С самого начала сионизм отрицал свою агрессивную роль по отношению к арабам. Накануне современного Эксодуса мы постановили и освятили кодекс, согласно которому мы займем оборону – в любом конфликте, какой бы ни вспыхнул. Да и вряд ли будет конфликт, по нашему обоснованию, поскольку изрядно благодати на земле Израиля; не нужно разжигать сопротивление, нужно беречь каждую душу. Напротив, мы обещали другим и себе: основной материальной ценностью как для коренного жителя, так и для вновь прибывшего, будет приток евреев в эту супер-непопулярную и супер-неразвитую страну. Так что, когда уже в 1920 году разразилось анти-еврейское насилие, в нем увидели не историческую закономерность, но трагическое недоразумение.
До сих пор израильтяне придерживаются мнения, что арабская, безоговорочного рода, враждебность – как религиозная, так и национальная – есть продукт отсталости, фанатизма и антисемитизма. Для еврейских сторонников сосуществования, как левых, так и правых, это является законом: если наши противники сегодня являются радикалами, то, со временем, должны стать умеренными; если сегодня они дикие, то должны стать цивилизованными – в процессе развития, или через компромисс, или под железной розгой.
Грустно, однако, что, если не в методике, то принципиально рациональна лишь огульная арабская оппозиция сионизму. Потому что, хотя они и первыми пролили кровь, можете не сомневаться: в этой стране, текущей раздором и спором, мы – нация хищников.
Мы – агрессоры
Но не грабители. Во всяком мирном соревновании мы выигрываем. Эта страна, пока еще, страна Израиля, и на самом деле, вовек не была какой-то другой. Начиная с рассеяния евреев и до их возвращения, страна оставалась периферийной провинцией той или иной империи вплоть до сионистского наступления, которое лишь тогда и породило курьезную новую нацию, которая как бы должна была отрицать свою инородность. В самом деле, даже ее имя "палестинцы" принадлежало евреям: оно возникло впервые после неудавшегося еврейского восстания против римлян, в результате которого образовавшаяся провинция, известная как "Иудея", была переименована в "Сирия-Палестина" – строго географическое название, лишенное этнического обертона вплоть до двадцатого века.
Сионизм, далекий от колониализма, стремился лишь повернуть вспять несчастное наследие турецкой империи. Тогда как марш истории часто означает тремп-к-гибели туземной культуры (ретроспективно оплакиваемой угнетателями), здесь, бывшие коренные жители, достаточно невероятно, но выжили в беспощадной суматохе времен и вернулись на свою дорогую землю, порицаемые за территориальную жадность распространителями "дар аль-ислама" (миром Ислама), современными органами советской солидарности, церковными кликушами, призывающими покориться судьбе, а также носителями бремени ответственности "белого человека" (разумеется, все вышеперечисленные будут горестно стенать по нам, если понадобится, позже).
Этот взгляд на историческую перспективу, с точки зрения сионизма соответствует сизвестным фактам. Но, как бы эти наши выкладки ни были верны, это абсолютно ничего не значит. Допустим, даже, что наследование прав через ряд поколений национальной идентичности возможно; допустим также, что это является сутью здравого смысла для любого честного наблюдателя, а не грубой банальностью. Однако, политическая интерпретация исторических этюдов поднимается выше данных опыта, поэтому всегда остается пространство для легитимных в равной степени альтернатив.
Так, сионистская история может запросто получить косой взгляд от индефферентного наблюдателя, если он примется анализировать эту многотысячелетнюю летопись – мы не можем ожидать такого же терпения от араба, в его оценке соображений, предписывающих ему отречься от старшинства присутствия на земле, которую он уже давно считает своим домом.
И наш трагический опыт не должен иметь никакого значения: арабы не виновны в преступлениях Европы. Не убедит скептика и территориальное неравенство: хотя в самом деле, здесь очевидна еврейская нехватка наряду с арабским избытком, вся эта арифметика дает небольшое утешение отдельному палестинцу, чей дом оказался на линии огня.
Действительно, для арабов – даже если их соблазняют теплой уборной – перспектива может не быть такой привлекательной, как мы однажды предположили.
Наше возвращение, в таком случае, должно означать не что иное, как конфликт, а именно – неизбежное, неистовое столкновение, навстречу которому мы сами установили наш курс. Появление сионизма в любом облачении означает объявление войны.
Решение задачи о двух государствах
"Бессмыслица – искать решение, если оно и так есть.
Речь о том, как поступать с задачей, которая решения не имеет."
Кристобаль Хозевич Хунта
Арабские линзы нелегки для наших глаз. Сквозь двустороннюю основу они представляют в проблемном свете израильскую долгоиграющую надежду на мир. Но что, если медицина смягчит праведную боль вынужденных патриотов? Что, если взятка возместит право народа на первородство?
Попытка такого рода была и прежде. Вопреки современной политической карте, к которой мы привыкли, река Иордан является не границей Израиля, но его центральной веной: оба ее берега образуют Царство Израиля, так же, как общая площадь оттоманской Сирии и подмандатной Палестины. И когда восточный берег был отрезан Британией в 1922 году, это было деление земли в пользу нового арабского государства, которое предварительно нарекли Палестина. Сегодня королевство Иордании расширено на большую часть той Палестины и включает в себя палестинское большинство; но в арабской аранжировке до палестинского господства далеко. Это не умиротворило западный берег.
Будут ли арабы подчиняться властям на западном берегу Иордана и в Газе? Подлатает ли тришкин кафтан клочок заплатки финальной дележки? – Вряд ли. К тому же, этот клочок был отклонен ими в сорок седьмом году. И в шестьдесят четвертом ООП была учреждена арабами не как прелюдия к независимой Палестине на территориях, которые они тогда захватили. И сейчас арабы требуют вернуть территории не для своего блага, а для того лишь, чтобы сражаться с тощим, "до-шестьдесят-седьмым", Израилем. По сей день, даже средне-темпераментные палестинцы не считают, что независимость положит конец их претензиям и жалобам по отношению к сионизму. Наоборот, они изощряются, запрашивая в дополнение к государственности возвращение четырех миллионов арабов на израильскую территорию: здесь наука не поможет, здесь расположилась своя, априорная, правда. Давайте признаем не только то, что процессы идут своим путем, но и почему они так должны идти, чтобы не проводить наши дни в бесплодном, тщетном поиске исключения из математического правила.
Таковым является поиск палестинского признания сионизма через компромисс: ведь как мы видим, согласно принятому арабскому мировоззрению, сионизм есть несправедливость даже в его максимальном минимализме. В то время, как многие евреи рассматривают разделение как соглашение о разводе, для арабов это – взятка от насильника, глумливо брошенная жертве. Для арабов "каждому – свое" означает: Палестина для палестинцев, а евреи, Аллах их благослови, вполне могут любезно вернуться в Россию, Эфиопию и в любую другую страну, из которой этот беспорядочный сброд был недавно собран.
Полное отрицание точно определяет палестинский национализм. В отсутствие единых, присущих только этой псевдо-нации: языка, религии, культуры – одна лишь обида является ее душой. Обида не может пройти; в лучшем случае – перейти в латентную фазу. Так что, даже если однажды какое-то поколение палестинцев будет достаточно доведено до отчаяния, чтобы принять еврейский Израиль за вознаграждение частичной Палестиной, это вряд ли будет означать мир.
Палестина достигнет независимости, но не вменяемости. Она будет территориально фрагментирована и политически обуздана недоверчивыми Израилем и Иорданией. Отсталое население иждивенцев ООН – вот кто будут её граждане. Наплыв палестинских ссыльных из лагерей беженцев окрестного региона даст дополнительную нагрузку ее экономике. Этот приток принесет с собой ядовитые элементы радикального ислама, подкрепляя существующие клики; несомненно, со временем, милитаризация получит оправдание, по мере роста в тесном пространстве этого дремуче-гремучего месива, и Израиль первым примется ограничивать политические свободы, положенные суверенной Палестине по статусу.
Вот так будет расти Палестина – угрожающе и неуправляемо, и завидовать Израилю, процветающему как раз через забор от арабской земли. Это поднимет нового фараона, который "не знал Иосифа", который будет горько сетовать на несправедливость прошлых соглашений под рык толпы. Возродится террор, теперь уже усиленный вооружением почти полномасштабной государственности, теперь уже воодушевленный бессилием Израиля, а тот будет пятиться, отступая с высот в долины и, практически, соблазняя своих соседей проверить его в очередной раз коалицией арабских армий.
Но Палестинское государство не станет концом конфликта – просто его продолжением другими средствами.
Наши арабы
Палестина к западу от реки будет располагаться в дюжине милей от Тель-Авива и в нуле от Иерусалима: как раз там, где был глубокий тыл – теперь будет петля, мертвой хваткой вокруг шеи Израиля. По касательной к многочисленным арабским странам, в прошлом составлявшим Палестину, Израиль прижмется узенькой своей спиной к Средиземному морю; кроме того, наше государство характерно тем, что внутри себя имеет большое палестинское население, примерно пятую часть.
Это арабы, которым не удалось сбежать и не повезло быть изгнанными из Израиля во время главной войны, и они были приглашены нами, как говорится в Декларации независимости: "
курсив
...участвовать в строительстве государства на основе полного гражданского равноправия..."
Израиль на самом деле дает своим арабам наслаждаться большей свободой, лучшим образованием и более хорошим состоянием здоровья, чем в большинстве арабских стран. Однако, наши арабы далеки от благодарности, вместо этого заявляя о том, что являются униженным меньшинством в расистском обществе.
Мы утверждаем, что израильские власти остро нуждаются в широкой поддержке на моральное право официально признать арабское противостояние истеблишменту. Ведь сегодня действующий механизм государственности всеми своими шестеренками подталкивает общество, целиком, к менталитету правонарушителя. И с ослаблением патриархальной семьи в государстве западного образца, много арабских детей в Израиле, действительно растут грабителями как по отношению к арабам, так и по отношению к евреям, выдавая непропорциональный темп роста преступности.
Это заставляет евреев решать проблему как социо-экономическую. Как будто бы, с улучшением материального положения, наши арабы перестали собираться в толпы, скандируя
курсив
"смерть евреям"
, как будто в смешанных городах уже нет беспорядков, а в очагах юденрейнов не вершат арабский линч над смельчаками-евреями, рискнувшими заблудиться; как будто арабы не шпионят и перестали принимать участие в террористической деятельности; как будто трибуну в кнессете они используют не для того, чтобы клеветать и кляузничать на Израиль его врагам и пятнать его имя. Для евреев, полных надежды на лучшее, антисионизм арабских граждан есть результат их социальной маргинальности, а не наоборот.
Допустим, свидетель защиты – Ахмед. Он законопослушный, успешный гражданин в нашем государстве. Смышленый оратор, не только арабский, но и ивритский, и даже идишистский. Он изучал медицину в Еврейском университете. Он эколог и ратует за права животных. Ахмед ругает своих арабских собратьев, отрицающих Холокост, и часто, с искренним состраданием, рассказывает о гонениях евреев, даже не соблазняясь привести заманчивого сравнения с положением палестинцев. Он осуждает убийство невинных младенцев на обеих сторонах конфликта, а когда еврейские зелоты обвиняют его в наличии еврейской крови на его собственных руках (ведь Ахмед называет террористов – "борцами за независимость"), этот практичный человек просто соглашается: он тот, кто гордо предъявляет миру кровь еврейских детей....
Но, несмотря на аргументы защиты, Ахмед, – к примеру, д-р Ахмед Тиби – антисионист. Свое место в израильском парламенте он использует не только как голос, обслуживающий палестинскую элиту территорий, но и для исправления любой узаконенной дискриминации внутри самого Израиля. Нехорошо, например, что строгий закон дает гражданство любому бледнолицему еврею из Бруклина, ноги которого никогда не будет в Израиле, тогда как кузен Ахмеда, выгнанный отсюда во время войны, не может вернуться домой.
Ахмед не разрушает Израиль, как он сам частенько полагает, но законно преобразует социум согласно диктату своей совести, так что концепция еврейского государства будет отвергнута мирно, как это было с апартеидом. Он не желает страданий ни евреям, ни кому бы то ни было, но он точно хочет равенства на земле своих отцов. И хотя равенство было именно то, что мы предложили ему в нашем историческом приглашении, Ахмед чует дискриминацию сквозь наше вранье, даже если мы вообще ничего не делаем... Он принял нашу Декларацию с взрывоопасным содроганием.
Равенство в Израиле есть ложь. Потому что, данная нашим арабам возможность влияния на свою страну, вручена им вместе с бессрочной гарантией, где маленькими, но четкими буковками прописано: "Вырабатываемая вашим электоратом энергия подключена к парламенту через трансформатор, ограничивающий эффективность этой энергии". Во время Войны за независимость одна наша рука была простерта к арабам, приглашая быть равными с нами, и наоборот, мы использовали другую руку, подключая к схеме резисторы так, чтобы общее сопротивление было достаточно мало.
Так, ужасные арабы покинули свои дома (они и не думали сговариваться против нас), мы подтвердили и разрешили их вылет; и пока они маршировали к выходу, мы держали их под дулом пистолета. Но не всех. В определенных местах страшные арабы были активно поощрены остаться. Откуда такое противоречие? Навскидку, из-за беспредела тех дней: ничего из происходящего не было тщательно спланировано центральной властью, и различные еврейские группировки действовали независимо, так, как считали нужным. Но на глубоком уровне национальной психики наш народ наверняка чувствовал, что слишком много арабов будет смертельно, а слишком мало – постыдно. Подсознательно, мы стремились оставить как раз такое арабское население, чтобы великодушно переносить его по низкой цене. Нам нужно было сохранить некоторое количество арабов-домашних-питомцев для диссертации профессора Дершовица, чтобы показать миру и нашим детям: мы не выселяли.
И вот, мы демонстрируем с гордостью: арабских граждан, арабских судей, арабских членов кнессета. Но когда их одиннадцать мандатов вырастут, появившись на диаграмме двадцатым зубцом, мы наверняка вырвем этот зубец с присущей нам чопорной экспрессией.
В самом деле, опасение за наше большинство многих из нас приводит к мысли рассматривать дву-государственное решение. Эта линия рассуждения довольно странна для демократического общества; нам неизвестно, где бы еще обсуждали и выставляли на всеобщее обозрение репродуктивные особенности партикулярной этнической группы. Мы рассуждаем вслух и почему-то думаем, что арабы не могут нас услышать, когда мы клеймуем их дорогих детей: демографическая угроза... Они слышат, и они понимают – лучше, чем мы. И они отказываются покорно платить за просчеты евреев. Исключительная толерантность, с которой с ними обходятся, не может дать удовлетворения: для них позор, что на их земле они те, к кому относятся толерантно.
Они не должны быть радикалами или равнодушными (вспомним Ахмеда), не должны протестовать, что мы посягнули на святое. Они должны быть только арабами, чтобы автоматически, сразу и навсегда, быть второсортными гражданами при сионизме. Учитывая, что иудаизм – понятие не биологическое, мы не считаем корректным употреблять слово "расизм", но как называть то, что некий клан с отдельной культурой составляет израильскую правящую касту, обусловленную не большинством, но лишь засчет откровенной идеологии: а что еще может подразумеваться под термином "Еврейское государство"? Наши арабы без конца будут вносить поправки в параграфы конституции, которая унижает их в стране, где не так давно они были фактически единственными обитателями.
Сможет ли кто-то из арабов, в Палестине, голосовать за Израиль? Этому впечатляющему эксперименту суждено остаться мысленным. Со времен Реверенда Малтуса, несмотря на неотразимую аргументацию, неоднократно были доказаны ошибки демографических паникеров, но даже если арабское население и вырастет сверх пропорций, жизнь будет бурлить по длине водораздела выше арабского большинства. Тем не менее, и пятая часть населения, пятая колонна – может стать более, чем достаточной бедой для маленького государства в большой войне: если кто-то и полагается на израильскую службу безопасности, что та сорвет планы арабов-активистов, подстрекающих мародерствовать и шпионить, все же это не предотвратит израильское общество от тяжелой нагрузки всей массы арабского населения на его экономику, безопасность и на все фибры его души.
Тем временем, широко распространенная криминальная обстановка внутри этого, неизбежно диссидентского, общества, продолжает не только разъедать политику и суды, но также коррозировать роль закона до такой степени, что затрагивает уже нормы жизни евреев и приводит к дальнейшему усложнению их общества. Экономически, арабы всегда будут экстремально дорогостоящими израильской системе национального страхования, получая сверх доли участия в экономике и платя налоги как можно ниже.
Оттачивание конфронтации между государством и меньшинством – безнадежное, полное разочарований дело, и в итоге неизбежно приведет к жестокости со стороны неуклюжего Левиафана. Прольется кровь, и красноречивый Ахмед примется причитать:
курсив
"Смотри, к чему привел нас твой сионизм!
" И наши дети, которым когда-то мы надеялись продемонстрировать моральное общество – не увидят мораль... Они увидят кровь, и они услышат Ахмеда.
Наивная социология о духе законов
Кажется, что вышеприведенный анализ противоречит реально происходящему, в самых разных вариантах, взаимодействию между субъектами; кажется, что как раз на фоне борьбы, можно и должно формировать искренние отношения кооперации и близости евреев с арабами, даже поселенцев с палестинцами. Нелегко избавиться от ощущения, что таким образом мы исправим и все остальное, что наша бинациональная маленькая лига довольно скоро победит. Глядя на еврейского ребенка, обвившего ручонками шею араба, люди склонны верить, что сбой при транслировании этого естественного жеста в полномасштабный режим – не задан в программе, а лишь результат преступно внесенного циничными политиками и религиозными авторитетами – искажения.
Каким образом, в чем может проявиться опыт нации, если не в приблизительном сложении частного опыта многих?
Некоторым тяжело понять, что сутью этого конфликта является не расизм, а объективное столкновение интересов, идентификации, разных исторических путей; и демонизация здесь – не возбудитель, а симптом. Сильные чувства по поводу национальных прав и претензий не обязывают держать зло индивидуально на каждого, как на представителя группы, заслуживающей порицания. Эти чувства совсем не нужны, чтобы высказывать откровенно, до конца, политические убеждения; и тем более, неуместны в ежедневном личном контакте, чтобы не стать друг другу в тягость. Вообще, можно иметь почтительные и даже любящие персональные отношения внутри исторического контекста национального мировоззрения; разница между стороной агрессивной и доброжелательной, в обоих случаях, состоит в уровне зрелости и не неизбежна в обществе.
Но кроме хорошей спортивной честности, на пользу ежедневной социальной жизни, есть еще один аргумент, указывающий на несовпадение между поведением индивидуальным и национальным: ведь нация является чем-то большим, чем сумма людей и их желаний. И осуществляется это с помощью движущих сил, недоступных прямому измерению. Было время, например, когда мы пытались дурачить себя, что мы не народ, а немцы, или французы, или англичане еврейского вероисповедания. Одряхлевшая вековая надежда о национальной реализации на земле Израиля была выброшена, казалось, насовсем, вместе с бабушкиными суевериями. И все-таки, именно из этого, западно-европейского эллинизированного еврейства, вышли два человека, которые, прислушиваясь к тайному голосу и наперекор образованию и образу жизни – возродили древнюю надежду.
Аналогично, если мы знаем отдельных арабов, которые хотят быть политически беспристрастны, это совсем не обязательно соответствует историческому курсу их народа. Как нация, они никогда не откажутся от надежды регенерировать прецедент на своей земле, и будут всегда бороться, чтобы осуществить это. Это ясно видно птичьему глазу с высоты полета истории, в противоположность неадекватному техническому замеру близорукого и часто селективно субъективного наблюдателя.
Таким образом, сентиментальная, кабинетная социология не только наивна, но опасна: она не принесла пользу евреям – от Польши до Хеврона, во все времена – павших жертвой соседей. Когда нажим перейдет в утрамбование, исторические потоки устремятся, ускоряясь, набирая силу, и каждый индивидуум будет выполнять свою функцию в схеме национального механизма. Персональное сосуществование, как ни трогательно, не дает гарантии мира для народа; если нас подведет зрение, и мы не увидим это, то небытие поглотит нас.
Частичный сионизм
Мира не будет для Израиля так долго, как он, Израиль, существует, деля свою землю с чужаками; тогда как мирное сосуществование между государствами в нашей стране или между двумя людьми возможно. Мы даже знаем, как: когда мы оккупировали палестинцев, они взрывались в наших автобусах, когда мы отдавали им земли, они бомбили наши детские садики. Когда мы сдерживали наших арабов, они жалили ядом, и когда мы давали им волю, они разрабатывали законный переворот.
Но это не приводит к немедленному отрицанию сосуществования. Оно может продолжаться – мирно-о-о... Действительно, это и есть то, что подразумевают более честные израильские лидеры, когда высказываются об управлении конфликтом, в противоположность наивным, пытающимся найти решение конфликта. Израиль стал очень хорошей моделью. Его солдаты самые крутые, его разведчики изобретательны, а дипломаты сладкоголосы. Он должен иметь возможность сохранить это, хотя бы так: успокаивая и устрашая, угнетая и уступая, маневрируя между вражескими заговорами и смертельно мирными планами официальных союзников – для другого века. Может быть.
Сегодня почти все еврейские партии в Израиле, открыто или нет, сторонники подлой и близорукой сделки, несогласные лишь в деталях, зато горячо. Дискутируют пылко, но не более, чем нужно, чтобы показать себя искренними сторонниками
курсив
решения
. Не осмеливаясь сказать –
курсив
победы.
Ведь победа евреев в контексте этой земли есть не что иное, как наше полное избавление – Геула. Разве не для этого мы пришли сюда, требуя законного наследства и покоя, требуя всего лишь жизнь без страха на своей земле? Да, сегодня мы свободны и возрождаем государственность в Эрец Исраэль, но взамен окончания нашего изгнания, мы импортировали его домой, обменяв погромы на бомбы, а христианских убийц на мусульманских.
Частичное избавление для частичного сионизма представляется историческим компромиссом. Ведь чистый сионизм в корне отвергал сосуществование в качестве основы для истинного мира, как это состоялось в оптимистическом духе времени под очаровательным именем "эмансипация". Из этого исходил человек с пронзительным взглядом, который сказал нам: "Этот мир неумолимо прогрессирует, и к евреям, которые завязли в средневековой тьме, нет уважения. Но и в либерализме, и в социализме – спасение ложное, а истинное называется древнееврейским словом Цион". Это строгое учение сулило разрыв – Исход, и рафинированные евреи ужаснулись; они набрасывались снова и снова на носителя пророчества, мало чем отличаясь от своих предков, которые ругали другого пророка:
курсив
"...отстань от нас... ведь лучше нам служить Египтянам, чем умирать в пустыне."
Хорошо, если мы такие добрые евреи, то давайте отдадим нашу веру на откуп прогрессу, и тогда будь, что будет. Но если мы сионисты, страстно желающие получить результат, то, шаркнув ножкой перед ложными идолами ООН и, начиная с заострения зрения добрых, трамбуемых в печи, евреев, давайте уже признаем, что также, как в любой другой стране, кроме Израиля, евреи – иноземцы, так и в Израиле, любая нация, кроме евреев – чужая. Если мы сторонники точки зрения, что нас изгнали из страны наших предков, в которой мы жили века и тысячелетия, если мы действительно так считаем, тогда, возвращая иудеев в Иудею, мы не можем считать злом – депортацию арабов в Аравию, или куда бы то ни было, по их выбору. Пора выплатить наш давний долг арабам, которые помогли нам в страдную пору собрать евреев в Израиле, выгоняя их сотнями и тысячами из своих стран. Это только и есть честный сионизм.
Конечно, по здравому размышлению, сионизм не неизбежен. Кто-то может разумно сомневаться в его историзме: ведь это лишь допущение, что существование евреев имеет смысл. Может, и не имеет. Может, наши предки были бараньи головы. Может быть, нам никогда не дано завершить трагический цикл искупления. Может, это и произошло бы, но у нас были талантливые, желающие нам добра, воспитатели, которых дразнили в Освенциме: "Ну, где ваш Б-г сейчас?" Может быть, мы должны допустить поражение, подзапоздавшее на два тысячелетия, и поторопиться раствориться в человечестве (кому-то кажется, что нам это позволят)... Раствориться и напоследок избавить этот мир от утомительных людей, желающих странного... Короче, почему надо быть евреем, а не просто человеком?
Этот вопрос касается каждого из нас. Кто-то считает, что если и есть смысл во всей нашей истории, то это быть аванпостом демократии на Ближнем Востоке, и все эти годы были выделены нам, чтобы мы могли учить арабов либерализму. Да уж, подписались мы под этой интерпретацией или нет, согласитесь – антисионизм последователен. Но частичный сионизм, с его встроенной этнократией и мансами об оборонительных завоеваниях, является патологической регрессией.
Такова психика встревоженных людей. Такой была эта нация, когда, освобожденную из физического рабства, ее водили вокруг, да около, а не через землю филистимлян, чтобы исраелиты не
курсив
"раскаялись, увидев войну, и не вернулись в Египет"
. И они скитались по пустыне сорок лет, давая возможность рабам уйти в мир иной, тревоге – утихнуть, и давая своему вождю, Иисусу Навину, время – убедить, когда, бесстрашно шествуя по беспощадной пустыне, он сурово поучал:
курсив
"Если же не прогоните жителей той земли от себя, то будут те, которых оставите из них, тернами для глаз ваших и иглами для боков ваших, и стеснят они вас на земле, в которой вы поселились."
Ни Моисей, ни Ииусус Навин не возглавили наш современный Исход, и чуть ли не большинство ошеломленных галутных евреев, в замешательстве, обсессивно, припали к софизму доброты. Мы опоздали убежать, и вместо того, чтобы утопить армию фараона в море, мы родились в его печах. И даже очнувшись от этого, и от войны, и от постоянного перемещения десятков миллионов с помощью как держав Оси, так и мстительных Врагов, мы до сих пор настаиваем на демонстрации милосердия к тем, кто в последнее время встает на сторону нацистов, и кто нагло, прямо на глазах, замышляет нашу резню. Мы сохраняем их житье-бытье, пытаясь перехитрить Историю, но наша сердобольность в ответ на безжалостность обернется жестокостью против нас самих – это лишь отсрочка неизбежного.
Рукою крепкой
Чем крупнее конкурент, тем тяжелее схватка, которую нам надо выдюжить, поэтому наша неотвратимая обязанность – искоренить любую национальную конкуренцию на западе от реки, завершив Накбу, которую арабы преждевременно оплакивают. Это означает, что внутри формации просто индивидуумов следует уменьшить арабо-образующее-вещество, регулируя количество составляющих и пестуя качество состава, начиная прямо с радостного звука их присутствия, неизменно стимулирующего наше национальное самосознание.
Трансфер этой популяции будет внушительным предприятием, но не более, чем сионистский вызов – возвращение миллионов евреев диаспоры. Это произошло, причем, намного фантастичнее, чем можно было вообразить; но альтернативой Алие было сосуществование с ненавистниками, формирующее близкую нашу деструкцию.
Пока еще мы далеки от разработки политических и экономических стимулов, продвигающих наших врагов наружу. Но вместо того, чтобы субсидировать их пролиферацию, образование, сплоченность и недавно даже милитаризацию, мы могли бы попытаться облегчить присущую им тягу к гибели, обеспечив их подходящими инструментами. ..
Все тщетно. Еврей будет долго, напрасно, хлопотать. Но также, как иудеи были выведены из Египта Могучей рукой, так и современный подъем национального возрождения – не сознательный народный выбор, но, и неоднократно, результат действий заговорщиков, идеалистов-бессеребренников, то есть, меньшинства, с целью принудительно ввести свободу. Мы предпочитали рабство пустыне, но влеклись домой гонениями отовсюду; мы искали британского патронажа более, чем независимости, но были принуждены к восстанию против враждебного правлениея; а когда мы согласились с частью земли и разделенным Иерусалимом, то нас выбили, как из окопа, из границ общепринятого, посредством неумолимой агрессии наших соседей.
Сегодня мы стремимся к частичному сионизму, и это похоже на интермедию, предшествующую главному действу, и не похоже на итог исторического долголетия. Недолго мы сможем придерживаться в нашем
курсив
еврейском
государстве идей дву-национального
курсив
равенства
, снова и снова поворачиваясь спиной к жестокому национальному раздору. Недолго нам удастся поддерживать мир с вражескими державами, с которыми мы будем делить столицу и маленькую страну в более чем неудобных договорах. Это породит не равновесие, а экзистенциальный кризис – не поддающийся лечению, но именно поэтому полный мощи и мужества, мобилизованными для финала сионистской революции. Нация рабов страшится своего рабства, но течения будут вновь и вновь промывать вперед замысел, и этот народ блистательно заключит мир, покончив с бедствиями в своей истории и одновременно выполнив свое предназначение: древняя надежда воплотится полностью.
И тогда придет наше время – жить свободно в своем доме, бдительно контролируя границы, но не опасаясь за Эрец Исраэль: на вершинах холмов наших отцов, однажды вознесенных, и в долинах – более не омраченных смертью. В границах нашей страны будут горы, реки и пустыни, а колючей проволоки не будет – этого было у нас предостаточно. И мы будем добры к иноземцам, которые выберут остаться среди нас с миром; они не станут претендовать на равенство, потому что для всех будут базовые гуманные законы, и демократия будет для всех – евреев, без вины и без виноватости. Более не удрученные террором и надзором, с нашими талантами, полностью вложенными в искусство и мысль, каких величественных вершин мы достигнем на пользу самим себе и к выгоде гуманизма?
Мы не можем знать наверняка, но мы надеемся, что арабская нация будет процветать, без тирании или племенных столкновений, в их обширных и богатых владениях, снисканных столь благостно: интроспективно, конструктивно и мирно, наконец.
2013