(Николай Сундеев, "Свеченье дня", Сан-Франциско, 2002 г.)
Тропы поэзии неисповедимы. Энтропия крепчает, и вдруг из печатного хаоса сваливается, нисходит на тебя книжка, иной раз затрапезно-тоненькая тетрадка стихов – ну, отворяешь вяло, листаешь навскидку. и глаз поневоле смиряет свой бег – глянь, действительно тонко, необще, своеголосо… И ты уже заинтересованно торишь дорожку к автору, к аннотации на заднем дворе обложки.
Николай Сундеев родился в 1954 г. в Молдавии, закончил филфак Кишиневского университета, был членом Союза писателей еще СССР, выпустил несколько поэтических сборников и книгу документальной прозы, в 1994 году эмигрировал в США, ныне он редактор выходящей на русском языке газеты "Кстати" в славном городе Сан-Франциско.
Искренне признаться, для меня, литератора запечного, тель-авивского ленивца-домоседа, что Сан-Франциско, что Аляска – экзотика, Америка!.. Да и существует ли она вообще, и, может, это мираж, а родимая Тахана-Мерказит – это конец ойкумены, земной край, о который разбиваются волны Тихого океана…
Ну-с, и как же живется-пишется русскому поэту Николаю Сундееву в калифорнийской глубинке, в сан-францисском далеке? А суть в том, что и там он русский лирик, лирник кириллицы. Стилистика Сундеева не суетна и строго выверена, звук ложится в цвет, и белокожая обложка, и содержимое под ней радужно окрашиваются одаренной кистью.
"Свеченье дня" – эдакий поэтический дневник, жизнь в разрезе, чертежи в стихах. Программный зачин: "Будь он высвечен иль непогож – каждый день на другой непохож… Для чужих, для друзей, для родни сохранил бы ушедшие дни, все, что было приметного в них, в этих маленьких жизнях моих". Книга-день открывается вечером: "Вечер. Костер. Воздух, пахнущий дымом…" И далее этот отечественный дымок через полсотни страниц переносится во вторую, эмигрантскую часть: "День растаял, как мороженое, день развеялся, как дым… Радость, на потом отложенная, исчезает вместе с ним".
Когда выбивается почва из-под ног и человек меняет привычное на чужедальнее, кишиневский двор на другое полушарие – тяжко всем, но особливо поэтам – уплывает язык, исчезает читатель. Хотя печаль Сундеева светла: "Было счастья негусто, и не сразу почувствовал я, что ко мне возвращается чувство полноты бытия. Сквозь дождливую стылость, неприкаянность в новой стране – все же как-то пробилось это чувство ко мне". Ни кола, ни двора, ни родного погоста, но Николай ищет и находит – о, фонарь метафор! – сродство, сходство Сан-Франциско "с городами из жизни былой" – островки Кишинева, меты Ялты, штрихи Одессы. Строчки, "ностальгией объятые", элегическим листопадом ложатся под ноги листающим пальцам, забиваются под ногти, западают в душу – напоминая об осени жизни, поминая "дождь-государь". Дождь – жданный гость в этой книге, порой он символ "силы любви, дерзости, доброты", но чаще – носитель грусти и собрат тумана, клубящегося меж районных теснин Сан-Франциско: "Был Ричмонд пасмурен и сер, да и Сансет – в тумане. Туман сгущавшийся висел над сонными холмами".
А в тумане том таятся так полюбившиеся мне симпатичнейшие персонажи – еноты. Вот уж про кого читал с живейшим интересом: "То там, то тут средь спящих улиц – еноты пробегут, сутулясь… Их думы тайною покрыты, необычайно деловиты…" И далее: "На что надеется енот, перебегающий дорогу, какому молится он богу в момент неумолимый тот?" Да уж понятно, какому, прости Яхве и сохрани! Еноты – еврейские ноты этой книги, мелоса Сундеева – они вечно скитаются и лезут под колеса жизни. Сие ясно, как свеченье дня. А неделя – это семисвечник, по-нашему менора. Светить всегда, светить везде – особенно в езде. Очень светлая книга.
Вообще судьба Сундеева, судя по тематике и интонации (да и аннотации) – достаточно благополучна для стихописца. "Врастание в слово" и новую почву вершится успешно – выходит газета, рождаются книги, "стрекозы летят над тобой и звери выходят к жилью, осмелев". Сан-францисская идиллия, казалось бы, калифорнийские буколики. Но есть у таланта Сундеева другая сторона. иное измерение – с болью и ненавистью, с разрывами снарядов на окраине Дубоссар, с распадом страны и полураспадом семей, с разъяренной толпой и войной в Приднестровье: "Пронеси ее мимо, боже, дикую эту волну!" Тут напрочь исчезает свет и покой, и покачивается в мозгу бунинский "Господин из Сан-Франциско" – где корабль плывет, и огни горят, и музыка играет, но в трюме жизни поджидает тьма и смерть. И строфы здесь мы читаем не при свеченьи дня, а при трещащем факеле.
Этот новый Сундеев возникает из сборника "Прощай, Молдавия" (стихи двенадцати поэтов). Недюжинный сей сборник трудолюбиво сложил и выпустил в 2010 году израильский поэт Виктор Голков: "Это попытка создать своего рода исторический срез, поэтически осмыслить себя, но помимо прочего – это просто стихи хороших поэтов…" Добавлю в стиле Ивана Бездомного: "Согласен на все сто!" Хорошие и разные, иных, увы, уж нет, других сеченье жизни кнутом и пряником расшвыряло по свету… Читатель, который хоть чуток сечет в поэзии, враз заинтересуется этим сборником вкупе и Сундеевым в частности. А книга Николая прощается с нами: "И опять свеченье дня ускользнуло от меня: вышел в сумеречный час, слишком поздно, день угас. Но со мною – плеск ветвей, свет витрин и фонарей. Ветер сочен, свеж, упруг, все в движении вокруг… Жизнь – стремительная птица… Дух очистив, измениться можно все-таки успеть, если очень захотеть". Что ж, говоря словами Сундеева – все меняется скоро и споро. День прошел, книга закрыта – до доброго утра и нового чтения.