Петербургский поэт Александр Танков прислал нам свой ответ на стихотворение Гюнтера Грасса (приведенное ниже курсивом в его переводе), который беспокоится по поводу наличия у Израиля атомного оружия. Бывшему эсэсовцу было бы легче жалеть израильтян, если бы они были безоружны. Нам не стоит ничего добавлять к этому ответу. Сколько раз в своей жизни мы уже слышали от людоедов призывы к человеколюбию!
Почему я молчу, зачем так долго замалчиваю
То, что и так очевидно и репетируется давно
В чьих-то планах, в конце которых
Мы все, если выживем, превратимся
в безмолвные тени у ворот лагерей.
Это присвоенное самим себе право решать,
Кому можно жить и дышать,
А кто должен превратиться в серую известковую пыль,
в черную копоть.
Мы уже проходили это, мы помним,
Как «некий хулиган», истеричный ефрейтор
Покорил словами о крови и почве великий народ,
Как, ликуя, шагали за ним воплощенной банальностью зла
Нюрнбергские учителя, мюнхенские бакалейщики,
Мы помним, как они сперва запретили нам жить с ними рядом,
Потом – запретили нам жить, дышать одним с ними воздухом.
Мы помним, как они разбивали прикладами
Головы наших детей.
Тогда вы – те, на чьей стороне всегда
Моральная правота,
Предпочитали не видеть, не слышать, не замечать.
И теперь, когда мы научились
Ударом отвечать на удар,
И теперь, когда мы сказали:
Больше никто никогда
Не закроет за нами ворота Освенцима –
Теперь вы снова собрались и хором твердите,
Что мы превышаем право на самозащиту,
Что благородней и чище снова идти умирать,
Не создавая вам морального дискомфорта.
Вы скажете – сколько же можно снова и снова
твердить об одном и том же?
Столько, сколько пепел сожженных в сердца наши будет стучаться.
Столько, сколько женщины будут снова и снова рожать палачей.
Гюнтер Грасс
Почему я молчу,
зачем так долго замалчиваю то,
что и так очевидно и репетируется давно
в планах-играх, в конце которых мы все,
если выживем,
превратимся в какие-то
безмолвные скобки?
Это присвоенное самими себе
право на упреждающий удар,
который может стереть с лица земли
покоренный неким хулиганом
и вынуждаемый к организованным ликованиям
иранский народ только потому,
что его власти якобы владеют атомной бомбой.
Но только почему я запрещаю себе
называть по имени ту, другую страну,
которая вот уже много лет — хоть и тайно,
но всё-таки владеет изо дня в день
нарастающим ядерным потенциалом,
никем не контролируемым,
потому что никакого контроля
она не допускает?
Всеобщее умалчивание фактов,
которому и моё молчание покорилось,
я воспринимаю, как тяжеловесную ложь
и ограничения, угрожающие наказанием,
как только это молчание будет нарушено,
потому что вердикт «антисемитизм» наготове.
Но теперь, когда из моей страны,
которую день изо дня
настигают её собственные преступления,
которые невозможно ни с чем сравнить
и из-за которых ей
всё время приходится отвечать,
под натянутой на проворные губы
маской «искупления вины»,
но на деле исключительно из-за выгоды,
поставляется в Израиль
очередная подводная лодка,
чья задача состоит в том,
чтобы умело направить
всеуничтожающие боеголовки туда,
где даже существование одной-единственной
атомной бомбы не доказано, —
я говорю то, что должно быть сказано.
Но почему я молчал до сих пор?
Потому что считал, что моё происхождение,
скованное никогда не исправимым недостатком,
запрещает мне поставить страну Израиль,
с которой я связан и хочу быть связанным,
перед этим фактом.
Почему же тогда я сейчас говорю,
состарившийся, последними чернилами:
«Атомное государство Израиль подвергает
И без того хрупкий мир угрозе»?
Потому что следует сказать то,
что возможно уже завтра
окажется слишком поздно;
ещё и потому, что мы, — как немцы
обремененные и без того достаточно, —
можем оказаться поставщиками преступления,
которое легко можно предвидеть,
из-за чего наше соучастие
никакими оправданиями
невозможно будет искупить.
И ещё признаюсь: я больше не молчу,
так как устал от лицемерия Запада,
и потому ещё,
что остаётся надежда на то,
что, может быть, и многие другие
захотят освободиться от молчания,
и тех,
кто является причиной очевидной опасности,
призовут к отказу от насилия
и смогут настоять на том,
чтобы независимый
и постоянный контроль
международных инстанций
над израильским атомным потенциалом
и над иранскими атомными станциями
правительствами обеих стран был допущен.
Только так можно помочь всем,
израильтянам и палестинцам,
более того, всем людям,
которые в этом регионе,
оккупированном безумием,
живут в тесноте и ненависти,
и в конце концов всем нам тоже —
только так можно помочь.