Где-то из-за спины, разрезая надвое кромешную темноту, летит в неизвестность белый сноп света. Еще мгновение – и он, расплющившись о плоскость на белом полотне игрой светотеней, уведет нас в мир снов и иллюзий.
Так и пошло с братьев Люмьер до наших дней: кинематограф, набирая новые обороты, вовлекает в себя явления времен, сухой документ, декаданс и модерн, ищет, пробует, спорит и ошибается, выигрывает и великодушно прощает.
А вечный спор белого и черного, и не только на экране, остается нерешенным.
Еще в немом периоде, когда возгласы ужаса или одобрения, смеха и неподдельного всхлипывания сопровождали сеансы, Гриффит, Эйзенштейн, Чаплин и им подобные гиганты раннего кинематографа приняли новорожденного младенца из рук его изобретателей и стали выхаживать его, каждый в соответствии со своим вкусовым и эстетическим потенциалом.
Дитя покорно подчинялось до поры до времени, но когда у него прорезались зубы и прорвался голос, с воспитанием неподатливого юнца пошли проблемы.
Исторические катаклизмы, повлекшие за собой метания в эстетических направлениях, подвергли еще не окрепший юный кинематограф серьезным испытаниям.
Но спасительное чудо шло на помощь в лице Рене Клера, Висконти, Бергмана, Фелинни, Параджанова, Копполы, Спилберга. Это они, неся дух очищения, дали возможность верным почитателям волшебного фонаря радость встречи со светлым праздником истинного искусства.
И так уже целый век, сидящие в затемненном зале перед каждым сеансом ждут и волнуются, как в первый раз, что поведает им белый экран, оживший под светом магического луча.
Ну, а мы, кто больше, кто меньше сделавшие в кинематографе там и в большинстве оставшиеся неудовлетворенными, привезли с собой багаж невостребованных идей и проектов, но все однозначно надежду осуществить здесь хоть часть невыполненного долга перед зрителем, перед самим собой.
Увы, рынок, поиск спонсоров и меценатов, обсчет предстоящей работы ведет все к тому же нулевому результату.
И мы бросаемся на любую возможность прильнуть к глазку кинокамеры, снять рекламный или пропагандистcкий ролик и снова искать, ждать и надеяться.
Почему же нация, давшая миру нетленные шедевры в литературе, живописи, скульптуре, быстроразвивающемся новаторском театре не имеет своей национальной кинематографии?
Экран мог бы поведать о ярких страницах более чем богатой истории Святой земли, быть экранным биографом многих значительных личностей, воплотить в кинематографический ряд литературную и музыкальную классику и, наконец, сложную, противоречивую, но до безумия интересную реальность.
Секс, насилие, мафия – извечные герои большинства фильмов кино и телеэкрана последних лет прочно вошли в быт и сознание молодого и юного поколения, формируя его мировоззрение.
Люди же старшего поколения живут ностальгией по ушедшему в небытие классическому кино.
Дань времени и моде – понятно, дань насилию – нет, а ведь все имеет связь.
Трудно перечислить многочисленные случаи из криминальной хроники, когда убийца или насильник, "обогатившись" экранным примером, совершает свое преступление.
Итак, вьется кинолента вокруг нас, то обвившись вокруг шеи, пытаясь задушить в своих жутких объятиях, то присмирев и притворившись, впускает в зрителя свое смертоносное жало.
О, наивные изобретатели и их первые зрители, боящиеся быть залитыми водой из "Залитого поливальщика"!..
А кинематограф, столетний, но молодой и окрепший, продолжает рубить с плеча направо и налево.
И хочется крикнуть ему: "Остановись, помолчи, призадумайся, умерь свой бег, сделай передышку, оглянись назад!"
А совершив все это, продолжай свой путь, ищи снова свою дорогу и не совершай прежних ошибок.