Владимир Идзинский

 

 

2 марта 2011 года исполнилось 80 лет первому президенту СССР Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Михаил Горбачев сложная и очень спорная историческая личность. На Западе Горбачева ценят, уважают, считают лучшим российским государственным деятелем и очень ему благодарны. В России же и странах бывшего СССР большинство считает его бездарным политиком и лишь немногие уважают. У многих бывших советских граждан Горбачев вызывает резко отрицательные эмоции. Его обвиняют в развале СССР, в том, что он допустил к власти Ельцина, и даже во всем, что произошло после Горбачева – дефолт, высокий уровень инфляции и безработицы, грабительская приватизация, разгул преступности, невиданная коррупция, наркомания и многое другое.

Но, как бы мы ни оценивали этого сложного и неоднозначного политика, самого главного отнять нельзя – Михаил Горбачев не стремился к власти ради власти и не был готов пролить кровь ради ее удержания. Он был против насилия в решении внутренних и внешних проблем, поставил своей целью избавить страну от сталинизма-тоталитаризма и улучшить жизнь советских людей. Без Горбачева не было бы перестройки и кардинальных изменений, которые произошли на территории бывшего СССР, но также и тех изменений, которые произошли во всем мире – объединение Германии, роспуск социалистического лагеря, прекращение "холодной войны".

Советские люди впервые смогли вслух говорить, что думают, свободно обсуждать свои общественные и экономические проблемы. Широкие народные массы впервые узнали правду о сталинизме, о жестокостях и преступлениях коммунистического режима. Горбачев разрушил "железный занавес", отделявший СССР от внешнего мира, подарил советским людям свободу выезда, убрал цензуру, в СССР впервые прошли свободные выборы.

Биографы Горбачева отмечают, что с самого детства, под влиянием особой среды (семья, казачьи традиции, Ставрополье, куда переселялись люди разных национальностей со всех концов империи) сложились у Михаила общедемократические взгляды, естественный плюрализм, приверженность идее избираемости власти народом и ее подотчетности народу. Такая "генетика" делала Михаила Горбачева человеком особенным в российских условиях. Коммуникабельность, унаследованная от деда Пантелея (председателя колхоза), очень пригодилась Горбачеву для успешной политической карьеры.

Природная одаренность и неуемная энергия с детства характеризовали Мишу Горбачева. Везде – и в восьмилетней сельской школе, и в десятилетке в райцентре, и в университете (МГУ) – Миша всегда был среди первых учеников. Для этого он много работал, простому сельскому парню приходилось все достигать своим трудом. У Горбачева с детства обнаружились актерские способности (Миша возглавлял школьный драматический кружок), которые пригодились ему в дальнейшем на политической "сцене".

Семью отца резко отличало от советского большинства отношение к жене. Сергей Андреевич любил жену, не позволяя распространенной в российской глубинке грубости и хамства по отношению к женщине. Семья Горбачевых, в дальнейшем и сын Михаил были ближе к европейскому стандарту. Удивляет скорость, с которой Михаил – вчерашний сельский парень воспринял новый для него городской образ жизни. Он так быстро стал полноценным столичным жителем, как будто в его генах хранился опыт городской культуры. Уже в этом можно увидеть природную европейскость Горбачева, которая в дальнейшем так сильно будет отличать всю его государственную и политическую деятельность.

Географический факт расположения России между Европой и Азией определил и ее главную особенность – Россия имеет как азиатские, так и европейское черты. О дуализме российской культуры написано много. Европейские элементы быта, идеи и люди на протяжении веков сожительствуют с азиатско-московскими, неевропейскими. Сочетание европейского и азиатского является отличительной чертой как российской жизни вообще, так и отдельных людей. У одних россиян преобладают европейские ценности и их культурно-психологический код близок к западноевропейскому, а у других европейские черты выражены слабо или вообще отсутствуют.

Михаил Горбачев обладает главными свойствами, отличающими европейский тип : деятельность, стремление к знанию и культуре, трудолюбие, готовность к компромиссу, неприятие насилия, уважение к женщине, отсутствие склонности к выпивке.

Европейскость – вот что резко отличает Михаила Горбачева от подавляющего большинства россиян. Именно эти качества характера и психики сделали его замечательным государственным деятелем. С другой стороны, эти же качества сделали его непонятым и непопулярным у подавляющего большинства россиян, а значит, и обреченным на личное поражение. Горбачев действительно был другим. В этом советское большинство не ошибалось и сразу почувствовало его чуждость. Вот, примерно, что можно было услышать от характерных ненавистников Горбачева: "Много говорит, долго пытается что-то объяснять, ищет диалога и поддержки. Да рубить же давно нужно. Бить нужно, и не в одну морду, а по всем врагам сразу… И решительнее нужно быть… Быстрее все делать… А этот все разговаривает, осторожничает, все медлит, когда всем все уже давно ясно. Социализм – это плохо, а капитализм – это хорошо. Вон на Западе-то люди при капитализме как хорошо живут".

Неприятие Горбачева большинством зиждилось на принципиальном отличии культурно-психологического кода этой личности. Иначе невозможно объяснить, что люди ругают Горбачева за то, что произошло при правлении Ельцина или даже Путина, то есть тогда, когда Горбачев уже давно был не у дел. Те же люди не склонны ругать Ельцина. Как можно понять такую логику? Без Горбачева Ельцин никогда не сделал бы то хорошее, за что его любят и хвалят. Это напоминает историю с родной дочерью и падчерицей – что бы вторая ни сделала, всегда она будет виновата.

Отсутствие авантюризма, пожалуй, также характеризует европейскость Горбачева. Готовность рисковать, тем более рисковать жизнью людей или судьбой огромного государства – это явный признак нецивилизованности. Александр Яковлев, который в последние годы жизни много критиковал Михаила Сергеевича, однако, пишет следующее: "Те, кто теперь обвиняет Горбачева в авантюризме, связанном с перестройкой, ошибаются: чего-чего, а авантюризма в его характере не было ни грана. Это хорошо. Как это ни странно, человек, стоявший у начала исторического и личного риска, был совершенно не расположен рисковать". Осторожность Горбачева – нормальное качество ответственного человека. Но его политика – в российских условиях – вызывала раздражение, насмешки и презрение. А Ельцин нравился большинству именно своей готовностью рисковать, поставить все "на кон", рубить наотмашь, не думая о последствиях.

Уже в самом начале партийной карьеры Горбачева можно было увидеть в нем будущего реформатора. Так, он с большим пониманием принял прочитанный на закрытом заседании ХХ съезда КПСС доклад Хрущева "О культе личности и его последствиях". В какой-то мере почва для реформаторства Горбачева наверняка была подготовлена и тем, что дед Горбачева натерпелся в застенках НКВД (но удачно и быстро вырвался), а дед Раисы Максимовны погиб в ГУЛАГе (сначала его раскулачили, арестовали, а затем обвинили в троцкизме). Отношение Горбачева к подавлению советскими войсками восстания в Венгрии в 1956 году также было совсем не типичным для партийного руководителя, он не одобрял эти действия. (Ольга Деркач, Владислав Быков. "Горбачев. Переписка переживших перестройку". Москва. 2009).

Если партийное начальство ценило серьезного, образованного молодого комсомольского руководителя, то с народом у Михаила не складывалось. Когда он ездил по сельским районам с лекциями, разоблачавшими культ личности Сталина, многие отказывались его понимать, – их обожаемый вождь не мог совершить такие преступления. Тогда многие осуждали разоблачения сталинизма, не верили докладу Хрущева, и старания способного молодого лектора часто встречали неодобрение тех, кто, казалось бы, так сильно пострадал от сталинской тирании.

Культурно-психологический разрыв Горбачева с советским большинством наметился уже в 50-е годы. В 90-е это непонимание превратилось в настоящую пропасть.

Обращает на себя особое внимание отличающая Горбачева от других советских руководителей способность к настоящей любви. Горбачев был прежде всего человеком, а потом политиком. Настоящая любовь – явление редкое, не многие могут переживать это великое чувство. Михаил Горбачев по настоящему полюбил Раису Титаренко еще в студенческие годы и пронес это сильное чувство через всю их совместную жизнь. Образованность Раисы Максимовны (преподаватель с дипломом философского факультета МГУ, позже кандидат философских наук), ее эрудиция, критический взгляд на многие вещи, хороший вкус и порядочность играли несомненно важную роль в занимаемой Горбачевым позиции. Михаил и Раиса со студенческих лет привыкли обо всем рассказывать друг другу, советоваться и обсуждать прочитанное, увиденное, происходящее вокруг. Михаил Сергеевич уважал жену, считался с ее мнением, но далеко не всегда поступал так, как она советовала. Горбачевы – и Михаил, и Раиса, и их дочь Ирина – были читающей семьей, в которой особенно ценились знания и культура. А еще они очень любили природу и прогулки по лесу, по полям и холмам.

Раиса Максимовна и дочь Ирина старались не пользоваться положением мужа и отца, говоря, что это неприлично. Будучи человеком принципиальным, Раиса Максимовна не делала поблажек ни себе, ни дочери. Рассказывают, что она отказалась от должности заведующего кафедрой, чтобы не дать пищу разговорам о содействии мужа-начальника. С уверенностью можно сказать, что в СССР было немного таких же образованных, принципиальных и порядочных жен высоких партийных руководителей. Обидно, что именно эта достойная женщина должна была терпеть насмешки, сплетни и ненависть советского обывателя.

Как работник Горбачев отличался старательностью, радением за дело партии и государства, умением говорить не по бумажке. С одной стороны, он был типичный, правильный советский партаппаратчик (за это его и двигали вверх), но, с другой стороны, внимательный взгляд уже тогда мог увидеть серьезные отличия. Среди партийного руководства, как собственно и среди простых рабочих людей, Михаил Горбачев всегда был свой – и матерится, и выпьет в компании, и на собрании выступит, и просто общительный парень, но с другой стороны – чего стоят только его честность, искренность, даже некоторая детскость. Думаю, что уже тогда одним из главных мотивов Михаила было расширение его возможностей сделать лучше для людей и государства. Об этом свидетельствует Александр Яковлев в его последней книге "Сумерки": "Без всяких колебаний утверждаю, что Михаил Сергеевич искренне хотел самого доброго для своей страны, но не сумел довести до конца задуманное…" Горбачев понимал, что в советской системе что-то значительное можно сделать только находясь на высокой партийной должности.

Конечно, Горбачев не собирался заменить социалистическую систему капиталистической. Он считал, что настоящий, неискаженный социализм, усиленный подлинной демократией, способен конкурировать с Западом и обеспечит советским людям высокий уровень жизни. Михаил Сергеевич непрерывно развивался и рос не только как руководитель и хозяйственник, но и внутренне. Его мировоззрение и понимание многих вещей менялось. Эта способность учиться и меняться также сильно выделяла Горбачева среди других советских руководителей, застывших в своем догматизме. За несколько лет с начала перестройки Горбачев прошел длинный путь в своих представлениях о возможных вариантах выхода из системного кризиса. От веры в Ленина (ведь большинство шестидесятников также искренне верили в Ленина) и в настоящий, не искаженный Сталиным социализм, до понимания необходимости перехода к рыночной экономике и серьезных сомнений в ценностях социалистического строя. Он не занимал четкую позицию – за социализм или за капитализм, а поднимался над обычными черно-белыми штампами большинства. Горбачев просто стремился улучшить жизнь советских людей. А черно-белое мышление большинства требовало выбрать одну из двух моделей: социализм или капитализм.

Визит Горбачева в Канаду в 1983 году (после смерти Брежнева) хорошо характеризует будущего реформатора и отвергает утверждения, будто Горбачев просто плыл по течению. Увидев, как живут и работают канадские фермеры, в каких магазинах они отовариваются, Горбачев пробормотал себе под нос: "Мы не увидим этого и через пятьдесят лет". Но канадцы услышали это. Когда же на вопрос об Афганистане Горбачев ответил: "Это была ошибка", канадцы сразу поняли, в отличие от советских людей, что с этим человеком стоит иметь дело. Горбачев действительно выведет советские войска из Афганистана, как только у него появится такая возможность, и цинковые гробы с советскими парнями уже не будут пересекать афгано-советскую границу. Но в своей стране никто не скажет ему за это спасибо.

О необходимых переменах Горбачев действительно думал, стремился к ним и готовился. И Раиса Максимовна, по утверждению биографов, неоднократно говорила: "Миша, так больше жить нельзя". Горбачев это и сам понимал. Поэтому, как только он был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС, начались перемены. В своих докладах и речах Горбачев заговорил по-новому – об ускорении экономического развития, о повышении производительности труда, о гласности, о демократии, о новом мышлении, о замораживании ядерных арсеналов.

В 1987 году СССР и США подписали договор о ядерном разоружении. В 1989 году Горбачев добился начала реализации в СССР программы сокращения вооруженных сил и расходов на оборону. В том же году Горбачев поставил точку в "холодной войне" – СССР и США объявили, что они не являются более противниками.

Мир за это благодарен Михаилу Горбачеву. Бывшие советские граждане почему-то этого не ценят.

В экономической области успехи Горбачева намного менее впечатляющи. Несмотря на новые законы о хозрасчете, о кооперации, об аренде, о переходе к рыночной экономике и возникшей в результате этих законов большей свободе предприятий и индивидуальной деятельности, никаких реальных улучшений не было достигнуто. В этом не столько вина Горбачева и перестройки, сколько инерции от всех предшествующих правителей, включая Брежнева, Хрущева и, прежде всего, Сталина. Многие советские предприятия были убыточны и не подлежали никакой модернизации. Ведь советская экономика была ориентирована главным образом на военные цели. Кроме того, ухудшение экономического положения объяснялось резким падением цен на нефть в горбачевский период.

Борьба Горбачева за изменение советской системы к концу 1987 все более превращалась в борьбу с номенклатурой – партийной, комсомольской, советской элитой. Нельзя было изменить сталинско-брежневскую систему без такой борьбы. Сначала номенклатура надеялась пережить очередной "шторм" терпением и саботажем. Думаю, что не без участия номенклатуры всех уровней ухудшилось экономическое положение, резко опустели полки магазинов, появились длинные очереди за колбасой. Настойчивость Горбачева, его стремление к настоящим изменениям, и все более атакующий характер прессы не давали номенклатуре надежды отсидеться и переждать. Перемены все более задевали жизненные интересы номенклатуры, святая святых советской бюрократии, ее особый статус. Но на открытое выступление против генсека трусливая номенклатура не решалась. Началась скрытая борьба.

Первые годы Горбачеву удавалось перехитрить советскую элиту и как-то усыпить ее бдительность. Поэтому в его речах искусно дозировались новые и старые слова, новые призывы и старые заклинания. Нельзя было их сильно пугать. Тактика Горбачева в борьбе с номенклатурой приносила одну победу за другой. Однако ни народ, ни даже интеллигенция не понимали и не принимали этой мудрой тактики. Это оказалось самой большой бедой Горбачева. В главном сражении, в битве за народ Горбачев проиграл. Номенклатура отомстила Горбачеву очень жестоко и коварно – свою ненависть к инициатору перестройки она сумела привить подавляющему большинству населения. Элита создала миф о бездарном генсеке, и народ этот миф усвоил. Думаю, что нелюбовь большинства населения страны к самому Михаилу Сергеевичу и к Раисе Максимовне были для Горбачевых обиднее и тяжелее всего.

Заяви Горбачев, как это хотелось бы многим, с самого начала открыто о предстоящих глубоких изменениях, он быстро бы лишился власти. Это было бы только на руку номенклатуре, она имела достаточно сил (армия, спецслужбы, военно-промышленный комплекс), чтобы расправиться с зарвавшимся генсеком и отправить его на пенсию. Александр Яковлев дает исчерпывающий ответ критикам Горбачева, воображавшим, будто генсек, имея неограниченную власть, мог делать все, что захочет: "И здесь его подстерегали самые серьезные, я бы сказал, неожиданные опасности. По должности он поднялся почти до небес, дальше некуда. Это создавало иллюзию всемогущества, но только иллюзию. На самом деле все обстояло далеко не так. Горбачев оказался в окружении людей гораздо старше его, опытнее в закулисных играх и способных в любой момент сговориться и отодвинуть его в сторону. Конечно, возможности руководителя партии и государства, особенно такого, каким был СССР, чрезвычайно велики. Но в то же время власть лидера жестко канонизирована: он лидер до тех пор, пока отвечает интересам наиболее могущественных в данное время элит и кланов. Как только эти интересы всерьез задеваются, власть руководителя, какими бы рангами и достоинствами он ни обладал, может резко и болезненно сузиться, упасть до нуля или привести к падению самого лидера. Горбачев, я думаю, отдавал себе отчет, что демократические реформы требуют почти поголовной смены политической и хозяйственной элиты. Не раз говорил об этом. Но освободиться от нее волевым путем он практически не мог. Политбюро на это не пошло бы, да и действующая когорта власти могла взбунтоваться на очередном пленуме ЦК" (Александр Яковлев, "Сумерки").

Горбачев не был наивным человеком, как это утверждают некоторые. Наивный человек просто не мог подняться по советской иерархической лестнице с самого низа до самого верха. Наивный там никак не удержался бы. Михаил Сергеевич хорошо понимал, что со старыми кадрами задуманную перестройку нельзя осуществить. И Горбачев понемногу избавлялся от старых брежневско-черненковских кадров, собирал наверху новую команду: Лигачев, Рыжков, Шеварнадзе, Яковлев, Ельцин, Медведев, Лукьянов, Чебриков и др. Ельцина Горбачев назначил на одну из важнейших должностей – Первым секретарем Московского городского комитета КПСС.

Радикальные реформаторы требовали от Горбачева перестать уговаривать и перевоспитывать номенклатуру. Наоборот, говорили они, нужно начать открытую войну против номенклатуры и обратиться к общественности, к поддерживающей радикальные перемены интеллигенции, к ученым, деятелям искусства, журналистам. Жизнь показала, что Горбачев был прав. Он интуитивно понимал, что номенклатуру лучше держать при себе, если не как деятельного помощника, то хотя бы не как явного врага. Когда помощники в 1990 году настойчиво советовали Горбачеву порвать с КПСС (как сделал позже Ельцин), Михаил Сергеевич ответил: "Нельзя эту паршивую взбесившуюся собаку отпускать с поводка. Если я сделаю это, вся эта махина будет целиком против меня". Впоследствии Ельцин мог позволить себе выйти из КПСС, заработав на этом еще большую популярность, но Горбачев, ответственный за страну и за начатое дело, на такой шаг пойти не мог.

Горькая правда заключается в том, что без поддержки номенклатуры, которая собственно составляла экономическую и управляющую элиту страны, ничего реального нельзя было сделать. Чего действительно стоила так называемая общественность в начале 90-х, можно понять, оценивая состояние российской общественности в наши дни, по прошествии более 25 лет после начала перестройки. За редким и малозначительным исключением в бурные 90-е годы возникли только партии и движения, которые формировались, опекались и финансировались Кремлем или спецслужбами, те есть все той же номенклатурой. Горбачев попал в тупик – с советской номенклатурой он не мог провести настоящие реформы, но без номенклатуры ничего серьезного не могло получиться.

Режим Ельцина оказался устойчивым не благодаря кучке пишущей интеллигенции или какой-то тысяче отчаянных смельчаков-идеалистов, а только благодаря поддержке части номенклатуры, преследовавшей свои корыстные цели и стоявшей на реальной российской почве. Несмотря на радикальную фразеологию, Ельцин и его команда это хорошо понимали. Прискорбный факт советской действительности состоял в том, что кроме номенклатуры, то есть бюрократии, в СССР ничего другого не было – ни гражданского общества, ни политических партий, ни независимых общественных организаций, ни каких-либо имеющих реальную силу общественных структур. Пока номенклатура, скрипя зубами, слушалась Горбачева, то есть пока номенклатурное чудовище выполняло команды укротителя, оставалась надежда на продолжение перестройки.

Власть Горбачева провалилась в пропасть между двумя большими частями российского населения: одна, возглавляемая "витающей в облаках" и совершенно не понимающей реального состояния советского общества московской интеллигенцией, требовала немедленных демократических перемен, а вторая, возглавляемая номенклатурой партийного и государственного аппарата, не желала никаких перемен вообще. Постепенных, эволюционных перемен в России почти никто не желал и не принимал, так как не было понимания, что никакие самые передовые конституции и декларации не могут перевести огромную страну в качественно другое состояние.

В стране не было ни разделения властей, ни независимых политических партий, ни свободного предпринимательства, способного обеспечить функционирование экономики, ни, самое главное, достаточного количества деловых, ответственных, честных, трудолюбивых людей. Все это создается постепенно, вырастает вместе с эволюционными изменениями,  происходящими во всем общественном организме.

Часто можно услышать, что Горбачев только говорил о переменах, а на деле мало чего достиг. Тот же А.Яковлев писал о Горбачеве следующее: "Вот так и шло – смелость в словах и бессмысленная осторожность на деле. Крупные намерения и мелкие решения шагали вместе" (А.Яковлев, "Сумерки", часть 2). Эти утверждения не соответствуют действительности. При Горбачеве были закрыты все политические дела и за политику перестали сажать. Да за одно это ему полагается памятник, ведь в российской истории такого, кажется, никогда не было. Уже при Путине опять появились политические заключенные. Отказ от "классового подхода", не конфронтация, а диалог стали при Горбачеве реальными принципами внутренней и внешней политики.

В 1988 году на XIX партийной конференции (кстати, делегаты на эту конференцию впервые за многие десятилетия избирались, а не назначались) Горбачеву удалось продавить поистине революционные решения. На этой конференции было принято решение, что основной задачей политической реформы является разделение партии и государства, передача власти в стране избираемым на альтернативной основе Советам. Высшим органом власти становился Съезд народных депутатов, две трети которого должны были избираться на прямых альтернативных выборах, а остальные выдвигались общественными организациями, такими как КПСС и прочие. Съезды народных депутатов, а не съезды КПСС становятся главными политическими событиями страны. Да еще съезды эти транслируются по телевидению, при наличии на съезде настоящей оппозиции, и вся страна может их слышать. Это был удар по основам сталинизма, а не просто его осуждение или разоблачение, и означало по сути уничтожение старой сталинско-брежневской системы. В результате возникла принципиально другая система – плюрализм мнений в партии и обществе, без политических заключенных, без цензуры и, самое главное, без страха. Все это было сделано Горбачевым всего за три года. И это называют топтанием на месте?!

В конце 1988 года в Прибалтике Горбачева встречали лозунгами "Долой диктат Москвы!", "КГБ и Советская армия – в Москву!" А на первомайской демонстрации на Красной площади в 1990 году несли лозунги "Долой КПСС!" и кричали: "Горбачева в отставку!" Это ли не лучшее доказательство ложности высказываний о топтании на месте? Для того чтобы люди могли без страха за последствия выйти на первомайскую демонстрацию с такими лозунгами, должны были произойти глубокие тектонические изменения системы.

Если и можно в чем-то упрекнуть Горбачева, это в слишком быстром и слишком радикальном движении. Как оказалось, общество не поспевало за этими политическими изменениями. Российское общество не было готово ни к свободе, ни к рыночной экономике. То, что и до сих пор российское общество еще не готово к демократии и к настоящей рыночной экономике, доказывает, что Горбачев никак не мог двигаться так быстро, как от него требовали радикальные реформаторы.

Может быть, наоборот, нужно было действовать осторожнее и медленнее?

Но радикальные демократы все агрессивнее критиковали Горбачева, все им было и медленно, и мало. За ними следовало и подавляющее большинство, ни у кого не было терпения, все рвались вперед. И вот: "Поезд стал неуправляемым и сошел с рельс". Именно этого Горбачев и боялся, потому и сопротивлялся нажиму реформаторов и участию широких масс. Как написал А.Яковлев: "В горбачевском случае дело было... не в нерешительности… а из-за страха перед последствиями сделанного, которые он не умел просчитывать, оценивая их по преимуществу в краткосрочных измерениях. Но самое-то главное в том, что он, надо отдать ему должное, хорошо понимал, что любой шаг, похожий на поведение "слона в посудной лавке идеологических догматов", явится поводом для торможения задуманных перемен".

Разочарованные в социализме требовали "ввести" немедленно капитализм и демократию, которые, как известно, обеспечили Западу желаемое советскими людьми изобилие. Именно это и привело к власти Ельцина. Так было с Россией в 1917 году, когда массы пошли за большевиками, так было и в 90-е, когда массы пошли за Ельциным. О государстве никто не думал. В 1917 году, когда массы требовали немедленного мира, только большевики были способны ради власти идти с народом до конца, хотя это грозило развалом экономики и оккупацией России германскими войсками.

В 1917 году большинство позволило большевикам начать невиданный общественный эксперимент (быстрый переход к социализму) в обмен на немедленный мир и раздел земли. В 90-е годы большинство также позволило развалить государство и экспериментировать с российским обществом (быстрый переход к капитализму) в обмен на изобилие и раздел государственной собственности. В революционные периоды все определяют массы, от которых трудно ожидать мудрого решения.

Как показывает история, из-за склонности внимать демагогам выбор российских масс всегда был плох, так как приносил вред как государству в целом, так и прежде всего простому народу. Симпатии российского народа – наверное, это справедливо по отношению к большинству народов мира – всегда были на стороне демагогов и авантюристов.

Самый сильный удар по Горбачеву нанесли национальные проблемы. Межнациональные конфликты в советской империи существовали всегда, но их удавалось прятать "под ковер". Перестройка и гласность разбудили "джинна". Один за другим вдруг вспыхнули кровавые конфликты – Карабах, Сумгаит, резня турок-месхетинцев в Ферганской долине, проблема крымских татар, абхазской автономии. Прибалтийские республики выдвинули требование полной независимости. Копившиеся десятилетиями проблемы не имели простых решений, только силой можно было остановить людей на какой-то период. Но волевые решения, тем более применение силы, принимались массами как возврат к сталинизму.

Национальные элиты были больше всех заинтересованы в развале СССР. Вдруг стали популярны все разрушительные идеи – от идеи, будто Россия и Москва грабят республики, которые самостоятельно могли бы жить лучше, до противоположной идеи, будто Россия кормит всех. Мало кого пугал развал и возможный хаос. Все будто сговорились остановить перестройку и убрать Горбачева. Михаил Сергеевич пытался уговаривать, успокаивать, мирить и один пытался тушить разгорающийся пожар. Его поиски компромиссных решений только разжигали ненависть и воспринимались как слабость. Никто не хотел слышать о компромиссах. Изоляция Горбачева все увеличивалась. Спасти единство страны могла только сила, а Горбачев категорически отказывался от насилия. Такой правитель европейского типа не подходил этой стране. Думаю, что Михаил Сергеевич мог бы вслед за Пушкиным сказать: "Черт угораздил меня родиться (и править) в России".

Теперь Горбачев действительно не поспевал за событиями. Не успевали притушить пожар в одном месте, как загоралось в другом. По-видимому, не обошлось без усилий врагов перестройки – номенклатуры, спецслужб или даже мафии, на которую указывал и сам Горбачев. Требования радикальных реформаторов вызывали озлобленность и панику в номенклатуре, увеличивая ее готовность к перевороту с целью свержения Горбачева.

Дальнейшие события показали, что торопливость реформаторов и национальных элит привели к попытке государственного переворота ГКЧП. Путч, слава Богу, провалился, но неумеренная активность радикалов могла закончиться большой кровью и откатом на много лет в тоталитарное прошлое.

По мере того, как становилось все яснее, что Горбачев не просто "меняет фасад", а полностью изменяет систему, пассивное сопротивление номенклатуры перерастало в активное. На Пленуме КПСС, прошедшем после Первого съезда народных депутатов, номенклатура ясно дала понять Горбачеву, что ей с ним не по пути. На съезде российских коммунистов консерваторы одержали победу и начали открытую войну с Горбачевым. В результате вдруг закончился хлеб, и в московских булочных выстроились огромные очереди. Как будто действуя с номенклатурой по одному плану, Ельцин также объявил Горбачеву войну, выступив 16 октября 1990 года в Верховном Совете РСФСР, председателем которого был избран. Таким образом, в атаку на Горбачева и на перестройку одновременно шли с двух сторон: с одной стороны, наступали противники всяких реформ, а с другой – возглавляемые Ельциным радикальные реформаторы. Вторые оказались опаснее. Почувствовав эту опасность, Горбачев сдвинулся вправо и начал окружать себя консерваторами. На самом деле он был чужим в обоих лагерях.

"Срединное поле", на котором находился Горбачев, к сожалению, оказалось пустынным. Российскому сознанию, в отличие от западного, присуще метание между крайностями, неразработанность срединного поля и т.д., и т.п." ("Вперед нельзя назад!", Юрий Афанасьев, Алексей Давыдов, Андрей Пелипенко, "Континент", № 141, 2009 г.). Трагизм состоял в том, что любые действия Горбачева как в сторону требований номенклатуры, так и в сторону требований радикальных реформаторов, вели к гибели перестройки. Спасая перестройку, Горбачев терял поддержку обоих лагерей.

Удивительно, но вслед за республиками Прибалтики к параду суверенитетов присоединилась и Россия. В июне 1990 года Первый съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете. В борьбе с Горбачевым Ельцин не остановился даже перед развалом страны и ее экономики. За Россией о суверенитете заявили Украина, Белоруссия, Армения и другие республики, области и даже районы.  Хотя Горбачев и выступал за максимальное расширение прав и возможностей республик, выборы в Верховные Советы выиграли требовавшие полного суверенитета народные фронты. Национальные элиты рвались к собственной власти. Осенью 1990 года Верховный Совет России установил приоритет республиканского законодательства над союзным. Избрание Ельцина президентом России развязывало ему руки для борьбы с Горбачевым. Конечно, после выхода России никакой надежды на сохранение Союза уже не оставалось. СССР оказался жертвой объединенной борьбы номенклатуры, национальных элит и ельцинской команды против Горбачева.

Ненависть к Горбачеву была настолько сильной, что номенклатура не только пошла на союз с чуждыми ей радикальными демократами, но и, что еще более удивительно, поддержала инициированный Ельциным развал СССР. Советская элита решила устранить Горбачева любой ценой. Поведение самого Ельцина и поддержавшего его российского парламента настолько непонятно, что кажется неправдоподобным. За пределами России оставались огромные территории с подавляющим большинством русского населения, не говоря уже о тех миллионах русских людей, которые жили в больших городах, прежде всего в столицах союзных республик.

То, что называлось Советским Союзом, вернее было бы называть Российской Советской империей. Эту азбуку депутаты наверняка знали. Почему же они так единодушно поддержали выход России из Российской империи? Простой народ легко было убедить, что без республик Россия будет жить лучше, но как удалось убедить в этом российских парламентариев? Украинских депутатов еще можно понять, ведь Западная Украина всегда мечтала о независимости. Но кто раньше слышал о стремлении к независимости белорусского населения? Результаты голосования Верховных Советов России и Белоруссии по ратификации Беловежских соглашений не могут не удивлять. В Верховном Совете Белоруссии один только Александр Лукашенко голосовал против, все остальные – за. Видимо, кто-то хорошо для этого поработал. Иначе чем ненавистью к Горбачеву и заговором номенклатуры все это трудно объяснить.

А чем объяснить "непотопляемость" Ельцина, кто помогал ему в его стремительном взлете? Слишком большая удачливость Ельцина у меня вызывает подозрение. Думаю, что без помощи какой-то очень влиятельной части номенклатуры и спецслужб этот успех Ельцина не был бы возможен. Невольно приходят в голову идеи специальной тайной операции спецслужб. Они в СССР следили за происходящим, их люди были везде, и они знали все. Поэтому без прямой помощи или какой-то формы содействия спецслужб успехи Ельцина трудно объяснить. Горбачев ведь всячески пытался помешать политическому возрождению Ельцина, но все его усилия оказались безрезультатными. Не заключил ли Ельцин уже тогда союз с некими мощными силами-структурами-группами?

Решив любой ценой убрать Горбачева, эти тайные силы выбрали Ельцина "тараном", способным свалить инициатора перестройки. Может быть, они надеялись после того, как уберут Горбачева, все отмотать назад, вернуть потом и империю, и старую систему? Систему частично им восстановить действительно удалось, а об империи они до сих пор горько плачут.

Почему путчисты не арестовали Ельцина, которого, казалось бы, должны были арестовать самым первым? Чем объяснить такое доверие к нему или, наоборот, такое пренебрежение его возможностями и его решимостью оказать сопротивление? Ведь Крючков (КГБ) по должности должен был знать о намерениях Ельцина и членов его команды, так как в ближайшем окружении Ельцина наверняка были его люди. Могли ли такие профессионалы элементарно просчитаться? Говорят, 19 августа Ельцина думали арестовать, но почему-то этого не сделали. А этот триумфальный взлет Ельцина после путча, растущие как на дрожжах его сила и уверенность? Может быть это все было подстроено заранее, и это была операция по смещению Горбачева и передаче власти Ельцину? В таком случае становятся понятными и смелость и решительность ельцинской команды, и странное поведение путчистов, их полная беспомощность, непрофессионализм, растерянность.

О многом можно спорить, но одно ясно – это был очень странный путч. Горбачев во время путча вел себя достойно и, может быть, главным образом благодаря его стойкости путч провалился. "Вот почему считаю, что в декабре 1991 года Михаил Сергеевич совершил достойный поступок. Он фактически сам отказался от власти, отбросив все другие возможные варианты. Не знаю, что здесь сработало: осознанное решение или предельная человеческая усталость. Скорее всего, мировоззренческое отторжение силы", – пишет Александр Яковлев ("Сумерки", часть 4). Не только сам путч, но и многое из происходившего после выглядит не менее загадочным. Например, появление Путина в ближайшем окружении Собчака. Как человек с таким прошлым, как у Путина, мог оказаться среди самых доверенных лиц кумира либерального лагеря и лидера радикальных демократов? Могло ли такое произойти случайно? Кто позже катапультировал Путина в Кремль, в ближайшее окружение Ельцина? Это тоже случайность? Вопросы, вопросы, вопросы… Получим ли мы когда-нибудь на них ответы?

Ельцин, казалось бы, должен был пугать номенклатуру еще больше Горбачева. Но, видимо, уже тогда номенклатура понимала Ельцина лучше рядовых граждан и верно чувствовала принципиальное различие Горбачева и Ельцина. Несмотря на внешний радикализм и революционность номенклатура быстро распознала в Ельцине уважаемую ею склонность российского президента к самодержавию. В отличие от чуждого европеизированного Горбачева, Ельцин был своим, его культурно-психологические коды были хорошо понятны номенклатуре. С Ельциным они быстро нашли общий язык, так как и Ельцин, и бывшая номенклатура больше думали о власти и о своих интересах, интересы государства и народа их мало беспокоили. Яков Кротов, ведущий на радио "Свобода" еженедельную часовую рубрику "С христианской точки зрения", характеризует ельцинский период следующим образом: "Было ли назначение Путина сюрпризом? Нет – во всяком случае, если глядеть из сегодняшнего дня. Назначения евреев и либералов на разные важные посты во все время ельцинского правления были случайными и недолгими, а продвижение деятелей Лубянки – систематическим и нарастающим явлением. Широкая публика видела первое, номенклатура была отлично осведомлена и о втором" (статья "Ветхий Завет", интернет-сайт Грани.ру, 18.02.2011).

Номенклатура сумела возглавить начавшийся после прихода к власти Ельцина передел государственной собственности. Хотя это и не афишировалось, но на самом деле бывшая номенклатура стала главной опорой ельцинского режима. Бывшие партийные, комсомольские и советские аппаратчики не только вернули себе кресла и должности, которые раньше в любой момент могло отобрать вышестоящее начальство, но теперь дополнительно приобрели нечто более существенное. Они стали частными собственниками. Номенклатура смогла с лихвой отомстить Горбачеву за унижение и страх первых лет перестройки. Ельцин, придя к власти, отстранил Горбачева от всех дел. Первого президента СССР отправили в забвение, и он ушел на пенсию, сопровождаемый проклятиями и улюлюканьем толпы. От советского большинства Горбачев-освободитель получил только обвинения, ругань, плевки. Ну как не сравнить Михаила Сергеевича с шекспировским королем Лиром?

Поединок с номенклатурой Горбачев проиграл. Чудовище оказалось сильнее и хитрее укротителя. У созданного Сталиным номенклатурного чудовища оказался мощный союзник – не любивший Горбачева народ. Прикрываясь революционной фразеологией, заменив старые социалистические "одежды" на новые капиталистические, номенклатура вернулась к власти в новом качестве. Бывшие партийные и комсомольские руководители стали собственниками фабрик, заводов, банков, финансовых структур. О таком щедром подарке им даже не мечталось.

А может быть, именно это и было тайной мечтой номенклатуры в последние десятилетия советской власти? Вдруг стало ясно, что в выигрыше от такой революции оказалась только номенклатура. Поэтому российскую революцию 90-х годов ХХ века можно называть номенклатурной, независимо от того, какие цели эта революция провозглашала и какими лозунгами прикрывалась. Казалось бы, исчезнув, номенклатура тут же воскресла в новом качестве. Король умер. Да здравствует Король!

Удовлетворяя требования революционных масс, пришедший к власти союз радикальных реформаторов и бывшей номенклатуры, быстро разрушил существовавшую – пусть и неэффективную – старую систему управления. И чем же ее заменили? Жизнь десятков миллионов реальных людей не останавливается. Пришлось срочно лепить какую-то замену старой системе. Понятно, что лепилось как попало, выходило и вкривь, и вкось, так как необходимых новых структур, механизмов, людей не было. Например, не было необходимого для рыночной экономики класса свободных частных предпринимателей. И откуда всему этому вдруг появиться в обществе, не имевшем навыков гражданской самоорганизации и самоуправления?

Новую систему управления огромной страной невозможно создать ни за неделю, ни за месяц. За неделю можно только, закрывшись на даче, где есть много еды и других удобств, состряпать "самую прогрессивную" программу радикальных реформ. На создание новых механизмов, новых средств, класса свободных предпринимателей нужны долгие годы. Очень кстати оказались под рукой у новой власти такие специалисты как Гайдар, Чубайс и другие, а за ними властью были призваны различного рода авантюристы и проходимцы, пришло их время. Что хорошего могла создать вся эта братия?

Вот почему эволюционный путь постепенного реформирования предпочтителен, а может быть, и вообще единственный, ведущий к свободному, демократическому обществу и к настоящим рыночным отношениям. Переход к качественно новой политической, экономической и правовой системе невозможен без эволюционных изменений культурного уровня всего общества. На пути от тоталитарной системы к демократии должен быть переходный период и переходный режим (некоторые считают, что это должен быть авторитарный режим), в недрах которого должны формироваться демократические институты и механизмы, воспитываться новые отношения и свободные, ответственные, честные, трудолюбивые люди. Зачатки такого переходного режима в стране уже были в период горбачевского правления. Эту власть, стремившуюся к глубоким реформам, нужно было укреплять и поддерживать. Но, у народа и у интеллигенции, прежде всего, не хватило ни понимания своего общества и сложности задачи, ни терпения для эволюционного преобразования экономической системы и общества в целом. Поэтому процесс эволюционного перехода советской тоталитарной системы к демократии был сорван, и страна была ввергнута в новую революционную пучину.

При отсутствии необходимых условий Гайдар и его команда, хорошо понимая, для чего их призвали и что от них хочет новый хозяин, начали шоковую терапию по переводу российской экономики на капиталистические рельсы в кратчайшие сроки. Бесшабашность и желание любой ценой поскорее зажить, как западные страны, обошлись народным массам очень дорого. За два-три года экономика была почти полностью разрушена. Такого падения уровня производства не было даже в период Второй мировой войны. Многие предприятия фактически перестали функционировать. Только в первом после прихода к власти Ельцина 1992 году ВВП упал почти на 15%, а потребительские цены выросли в 26 раз. По сути, страна оказалась на грани экономического краха.

Вместе с возвращением к власти номенклатуры началось восстановление прежней системы и прежнего архаического характера российской власти. Россия вернулась назад, так как в новой России власть поменяла только внешнюю форму и лозунги, а глубинная ее сущность осталась прежней. Российская власть опять стала самодержавной. Вернулась монополия власти на главные сферы деятельности общества. Согласно ельцинской конституции, президент определял направления внутренней и внешней политики. Власть президента, как ранее власть Политбюро ЦК КПСС, фактически опять стала бесконтрольной и неограниченной какими-либо другими общественными структурами. Теперь, имея возможность оценивать не слова и декларации, а конечные результаты их деятельности, мы можем сказать, что настоящим реформатором был Горбачев, а Ельцин, хотел он того или нет, был орудием реванша контрперестроечных сил, вернувших Россию на ее старую колею.

После прихода к власти Ельцина начинается медленное отступление и от гласности, и от свобод, и от демократии. Именно Ельцин заложил все основы критикуемого теперь российскими демократами и западными странами путинского режима, включая новую форму псевдодемократии. Вот что пишет известный экономист, бывший советник президента России по экономическим вопросам Андрей Илларионов: "Политическое освобождение страны состоялось прежде всего благодаря усилиям Михаила Горбачева и его коллег. И произошло оно не на рубеже 1991-1992 годов, с которыми часто ассоциируются качественные изменения в российском обществе, а в 1989-1990 годах – в результате выборов Съезда народных депутатов СССР в марте 1989 года и особенно Съезда народных депутатов России в марте 1990 года. …Начиная с 2004 года по индексам гражданских свобод и политических прав Россия сползла в менее демократичное и более авторитарное состояние, чем это было характерно, например, даже для СССР в 1989-1991 годах. Получается, что в последние годы власти КПСС наша страна была политически более свободной, чем нынешняя Россия, а советские граждане того времени имели больше гражданских свобод и политических прав, чем современные россияне… После короткой демократической паузы и чуть более длительного полудемократического периода создан новый авторитарный политический режим, по ключевым параметрам являющийся более жестким, чем существовавший в стране двадцать лет назад" ("Трудный путь к свободе", "Континент", № 145, 2010 г.)

Как и следовало ожидать, проводимая таким образом модернизация России завершилась полным провалом. Многообещающие революционные изменения, которые произошли в 90-е годы – ликвидация монополии коммунистической партии на власть, введение многопартийной политической системы, легализация частной собственности и рыночной экономики и пр. – дали плачевные результаты. Капитализм, как и обруганный социализм, на российской почве принял самые уродливые формы.

В современной России установился авторитарный режим. Вся реальная власть находится  в руках достаточно узкой группы чиновников (они же по совместительству и крупнейшие бизнесмены) и промышленно-финансовых олигархов. Политические партии заменены ручными структурами, контролируемыми все той же правящей группировкой. Нет ни демократической политической системы, ни правового общества, ни разделения властей (исполнительной, законодательной и судебной). Обладающие существенным влиянием независимые общественные структуры до сих пор не появились. Нормы закона часто не работают, дискредитированы и парламент, и партии, и суд, и выборы.

В результате сформировалась уродливая, очень коррумпированная, монополизированная экономика. Переход к рыночной экономике до конца не завершен, так как цены в ряде секторов российской экономики остаются по-прежнему административно регулируемыми. Симбиоз бюрократии и бизнеса создал новую экономику, построенную на принципах взаимной коррупции. В условиях такой высокой коррупции и отсутствия реальной конкуренции экономика остается неэффективной. Экономика держится на высоких ценах на сырьевые товары на внешнем рынке, и страну пока спасают только запасы нефти и других полезных ископаемых. Какое будущее может ожидать Россию с такой экономикой?

Вот как характеризует современное состояние России Юрий Афанасьев – один из бывших лидеров лагеря радикальных реформаторов, сопредседатель знаменитой Межрегиональной депутатской группы, ярый критик Горбачева, который как никто другой подгонял реформы и способствовал приходу к власти Ельцина, а впоследствии такой же ярый критик ельцинско-путинского режима: "При непосредственном участии первых лиц государства, с опорой на властный потенциал всех силовых структур, судебной системы и административных органов всех уровней идет грандиозное расхищение всего национального достояния и оформление в частную собственность физических лиц земли, ее недр, возведенных на ней предприятий. Происходят раздел, переделы, рейдерские захваты и квазиюридическое оформление фактической приватизации целых отраслей промышленности, транспортных коммуникаций и энергетических сетей. Все перечисленное по своей социальной сущности – средневековые территориальные захваты без малейшего раздумья о дальнейшей судьбе и эффективном предназначении захваченного. А с моральных и нравственных позиций – это волчье пиршество в овчарне, торжество алчности и звериной ненасытности диких людей. По отношению же к праву русская власть показывает себя откровенно нелегитимной и криминальной" ("Вперед нельзя назад!", “Континент”, № 141, 2009 г.).

При таких результатах ельцинско-путинского режима совершенно неверными кажутся утверждения журналистов о том, что Ельцин был хорошим политиком, а Горбачев был гениальным партаппаратчиком, но плохим политиком. У Горбачева были другие цели. Обидно, что мало кто это понимал. На плечах Горбачева лежал груз огромной ответственности, а популист Ельцин делал то, чего требовало большинство, даже если это было во вред и этому большинству, и российскому государству вообще. Безответственность и готовность на все ради власти – вот и весь секрет успеха Бориса Николаевича. Поэтому он все делал легко, решительно и быстро, руководствуясь принципом – "а после меня разбирайтесь, как хотите". Так же легко Ельцин состряпал упразднившие СССР Беловежские соглашения, разрешил предложенную Гайдаром шоковую терапию, расстрелял избранный народом парламент и вопреки своим демократическим декларациям дискредитировал свободные выборы, назначив преемником Путина.

Волей чудесного случая однажды во главе советской империи оказался правитель европейского типа. Но такой правитель вызывал только критику, насмешки и никому не был нужен. Конечно, Горбачев допускал ошибки, у него были слабости. Например, он ошибался при подборе кадров. Можно назвать и другие недостатки Горбачева – где-то медлил с принятием решений, а где-то слишком спешил, но оставим это занятие его критикам, которых было и сейчас есть очень много. В этой статье сделана попытка хоть немного восстановить справедливость и как-то компенсировать тот поток отрицательной информации, а иногда и прямой лжи и клеветы, который долгие годы обрушивался на Горбачева.

Горбачев сам как нельзя лучше объяснял и то, к чему он стремился, и то, как это делал, и то, в чем он ошибался. Во время президентских выборов 1996 года на одной из встреч с избирателями Горбачев сказал: "Многие меня спрашивают: "Михаил Сергеевич, то, что происходит в стране, – это и есть перестройка? Этого вы хотели?" Нет! Замыслы были иные. Все надо было делать постепенно, эволюционно. И вдруг все оборвалось. Навязали совсем другое, причем со ставкой на развал страны, на шоковую терапию. А это уже другая реформа и другие творцы". И на вопрос корреспондента: "Если все вернуть назад, к марту 85-го года, что бы вы сделали по-другому?" ответил: "Замыслы остались бы теми же: свободная страна, демократия, свободный человек, общество, открытое для общения с народами мира. А вот в том, как идти к этому обществу, многое бы поменял" (Ольга Деркач, Владислав Быков. "Горбачев. Переписка переживших перестройку". Москва, 2009).

Прежде всего, наверное, Горбачев хотел бы поменять темп политических реформ, в результате которых получившее неожиданную свободу советское общество не смогло распорядиться этой свободой на благо народу и стране. Но я сомневаюсь, что у Горбачева была реальная возможность определять темп реформ, так как сомнительно, чтобы кто-то вообще мог противостоять такому общенародному нетерпению и давлению.  Горбачев уничтожил основы сталинизма-тоталитаризма и дал людям свободу. И не его вина, что получив свободу советские люди первым делом начали разваливать страну и экономику, потом в спешке бросились делить государственную собственность, и, не зная, как это делать, разделили ее бестолково и несправедливо. У Горбачева был только один главный выбор – начинать или не начинать перестройку. Начав перестройку, Горбачев выполнил свою миссию. Боюсь, что дальнейшее от него мало зависело. Произошло то, что и должно было произойти в такой стране, при таком состоянии общества, с таким культурным и нравственным уровнем населения.

Да, Горбачев не смог решить сложнейшие проблемы, с которыми столкнулась реформируемая страна. Но ведь Михаил Сергеевич не Бог. Поэтому, со всеми его недостатками, может быть, Михаил Горбачев – самое лучшее, что подарила миру советская Россия.

Лучше всего сущность этого великого человека раскрывают его собственные слова сказанные по свидетельству помощника Черняева в порыве откровенности: "Жизнь что? Она одна. Ее не жалко отдать за что-то стоящее. Не за жратву же, не за баб только! Я ни о чем не жалею. Раскачал такую страну… Ругают, клянут... ненавидят. Нет. Не жалею ни о чем". В этом откровении, мне кажется, и есть ответ на вопрос, кто такой Михаил Горбачев, зачем он начал перестройку и почему он, спасая перестройку, согласился расстаться с властью. Такой человек, для которого власть не является главной целью и которому жизнь "не жалко отдать за что-то стоящее", на вершине власти, да еще и в России – это действительно большое чудо! Я уверен, что в дальнейшем с каждым годом и с каждым десятилетием число людей, положительно оценивающих роль Михаила Горбачева в истории, будет только увеличиваться.

 

Автор статьи выражает особую признательность Ольге Деркач и Владиславу Быкову, из замечательной книги которых "Горбачев. Переписка переживших перестройку" (Москва, ПРОЗАик, 2009) были взяты некоторые факты о жизни Михаила Горбачева. Очень хорошая, умная, объективная, информативная и на редкость добрая по отношению к Горбачевым получилась эта книга.