведь ты не такой, как Карл...  

Карл. А чем я тебе плох, Герта, или эти музыканты лучше, а?

Герта. А почему ты сейчас не предложишь мне кусок мяса? Или Паулю? И поделите меня... Ведь ты бы не отказался, если бы я  согласилась?

Карл. То была война, Герта. А мы с Паулем друзья... Друзья должны идти на все друг ради друга... А если надо, они должны отдать свою жизнь...

Герта. Пауль, я не хотела тебе говорить, но теперь скажу, у нас должен был быть ребенок, но я избавилась от него, чтоб не связывать тебе руки... Я поняла, что он тебе не нужен... Или, может быть, ты скажешь, что я забеременела не от тебя? А? Ведь ты же знал, Пауль, догадывался, но молчал, не так ли?

Карл. Если ты могла скрыть это от Пауля, то ты могла скрыть и другое, – только женщина знает, от кого она беременна...

Герта. От кого же я была беременна?

Пауль. Успокойся, Герта. Хватит, Карл. Хватит разговоров об этом. Хватит. Мы живем в тяжелом мире, Герта... В извращенном мире... И пока мы не в силах изменить его...

Герта. Я молилась , Пауль, я знала, что тебе приходится убивать, ведь иначе убили бы тебя, но я не знала, что ты мне не веришь... В кого мне верить теперь и во что?

 

Карл насвистывает “Die Vöglein“.

 

И если у нас когда-нибудь будет ребенок, то как он будет относиться ко мне? Ты думал об этом?

Пауль. Это будет новый человек, Герта. И он будет жить в новом мире. Старый мир рушится, Герта, и старый человек тоже... Ненависть – вот любовь сильных...

Карл. Ты прав, Пауль.

Пауль. Слишком много мы несли в себе любви к миру, и нас предали вместе со всей нашей любовью к миру, ко вселенной...

Герта. Ты любишь меня? Ответь мне.

Пауль. У  нас хотят отнять даже право на любовь... Но нам и не нужна любовь униженных, обреченных людей, Герта.  Все старое должно быть сожжено. Нам нужен огонь, Герта, очистительный огонь.

Герта. Ты давно уже говоришь об этом. Но что делать мне?

Пауль. Мы возродимся,  Герта, и уничтожим все, что нам чуждо, – идеи, ложное чувство вины, книги, которые лгут, и предателей... ну а таких как твой хозяин, их надо просто изгнать, изгнать из Германии... И тогда любовь возродится снова – любовь сильных... Даже твой Христос говорил:”Не мир я принес, но меч...” 

Герта. Но разве люди и так не могут любить друг друга, а дети почитать родителей?

Карл. Старые времена ушли, Герта, ушли навсегда... Выпей кружечку пива, Герта, пиво свежее, вот бокал, пей и будь умницей, ты настоящая немецкая девушка и заслужила свое счастье... И пойми, счастье не приходит без испытаний...

Герта. Нет, Пауль, не надо говорить со мной так, словно ты выступаешь перед толпой... Я ведь одна... Знаешь, я думаю, нельзя оправдывать свои поступки, ссылаясь на других... Я долго думала, имею ли я право сделать то, что сделала... Я думала о тебе, о нас, но я никого не упрекала и не винила. Это решение я приняла сама... Старые люди, новые люди, и новый человек, о котором ты говоришь, – разве его не будет рожать мать? Разве у него не должен быть отец? Миру нужна любовь, Пауль...

Пауль. У нас у всех есть отцы и матери, Герта. Я не знаю, что это такое, любовь... Нечто вроде ветра – налетит порыв и исчезает – на этом не построишь мир... Мир основан на власти и силе...

Герта. Auf Wiedersehen, Пауль.

Пауль. До встречи, Герта.

Герта уходит. Товарищи Пауля уже закончили демонтаж подмостков и пьют пиво за одним из столиков.      

 

Карл. Смотри как обработали девчонку... А, Пауль? Ей бы проповеди читать, а не служить экономкой.

Пауль. Ну что, ребята, конец, а?

Голос. Да вроде того...

Пауль. Ну так пейте пиво... Карл, подбрось закуски и пива ребятам, они потрудились на славу.

Карл. Вот пиво, ребята, а вот и закуска... И запомни, Пауль, баб из-под присмотра выпускать нельзя... Когда с мясом было совсем туго, они ложились под меня одна за другой... Да, ради куска мяса для детей... Значит, ради любви... Одной любовью расплачивались за другую... Значит, все к одному, жрать и делать детей, а иначе им страшно жить. Страх у них у всех внутри... Страх...

Пауль. Страх у всех внутри, Карл... Страх присущ человеку, мы все под страхом... Но тот, кто одолеет его, начнет новую историю... (После паузы)  А послушай-ка, где Марго? Где наша пташка?

Карл. Мясо, мясо, все хотят мяса, а где его взять?

 

Пауль усаживается за столик с сигаретой и кружкой пива. В пивной появляется Прохожий.

 

Прохожий. Э-эх, выпить бы сейчас кружечку пива... А-а, вот и пивная. ( Роется в кармане, бренчит мелочью). Мне кружечку баварского... Danke Schoen... Летом предпочитаю светлое пиво, а зимой темное... Что ж тут поделаешь, странное существо человек... Налейте еще кружку... Есть у вас радиоприемник?

Карл. Вот он.

Прохожий. Включите его, пожалуйста...

 

Карл включает радиоприемник и через мгновение эфир доносит в пивную намек на мелодию  Моцарта.

 

Карл. Вот пиво, приятель...

Прохожий. Danke Schoen ... Так. А что мы слышим? Музыка. Музыка на каждом шагу.  А что есть музыка, а? Так вот, музыка... как говорили нам в школе: «Музыка есть радость ума, вычисляющего, сам того не подозревая». Так что, как слышишь музыку, так готовься к военному параду... Придет еще и время барабанов... Прав был философ... «Все действительное разумно», клянусь пустой кружкой пива!..

 

Обращается к залу.

 

Ну что ж, вам наверное хочется знать, чем все это закончилось на самом деле. Ein moment, Damen und Herren, дайте только промочить горло...

 

Пьет пиво.

 

Так как это все закончилось, вы спрашиваете? Но ведь вы и сами знаете, как это закончилось...

Пауль. Эй, приятель....

Прохожий. Хочешь что-то сказать? Ну что ж... Но учти, это твоя последняя возможность... Мы приближаемся к концу представления...

 

Пауль медленно отодвигает свою кружку пива и привстает, хочет что-то сказать, но останавливается, с улицы доносится мелодия “Die Lorelei“... Это поет Марго.