Мор
«Быть израильтянином - значит давать»
(надпись на машинах.)
Мор учила медицину в Венгрии. Это было давно, да и медицина была совсем другая. Сколько уж их этих медицин было от Парацельса до Харрисона. Зачем так далеко ходить к старику Парацельсу, дед Мор учился в Санкт-Петербургском психо-неврологическом институте, которым тогда заведовал сам Бехтерев, легенда уже другой медицины. Истории, легенды, подернутые зеленоватой патиной.
Мор, крупная и яркая женщина, видная везде, на улице, на работе. Она яркая без косметики и без яркой одежды. Яркая в белом халате. Яркая на лекциях. Яркая напротив больных. Нелегко быть яркой и не совсем счастливой. Хотя понятие счастья растяжимо и неопределенно. Его чувствуют, как любовь, как красоту. Вот оно внутри, переполняет тебя, а что оно? Полная гармония с окружающим? Достижение цели? Та же любовь? Мор, умнейшая женщина, читающая Шекспира, слушающая Баха, не могла обьяснить себе этого. У нее есть работа, у нее есть деньги, у нее есть дом, у нее есть устроенные взрослые благополучные детки, у нее есть любимый Шони, блестящий кардиохирург Шон Шемеш. Но при всем этом есть некоторое внутреннее... как бы это сказать, внутреннее смущение, некая неудовлетворенность, беспокойство. Возвращаясь домой, Мор переодевалась, включала музыку, звонила детям, Шони, просматривала медицинский журнал. И смущение уходило, забивалось в дальний угол до следующего удобного момента. А потом вдруг вползало в Мор, словно хитрая кошка, то на утреннем врачебном совещании, то на обходе больных, то в короткий обеденный перерыв, и каждый день дома по вечерам.
C утра Мор консультировала больного в приемном покое. Это был из тех известных опытным врачам случаев, когда состояние не соответствует обьективным данным. Мор вспомнила, как три дня назад «ушел» их постоянный пациент Яков. Зашла сестра и сказала на медицинском сленге «ЭКС» в первой палате. ЭКС – exitus letalis, просто смерть. Мор заглянула в компьютер и увидела результаты анализов Якова. Почти все они были нормальны. Сейчас пациентка с тяжелой одышкой полусидела на кровати. Ни данные рентгена, ни анализы крови не вызывали беспокойства. «Сделайте компьютерную томографию легких», - порекомендовала Мор врачу.
В это утро ее тревога достигла апогея. Она активно спорила с собой. «А как же они, наши предшественники, ставили диагнозы без CТ (computer tomography)? Людям помогали. Спасали. А чего стою я? Чего стою я без CТ. Без компьютеров. Без штата младших врачей-ординаторов». Мор показалось, что она поняла причину своего внутреннего беспокойства. Пришло ощущение принадлежности к огромной безликой системе. Системе медицины. «Да, система, словно одушевленное многоглавое существо. Люди создали странное и страшное чудище. Хитрое и неуловимое». Мор ощутила себя безликой и многоглавой, странной и неуловимой. Но отнюдь не яркой индивидуальной женщиной и не выдающимся врачем.
В последние месяцы Мор чувствовала себя измотанной. Работа, дом, работа, дом. Обходы, конференции, консуль-тации. Студенты. Стажеры. «Утренние вопросы». Обсуждения случаев. Журнальные клубы. Вроде бы интеллектуальная, но вместе с тем черновая врачебная работа. Больные, больные больные, и больные совсем больные. Их глаза такие одинаковые у всех. Глаза больных. Молодых и старых, белых и черных, бедных и богатых, мужчин и женщин. Когда вдруг заболевает врач, его сразу выдадут глаза. Мор как-то подумала, что глазной врач самый главный для диагноза. Можно бы даже книгу написать «Глаза больных». Глаза при разных болезнях. Несчетная идея, которую Мор не суждено реализовать. «Завтра конец недели. Какая радость! А в чем собственно радость? Еще на неделю постарели и приблизились... Ах, да. Это запретная тема. Табу. Мы боимся табу, как первобытные.» И об этом когда-то Мор хотела написать.
Зазвонил телефон. Шони пригласил ее завтра прокатиться до Мертвого моря. Лежа в постели и засыпая, Мор думала как завтра она откроется Шони, расскажет о своем беспокойстве. Ей необходимо поделиться маленькой тайной про своего хитрого и невидимого зверька.
После Арада начинается спираль спуска к морю. Сам Арад переводится как “бронза”. Стоит городок, окруженный каменной пустыней. Воздух в нем прозрачен, чист. Тишина по ночам абсолютная. Из нескольких мест города видны утесы, окружающие Мертвое море. Вокруг бедуинские поселки и деревни. Мор вспомнила, как однажды ехала на машине по улице города, и вдруг путь ей перекрыл верблюд с верблюжатами. Пофотографировали его, повосхищались пасторальностью Арада, уж ехать надо. А семья верблюдов и не думает освобождать дорогу. Пока хозяин-бедуин не подошел, не крикнул на верблюда по-своему, стояли и ждали. Набирались восточной терпеливости. Дышали воздухом и впитывали тишину. В этот раз Мор сказала себе, что расскажет о своей проблеме Шони до Арада, но вот Арад миновал, а она не решилась. «На море расскажу», - поставила она себе цель и успокоилась, наслаждалась видами, дорогой. Дорога петляла между пустынными горами и утесами. Цвет песка и камня менялся с черного на красный, потом на серый, серо-коричневый, серо-черный. Дорога все время шла вниз, в чрево земли, вела к самой низкой точке земли. На скалах менялись отметки- минус сто, минус двести, минус триста. Это метры ниже уровня мирового океана. А вот и море. Цвета фантастические, лазурно-голубоватый туркиз, белые словно пена кружева соли, голубизна чистая-чистая, какой и нет почти в других местах. Жара стояла сухая, и воздух не колыхался ни единой молекулой. Солнце, профильтрованное солями и многократно отраженное морем, имеет здесь удивительные свойства лечить, например псориаз. Воздух, жара и соли расслабляют сильнее лекарств. Бэкицур(ивр. – короче), как говорят здесь - нирвана. Среди нескольких гостиниц на берегу была «Нирвана». «Нет, нет, только не сейчас», - сказала себе Мор, так и не решившись заговорить про «это» с Шони. Кстати, она через полчаса уже забыла про все свои «это», а только наслаждалась обществом Шони, морем, солнцем, потом бассейном в гостинице, сытным обедом, огромной гостиничной кроватью.
Обратная дорога всегда короче. Приехали за полночь. Вышли из машины для прощания. Почти никогда они не ночевали вместе. Привыкли. Хорошо, что назавтра был выходной день, можно отоспаться. Целовались долго. «Целый день хотела тебе сказать. Но только сейчас вышло, - начала Мор, сделала паузу, перехватила воздух, - кажется что-то не то. Как бы тебе объяснить, неспокойно мне последнее время. Уже несколько месяцев не отпускает».
«Может быть во мне проблема?»
«Нет... нет... дай объяснить... Если сказать одним словом – я не на том месте, где должна быть...».
«Ооо! Это долгий разговор».
«Я просто должна была тебе это сказать, поговорим конечно не сейчас». Они еще раз поцеловались, и Мор вошла в свой дом, а Шони поехал к себе.
Мор подошла к книжному шкафу. Сняла с полки «Нетерпе-ние сердца» Цвейга. Потом Ремарка, потом Хэмингуэя. Доб-ралась так до Амоса Оза. За Озом стояла старая потрепанная книга. Мор раскрыла ее. Оказался Швейцер, Альберт Швейцер. «Письма из Ламбарене». Много лет назад она читала его. Сейчас ей показалось, что Швейцер не зря прятался за Озом. Что-то в ней настроено на Ламбарене. Она полистала книгу. И... и метания последних месяцев вдруг оформились в простое ощущение. Мор пошла и записала мысль. Вернее часть мысли. «Нужно покинуть систему». Она прошлась по комнате. Произнесла вслух: «И я сделаю это». Взяла лист бумаги, приготовила сюрприз для босса. Она раздумывала какую дату поставить. В эту минуту зазвонил ее больничный телефон. Дежурный стажер просил помощь. По тому, как он представил больного, Мор поняла, что стажер «на высоте». С таким приятно говорить, такому интересно помочь. Так она и не поставила дату на увольнительном письме. А наутро ее закрутила, завертела жизнь отделения, и увольнение отложилось.
Мор спорила с собой.
«Оставить отделение не проблема. А дальше что?» Дальше Африки ее фантазии не шли. Мало оставить старое. Надо найти новое.
Есть люди, которым хочется иногда начать сначала. А может быть всем людям этого хочется иногда. Немногие решаются на смену декораций. Первый шаг, который сделала Мор, был чисто женский, пошла к парикмахеру. Она обстригла свои роскошные волосы, которые отращивались лет пятнадцать. Голова стала непривычно гладкой и легкой. Ощущение легкости подвигло ее на новые шаги. Через несколько дней она спровоцировала разговор с Шони. Они сидели в кафе.
«Давай выпьем что-нибудь покрепче», - предложила Мор.
«Можно. Но ты обычно ограничиваешься вином».
«А сегодня не хочу вина».
«Хорошо, хорошо. Что-то случилось?» - спросил Шони.
«Ничего. Тебе понравилась моя новая прическа?»
«Если честно, не очень».
«А я подумала, ты не заметил. Ладно, не в ней дело. Ты знаешь, я думаю, что нам надо прекратить отношения. Вот и виски принесли. Давай выпьем за это... за нашу новую жизнь».
«Мори, что с тобой последнее время?»
Мор довела их объяснение до конца, не оставила Шони никаких шансов и надежд. Когда пришла домой, упала на постель не раздевшись, разревелась, как девчонка, долго не могла успокоиться. В эту ночь сон не шел к ней. Около часа ночи Мор приняла валиум, а уже в шесть надо было подниматься с тяжелой головой и неспокойным сердцем. Она повторила фразу Шони:
«Мори, что с тобой последнее время?»
Все, что происходило с ней, происходило пока неосоз-нанно. Но Мор находила какие-то ассоциации. Вспомнила, например, как один ее знакомый часто повторял: «Человек-зверь неугомонный. Нет у него семьи и детей, так он мечтает о них. Есть, так он хочет вырваться на свободу. Нет денег, он готов ради денег на все, есть деньги, так он не знает, что с ними делать,начинает их раздавать, и получает великое удовольствие от благотворительности. Нет работы, он сходит с ума от безделья. Есть работа – он стонет от однообразия и ее бессмысленности». Да, это точно про нее!
Соседка Мор, простая и мудрая женщина, иногда приходила к ней пообщаться. В последний вечер Мор рассказала все. Соседка, смуглая йеменская старушка, положила ладонь на руку Мор:
«Девочка, сходи к нашему раву (ивр.- равин). Я тебе дам его адрес. От него выйдешь другим человеком. Как после миквы (ивр. – священный бассейн для омовения, например, девушек перед свадьбой). Ты знаешь, иногда мы чувствуем себя, как в лесу. Ты просто заблудилась сейчас. Он тебе поможет выбраться».
После вечерней молитвы Мор вошла к раву Авраами. «Заходи, заходи», - поощрял ее рав. Он был невысокий, ниже Мор, в очках, с пронзительным взглядом карих глаз. «Садись, садись», - за эти доли секунды он успел словно рентгеном просветить ее. «Ну расскажи, как дома, как дети», - неожиданно для Мор начал рав.
«Вроде все хорошо, я думала у меня другая проблема».
«Ничего, вначале про дом, про детей».
«Двое детей. Уже оба взрослые. Сын после армии, служил в боевых частях «Голани», сейчас живет с девушкой, снимают квартиру в южном Тель-Авиве. Дочь замужем уже два года, может скоро меня бабушкой сделают».
«Да, ты права, на самом деле все хорошо. А сын с девушкой когда у тебя были?»
«Недели две точно не были, но это я больше виновата. Все занята на работе, они хотели приехать».
«Тут ты не права, никакая работа не может быть важнее детей. А как твой бен зуг (ивр. – твой партнер)?»
«Мы были вместе много лет, точнее шесть лет. Недавно расстались, я почувствовала, что мы далеки, и он мне не нужен».
«Есть сейчас кто-нибудь?»
«Нет пока».
«Тоже нехорошо. Ты знаешь, как важен секс для женщины, и поддержка тоже, разумеется».
«Я врач, я знаю».
«Ну а работу любишь?».
«Раньше работа была для меня все. А в последнее время что-то происходит. Я часто думаю, что вся система, в которой я работаю, прогнила насквозь, и я зря трачу свое время, свою жизнь».
«Я думаю, ты права, - сказал Авраами, - но.... Для женщины всегда на первом месте должна быть семья... Когда придешь домой, подумай о семье, ладно... А про работу следующий раз расскажешь, если захочешь... Недели через две-три...» Рав быстро, как молодой, поднялся, давая понять, что встреча закончена.
Мор вышла в смятении чувств и слегка разочарованной. Она попыталась представить себе встречу с равом как курьез. Правда дня через два вернулась к разговору и вдруг задумалась о семье. Пришла к выводу, что семьи-то у нее настоящей нет. И загрустила. Ей даже показалось, что она хочет внуков. Она хочет близости с детьми. Самое главное, она готова завести новый роман.
Африка, Швейцер, Ламбарене не давали ей покоя. Каждый вечер после работы Мор заглядывала в интернет, читала про Африку, все больше и больше проникаясь ей. Со дня на день откладывала новую встречу с равом. Соседка каждый день спрашивала. Мор записывала в своей книжечке, и под разными предлогами не шла к нему. Случай обычно представляется, когда ищут его. Утром в отделении Мор услышала разговор двух медсестер. Они говорили про... Африку. А через несколько минут у нее уже был телефон. Она еле дождалась конца обхода, из своего крохотного кабинета набрала номер. Ей ответили. Это была фирма по набору медицинских работников в Экваториальную Африку. Сердце Мор выскакивало из груди. На послезавтра ей назначили встречу в фирме с названием «Африка-Релокейшн». Эти два дня неслись во сне. Врач Мор могла бы описать такое состояние, как амок. В конце встречи она получила договор с фирмой на двенадцати листах. Когда вышла на солнце амок не прошел. Она не могла себя заставить читать договор даже вечером. Подруга советовала Мор пойти с договором к адвокату. Но и к адвокату она не шла. Ей было все равно, что там написано. Она поедет, даже если ей не будут платить. Так раз уже решено, нет смысла советоваться с адвокатом.
«Почему я решилась на это? Неужели некому помогать в нашей многострадальной стране? Инвалиды. Бедные. Недавно приехавшие. Жертвы терактов. Пострадавшие в войнах. Спасшиеся после катастрофы. Прошедшие гетто и концлагеря. Одинокие солдаты.» Мор задавала себе эти вопросы в самолете и нашла только один ответ: «Мне кажется, я бегу от системы. Я бегу от себя».
Жили при госпитале. Ели привычное – салаты, курицу, оливки, хумус, пили кофе, колу, если воду, то только из бутылок. Слушали лекции про тропические болезни. Мор наслаждалась больными. Она впервые видела такое обилие паразитов, червей, насекомых в теле человека. Словно в экваториальном климате росло на дрожжах все живое. Ей нравилось, словно студентке, заучивать названия лекарств, часть на испанском языке, часть на местном наречии.
После работы и в перерывах сидели в буфете, как в клубе. Обсуждали хозяев госпиталя, но с опаской, и это придавало остроту в однообразной госпитальной жизни старожилов, живших здесь уже несколько лет. Через два месяца Мор казалось, что она здесь давно-давно. Новые приятели врачи рассказывали ей сказки об измененном времени на экваторе. Бывший гериатр убеждал Мор в ускоренном старении, называемом прогерией, в этом районе.
Cюда ехали, чтоб заработать деньги. Зарплаты платили высокие, налоги не брались. Хозяйка больницы была любовницей местного диктатора. Ну так ничего особенного. Половина женщин чьи-то любовницы. А диктатору полагается любовница не простая, а важная, или очень красивая, или очень умная, или очень богатая. Ваадия обладала всем этим, но более других имела необычайную хитрость, агрессивность, умела выбрать момент для атаки, когда жертва была слабой и не готовой к защите. Диктатор был повержен. Ваадия получила от него права исключительной торговли в Экваториальной Африке на двадцать лет. В соглашении было много красивых и модных слов. Страна Ваадии обязывалась оказывать бедному диктатору гуманитарную помощь, строить больницы, школы. Вот и построили больницу, в которой работала Мор. Правда еще были маленькие детали. О них все говорили, но нигде не писали. Оружие. Наркотики. Проститутки. Они-то и приносили деньги самой Ваадии и ее диктатору. Настоящие деньги. А врачи, медсестры и вся медицина нужны были для спектакля. В такой спектакль попала Мор.
Она не ехала за деньгами. Она не понимала ни в оружии, ни в наркотиках, ни в проститутках. Она хотела лечить африканцев. Она хотела вылечить себя. Вылечить себя Африкой.
Уставшая после приема, она сидела с детским врачом Севан. Пили кофе в их обычном месте в буфете. Было два часа, время обеда. Севан эмоционально рассказывала Мор о своем дне. Мор сделала глоток, подняла глаза на Севан. Увидела, как та изменилась в лице, смотрела в сторону входа в буфет. Мор обернулась. При входе стояла женщина лет сорока пяти-сорока семи в белых брюках и черной блузке. Ну буфет всегда был как проходной двор. Кто только сюда не заходил, причем в любое время дня и ночи.
«Что-то случилось?» - спросила она.
«Ты знаешь, кто это?»
«Нет».
«Ваадия».
«А, это та любовница местного диктатора?».
«Тсс... тише... ради бога».
«Она женщина коварная и мстительная. Так все говорят. Я ее за полтора года второй раз вижу».
«Ну мне до этого нет никакого дела», - ответила Мор.
В эту секунду за ее спиной зацокали по полу каблучки женских туфель, и чуть хрипловатым голосом хозяйка каблуч-ков поздоровалась с ними «Цоораим товим» (ивр.- хорошего дня). Севан привстала. А Ваадия кивнула ей, и протянула Мор руку.
«Мы с тобой (в иврите нет разницы между “ты” и “Вы”) не знакомы, меня зовут Ваадия».
«Очень приятно, Мор, доктор Мор».
«Очень приятно, доктор Мор. Мы с тобой не встречались. Но я наслышана. Можно с тобой поговорить?»
«Да, конечно. Попей с нами кофе».
«Нет, спасибо. Я забыла в машине один документ. Ты можешь пройти со мной до машины? Мне надо сказать всего несколько слов».
«О, кей», - Мор поднялась и выразительно посмотрела на Севан. Севан пожала плечами и осталась допивать кофе. Когда женщины вышли, Ваадия начала:
«Доктор Мор, ты у нас недавно, но все отзываются о тебе как об одном из лучших врачей госпиталя».
«Спасибо. Спасибо большое. Я рада. Хотя я знакома здесь со специалистами гораздо более сильными, чем я».
«Хорошо. Но мне нужна твоя консультация. Она прямо относится к твоей специальности. Сможешь сегодня вече-ром?»
«Да, смогу».
«Вечером в семь я буду здесь. Поедем смотреть пациента».
Мор пошла в буфет, но вспомнила, что там Севан в нетерпении, а ей почему-то не хотелось говорить сейчас про короткую и немного странную беседу с Ваадией. Кроме того, через час ее ждал пациент в поликлинике. Она пошла к себе отдохнуть и принять душ. По дороге на ее мобильный телефон позвонила Севан. Мор удалось отделаться быстро: «Просила проконсультировать какого-то инфекционного больного».
Ваадия приехала по ближневосточному, с опозданием на полчаса. Без извинений поздоровалась. Мор взяла стетоскоп, измеритель давления, рецептурные бланки, коробку с лекарствами. Ехали довольно долго, Мор слушала в пол-уха Ваадию. Ей все время хотелось спросить об окружающих улицах, домах, но случай так и не представился. Лимузин Ваадии остановился около трехэтажной виллы, обнесенной высокой белой стеной. Ваадия что-то сказала на местном наречии во встроенный в стену микрофон, и ворота, не торопясь, начали отползать на колесиках. Они вошли, и ворота за ними начали медленно закрываться. Мор никогда еще не видела такое в жизни, только в фильмах про мафию. Перед ними были вторые ворота. Ваадия и Мор оказались между двух закрытых железных ворот. Замкнутое узкое пространство, несколько видеокамер, два чернокожих верзилы с автоматами.
«Доктор Мор, -сказала Ваадия,- ты идешь лечить не простого человека, поэтому такие предосторожности. Здесь так принято». Открылись вторые ворота, и женщины вошли внутрь. Во дворе был небольшой фонтан, вокруг гуляли павлины. Дом напоминал дворец. Мор отметила про себя, что в архитектуре много китча. Поднялись по широкой лестнице на второй этаж. «Сюда», - Ваадия шла на шаг впереди. В комнате на кровати лежал чернокожий больной с чуть седоватой бородой. Ваадия поздоровалась с ним по-испански, представила Мор. Его звали Анжуя. Мор подошла, села рядом с кроватью, осмотрела больного. Глаза, горло, сердце, легкие, живот. Дышал он тяжело, температура тридцать девять с половиной, печень была увеличена. Мор вышла в соседнюю комнату. За ней прошла Ваадия.
«Доктор. Я хотела тебе сказать, что пациент хороший наш друг и мой старый друг. Он президент этой замечательной маленькой страны. Ну как состояние нашего президента?» - в первый раз за их знакомство Ваадия рассмеялась.
«Могу тебе сказать, что кем бы он ни был, я отношусь ко всем больным одинаково. Он сейчас в плохом состоянии, и я еще затрудняюсь с окончательным диагнозом, но план лечения у меня есть, и я дам лекарства. А почему ты не хочешь его госпитализировать? Две-три инфузии ему не помешают, он сильно обезвожен».
«Есть соображения, по которым его не хотят класть в больницу. Но если нужны инфузии, то сделай ему их здесь».
«У меня нет с собой. Хочешь, чтоб я прислала сестру?»
«Нет, я хочу, чтоб все сделала ты сама. Президент щедрый человек, он отблагодарит тебя».
«Нам придется вернуться в госпиталь».
«Я отвезу тебя, а потом верну обратно. Я знаю, что ты устала. Но хочу, чтоб ты сама довела дело до конца. Я уверена, ты не пожалеешь».
Поздно вечером у себя в комнате Мор думала про президента, про Ваадию, про всю эту мало похожую на реальность историю. Она оставила Ваадие свой телефон, чтоб та могла найти ее и днем и ночью.
Рано утром Ваадия позвонила, сказала, что состояние Анжуя ухудшилось. Попросила приехать. Конечно Мор согла-силась, но она начала сильно сомневаться, что поступает правильно. Взяла на себя ответственность за жизнь диктатора. «А если он...», - подумала она, садясь в машину.
Мор сделала еще инфузию и антибиотик в вену. После обеда было улучшение. А вечером снова пик температуры. Второй раз она приехала и высказала опасения Ваадие.
«Я верю, что ты его вылечишь сама, одна, без посторонней помощи, - сказала Ваадия, - я принесу тебе ананасы и кокосы. Президентские фрукты намного вкуснее тех, что вам дают в больнице».
«Не сомневаюсь», - подумала, но не сказала вслух Мор.
На третий день жизнь диктатора была вне опасности.
Еще через день Ваадия пригласила Мор в какой-то мес-тный ресторан. Они сблизились за эти несколько дней, разговаривали как подруги. Мор почувствовала, что может рассказать этой женщине многое, хотя помнила разговоры о коварстве Ваадии. И сдержалась.
«Это достойный ресторан. Один из немногих, куда можно зайти не черным. У меня к тебе есть маленькое дело».
Ваадия вынула из сумочки небольшую картонную желтую коробочку, золотисто-лимонную. Протянула Мор. «Это прези-дентский подарок. Открой, посмотри, если не понравится – сменим. А я пока закажу нам, выпьем за выздоровление».
Мор раскрыла картонку, достала маленькую ручной работы шкатулку из слоновой кости. Не удержалась от восторга: «Прелесть какая!»
«Посмотри, и внутри не обычная».
Мор откинула изящную крышку. На дне шкатулки лежал рулончик бумаги, перевязанный ниткой. Она развязала нитку. Раскрыла рулончик. Без очков в полутемном ресторане не смогла разобрать написанное. Ваадия протянула свои очки. Они не совсем подходили Мор, но с трудом можно было прочитать.
«5000000»
«Что это?» - спросила она.
«Это тебе гонорар за спасение президента».
«Что? Пять миллионов долларов!»
«Я говорила тебе, доктор, президент щедр, очень щедр. Давай выпьем за его здоровье и за твой успех. Лехаим».
«Лехаим, - откликнулась Мор, - но мое лечение не стоит этого... и вообще...я в шоке».
«Дорогая, убери это внутрь в твою сумочку, да побыстрее. Мы все-таки в Африке. И поедем. У меня еще есть дела. Да и тебе стоит отдохнуть».
Оставшись в своей комнате одна наедине со шкатулкой и чеком, Мор никак не могла прийти в себя. «Конечно нельзя брать эти мафиозные деньги. Доллары, нажитые на бедных проститутках, наркотиках, оружии, деньги, принесшие беды, болезни, смерть. Я лечу здесь СПИД и наркоманов, вижу раненых от их мелких стычек и войн. И теперь мне дали этот чек. Насмешка!»
Назавтра она звонила Ваадие. Высказала все это. Резко. Жестко. Спросила, когда и где можно вернуть чек. После короткой паузы Ваадия ответила ей:
«Доктор, доктор, наивная женщина. Скажи мне, а когда ты получаешь зарплату в больнице, ты не думаешь об этом? Тебе не кажутся государственные деньги такими же грязными, как эти? Или ты думаешь, что государство не продает оружие, не обманывает своих граждан. Слушай меня. Брось глупости. И я надеюсь, что ты еще поработаешь здесь хотя бы несколько месяцев. Хорошего тебе дня, доктор Мор».
Через три месяца Мор сделала прощальный ужин для своих коллег. Сегодня ночью она должна вернуться домой. Через час подъезжает машина отвезти ее в аэропорт. Два чемодана и сумка стоят упакованными. Осталось сделать совсем немного. Мор вынимает чековую книжку, пачку конвертов, приготовленных заранее. Начинает выписывать чеки. Каждый по пятьдесят тысяч долларов. Торопится. Раскладывает чеки по конвертам. Идет в пустующую ночью секретарскую. Там стоит коверет (ивр. – улей), этажерка с ячейками для каждого приехавшего сюда работать сотрудника. Мор раскладывает по ячейкам конверты. Завтра утром, когда она уже приземлится дома, они придут сюда, проверить нет ли писем, и найдут ее конверты. Будет интересно. Жаль, что она не увидит их реакции. Но она догадывается, представляет, как все это будет. Мор истратила на эти чеки меньшую часть подарка, полученного от президента.
А дома ее ждала весна. Короткая средиземноморская весна. Природа цвела, зеленела после зимних дождей. Мор ощутила, что она тоже часть этой природы. Наверное, и в ней что-то зазеленело после Африки. Что, она еще не могла объяснить себе. Да и можно ли все объяснить, и нужно ли все объяснять. Тем более женщине. Что-то изменилось в ней самой. Она просто радовалась возвращению. Мор представляла встречу с детьми. Сегодня вечером они сядут за стол. Она начнет тратить свои миллионы. Какой кейф тратить деньги! Она даст много денег детям. Денег и подарков. Она даст деньги и подарки соседке. Она даст раву Авраами. Она даст подруге и коллегам в больнице. Обязательно сестрам, которые навели ее на «Африка-Релокейшн». Вдруг вспомнила о Шони. Хотя у него есть все, она даст и ему. Первым делом она позвонит и даст ему. А потом она увидит все их лица, смущенные, но довольные. Оказывается, давать важно. Очень важно. Она вдруг тихо запела песню Боаса Шараби, которую любила давно:
«Лятэт эт аншама в эт а-лэв, лятэт, лятэт... (Давать душу и сердце, давать, давать... – ивр.)».