(Ирина Маулер, «Ближневосточное время», издательство «Время», Москва, 2012 год)
Ирина Маулер живет и пишет стихи в маленькой приморской ближневосточной стране со столицей в Иерусалиме - далековато от Москвы, от родимой метрополии с мраморными пещерками метро, летним листопадом, весенними сугробами и прочими приятными памяти вещами. Постранствуем по страницам: «Я сама себя пересадила в этот зной, я сама от себя отпустила башен звон». И тут же, ожившим миражом, возникают ветхо-новые, вечно заветные башни Иерусалима:
Незнакомый, а словно встречались всегда
Листья клена летят через все города,
И покорно ложатся под ноги тебе,
Город мира,как я благодарна судьбе!
Камень белый, а рядом шиповника куст,
Разминулись здесь Авраам и Иисус.
Над мечетью уверенно крестится лес,
Здесь живут в ожиданьи чудес.
Землица обетованная, волшебная страна Из, изнанка изгнанья, историческая родина с разлапистой пальмой под балконом и возвращающимися на круги хамсином - горячим ветром из пустыни. Смена времени, часовых поясов, а заодно городов и природы - милые сердцу липы на Ленинском, где «запах сожженной листвы проникает под кожу», пересаживаются, ностальгически перерастают в жаркую зелень Ришон ле-Циона. Наступает ближневосточное время - не точное, размеренно идущее, по-московски скороговорно бегущее, а левантийское, средиземноморское, ме-е-едленное, едва тянущееся караванно-улитно: «растянуться на времени, как на пляже, подтянуться на времени, дотянуться» - а потом вдруг взрывающееся (ближневосточный Биг Бэнг), мчащееся, разбегающееся галактиками минут и событий. Непредсказуемое, неподлежащее частящей речи…
Да, здесь и дышется, и пишется иначе. Скитальческий галутный «вал и ров» заканчивается маккавейской «Стеной и Башней». Даже солнце совсем другое, безбашенно-активное, и, кажется, у облака иной облик. О, ближневосточное пространство-время, полное омутных ям, рытвин распрей, худого мира, святой простоты, неустанно подкидывающей хворост в конфликт цивилизаций! Воистину - время вывихнуло сустав, а человечество малость свихнулось… «Искривление истории»,- сказал когда-то Эйнштейн. Он же упреждал, что, изучая законы мироздания, мы должны вводить особое понятие - наблюдатель. Вот поэт - и есть таков. Гейнеальная трещина сущего проходит именно через сердце поэта.
Читывал я - и хороших, и, большей частью, разных, приходилось. Но есть пииты – тих их стих, а слово ярко, ясно, звукописно. Не бренчат лирой, подвизая бряцало рукою, а вслушиваются в музыку сфер. Ирина Маулер - из этого славного ряда.Ныне, когда навис над Русью орифмованный смог, стеб застолбил слог, и наш век укоротил бренд «серебряный» до первых трех букв, встретить талантливое, самоцветное - редкостно и радостно. Лирика-романтика наперекор чернухе живет-поживает и на сегодняшней кириллице-мефодице - и Ирина Маулер тому пример. Да, высокая температура радости чтения, ощущения света и добра, лада и гармонии, словно покачивается на строчках солнечная лодочка, ладья-тура Ра - и не страшны на время рокировки судьбы, и даже ежедневный сорняковый бред быта втягивает свои колючки…
Причем самородность, самоцветность для Маулер не самоцель, а лишь еще один манок, кормовая манна для читателя - ближе,теплей, «входи, участник!»
По мне, ее стихи напоминают живопись, они сродни холстам-письмена звуков подхватывает кисть. Строки Ирины - искры краски, отпечаток впечатления, отголосок первосолнца - бисерная вязь раннего импрессионизма и игра на высокопробном ложечном серебре русских символистов. Жар-пыль хамсина надвьюжно сливается с метелью - Сион в снегу, во сне ли, наяву, холмы Иерусалима околдовано колоколят, перезваниваются с малиновыми сорока сороками города Воробьевых гор, и в книге у Ирины в сугробах пальмы, на пруду рябины, кричат павлины, молятся раввины, замоскворецкая масленица чудодивно хороводится с ханукальным волчком… Москва-Иерусалим, маршрут творческой судьбы Маулер, точка исхода и пункт приюта. И время порою из ближневосточного, песочного - перетекает в вишневое, вешнее.Вишь, читатель, вглядись и расслышь - там вишня, как Шива, и ветви, как множество рук, и время у Маулер покрыто корой и смолой, пространство стиха прорастает не просто, не вдруг, а «будто» вплетается в «словно», и кроны и корни у слова, лов солнца и крова условно - улавливай слой смысловой…
Я осознанно мало цитирую саму Ирину Маулер - цитата ведь не столько цикада, сколько цикута - она слегка отравит, сократит читателю чистую прелесть, первую свежесть познанья сей поэзии, сломает кайф вольного брожения по строфам, понизит градус температуры радости. Поэтому - читайте сами, да не откладывайте. «Ближневосточное время» не ждет.