Категория реальности, которой так невозмутимо оперирует добропорядочный гражданин, лично мне осточертела. Ведь, если вдуматься, реальность – штука сугубо умозрительная. Как радуга, явленная праведнику Ною. Ведь она существует только в глазах наблюдателя и, естественно, лишь при наличии оного. Как и весь мир так называемых объектов, реальность которых, при отсутствии органов чувств, доказать весьма проблематично.
Можно быть уверенным лишь в том, что реально существует только нечто, воспринимаемое мною, как "Я", и все остальное. То есть "не Я". То, что мною не является. Мысль чужая, но очень симпатичная, и я привязался к ней, как к родной.
Суть не в этом.
Помню, что иногда, рассматривая в зеркале лицо, которое за долгие годы привык считать своим, старательно прислушиваясь к шаркающим шагам обитателей зазеркалья, к шепоту шевелящихся в подсознании архетипов, я задавался пустяшным, на первый взгляд, вопросом: что или кто из нас более реален – я или мое отражение. Вернее, кто из нас более соответствует моему представлению о реальности.
Несмотря на кажущуюся очевидность, ответ неизменно увязал в беспросветных, затейливых умопостроениях. Это, смотрящее на меня из глубины скрытой стеклом амальгамы, на самом ведь деле, мною не является. Асимметрия наших лиц, да еще и зеркально перевернутая, делает нас не более чем просто похожими друг на друга. И как бы я ни изворачивался, а пробовал неоднократно, мне никак не удастся влиться в него. Конечно, можно тешить себя надеждой, что, мол, без меня оно не существует, что, мол, полностью зависит от меня, движется лишь вместе со мной, но ведь и я, как ни прискорбно это признать, мыслю себя во многом в соответствии с ним. Оно в значительной степени выстраивает мое о себе представление, а тем самым и уверенность в реальности меня самого.
– Не беспокойся, – слышал я голос Декарта, – ты мыслишь, значит, ты существуешь.
– Как сказать, – это был Кант, – если бы не оно и не множество других твоих отражений, был бы ты так уж уверен, что существуешь? Хоть как-нибудь? Ну, хотя бы, как банальная "вещь в себе"?
Как я выгляжу на самом деле, видимо, мне так никогда и не удастся узнать. Отражение в зеркале – в лучшем случае, моя приблизительная копия, иллюзия моей внешности, миф, на котором основано мое о ней, моей внешности, представление.
А так ли важно оно, это "на самом деле", да и существует ли оно вообще? На протяжении всей своей жизни я мыслю свое обличье на основе сотворенной зеркалом иллюзии, и, при этом, слава Богу, совсем неплохо себя чувствую.
"Когда человек узнает, что движет звездами, Сфинкс засмеется, и жизнь на земле иссякнет", – высечено на древней скале Абу-Симбела.
Наука самозабвенно творит мифы о Мироздании, орудуя моделями, в той или иной степени отражающими наши к этому Мирозданию претензии. И, надо сказать, достигла в этом достаточно впечатляющих результатов. "Истинность" природы, например электричества, важна разве что для въедливого зануды-ученого, но ее соответствие или несоответствие "действительности" нисколько не уменьшает удовольствия обывателя от пользования утюгом или телевизором. Его, обывателя, вполне устраивает известное всем семиклассникам и почти всем домохозяйкам "направленное движение электронов", и раздражает лишь прекращение в самый неподходящий момент этого самого "направленного движения", вызванное неполадками в сети.
Научные мифы виртуозно создают для нас иллюзию планомерного овладения тайнами Природы, а Ее неугомонные капризы приводят лишь к развенчанию одной модели и созданию новой, более замысловатой.
Можно, конечно, порассуждать, с той или иной степенью компетентности, об истинности знаний, добытых науками, которые принято называть естественными. Но как не согласиться с тем, что среднестатистический человек преспокойно мыслит этот мир на основе господствующих в этот период мифов – будь-то плоская Земля, стоящая на трех китах, гибрид пшеницы и картофеля или замедление времени в космическом корабле, летящем со скоростью света. В туманных же дебрях гуманитарных знаний – истории, социологии и, особенно, в психологии – всепобеждающее главенство мифа торжествует во всей красе.
Гримасы мифотворчества с их неукротимой разрушительной силой оставили нестираемый след на многострадальном лице цивилизации. Жизнерадостно взиравший с плакатов бодрый оскал социализма, построенного "в одной, отдельно взятой стране", где мировая история лихо перелицовывалась в соответствии с задачами партии на текущий момент, определял стойкое мировоззрение "трудящихся масс". Первобытные изыски теории арийского превосходства побуждали целую просвещенную нацию тупо маршировать с поднятой рукой, алчущей крови.
Можно ли вообще утверждать что-то определенное об "истинности" этического или духовного мировосприятия? Нужно ли ломать копья, доказывая или опровергая историчность Авраама, Моисея, Иисуса или Будды, если человечество тысячелетиями живет в духовной атмосфере, сформированной ими? Не "исторические факты", призрачные, невнятные, часто далеко неоднозначные, а рукотворные мифы гораздо более убедительны, чем любая, многозначительно аргументированная "истина".
"Хорошо придуманной истории незачем походить на действительную жизнь, – сказал как-то Бабель, – жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуманную историю".
Сродни бутафорским декорациям студийных павильонов или виртуальным компьютерным спецэффектам, мифы вполне сносно удовлетворяют представлениям неприхотливого ума об истине. А если и возникает у него, этого ума, в период полового или какого другого созревания вопрос: "А что там, за этим, так искусно нарисованным холстом?", то, по мере взросления, он благополучно растворяется в потоке гораздо более насущных земных занятий.
Содружество человека и затейливого багажа его иллюзий предполагает неизменное, активное взаимовлияние – человек создает миф, миф создает человека.
"Если Бог сотворил человека по Своему образу и подобию, – эту фразу Вольтера я присвоил давно и надолго, – то человек ответил ему тем же". Моисеево Пятикнижие начертало духовные пути для доброй половины человечества, оно стало плотью и кровью истории целого народа, призванного нести бремя своей избранности через тысячелетия.
Когда я думаю об иллюзорном мире человеческих истин, он представляется мне сферой, сотканной из периодически обновляемых мифов. Ограниченной сферой, находящейся внутри непостижимого пространства истин Божественных, которые тоже, вполне возможно, являются лишь иллюзией самого Вседержителя. Соприкосновение двух этих миров воспринимается нами, смертными, в лучшем случае, как счастливая случайность, а в худшем – как трагическая несправедливость судьбы.
И еще – как необходимость создания нового мифа, новой сказки.
Я, как и все, создаю сказку своей жизни, и присутствие в ней Творца выглядит для меня не более мифическим, чем убеждение противоположное, в котором неизвестно кем установленные "законы Природы" управляют целенаправленным развитием материи.
Рассматривая в зеркале лицо, которое за долгие годы привык считать своим, я неизменно ощущал устойчивое неприятие того, что все, происходящее во мне, включая и эти мысли, с трудом перетекающие в слова, с поразительной легкостью укладывается в прокрустово ложе теории "Происхождения видов", а симпатичное существо, которое я считаю лишь забавной пародией на себя, стоит на предшествующей мне ступеньке эволюции.
Мне гораздо приятнее думать, что на шестой день, на свежесотворенных просторах Земли, среди трав, деревьев и беззаботных зверюшек, еще отливающих нетронутой новизной, Всемилостивый Господь собственноручно изваял меня из праха земного и наполнил мои ноздри своим животворящим выдохом.