Нина Воронель

СТИХИ 60-70-х


К НАЧАЛУ ГРОЗЫ

 

Хотела бы знать я, к чему этот шум,

О чем это капли по лужам судачат?

Хотела бы знать я, на кой это шут

Большой разговор не ко времени начат?

 

Ведь ясно, что серые листья ветлы

Не станут вникать в этот шепот крамольный,

Ведь ясно, что молнии слишком светлы,

И слишком черна темнота после молний.

 

Ведь ясно, что ветер вмешается в спор,

Что ветер неистов и безрассуден,

А эта гроза – не игра и не спорт,

И с ветром никто нас потом не рассудит.

 

Ведь ясно, что тучи куда-то спешат,

Деревья кивают и нашим, и вашим...

Ах, лучше отложим решительный шаг:

Детали обсудим и сроки увяжем!

 

Ведь ясно, что небо раскрылось до дна:

Все слишком стремительно, слишком внезапно...

Нет, с этой грозой я не справлюсь одна,

Давай ее лучше отложим до завтра!

 

                                                     1963

 

* * *

 

Запахи детства еще не забыты:

Лагерем пахнет в дождливом лесу,

Мокрой подушкою пахнут обиды,

Пахнет детсадом картофельный суп.

 

Горести детства еще не забыты:

Книжки стремятся к плохому концу,

Щиплется йод на коленках разбитых,

Злые веснушки торчат на носу.

 

Промахи детства еще не забыты:

Сладкие промахи первой любви,

Горькие промахи самозащиты,

Трудные счеты с другими людьми.

 

Бродит под окнами близкая старость,

Чертит морщинки смелей и смелей,

Но неотступное детство осталось,

Как часовой, возле двери моей.

 

Люди привыкли считать меня взрослой,

А для меня, как в забытой игре,

Так же звучат напряженной угрозой

Крики мальчишек в соседнем дворе.

 

Так же страшусь я их звонкой погони,

Так же поспешен мой след на снегу, –

Будто сквозь все эти долгие годы

С легким портфелем я в школу бегу...

 

1966-1969

 

* * *

 

Я буду делать всё, как все:

Я буду деньги класть в копилку,

Я буду шубу шить к весне

И строки ладить под копирку.

 

Я буду делать всё, как надо:

Рожать детей, стирать белье, –

И, может, получу награду

За отречение свое.

 

За то, что я полы мету,

За то, что тру корицу в ступке,

Мои «желаю» и «могу»

Пойдут друг другу на уступки.

 

Мне будет дан условный знак,

Что не свихнется жизнь внезапно,

И буду я сегодня знать,

Что стану делать послезавтра.

 

Не захочу чужих мужей

И не сгорю в огне недобром...

И будет мир в моей душе,

И будет дом мой просто домом.

 

1965

 

ДОЖДЛИВЫЙ РАССВЕТ

 

Застигнутый с ночью дождливым рассветом,

Испуганный сумрак уже не жилец...

Обманутый солнцем,

Ограбленный ветром,

Оплаканный небом

Качается лес.

 

В открытые двери ломится сегодня,

Вчерашний товар по дешевке берет,

Ползет из болота туман-греховодник

И лапает голые ноги берез.

 

И кажется мне, что уже не однажды

Дождливый рассвет я встречала в лесу, –

Вот так же топтала кустарник отважный

И ветки хлестали меня по лицу.

 

И кажется мне, что в тумане рассветном,

Наверно, не первую тысячу лет

Обманутый солнцем,

Ограбленный ветром,

Оплаканный небом

Качается лес.

                                               1966

 

ВСТУПЛЕНИЕ В ЗИМУ

 

Был предан лес сегодня на заре, –

В него вступили снежные колонны,

И, голое пространство пробежав,

По насмерть перепуганной земле

Прошли передовые батальоны

И залегли на новых рубежах,

Но в мире не случилось ничего

И ни одна из дружеских держав

Не вздумала вступиться за него.

 

Был предан лес студеным декабрем

И с головою выдан был метели,

Но реки цепенели подо льдом

И за него вступиться не посмели;

И солнце не прорвало пелену

И не рванулось на подмогу с неба, –

И лес умолк в холодной власти снега

И задохнулся в ледяном плену.

Уже деревья сделались дровами,

И эта ночь была длинней, чем та,

Но, отданный врагу и преданный друзьями,

Он больше не боялся ни черта.

 

Он жил всю осень мыслью о зиме

Боялся ветра, инея и мрака...

Был предан лес сегодня на заре

И до весны освобожден от страха!

 

1967

 

СИРОТСКОЕ

 

Сперва мне было не до шуток

На улицах твоих, Москва,

Язык автобусных маршрутов

Был непонятен мне сперва.

 

Но мне открылся постепенно

Крылатый смысл твоих кривых,

И я в лицо узнала стены,

И пульс мой к скорости привык.

 

И, настрадавшись до отвала,

Я приняла твои права,

Но неизменно оставалась

Ты мачехой моей, Москва.

 

Как ни зови, как ни аукай,

Никто не отзовется мне,

И ни в одном из переулков

Мне не зажжется свет в окне.

 

Меня ни братом, ни сестрою

Не одарила жизнь в Москве:

Лишь с матерью-землей сырою

Сиротство состоит в родстве.

 

А мне бы только лампу в доме,

Где у стола сидит семья,

Чтоб затянулась на изломе

И на излете жизнь моя.

 

1968

 

 

* * *

 

Часы нанизывать, как бусы на шнурок,

Так сладко, так спокойно, так утешно...

И не искать подтекста между строк,

И за судьбой не гнаться безуспешно,

Не ведая, что в ярости поспешной,

Противник нажимает на курок.

 

Часы разбрасывать, как бисер для свиней,

Так сладко, так утешно, так спокойно...

И жизнь свою, не отмечая дней,

Растрачивать беспечно и разбойно,

Не ведая, что будущие войны

Уже предел отмерили на ней.

 

Часы разменивать, смеясь, по пустякам, –

Не сделать ни одной ошибки крупной,

И постигать премудрость по слогам,

Так трудно для меня, так недоступно,

Что и не стоит в робости преступной

Пытаться русло перекрыть стихам.

 

1970

 

ПРОЩАНИЕ С РОССИЕЙ

 

Пришла пора прощания с Россией, –

Проиграна игра по всем ходам,

Но я прошу: О, Господи, прости ей

Победный марш по чешским городам!

За череду предательств и насилий,

Заслуженную кару отменя,

Не накажи и сжалься над Россией,

Отторгнутой отныне от меня!

 

Прошу не потому, что есть прощенье,

Что верю в искупление вины,

А потому, что в скорбный час прощанья

Мне дни ее грядущие видны.

Провижу я награды и расправы,

Провижу призрак плахи и костра,

И мне претит сомнительное право

Играть в овечьем стаде роль козла.

 

И в ореоле надписей настенных,

В истошных криках: «Слава!» и «Хвала!»

Я выпадаю накипью на стенах

Бурлящего российского котла!

 

1971

 

 

ДАЧНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

 

Кофе, пустой болтовней и салатом

Весь этот день был забит до отказа:

Щедро отмеренный поздним закатом

Был этот день мне как милость оказан.

Весь этот день с суетой за обедом

Был незаслуженно щедрой подачкой, –

Я лишь потом догадалась об этом

Среди разбросанной утвари дачной.

 

Я лишь потом по случайным приметам,

По пустякам догадалась о многом:

Был этот день мне прощальным приветом

Будто бы мир не лежал за порогом.

Будто бы не было слежек и ссылок,

И санитаров из желтого дома,

И запрещенных тюремных посылок,

И про евреев ни слова худого.

Будто беды мы все время не ждали,

Будто опять не захлопнулась клетка, –

Так в этот день умывался дождями

Милый мне лес в предвкушении лета!

 

Так мне березы кивали повинно,

Так покаянно прощенья просили,

Будто бы Родиной, а не Чужбиной,

Снова могла обернуться Россия!

 

1971

 

 

ВИСОКОСНЫЙ ГОД

 

В неурожайном, високосном, роковом

Ищу приюта, как бездомная собака,

А за стеной интеллигентный разговор

О самиздате и о музыке до Баха.

А за стеной уже построена шкала

По черным спискам от Христа до Робеспьера,

И несмолкаемо во все колокола

Звонят деревья облетающего сквера.

 

Ах, в этот черный, високосный, роковой

Заприте дверь свою и окна занавесьте, –

Ведь все равно не догадаться, для кого

Осенний благовест несет благие вести.

Ведь все равно не угадать, что суждено,

Не нарушая связи следственно-причинной:

Пусть хоть разлука – не с разрухой заодно,

Пусть хоть разрыв – но лишь концом, а не кончиной!

Пусть расставанье – не враждой и не войной,

Пусть кровь и око – не за кровь и не за око,

Чтобы земля моя, покинутая мной,

Не поплатилась – справедливо и жестоко!

 

Но не земля на пепелищах, а зола,

Но для амнистий, видно, время не приспело,

И ловко шьются уголовные дела

По черным спискам от Христа до Робеспьера.

 

Но тверд расчет у орудийного ствола,

Но раскаляется земная атмосфера...

И несмолкаемо во все колокола

Звонят деревья облетающего сквера...

 

Октябрь-декабрь 1972

 

 

AX, ТОЛЬКО БЫ...

 

Ax, только бы воли себе не давать,

Когда с ледяных берегов Колымы

Грозит мне сиротство Синайской пустыней,

И нет ничего холодней и постылей

Российской судьбы и российской зимы,

Российской сумы и российской тюрьмы,

Куда не зазорно явиться с повинной,

И где лишь кривые дороги прямы,

И где не зазорно казенной холстиной

Без всяких гробов мертвецов одевать.

Ах, только бы воли себе не давать!

 

Ах, только бы первой любви не предать,

Когда из глубин поднимается страх,

Когда Увертюрой Двенадцатого Года

Ревет в репродукторах голос народа,

А в сводках атаки и танки в тисках,

И ярость в висках, и останки в песках,

И ясно: в огне не отыщется брода, –

Ведь жизни и смерти лежат на весах,

Ведь жаждет погрома не горсточка сброда,

А родины-мачехи грозная рать.

Ах, только бы первой любви не предать!

 

Ах, только б остаться самою собой,

Когда в одинокий прозрения час

Я в прошлом себя узнаю среди прочих,

И я в этом прошлом не слово, а прочерк:

У предков моих слишком яростный глаз,

А нос слишком длинный и в профиль, и в фас,

И нет мне березки в березовых рощах,

И нет мне спасенья в Успенье и в Спас,

И предков моих на Сенатскую площадь

Никто б не пустил под штандарт голубой.

Ах, только б остаться самою собой!

 

Ах, только б найти Ариаднину нить,

Чтоб сердце дотла отреченьем не сжечь,

Когда умножаются правды и кривды,

И каждая правда не стоит и гривны,

А братство – лишь с теми, с кем общая печь,

А прочие братства не стоят и свеч,

И только на кровь неизменны тарифы...

Лишь ты остаешься мне, русская речь,

И только распев дактилической рифмы

Сумел бы с Россией меня примирить.

Ах, только 6 найти Ариаднину нить!

 

1973






оглавление номера    все номера журнала "22"    Тель-Авивский клуб литераторов





Объявления: