Константин Фрумкин

    Сфера общественной, религиозной и философской мысли в современной России производит впечатление бесплодной пустыни, которую не может оживить даже начавшийся в стране экономический подъем. Имеются и умные люди, и полиграфические возможности. Но у людей нет интереса к вопросам абстрактным и непрактичным. Идейную сферу сегодняшней России отличает крайняя раздробленность интеллектуальных сил, почти полное отсутствие целостных публичных дискуссий и также почти полное отсутствие неофициальных интеллектуальных организаций или клубов.
    Что касается официальных организаций, то их состояние производит тягостное впечатление даже на собственных членов. Политические партии совершенно не интересуются своей идеологией, а заняты прагматической борьбой. Учреждения академической философии или культурологии работают в скучном казенно-планомерном режиме: "поиск финансирования - отчет об использовании финансов".
    Однако на этом скучном фоне имеются яркие пятна. На мой взгляд, самое яркое - это идейное направление, которое стоит назвать традиционалистским, поскольку понятия "традиция" и "традиционализм" являются объединяющими для всех участников этого движения.
    Традиционалистское движение крайне эксцентрично, циркулирующие в нем идеи иногда производят впечатление какого-то запредельного отклонения от здравого смысла, но его участники импонируют глобальностью мышления, а еще больше тем, с какой остротой и чуть ли не личной болью они переживают духовные, не повседневные вопросы. Кроме того, им часто свойствен самый непримиримый нонконформизм, который вызывает уважение независимо от несогласия с содержанием.
    По определению самих традиционалистов их мысль представляет собой беспощадную критику современного мира, но, в отличие от подавляющего большинства критиков цивилизации традиционалисты основываются не на ценностях "гуманистических" и "прогрессивных", а на ценностях "интегральной традиции". Под последней они понимают некие сакральные, эзотерические знания принципов всех вещей, частным проявлением которых являлись все основные религии и мистические учения прошлого. Таким образом, в религиозной сфере традиционалисты проповедуют исходное единство всех религий, и соответственно, критикуют западное общество за отпадение от этой исходной религиозности.
    Авторов этого направления можно назвать новыми славянофилами, поскольку они совпадают со славянофилами XIX века в главном пункте: противопоставление русской (иногда евразийской) самобытности, которая якобы тесно связана с древними религиозно-мистическими традициями, западной цивилизации. Авторов этого круга можно также назвать современными русскими фашистами: они, как правило, с симпатией относятся к итальянскому и немецкому фашизму ХХ века (особенно в части эстетической и мистической) и с безусловной симпатией читают близких к фашизму философов (Эволу, Юнгера, Паунда), с трепетом относятся к свастике, противопоставляя ее шестиконечной (а иногда и пятиконечной звезде); они, наконец, все готовы простить фашизму за его противостояние англо-саксонской цивилизации. Многие из этих авторов сами бы не стали отказываться от титула фашистов, оговорив только, что имеют в виду изначальный фашизм, идейный и мистический, а не те искажения, которые были внесены в него политической практикой. Наконец, этих авторов можно было бы назвать генонистами - в честь французского традиционалиста первой половины ХХ века Рене Генона. Уважение к Генону объединяет всех авторов интересующего нас направления, и, как выразился один из них, те, кто не знают метафизики Генона, вообще не имеют права попусту трепать слово "традиция". Генон - знаковая фигура, отношение к которой может служить достаточно надежным критерием для отнесения к традиционалистам. Вообще, если формальное единство русских социал-демократов определялось чтением Маркса, то формальное единство российских традиционалистов определяется чтением Рене Генона и Юлиуса Эволы.
    Традиционалисты представляют собой сравнительно узкое и довольно сплоченное литературное сообщество, сконцентрированное в основном в Москве. Участников этого сообщества можно назвать буквально поименно.
    Прежде всего, это скандально известный публицист Александр Гельевич Дугин, а также авторы возглавляемого им журнала "Элементы". Среди последних прежде всего Евгений Головин - его труды появлялись на страницах "Элементов" особенно часто. Впрочем, никаких социальных или политических идей Головин не высказывал, специализируясь в основном на истории алхимии, оккультизма, спиритизма и т.п. Ученик и поклонник Дугина Аркадий Малер ведет в помещении Института философии РАН заседания так называемого "Евразийского клуба".
    Далее следует назвать имя Гейдара Джемаля, живущего в Москве исламского мыслителя, ставшего среди российских традиционалистов по настоящему культовой фигурой.
    Следом за ним назовем довольно известного писателя Юрия Мамлеева, чья проза, возможно, сыграла определенную "воспитательную" роль в распространении среди российской интеллигенции мистических взглядов. Для будущих историков Юрий Мамлеев, видимо, будет выглядеть объединяющей фигурой традиционалистского сообщества: Мамлеев был одним из лидеров "южинских мистерий", кружка любителей эзотерики, собиравшегося в 60-х годах на его квартире в Южинском переулке. Участниками этого кружка были и Джемаль, и Головин. Имена Дугина, Головина и Мамлеева вместе можно встретить под обложкой изданного в 1997 году "Московского эзотерического сборника".
    Еще один непременный член изучаемого нами сообщества - журнал "Иначе". Его авторы - Вадим Штепа, Сергей Корнев, Сергей Дунаев, Алексей Романовский представляют собой младшее поколение традиционализма.
    Российская традиционалистская мысль развивается не только в бумажных изданиях, но и в интернете. Среди сетевых проектов данного направления наше внимание привлек сайт "Традиция" и его модератор Константин Крылов.
    Постоянной трибуной всех вышеперечисленных авторов в прошлом был философский журнал "Волшебная гора". Между 1996 и 1998 годом вышло семь номеров журнала, а с 2000 года начат выпуск его более "тощего" преемника - "Философской газеты", которая гордится тем, что является единственным в России философским изданием газетного формата. "Философию" газета понимает совсем не так, как в Институте философии РАН; с точки зрения редакции "ФГ" философия - это "обретение священного знания". На момент написания данного очерка вышло четыре бумажных и девять сетевых номеров "ФГ". Редакцию "Волшебной горы" - "Философской газеты" возглавляют Артур Медведев и Мария Мамыко.
    В данном очерке мы будет стараться не делать оценок, а только адекватно передать основные идеи современных российских традиционалистов. Оценки не заставят себя ждать, ибо высказываемые традиционалистами идеи, кажется, специально построены так, чтобы вызвать горячую реакцию - одобрительную или отрицательную. В определенном смысле движение традиционалистов провокационно - исходящие от него тексты сознательно давят на больные точки общества.
    
    АЛЕКСАНДР ДУГИН: СУША ПРОТИВ МОРЯ
    
    Если говорить об отдельных авторах то начинать надо, конечно, с Александра Дугина. Его заслуги перед русской культурой огромны - с той оговоркой, что размер этих заслуг мы измеряем "по модулю", не давая им моральной или политической оценки. Дугин - политический и социально-философский писатель огромного таланта, трудолюбия и образованности. Нет никаких сомнений, что в будущем, когда политические взгляды Дугина уйдут в музейно-антикварную сферу, его сочинения будут издаваться академическими собраниями, а его творчеству будут посвящать монографии и дипломные работы. Но пока Дугин - "анфан террибль" российской общественной мысли, и его имя воспринимается с той же смесью юмора и страха, с какой в начале 90-х годов в сфере практической политики воспринималось имя Владимира Жириновского. В некотором смысле в среде российской интеллигенции имя Дугина находится под запретом, его не зовут на "тусовки", не приглашают на телевидение и радио. В прессе иногда говорят о якобы существующих у него многочисленных сторонниках, но на поверхности общественной жизни их не слышно и не видно. Более того - даже те неославянофилы, которые в значительной степени являются его единомышленниками (и о которых говорится в данном очерке), как правило, лично от Дугина стараются отмежеваться: даже для фашиствующих мыслителей взгляды Дугина выглядят слишком фантастическими, агрессивными и оригинальными - одним словом, слишком скандальными.
    Хотя Дугин на идеологическом небосклоне выглядит как одинокая звезда, и о нем не принято говорить, но его нельзя не замечать. Когда политологи сегодня говорят о взглядах "современных российских евразийцев", то они имеют в виду взгляды Дугина. Когда либералы противопоставляют свои внешнеполитические концепции взглядам неких "крайне правых экстремистов" то под последними прежде всего имеют в виду геополитические идеи Дугина. В некотором смысле Дугин единолично воплощает крайне правую оконечность российского идейно-политического спектра - хотя к практической политике он никакого отношения не имеет, оставаясь чисто литературным феноменом.
    Разумеется, столь широкую известность Дугин не мог бы получить без активной пропагандистской работы. Здесь в его биографии имеется белое пятно. По всей вероятности, какие-то политические силы, или, быть может, спецслужбы, одно время рассматривали Дугина как важную пропагандистскую величину. Благодаря этому в 90-х годах действовало издательство "Арктогея" - в сущности, личное издательство Дугина. Основным проектом этого издательства был журнал "Элементы", редактором которого был Дугин (всего вышло девять номеров). Кроме "Элементов", "Арктогея" издавала книги Дугина, книги любимых и переводимых им иностранных авторов (Генон, Эвола, Майринк), а также альманахи-антологии "Милый Ангел" (вышло три номера) и "Конец света" (вышел один номер) - тоже в значительной степени состоящие из сочинений Дугина. Все издания "Арктогеи" отличались очень высоким полиграфическим качеством и неплохими тиражами, так что некий источник внешнего финансирования просматривался в них невооруженным взглядом. Однако, в конце 90-х годов тайные хозяева Дугина то ли утратили к нему интерес, то ли сами стали испытывать финансовые трудности, во всяком случае "Арктогея" прекратила издательскую деятельность, оставшись только в интернете. Впрочем, изданного оказалось достаточно, чтобы Дугин стал широко известен.
    Пресса сообщает о двух эпизодах, когда Дугин выступал в тандеме с другими известными деятелями. Несколько лет Дугин совместно с писателем Эдуардом Лимоновым возглавлял так называемую национал-большевистскую партию. Лимонов - сам скандальная личность, вся Россия обсуждала его гомосексуальные откровения, и испортить себе репутацию он, конечно, уже не мог ничем, даже стараясь всеми силами. В условиях, когда либеральные идеи были в России, в общем-то, господствующими, партия Лимонова-Дугина объявляла, что она ориентируется одновременно на наследие фашизма и большевизма - то есть открыто провозглашала себя "красно-коричневой". Можно понять, что партия осознанно держала курс на скандал, и, быть может, не без умысла надевала на себя маску "красно-коричневой угрозы" - маску, которую либералы предназначали совсем для других, менее скандальных и более серьезных политических сил. В этот период Лимонов в своей газете "Лимонка" называл Дугина самым выдающимся философом современности, а Дугин громил вестернизацию, происходящую в России и пророчил, что рабочие разобьют "слепое око компьютера". Теперь Дугин вышел из партии, и Лимонов объясняет это так, что Дугин хотел остаться в безответственной оппозиции ко всему на свете и заниматься пропагандой, в то время как партия стала двигаться в сторону реальной политической работы.
    Второй эпизод связан с именем известного питерского рок-композитора Сергея Курехина. СМИ сообщали, что незадолго до своей скоропостижной смерти в 1996 году, Курехин сотрудничал с Дугиным и стал чуть ли не его сторонником. В чем состояло это сотрудничество - неизвестно, но Дугин писал: "мы вместе организовывали вечера, публичные выступления, концерты, передачи, творческие и политические акции". Вероятно, именно с этим эпизодом связано появление фильма Курехина "Два капитана - 2". В фильме этом явно прослеживаются параллели с текстами Дугина - он геополитический по теме, и в нем говорится о столь чаемом евразийцами союзе России и Германии. Разумеется, ни на какую серьезную политическую мысль фильм не претендует - картина Курехина представляет собой "стеб", абсурдистскую пародию на геополитику, и можно смело предположить, что Курехин рассматривал Дугина как источник искрометного, плодотворного бреда - в котором только и осталось спасение искусства от повседневности. В посвященном Курехину номере "Элементов" опубликовано его посмертное интервью, из которого можно понять, что музыкант и геополитический писатель нашли точки соприкосновения во-первых - в оппозиции к "смесительному" постмодернизму, а во-вторых - в симпатии к культуре Третьего рейха. Курехин с большим пафосом говорит о созданном в Германии 30-х годов синтезе искусства, политики, науки и магии и досадливо сетует, что ассоциации с концлагерями и ужасами войны не дают большинству беспристрастно проанализировать немецкую культуру того периода и признать ее столпов - таких как Вирт или Юнгер - величайшими мыслителями ХХ века. В конце концов он ставит знак равенства между понятиями "фашист" и "романтик", и утверждает, что кто не хочет быть хоть в какой-то степени фашистом, должен отказаться и от романтизма. В написанном Дугиным некрологе говорится, что Курехин был органичным национал-большевиком и прирожденным консервативным революционером.
    Последний проект Дугина - некое объединение "Евразия", куда вошли представители духовенства - православного, мусульманского и иудаистского, а также израильтяне из объединения "Арцейну". Любопытно, что сообщившую о создании этой новой организации газету "НГ-религии" более всего обеспокоило именно это последнее обстоятельство. По мнению автора статьи, авантюрист Дугин вынуждает представителей московской патриархии сидеть за одним столом с израильскими радикалами, и, таким образом, из-за Дугина церковь может поссориться с Арафатом и арабским миром, а у нее на арабских территориях много имущества. Для Дугина главным было, что все собранные им под знаменам "Евразии" твердо придерживаются своих традиций, и ни за что не променяют их на соблазны космополитического либерализма.
    Главной идеей Александра Дугина является мысль о проходящей через всю историю вражде Суши и Моря - то есть борьбе сухопутных евразийских империй против держав, чье могущество вытекало из господства на море. Врагов евразийцев Дугин называет атлантистами, талассократами ("моревластителями" - в отличие от сухопутных евразийцев-"теллурократов"), а также мондиалистами. Типичные примеры таких противостояний - борьба СССР с США, Гитлера с Англией и США, Наполеона - с Англией, Рима - с Карфагеном. (Как можно убедиться из этого списка, только во времена Рима сухопутной Империи удалось победить морскую, а в новой и новейшей истории морские державы фатально побеждали.)
    Указание Данилевского на то, что Россия никогда не станет своей в европейском сообществе, Дугиным игнорируется - ему кажется более важным, что Европа, как и Россия, принадлежит тому же континенту. Один из номеров "Элементов" вышел под лозунгом "Евразийская империя от Владивостока до Дублина!" Имевшие место в истории войны России с Германией и Францией представляются Дугину трагическими заблуждениями, спровоцированными атлантистами. О второй мировой войне он говорит как о "великой евразийской катастрофе": "После страшной братоубийственной войны двух геополитически, духовно и метафизически близких, родственных народов, двух анти-атлантически ориентированных режимов, России Сталина и Германии Гитлера победа СССР была на самом деле равнозначна стратегическому поражению…"
    Но противостояние Евразии и морских держав - не просто борьба государств, это борьба разных метафизических принципов, за соблюдением которых в обоих лагерях следят тайные общества, могущественные конспиративные ордена, являющиеся главными движущими силами политических процессов. Есть тайный орден Евразийцев (его центр в ХХ веке находился в Москве). В древности агентами евразийской идеи, по Дугину, были практически все создатели континентальных империй, включая Карла Великого и Чингисхана. Их противники - тайный орден Атлантики, который, как сообщает Дугин, имеет древнейшую историю и восходит еще к древнеегипетским инициатическим обществам, к секте почитателей бога Сета, символами которого были водные звери - Крокодил и Бегемот. Из книги Дугина "Конспирология": "Орден Евразии, Орден Мужского начала, Солнца, Иерархии - это проекция Гора, Аполлона, Ормузда, Солнечного Христа-во-Славе, Спаса-вседержителя. Евразия как Земля Востока - это Земля Света, Земля Рая, Земля Империи, Земля надежды, Земля Полюса.
    Орден Атлантики, Орден Женского начала, Луны, Оргиастического равенства - это проекция египетского Сета, Пифона, Ахримана, Христа Страдающего, человеческого, погруженного в метафизическое отчаяние одинокой Гефсиманской молитвы. Атлантика, Атлантида как Земля Запада - это Земля Ночи, земля "колодцев изгнания" (как говорили исламские суфии). Центр Планетарного Скепсиса, земля великого метафизического Сплина.
    Разумеется, в ХХ веке тайные ордена тесно связаны со спецслужбами и гнездятся где-то в их недрах. В одних своих трудах Дугин объявляет КГБ главным носителем евразийской идеи, но в других неожиданно сменяет милость на гнев и оставляет эту честь только за ГРУ, а КГБ обзывает атлантистским лобби. Одному дьяволу известно, чем объясняются эти перемены во взглядах "великого евразийца". Вообще по Дугину России, этому естественному очагу евразийства крайне не везет с евразийцами, к власти все чаще приходят антлантистские агенты. Благонадежных нет - по разным поводам Дугин объявлял тайными атлантистами и большинство деятелей "ленинской гвардии", и Берию, и Хрущева, и Андропова, и - безоговорочно - Горбачева с Яковлевым, и - разумеется - либералов постперестроченой России. Одно только евразийство Сталина пока еще остается вне всяких подозрений.
    Сочинения Дугина разворачивают перед нами грандиозную картину борьбы двух тайных обществ и двух идей, которая ведется в течение всей человеческой истории. В дугинской "Конспирологии" это противостояние описывается в следующих словах: "Орден Евразии против Ордена Атлатики (Атлантиды). Вечный Рим против Вечного Карфагена. Оккультная пуническая война, невидимо продолжающаяся в течении тысячелетий. Планетарный заговор Суши против Моря, Земли против Воды, Авторитарности и Идеи против Демократии и Материи. Не станут ли бесконечные парадоксы, противоречия, недомолвки и миражи нашей истории понятнее, логичнее и разумнее, если смотреть на нее с позиции оккультного геополитического дуализма? Не получат ли в таком случае бесконечные жертвы, которыми человечество расплачивается в наш век за непонятные проекты политиков, глубинное метафизическое оправдание?"
    Поскольку истинное, мистическое Евразийство причастно Интегральной Традиции, то в сфере идеологии Евразийцы должны быть романтическими реакционерами, сторонниками Консервативной революции, а всевозможное левачество, экономический социализм и коммунизм в их теоретической чистоте, по Дугину, суть формы "атлантистской пропаганды".
    В 9-м (последнем из изданных) номере "Элементов" опубликована весьма значимая статья Дугина "Парадигма конца", в которой он утверждает, что развиваемая им картина великого противостояния укладывается в самые разные философско-исторические концепции. Вот геополитика говорит о вражде Суши и Моря. А марксизм - о вражде труда и капитала. А этнические теории вроде теории Льва Гумилева - о борьбе народов, где "для нас" важно противостояние славян-русских западноевропейцам-англосаксам. А религиозные теории придают особое значение противостоянию восточного и западного христианства. В истории вечно бьются два начала: по одну сторону баррикад - Капитал-Море-Запад-Англосаксы-Западное Христианство, а по другую - Труд-Суша-Восток-Славяне-Православие. В настоящий момент западный "исторический субъект" побеждает, о чем говорит и победоносное шествие глобализации, и победа капитализма в России. Редакционная статья в "Элементах" предлагает евразийцам признать свое поражение и ожидать, когда атлантизм погибнет сам в результате окончательной реализации своих исконно самоубийственных принципов.
    Для завершения разговора об идеях Дугина хотелось бы продемонстрировать читателю, как они воспринимаются большинством российских интеллигентов. Ниже мы приводим взятые из интернета оценки его творчества, принадлежащие разным авторам . Как можно убедиться, у очень многих Дугин вызывает одни и те же чувства: большой талант, впечатляющая начитанность и совершенная чудовищность взглядов, если воспринимать их всерьез:
    
    Культовый в некоторых кругах "философ" А.Дугин, образованный человек с немалыми способностями к различению всяких тонких материй, но, на мой взгляд, утерявший человеческий вектор.
    К сожалению, либералы с Дугиным не спорят (это, видите ли, в их среде дурной тон), а если и спорят, то примерно выглядит это так: на Вас едет танк, а Вы кричите: стой, мерзавец, у тебя гусеница грязная! Что, он остановится, вылезет и будет мыть гусеницу? Нет - задавит и все.
    
    Вопрос с Дугиным и правда серьезен. С моей точки зрения этот человек опасен, он гораздо опаснее националистов типа Баркашова, Макашова и т.п. Это незаурядный, умный и отчасти образованный человек, который подводит наукообразную базу, причем делает это умело. За этим стоит все то же - поделим человечество на сорта (причем не просто поделим, а МЫ поделим), но на научной основе... Я уж не говорю, что масса его последователей просто не в состоянии понять то, что он говорит, и Кастанеду не читало...
    
    Ох, крут и непрост, матер и талантлив! Если политику с нацвопросами оставить в стороне, то просто за жизнь иногда здорово гонит! С удовольствием читал. Однако просвечивает то Кастанеда, то Ницше, то еще чего, ну это естественно, все, что можно сказать, в основном уже сказано. Хотя - вольное отношение к фактам имеет место кое-где. Годится вполне в идеологи, даже более чем!
    
    После я узнал, что он - сын генерала КГБ, который - генерал - выписывал ордер на обыск в собственной квартире, чтобы изъять из комнаты сына Бердяева и Нилуса. Теперь он - не генерал, сын - сделался философом-традиционалистом и пишет манифесты лимоновской партии национал-большевиков.
    
    Прочитав Дугина, я убедился, что никакого диалога - с человеком ли, с обществом, отрицающими постулат "Живи сам и давай жить другим" - нет и не может быть. Скорее всего, я просто до мозга костей атлантист и талассократ и всякого, кто убежден, что "знает как надо" и потому имеет право вмешиваться в мою жизнь с той или иной навязчивой проповедью, буду встречать на границе владений с ружьем, заряженным картечью. Если кто решился назначить себя бешеной собакой, дело его. Но он должен принять в расчет, что с бешеными собаками не дискутируют, им не предоставляют трибун и права слова, их сторонятся, а по возможности - отстреливают. Но рассмотреть рассуждения г-на Дугина небесполезно, ибо это безумие особенно заразно при том ветре, который завывает на просторах СНГ.
    
    Это хранитель старообрядчества, мужской галстук со знаниями полиглота, человек (да человек ли?), не способный не пользоваться всей грудой макулатуры, которую он имел несчастье прочесть.
    
    Наконец, Дугин, или у кого он там ворует, сформулировал бинарную концепцию атлантизма-европеизма, которая тем не менее является всего лишь обобщением ситуации третьей мировой (холодной) войны, противостояния США и СССР. Объективно теория Дугина носит реваншистский характер и стелет дорогу русскому Гитлеру. Учитывая, что Россия щас по всем параметрам Веймарская республика. А поскоку кроме ядерных бомб у нашей родины ничо не осталось, он по факту готовит самоубийство человечества и пошел он тогда нахуй
    
    Не знаю, как вас, господа, а меня от Дугина просто прет! Замечательный писатель. Этакий Хичкок для интеллигентной публики. Сами понимаете, что образованный человек вряд ли будет воспринимать всерьез похождения вампиров и покойников... Ну вот, а у Дугина не покойники и привидения, а всякие инфернальные врата полуночи, атлантизмы, евразмы, талесократии, непреложные инварианты отечественной истории, теллуры и концептуальные геополитические альтернативы и прочие жуткие и интересные вещи. Юлиусы Севелы, Эфраимы Эволы, Геноны разные. Дугин это вам не Хичкок! Дугин это небось для интеллигенции и вообще для всякой профессуры! Дугин - это просто клёво! Самый кайф!
    
    Это не человек, а матёрый человечище! По брутальности мысли он подобен берлинской стене с восседающими на ней О.Шпенглером и Гегелем вместе взятыми! По витиеватости речи наш автор соперничает с ницшевским Заратустрой. По эзотеричности изложения он подобен "темному" Гераклиту! Ибо воистину не в силах ум средний постигнуть писания его!
    Но ведь многие его писания невозможно читать: совершенная белиберда!
    
    Сразу скажу - я его очень не люблю. Но где-то уважаю. Так называемое евразийство. Вообще-то большое вонючее гадство, но... И красиво пишет, талантливо, убедительно так! Есть кое-что в жилу. Если даже на старого Закана действует, то что говорить о молодежи. Там много всего наворочено. Аккуратней там, это заразительно.
    Отец советского евразизма, российский Бжезинский, большой традиционалист и консервативный революционер-теоретик - А.Дугин. Я сам неоднократно цитировал его работы на форуме, в чем не раскаиваюсь. Александр Гельевич действительно интересный философ, идеолог и геополитик, но... москаль. И этим, увы, все сказано.
    Интересно почитать размышления данного ученого о сакральности, праязыке, генезисе рас, зеленом острове, гипербореях, влиянии алкоголя на мужскую (и женскую! но обязательно православную!!) душу - не скрою, получаю огромное эстетическое наслаждение. Но когда великий евразиец начинает (пусть виртуально) кромсать земной шар, восхищаться сталинскими кровопусканиями, витиевато рассуждать "о прелести кнута" - меня начинает тошнить.
    Уж больно несет от лаптей...
    
    Еще более загадочно относить стряпню АГД к православному столу, пусть даже и скоромному... Скоромен ли стрихнин или цианистый калий? Потом, православные вроде человечьей крови не пьют, а Александру Гелиевичу только подавай - ведро одолеет и не поморщится...
    Знаете, раньше, когда некоторые употребляли выражение "православный фашист", я очень возмущался. В последние дни я понял, что оно все-таки имеет право на существование. С сожалением вынужден признать, что все до одного планы провокаторов осуществились. Скоро люди вроде Дугина пойдут по улицам, под видом "народного ополчения", вешая людей со смуглым цветом кожи, с акцентом, с полумесяцем на шее...
    
    ГЕЙДАР ДЖЕМАЛЬ: СУФИЗМ ПО-МОСКОВСКИ
    
    Гейдар Джемаль - кумир современных русских традиционалистов, в том числе и большинства тех, о ком говорится в этом очерке. Среди "классиков" традиционализма, на которых принято ссылаться, большинство составляют писатели иностранные и ныне покойные (Генон, Эвола, Юнгер), но Гейдар Джемаль представляет собой замечательное исключение - это живой, и к тому же русскоязычный классик. В частности, Дугин неоднократно называл Джемаля величайшим традиционалистским мыслителем современности - причем Джемаль отнюдь не платит Дугину взаимностью и публично высказывается о его идеях скептически.
    Джемаль родился в 1947 году в Азербайджане. Пресса сообщает, что он происходит из знатного рода карабахских беков, а его отец был известный художник. В 60-х годах учился в Институте восточных языков в Москве, но был оттуда исключен за "буржуазный национализм". Затем он активно общался с московскими диссидентами и подпольными любителями эзотерики, был участником собраний на квартире Мамлеева в Южинском переулке. После перестройки Джемаль начал активно заниматься исламской политикой, его называют председателем некоего Исламского комитета, а также членом других российских и международных исламских организаций. В 1995 году он даже баллотировался в Государственную думу, впрочем неудачно. Так же как Дугин, он - очень образованный человек и владеет несколькими иностранными языками, в том числе восточными. Исламский политик, Джемаль является автором ряда статей и публичных выступлений, в которых громит западное общество - систему, переводящую человеческие качества в денежное количество; в традиционном обществе человеческие качества считались отражением определенных идеалов, платоновских идей и в количество не переводились. Впрочем, его антизападные аргументы во многом являются пересказом книг Генона и других европейских традиционалистов. Целью своей политической деятельности Джемаль считает, во-первых, объединение всех сил мирового ислама, во-вторых - превращение России в исламофильскую и антизападную страну.
    В сообществе российских традиционалистов Джемаль выполняет функцию "тяжелой артиллерии" - он разрабатывает наиболее запутанные, наиболее абстрактные и наиболее мистические вопросы. Конечно, говорить о "разработке" можно с известной долей условности, философия Джемаля (как и большинства традиционалистов) носит в значительной мере компилятивный характер. Но факт остается фактом: в российском генонизме на Джемаля возложена важная миссия по созданию теоретического фундамента.
    Самым известным и крайне почитаемым среди традиционалистов сочинением Джемаля является небольшой трактат "Ориентация - Север", известный еще со времен самиздата (опубликован в 6-м выпуске "Волшебной горы"). Другим важнейшим источником информации о его взглядах является лекционный курс "Традиция и реальность", прочитанный в МГУ и публикуемый по частям в "Волшебной горе" и "Философской газете".
    Все тексты Джемаля поэтичны, велеречивы и многословны. В них видна отнюдь не специфически мусульманская, а вполне обычная московско-петербургская интеллигентская начитанность. Джемалем исследуются очень многие возвышенные и отвлеченные вопросы - о месте человека в Бытии, о пределах человеческого восприятия, о символике мирового Древа, о соотношении древнегреческой и древнеиндийской философий, о борьбе созерцательного и пророческого начал внутри самой Традиции, и даже о традиционалистских мотивах в деятельности Ленина. Пересказать все его философско-мистические теории по недостатку места здесь невозможно, но поскольку наш очерк имеет социальный крен, мы ограничимся рассмотрением только тех его идей, которые имеют непосредственное влияние на социально-политические воззрения его почитателей.
    Здесь бросается в глаза, что Джемаль предлагает метафизические оправдания той жестокости и насилия, которые всегда ассоциируются с фашизмом, которые готовы проявлять сторонники "консервативной революции" и которые у них уже сейчас проявляются в демонстративном отказе от любых форм гуманизма. А дело, оказывается, в том, что известная нам социальная реальность, по мнению Джемаля, лишь средство, для неведомых человечеству, мистических, иррациональных, божественных целей. "Эта реальность, - пишет Джемаль, - на самом деле является подножием чего-то гораздо более великого, для чего она служит как бы только инструментом". С точки зрения Традиции ничего не стоит вся имеющаяся у человека социальность - ее цели слишком убоги: "человек предназначен для существования не в такой социальной структуре, как сегодня, а для существования в системе сложного духовного механизма, который осуществляет некую космическую, космологическую и супракосмическую функцию".
    Именно с этой точки и начинается отвержение гуманизма: человек - лишь винтик в неведомых ему оккультных механизмах, человеческая реальность ничтожна перед "супракосмическими функциями", и требования соответствовать этим тайным сакральным задачам предъявляются к человеку без всякого учета его личных, сиюминутных интересов. С поистине восточным хладнокровием Джемаль провозглашает, что "…человеческая манифестация - это инструмент проекта, контуры которого находятся за гранью видимой, активно осязаемой реальности. В этом смысле можно сказать, что Традиция, по большому счету - супрагуманистична, а в некоторых аспектах антигуманистична… Горизонты подлинной Традиции не оставляют места желанию жить в наиболее вульгарной и грубой форме, присущей третьему сословию, с точки зрения большой Традиции едва ли имеющему право называться человеческим".
    Мария Мамыко, посвятившая Джемалю статью с замечательным названием "Буревестник" ("Философская газета", 2001, № 2) подтверждает: "Потенциальная революция, видимая Гейдаром Джемалем в одном из своих аспектов представлена отвержением всего гуманистического в плане ущербности божественной природы в человеке и противоспоставления ей частных истин". Джемаль, по мнению Мамыко, "объявляя не интеллигентскую, светскую, а тотальную войну плебсу, толпой худых теней заслоняющему свет, он оставляет позади само их существование. Оно не осуждается, а не стоит внимания".
    Впрочем, война, которую Джемаль объявил "шудрам" призвана, конечно, не уничтожить их, а только поставить на место. Джемаль разъясняет: современное человечество профанно; профанами называют тех, кто не посвящен в таинства мистерий. Но ведь даже и в самые традиционные времена большинство простонародья в священные тайны посвящено не было, рабы, которые строили пирамиды фараонов, к древнеегипетским мистериям не допускались - но профанами их не называли. Все дело в том, что эти рабы были частью механизма традиционного общества, они подчинялись тем, кто знал священные тайны - поэтому они невольно служили традиции. "Что касается третьей касты, третьего сословия, - пишет Джемаль, - то они не являются вполне людьми метафизически, но (все же) являются вполне законными людьми, поскольку они - в системе Традиции". То есть когда простецы выходят из "системы", они становятся неполноценными не только метафизически, но с точки зрения Традиции и нелегитимными - это, видимо, значит, что их можно использовать как хворост в пламени будущих консервативных революций.
    Современное общество, по Джемалю, профанно не по причине незнания сакральных тайн, а потому, что возомнило себя способным заменить мудрость священной Традиции своим ограниченным разумом. "Профанизм есть человеческий фактор, то есть состояние, когда человек черпает свои представления о мире из своих человеческих возможностей и опирается на авторитет тех компонентов, из которых он тварным образом сделан".
    Между прочим, рассказываемая Джемалем повесть о стоящих перед человеком космических задачах может служить обоснованием также и для дугинских геополитических упражнений. Во всяком случае, в своих лекциях Джемаль не забывает упомянуть, что сегодня вовсю идет "наступление западного деформированного профанического общества, агрессивное пропагандистское, военное, подрывное наступление западного общества на устои традиционных обществ, еще сохраняющихся за пределами западного мира". Именно поэтому дискуссия традиционалистов с представителями господствующего профанного мировозррения происходит "в контексте такой геополитической поляризации".
    Наконец, еще одно следствие из философии Джемаля - требование признания власти высших каст - философов и посвященных, имеющих право на руководство в силу своего духовного превосходства. "Лидером подлинной элиты может стать только духовный наследник "древнейшего патрициата", обкраденного позднейшими аристократами, избранными из "простых людей", - пишет Джемаль в статье "Ислам и правая".
    Идеи Джемаля как бы специально придуманы для того, чтобы привлечь на голову автора обвинение в вопиющей политической некорректности. Это безусловно так, но прежде чем ужасаться "фашизму" Джемаля, стоит обратить внимание, что такой "снобистский" фашизм совершенно не предназначен для политической пропаганды. Философия Джемаля хороша, чтобы некая тусовка упивалась своей избранностью, но привлечь народные массы разговорами о том, что они - рабочий материал в руках высших каст - дело затруднительное. Впрочем, с другой стороны, разговоры о духовной избранности часто имеют то странное свойство, что все, кто их слушает, почему-то начинают считать духовно избранными именно себя.
    
    ВАДИМ ШТЕПА: ТРАДИЦИЯ В СТИЛЕ РОК
    
    Если разделение социальных мыслителей на левых и правых имеет какой-то смысл (в чем многие основательно сомневаются), то традиционалисты, несомненно, являются правыми, но и в их лагере можно различить деление на "правых" и "левых". К "правым" относятся Дугин и авторы "Арктогеи"; на противоположном полюсе существует крайне левый традиционалист Вадим Штепа и авторы возглавляемого им журнала "Иначе" (журнал в основном сетевой, но примерно раз в год выходит его бумажная версия; к 2001 году вышло уже четыре номера).
    О Вадиме Штепе известно, что он живет в Петрозаводске и называет себя "философом-парадоксалистом"; проповедуемый им парадокс заключается в тезисе о практическом совпадении Традиции и авангарда. Все традиционалисты признают, что Традиция - это не просто древнее предание, но вечное, надчеловеческое знание о божественных принципах всех вещей. Но Штепа делает из этого тезиса весьма логичный вывод: если Традиция вечна и находится не столько в прошлом, сколько в "астральных планах", то, значит, знание о ней передается не столько из поколения в поколение, сколько в результате "вертикальной" интеллектуальной интуиции. Таким образом, "традиционализм" должен быть очищен от любых элементов архаики и ностальгии по прошлому. Чтобы причаститься Традиции, нужно не копаться в обломках древности, а совершить индивидуальное творческое усилие - и тогда Традиция откроется тебе как прозрение. В каждую данную эпоху истинный субъект Традиции выглядит как революционер и авангардист, хотя за его новаторством в отношении преходящих исторических форм, конечно стоит причастность вечным, неэмпирическим принципам, ориентация на Нереальный Абсолют.
    Авангардистская трактовка Традиции приводит Штепу ко вполне осознанной оппозиции к большинству других традиционалистов. В 7- м выпуске "Волшебной горы" опубликована его статья "Прорыв на ту сторону. О субъекте Традиции", где Штепа прямо критикует своих коллег из "правого фланга": "Логика "критического генонизма", противопоставляющего современный мир традиционной древности, тормозит перед явлением Субъекта, для которого Традиция - это не наследие ушедших эпох, а "вечное настоящее"… Субъект Традиции, в отличие от традиционалиста, не штудирует книги М. Элиаде на предмет мифологического бытия, но живет в нем и проецирует его вокруг себя".
    В итоге Штепа объявляет архаически ориентированный традиционализм едва ли не провокацией; по Штепе, критические генонисты - это "специально созданная профаническая креатура "уровня прикрытия".
    В систематическом виде эта мысль проведена в книге Штепы "Инверсия" (Специальное издание. Выпущено в качестве приложения к журналу "Иначе". 1998.). Книга эта в основном посвящена анализу "контр-традиции" - то есть имевшимся в течение всей человеческой истории профаническим попыткам пародировать истинную Традицию. По Традиции в начале миров был золотой век, по контр-традиции - Хаос. Разумеется, символ традиции - свастика, символ инверсии - шестиконечная звезда. Существуют характерные инверсионные мифы: о доминировании женского начала, о вечном возвращении, об индивидуальном спасении (спасется не индивидуум, а Высшее отождествление), о мессии (в ожидании мессии проявляется женственное пассивное упование). Истинная традиционная религия должна восходить к солнечному гиперборейскому богу Кристу, проявлением которого в истории были и Христос, и Аполлон. Самое главное: традиция - всегда революционна, контр-традиция непременно содержит момент реставрации.
    Какие же революционные явления современности Штепа ценит как наиболее традиционные? Судя по его литературной и журналистской деятельности, самую высокую оценку находит российская рок-музыка - разумеется, в наиболее интеллектуальной ее части. В "Иначе" постоянно публикуются интервью с российскими рок-музыкантами. В статьях Штепы тексты из песен рок-групп цитируются так же уважительно, как и философские тексты традиционалистов. В "Прорыве на ту сторону" Штепа пишет: золотой и серебряный века в русской культуре уже были, а "бронзовым веком" - традиционно соотносящимся с героическим, "прометеевским" началом русской культуры - стал рок… Возможно, такое "вторжение" музыки в словоцентрическную христианскую культуру - это следствие буддийских влияний, которые в той или иной мере испытали многие рок-музыканты. Но можно посмотреть на проблему и иначе, наполнив известное учение Штайнера о "трех эпохах" новым, парадоксальным содержанием. Если эпоху Бога-Отца соотнести с миром мысли, а эпоху Бога-Сына, естественно, со словом, то третья эпоха - Бога-святого духа - вполне органично будет соответствовать именно музыке". Впрочем, из недавно опубликованного интервью Штепы можно узнать, что рок умер, и теперь он ждет каких-то новых свидетельств "грядущего золотого века".
    Подводя итог, можно констатировать, что традиционализм Штепы - это, в некотором смысле, молодежный традиционализм, традиционализм для творческой молодежи, открытый всем ветрам молодежной культуры. И подспудный конфликт Штепы с книжными традициналистами типа Дугина - это во многом конфликт поколений внутри традиционалистского лагеря.
    
    СЕРГЕЙ КОРНЕВ: ПОСТМОДЕРНИЗМ НА СЛУЖБЕ ТРАДИЦИИ
    
    Один из ведущих авторов "Иначе", Сергей Корнев отличается от своих "коллег по цеху" высоким градусом философской академичности, в частности, доскональным знанием французских философов ХХ века, теоретиков постструктурализма и постмодернизма. С точки зрения круга чтения Корнев - самый "современный" из традиционалистов. Если Штепа проповедует фактическое совпадение традиции с авангардом, то Корнев - традиции с постмодернизмом.
    Теоретики постмодернизма используются Корневым прежде всего для критического анализа современного западного общества, и это логично. "Французская левая" раскритиковала и "деконструировала" капитализм так, как и не снилось ни фашистам, ни оккультистам, поэтому даже в дугинских "Элементах" сочли возможным публиковать хотя и не традицоналистских, но резко антибуржуазных французских авторов, вроде Бодрийара. Корнев решил продолжить эту традицию. По его мнению, и у левых, и у крайне правых сегодня один общий враг - либеральное западное общество. Поэтому теория Корнева получила характерное название "постмодерн-фундаментализм". Согласно Корневу, современная западная культура отнюдь не постмодернистская; постмодернистские приемы она использует для маскировки и запутывания противников, в глубине оставаясь по-прежнему модернистской. Истинный постмодернизм, доведенный до конца - это "лоскутное сознание", не содержащее последовательных концепций. Но сегодня масс-медиа насквозь идеологичны, то, что они предлагают массам, только выглядит как "лоскутное одеяло", на самом деле крой этого одеяла глубоко продуман и стоит на службе наступающего Запада. Эти, содержащиеся в СМИ, тайные идеологические концепции нужно преодолеть, в том числе и с помощью постмодернистской деконструкции.
    Большинство традиционалистов крайне негативно относятся к культуре постмодерна, Корнев же считает, что борьба должна вестись не против постмодерна как такового, а против того, что прячется под его маской. Капитализм пытается искусственно реставрировать старые институты и общности - нацию, семью, государство, церковь, общественное мнение и т.п. Но возрождаются они не сущностно, а лишь в виде навязчивой симуляции. Сломать этот процесс - значит расчистить место для рождения новой полноценной культуры.
    В этом пункте Корнев, несмотря на всю свою "французскость", выступает как чистый почвенник, он верит, что если расчистить место от гниющего "полумодернистского" хаоса, мы услышим, как заговорят "русские архетипы". Он выдвинул замечательный лозунг: "Постмодерн - акушерка русской культуры". По его мнению, культура постмодерна - "это оружие Запада против Запада. Это меч, предназначенный для харакири. Харакири Запада должно превратиться в кесарево сечение, выпускающее на свет божий проглоченную Западом юную русскую культуру".
    Творческий потенциал западных обществ, по Корневу, исчерпан, они паразитируют на будущем человечества, используя накопленный потенциал и власть. В сознании паразита на первом плане стоит желание морально оправдать эту паразитическую нишу, а еще лучше - вообще спутать картину мира, чтобы похоронить правду в хаосе. Отсюда - вся "сложность" и хаотичность современного западного сознания. Но есть (у нас) смысловая субстанция ("исконно-русское", "подлинное"), которая не может влиться в нечто оформленное, потому что любая форма сегодня вестернизирована, а значит - включена в процесс разложения западной культуры. "Подлинное" может существовать только в трещинах форм и в отношениях между ними. Одно из таких удобных мест, куда субстанциально-подлинное может временно поместиться - процедуры саморазрушения западной ментальности ("постмодерн"). Это саморазрушение может идти двояко:
    1) "расчистка местности", прямой подрыв авторитета западного мышления в тех или иных областях;
    2) отрицание "иерархии культур" и утверждение принципиальной равнозначности наследия всех культур (как бы "ободрение неудачников" - "мы тоже не лыком шиты!").
    Наличие "расчищенного места" может стимулировать выход "исконной" смысловой субстанции на поверхность и в конце концов - кристаллизацию новых, "подлинно-русских" форм.
    О каком творчестве, о какой-такой русской культуре, которым мешает Запад, говорит Корнев - не ясно, но, так же как Штепа, Корнев очень высоко оценивает роль рока и других форм экстремальной молодежной субкультуры. В некоторых видах рок- и техно-музыки "взламывание западной ментальности гармонично сочетается с пробуждением исконного духа русской и других незападных культур". Собственно, именно процесс "взламывания" и является для "постмодерн-фундаментализма" наиболее ценным качествам экстремальной музыки. Как выражается Корнев: "эта музыка по-настоящему "срывает башню", взламывает и сметает западную рациональность - особенно если речь идет о психоделических разновидностях электронной музыки".
    Свое противостояние Дугину и его кругу Корнев вполне сознает, и он даже посвятил этим различиям специальную статью-манифест "Большой раскол в евразийском движении". По мнению Корнева, Дугин и подобные ему традиционалисты-геополитики в некотором смысле являются "западниками", поскольку они некритически заимствуют идеи у европейских традиционалистов, в частности, панъевропейские геополитические ориентации. Следствием этого является симпатия к нацизму, которая могла зародиться только в старой и косной Европе: "Европейцы устали от сытой инертной "свободы", потому что им эту свободу уже нечем наполнить, нет нужной энергии, поэтому многие европейские традиционалисты и консервативные революционеры грезят фашизмом, тоталитаризмом, сатанизмом и т.п. Они надеются, что хорошая плетка и ежовые рукавицы вдохнут в дряхлое тело Европы новую жизнь, заставят его омолодиться… А России, наоборот, нужна свобода, максимум свободы для самобытного творчества…"
    Европе нужна энергия, чтобы взорвать свои косные формы, а Россия должна найти новые формы, чтобы влить в них свою энергию - в этом, по Корневу, в том числе и главное отличие "западного" евразийства "Элементов" от "восточного" евразийства "Иначе". Одним словом, он видит в России ту же энергию молодой и творческой нации, которую чувствовали, скажем, авангардисты 20-х годов. Упадка пассионарности после десятилетий бурной истории он не признает.
    Теория Корнева называется "Постмодерн-фундаментализм", и, так же как название этой книги, его мировоззрение представляет собой любопытный и парадоксальный синтез "кондового" славянофильства с самым "современным" постмодернистским уклоном. В некотором смысле личность и творчество Корнева соединяет сообщество традиционалистов с сообществом "обычных" российских интеллектуалов.
    
    КОНСТАНТИН КРЫЛОВ: ФИЛОСОФИЯ ЗЛОПАМЯТСТВА
    
    Константин Крылов ведет в интернете сайт "Традиция", на котором можно найти много интересных текстовых материалов, а также ссылки практически на все существующие русскоязычные традиционалистские сетевые ресурсы. Там же можно узнать, что сам Крылов родился в 1967 году, закончил МИФИ, а второе философское образование получил в МГУ.
    Крылов - человек образованный, в интернете можно увидеть его статьи об Аристотеле и Декарте, однако его социально-политические тексты, в отличие от текстов Дугина или Корнева, совершенно свободны от заумных реминисценций, обильных цитат и сложной терминологии. Он автор высокого интеллекта и подчеркнуто сильной логики, и хотя согласиться с ним бывает трудно, но часто приходится отдавать дань красоте и логичности его мысли. Впрочем, эти комплименты относятся скорее к отдельным деталям крыловских текстов. В целом мысль Крылова движется по накатанным рельсам русского национализма, и национализма довольно агрессивного.
    Программным политическим произведением Крылова является его статья, называющаяся как и его сайт - "Традиция" (опубликована в 6-м выпуске "Волшебной горы"). Из этой статьи можно узнать, что Традиция - это не только сакральные и иррациональные принципы мироустройства, но еще и… память о том, что сделали России ее враги. Крылов пишет: "Русский такой - он зла не помнит. Не то чтобы даже прощает (прощение - действие сознательное), а вот именно что не помнит... Память-то коротенькая. Всё простит и забудет на радостях. Потому, соответственно, всё и можно. Традиционализм - это, скажем так, нечто противоположное такому вот "без памяти прощенью". Традиция - это Память, и - прежде всего - память о содеянном против нас зле.
    Это, впрочем, тавтология. Память - это всегда память о зле, совершенном над нами, память о нашем поражении, о потерях и утратах. Иначе она не нужна и бессмысленна. Благо, которое есть, присутствует. Его не вспоминают, им обладают. Если его нет, оно было утрачено, и память - это память о том, что было утрачено и как оно было утрачено".
    Как можно понять даже из этого короткого отрывка, Крыловым движет убеждение, что русский народ очень сильно обижен инородцами, и произошло это в основном потому, что в силу своей глупости либо великодушия русские очень ограниченно применяют к инородцам насилие. В результате сегодня в России взяли верх "Нерусь и Нежить".
    Обратной стороной современного национализма, разумеется, должен быть антиглобализм (кстати, беспокоящие ВТО и МВФ демонстрации зарубежных антиглобалистов находят поддержку всех традиционалистских изданий). Антиглобализм - очень важная для Крылова тема, он даже берется выступать как футуролог и пугает читателя антиутопическими картинами глобализованного человечества. Согласно Крылову, после победы глобализма все население земли попадет под электронный контроль мирового правительства, которое, кроме прочего, будет распределять между странами квоты на территорию и население. Россия в систему глобального общества не впишется, и из государства она превратится в варварскую зону, инвестиции в которую будут не рекомендованы. Что же касается идеологии будущего, то, по Крылову, глобалисты будут считать источником культуры не духовную сферу, как традиционалисты, и даже не сферу производства, как марксисты, а сферу услуг и досуга. С точки зрения будущих западных мыслителей именно развитие этих сфер обеспечило расцвет культуры в древней Элладе.
    Антиглобализм должен предполагать отрицание социального прогресса, и тут Крылов мало отклоняется от общей для традиционалистов веры в историю как деградацию. Акцент, который делает Крылов, рассуждая о прогрессе, связан именно с вопросом о рациональности и автономии разума; традиционализм, хотя и признает нечто высшее, недоступное пониманию, все-таки опирается на человеческий разум. А так называемый рационализм прогрессистов признает права разума на словах, но на деле капитулирует перед анонимными силами рынка и стихийного развития. В "Традиции" читаем: "Традиционализм, как известно, противостоит идее "прогресса". Это-то известно, но мало кто осведомлен, почему это так… Новоевропейский прогресс - это не прогресс сознания, как можно было бы подумать. Это бессознательный прогресс. И более: его бессознательность и есть важнейшее его условие… Разум... слаб, он не может поднять даже собственную грузную тушу, где уж повлиять на своего "носителя". Разум бегает на четвереньках - и, главное, перед кем? Перед анонимными силами, перед каким-нибудь "рынком", "общественным мнением", перед черт-те какими "явищами и подиями", а в общем-то - перед многорылым хитрым духом… Традиция утверждает, что хитрый дух действительно есть, и, более того, имеет имя, даже много имен. Называют его по-разному. Я буду называть его Врагом. Традиционализм исходит из того, что Враг существует. Можно сомневаться в чем угодно, даже в бытии Божьем, тем паче в собственном существовании, но не в существовании Врага… Традиционализм определяет Врага как субъекта единственного "естественного" процесса, происходящего во Вселенной - а именно регресса, разложения, одной из утонченных форм которого является описанный выше бессознательный "прогресс". Традиционализм исходит из того, что ничто хорошее "прогрессировать" не может. "Прогрессирует" только зло".
    Таким образом, злопамятный традиционализм Крылова должен защитить Россию не только от происков инородцев, но и от демона прогресса.
    
    РУССКИЕ, РОССИЯНЕ, КИТЕЖАНЕ
    
    Рассмотрев взгляды основных авторов традиционалистского направления, хотелось бы коротко остановиться еще и на некоторых отдельных проблемах, фигурирующих в их текстах. Огромное методологическое влияние на традиционалистов оказала пассионарная теория этногенеза Льва Гумилева. Значение ее для традиционалистских штудий разнообразно. Сама тема гумилевской теории - законы рождения и гибели этносов - полностью соответствует предмету озабоченности традиционалистов, которые, в общем-то, заняты судьбой России и русского народа. Кроме того - пассионарность дает ее носителю некие преимущества, не связанные ни с юридической правотой, ни с экономической эффективностью, а традиционалисты постоянно размышляют об избранности и авторитете, имеющих именно такой, не зависящий от социальных обстоятельств источник. Поэтому нет ничего удивительного, что традиционалистские авторы активно применяют теорию этногенеза для описания коллизий современного общества.
    В связи с этим хотелось бы предложить вниманию читателя две очень любопытные группы текстов. Первый - статья Константина Крылова "Россияне и русские" ("Философская газета", 2001, № 1-2). Ко второй группе относятся два текста из 4-го выпуска "Иначе": статья Алексея Романовского "Империя как детская болезнь цивилизации" и "Китежане", подписанные "Трансэтнической лабораторией" (по имеющимся сведениям, под этим псевдонимом скрываются Вадим Штепа и Сергей Корнев). Оба текстовых блока посвящены одному и тому же: анализу ситуации в постперестроечной России средствами гумилевской теории этногенеза. Анализ проведен практически одинаково - но только с зеркально противоположными результатами.
    Константин Крылов утверждает, что демократы, которые провели перестройку, - это представители совершенно нового народа: "На одной и той же территории уже давно живут две разные нации, ошибочно принимаемые за одну. Разница между "Русскими-1" и "Русскими-2" похожа на разницу между сербами и хорватами: представители этих двух народов имеют одинаковые антропологические признаки и пользуются одним и тем же языком. Но, в отличие от сербов и хорватов, сами представители этих двух русских народов не сознают, что они составляют две разные нации. Однако они довольно сильно различаются по моделям поведения, этическим системам, отношению к другим народам, и даже (в последнее время) по самоназванию: одни предпочитают называть себя русскими, другие - россиянами… Специфика положения россиян состоит в том, что это молодой и достаточно агрессивный этнос, вынужденный жить на уже заселенной территории. Интересно отметить, что само слово "россиянин" чем-то похоже на слово "американец": чувствуется, что так может себя называть не коренное население России, а некие "поселенцы". Свойственное "демократам" отношение к русскому народу с этих позиций легко объяснимо: это обыкновенная ксенофобия, свойственная молодым, самоутверждающимся нациям. Точно так же объяснимо плохо скрываемое (а часто и демонстративное) отвращение "демократов" к России и ее истории: это не их история. По сути дела, "демократы" пытаются освоить для себя и своих потомков территорию, населенную аборигенами… Россиян можно сравнить с конкистадорами, уничтожившими инков и ацтеков. Интересно, что кучка испанских завоевателей смогла одержать победу и в дальнейшем произвести успешный геноцид именно потому, что местное население относилось к ним с пиететом, вызванным достаточно случайными причинами. Это преимущество имеется и у россиян, поскольку значительная часть русских принимает их за "своих", и даже за "лучших", чем они сами… Россияне (в особенности "демократы") вообще считают русских не вполне полноценными людьми, а русское общество обычно воспринимают как крайне отсталое.
    Стоит оговорить, что такое "этническое" отношение Крылова к демократам не имеет прямого отношения к антисемитизму. Отношение Крылова к еврейскому вопросу в данной статье выглядит как совершенно умопомрачительный образец интеллектуальной эквилибристики: "Россияне в течение очень долгого времени последовательно вытесняли русских и в этом вполне преуспели. Кстати говоря, выраженное присутствие в кругах российской научной и культурной элиты "третьих наций", например, евреев, является скорее следствием вытесняющей политики россиян. К тому же представители третьих наций в известной мере компенсируют присущую россиянам недостаточность в области высокого интеллекта". То есть демократическое движение - вовсе не еврейское детище, но поскольку русские патриоты в среднем умнее русских демократов, то демократы вынуждены компенсировать свое слабоумие, пополняя свои ряды умными евреями. Многие из евреев не устоят перед соблазном согласиться с этой мыслью.
    В целом идеи Крылова заставляют вспомнить американские триллеры: там часто в теле человека вызревают страшные чудовища, которые выгрызают человека изнутри; точно так же в теле русского народа созрел зловредный этнос "россиян".
    Авторы "Иначе" говорят о том же самом - но только, по их мнению, в теле народа вызревают не чудовища, а наоборот - добры молодцы, новым народом надо объявить не демократов, а прогрессивную традиционалистскую молодежь. Алексей Романовский подводит теоретическую базу под такой спасительный этногенез. К настоящему времени русский народ слобопассионарен, и для того чтобы толкнуть часы этнический истории, нужна "экстракция" всех оставшихся пассионариев из народного тела, и объединение их в новое, динамичное сообщество. По мысли Романовского: "Центрифугой, осуществляющей это разделение, может стать абстрактная концепция, принимаемая первыми и отвергаемая вторыми. Назовем такую концепцию "пассионарной декларацией", ее выдвижение - "пассионарным призывом", а этнос, ими сформированный - призванным этносом, в отличие от этноса инерционного, порожденного биологическим толчком…"
    "Трансэтническая лаборатория" идет дальше этих общетеоретических соображений, она утверждает, что сегодня мы уже являемся свидетелями формирования нового этноса - "китежан". Рождение его стало возможным из-за происходящей на наших глазах постепенной этнической гибели русского народа: "Великорусский этнос неудержимо разваливается на региональные субэтносы и недавнее утверждение сети федеральных округов только констатировало реальность этого процесса… Россия ушла на дно, как подводная лодка. Погибла великая этническая форма, которая много столетий определяла лицо российской цивилизации. Но дух, наполнявший эту форму, никуда не делся. Он нуждается в новом оформлении, в новом этносе, который даст новую жизнь российской цивилизации. Мы говорим о "китежанах" - не о конфессии или партии, а именно о новом народе, призванном осуществить эту миссию… Это не компактная организованная масса, а децентрализованнная структура, сеть автономных сообществ, не связанных иерархией и субординацией… подобно тому, как рассеянные по ойкумене христианские общины покорили ветхую империю и вырастили на ее останках новую цивилизацию, так и теперь китежские общины образуются в самом средоточии старого этноса и постепенно становятся новым центром кристаллизации.
    Что же касается, демократов и "россиян", то это разборки внутри старого народа, к которым новенькие никакого отношения не имеют: "Этнос китежан начал складываться в 90-е годы ХХ века параллельно тому, как постсоветские остатки великорусского этноса провозгласили себя "россиянами"… Нас никоим образом не затрагивали последние великорусские споры о прошлом. Нам были одинаково далеки "совки", разложившиеся на "коммунистов" и "демократов" с их бесконечной полемикой по поводу исторических событий 1917 года. Наша история еще только начиналась, и нас интересовало только свободное будущее, вне всякой зависимости от рациональных стандартов уходящей эпохи".
    Упоминание 90-х годов опять заставляет подумать, что под маской разговоров о новом народе речь скорее идет о молодежи, об особенностях определенного поколения - тем более что в качестве выделяющего "Китежан" признака выступает столь любимая Штепой рок-музыка: "Очевидный контраст между китежанами и "россиянами" легко можно было уловить, сравнив уровень восприятия этого мира у посетителей рок-концертов и зрителей программы "Время". Нелишне напомнить, что в данном случае "россияне" означают не как у Крылова, новый народ в его отличии от старого, а как раз наоборот - старый народ в отличие от нового.
    Мы бы удивились, если бы "трансэтническая лаборатория" авансом не приписала китежанам всех возможных духовных преимуществ: "От язычества у нас - пространственная широта и чуткость к духам нашей великой многообразной земли. От православия - высота духовных поисков и небесная универсальность изначальной русской церкви, свободной от иерархии "инквизиторов". И от социализма - романтика пути в будущее, технофутуристическое творчество". Как говорится, "нам внятно все - и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений". Ну и конечно, от темы патриотизма тоже нельзя уйти: "Мы защищаем специфику российской цивилизации от любых внешних посягательств, но внутренне выводим саму эту цивилизацию на новый уровень".
    Итак, все рассмотренные тексты сходятся на том, что естественным различиям между группами российского населения (и даже российской интеллигенции) следует придавать статус непреодолимых этнических различий. Оба текстовых блока утверждают, что новая идеология может превратить своих сторонников в новый этнос. Крылов считает, что традиционалисты - это духовная элита старого народа, которая борется с "новоприбывшими" демократами, а авторы "Иначе" скорее полагают традиционалистов - новым народом, отделяющимся от русских с их демократами и коммунистами. На наш взгляд, исходный пафос этих авторов был бы понятнее, если бы они постарались изложить те же идеи без привлечения понятия "этнос". Впрочем, в отношении авторов "Иначе" это было сделано, причем сделал это… Константин Крылов. В 1-м номере "Философской газеты" за 2001 год опубликована его статья "Национальная идея: мобилизация или релаксация?" Главная мысль этой статьи сформулирована в трех пунктах:
    1. Мобилизующая национальная идея разъединяет общество, является дифференцирующим фактором, действующим помимо уже существующих социокультурных различий;
    2. поэтому она может мобилизовать только небольшую (но активную) часть общества, которая становится субъектом реализации национального проекта;
    3. поэтому национальная идея должна явно противоречить устоявшимся мнениям большинства о себе и своих возможностях, то есть существующему в обществе самоописанию.
    Разумеется, нынешние российские реформы на национальную идею никак не тянут, поскольку "…нынешний вариант вестернизации, в отличие от петровского, скорее демобилизует, чем наоборот…"
    О чем здесь говорит Крылов? Да о том же, о чем говорил и Алексей Романовский про "пассионарную декларацию", - что необходима идеология, которая выделит и объединит меньшинство "лучших". "Национальная идея" Крылова - это и есть "пассионарная декларация" Романовского. Людей, собранных под знамена национальной идеи, действительно можно будет принять за новый этнос - ведь их идеология, согласно Крылову, будет противоречить устоявшемуся мнению большинства о себе. Остается решить: будем ли мы считать собранное под знамена новой идеи избранное меньшинство элитой существующего народа или все-таки новым народом. В зависимости от того, как решится этот вопрос, станет ясно, претендует ли это меньшинство на духовное руководство большинством или, наоборот, изолируется от него во имя создания собственного мира.
    Весьма распространена ситуация, когда молодежь пытается замкнуться от остального общества в своей субкультуре. Но теория Гумилева предлагает для этой замкнутости прекрасную идеологию. Мы отделяемся от старших поколений потому, что мы разные народы и говорим на разных языках. Мы не просто новое поколение, мы новая нация, мы эмбрион будущего, совершенно другого общества. А поскольку всякое поколение рано или поздно становится в обществе доминирующим, это позволяет, совершенно не греша против фактов, сказать, что "на данной территории один этнос заменил другой".
    
    "А МЫ ПОЙДЕМ НА СЕВЕР"
    
    В текстах Вадима Штепы и его группы большое метафизическое, культурное и социальное значение придается русскому северу и всем явлениям культуры, которые с ним связаны, - старообрядчеству, питерским рок-музыкантам, а также факту перенесения российской столицы из Москвы в Петербург. Возможно, тут играет свою роль петрозаводское местожительство Штепы. Примешивается, конечно, еще соображение, что Север - это традиционное место России в мире, отличное от уже занятых другими ниш "Востока" и "Запада". Поэтому авторы "Иначе" усиленно и с разных сторон разрабатывают категорию "Севера" как то ли особого пути развития человечества, то ли особого архетипа - причем имеющего многочисленные преимущества перед другими архетипами, в особенности, конечно, Западом. В "Инверсии" Штепа отождествляет понятия "Северного полюса", "Гипербореи" и "Земного рая", причем выходцы оттуда, гиперборейцы, по его утверждению, составляют единую и изначальную человеческую расу, особенностью которой было "обладание божественным Духом и свидетельствованием". Разумеется, гиперборейская раса - это то же самое, что арийская "Ориентация - Север" Джемаля, в которой полюс оказался символом высшей точки духовного развития, приходится здесь как нельзя кстати, а в развитие этого направления в "Иначе" опубликована статья Сергея Дунаева "Мистерия Вертикали", в которой символическому противопоставлению Севера и Юга придается куда большее значение, чем традиционной бинарности Запада и Востока. Дунаев пишет: "Север - сторона вдохновения и эстаза, Юг - его зеркальная проекция, точка исступления, разрыва с "человеческим" в нижне-инфернальной фазе, в то время как принцип Севера - разрыв с человеческим в верхней, напряженной, мистической фазе… Вертикаль "Север-Юг" означает включенность в МИФ, в режим инспирации, в мистерию - в ангелические или же демонические влияния… "Запад-Восток" - система совершенно другого плана, она горизонтальна и инвинтационно пассивна. Память о Мифе отныне становится центральным понятием исторического опыта… Понятие Традиции, в отличие от понятия Мистерии, Мифа, характерно именно для западно-восточной оппозиции. Императив Традиции сугубо ностальгический. …Мистериальные, шаманские культуры, включенные в измерение "Север-Юг", напротив не имеют необходимости ни в "вере", ни в "Священных писаниях".
    Здесь мы видим ту же, характерную для взглядов Штепы, критику "остального" традиционализма и противопоставление реставрационным тенденциям "обычных традиционалистов" откровения в результате личных - постмодернистских - шаманических - усилий.
    Чувство глубокого умиления вызывает наивность, с какой противостояние шамана и богослова (шаман в экстазе лично видел то, о чем богослов только читал) ненавязчиво преобразуется в противостояние книжных традиционалистов типа Дугина и рок-молодежи, прозревающей истину в экстазах дискотек (не без помощи наркотиков).
    Касательно Дугина: осознание Россией себя как Великого Севера позволит выйти из навязываемой им бинарной оппозиции суши и моря. В статье с характерным названием "Третий Север" Штепа предлагает видеть в освоении Севера одновременно и миссию России, и поле для приложения ее сил, и источник энергии, и нишу в мировом разделении труда. Мирное, созидательное гиперборейство, по Штепе, можно противопоставить агрессивному евразийству: "Утвердительное (не путать с плоским западным позитивизмом) русское гиперборейство начинается не с каких-то археологических черепков, но с вполне оперативного, одновременно символического и прагматического осознания того факта, что сама Россия - это и есть великое полярное пространство. Входящий в наши территориальные воды Северный Ледовитый океан сравним с территорией всей русской суши. Достаточно просто взглянуть на географическую карту, чтобы избавиться от геополитического наваждения некой "извечной вражды Суши и Моря". В России моря и суша органично дополняют друг друга. Так же как европейский запад и азиатский восток, зимняя полярная ночь и летний полярный день. Полярность в нас просто сочетается".
    Стоит сказать о развернутых в "Иначе" спекуляциях на тему старообрядчества. Еще Гумилев объявлял старообрядцев особым субэтносом, а субэтнос можно рассматривать как эмбрион нового, молодого народа. Поскольку молодость всегда считается выигрышной позицией, в споре старого и нового всегда выигрывает новое, со старообрядцами становится возможным связать надежды на будущее - имеется в виду не историческое будущее России, а то будущее, которое заменит Россию. При этом авторы "Иначе" подчеркивают, что соотнесение старообрядчества с архаичной, до-никоновской религиозностью - историческое недоразумение, на самом деле старообрядцы были (и остаются) настоящими духовными революционерами. В статье "Младоверие" Штепа утверждает, что "последователи протопопа Аввакума совершили радикальное обновление русского менталитета". И это обновление касается не только самих староообрядцев, поскольку последние "открыли рискованный, независимый от официоза, но единственно достойный свободных людей духовный путь". В итоге Штепа провозглашает старообрядцев не просто новым субэтносом, но и новым антропологическим типом.
    Еще дальше в расширительной оценке Раскола идет Сергей Корнев в статье "Когда старое становится новым". В интерпретации Корнева старообрядчество - не конкретная религиозная конфессия, а открывающаяся для всех ищущих людей возможность отклоняться от ортодоксальной идеологии во имя более адекватной духовности. По его мнению, "новая ветвь православия тем и отличается, что она не завершена в своем развитии. И вы при желании можете считать себя не в меньшей степени законным представителем "старообрядчества", чем официальные иерархии какого-нибудь из согласий (скажем, белокриницкой иерархии)… Вы имеете легитимное право создать свой собственный толк или согласие в старообрядчестве, с самой крышелетной доктриной, а будет это игрой или всерьез - зависит только от вас".
    Понятно, что такое повальное приглашение всем верстаться в старообрядцы (причем приглашение, исходящее не от самих старообрядцев, а от совершенно посторонних граждан) лишает Раскол его конкретной исторической специфики и превращает его в "архетип" или "парадигму" - то есть в нечто легко включаемое в современные культурные игры. Север - это не географический север, и обитающие на севере раскольники - не исторические раскольники.
    Наверное, у всех народов национализм и националисты играли важную культурную роль с точки зрения восстановления интереса к своей истории и национальной культуре. Националистическая идеология часто оказывается стимулом для исторических и археологических изысканий, для собирания фольклора, охраны памятников и реставрации храмов. И "старообрядческий проект" журнала "Иначе" - это стандартный жест националистов, которые всегда в проблемные для народа минуты ищут спасения в тех или иных феноменах народной старины. Традиционные русские националисты обычно старались придерживаться официального православия, но Русская православная церковь слишком хорошо устроилась в сегодняшнем дне, она так хорошо вписалась в современный политический и социальный ландшафт, что ее трудно считать островком нетронутой духовности среди моря пошлости. Поэтому вполне логично, что новым славянофилам для отыскания духовных корней требуется экзотика похлеще обыденного православия. Идеология "Иначе" заключается в том, что "субъекты традиции" - в силу своего особо трепетного отношения к смыслу и своей воли к духовым усилиям - все же смогут возродить именно внутреннюю суть старообрядчества, не обращая внимание на внешние формы. Суть же старообрядчества заключается именно в воле к духовным поискам, их "старообрячество" - это скорее пример авангардистского духовного усилия, которое надо совершить, не повторяя буквально прошлого.
    Этот общий идеологический посыл не мешает авторам "Иначе" относиться к пропаганде старообрядчества прямо как к попытке планировать интеллектуальную моду, о чем свидетельствует следующий, совершенно умопомрачительный пассаж из статьи Корнева:
    "…Старообрядческие доктрины надо ввести в максимально широкий контекст, сделать их модными и даже престижными. Была бы полезной "пелевинизация", "кастанедизация" или "гребневизация" старообрядчества, чтобы вытеснить буддизм и другие иноземные веяния из ниши модных увлечений молодежи. Важнейший фактор тут - предоставляемое поле для свободного творчества, когда амбициозный художник или музыкант будет ощущать себя не просто транслятором, но и творцом нового мифологического содержания".
    Безусловно, именно так и должно выглядеть славянофильство эпохи постмодерна.
    Дугинская "Арктогея" также не осталась в стороне от популяризации старообрядчества - но уже со своих, разведывательно-милитаристских позиций. В 9-м номере "Элементов" некто Александр Потапов в статье "Спецслужбы и геополитика" утверждал, что промышленники-староверы Лионозов и Рябушинский финансировали большевиков ("вернее - национал-большевиков") и конспиративная организация староверов участвовала в тайной борьбе евразийцев против антлантистского Запада, причем всемирная тайная сеть старообрядцев стала, ни больше ни меньше, как базой для создания… стратегической разведки Лаврентия Берии. Сам же Берия - это выдающийся евразиец, приход которого в советское руководство, по мнению Потапова, "был прямо санкционирован евразийским центром, основу которого составлял секретный орден русских старообрядцев, беззаветно преданных Родине и свято хранящих традицию и веру наших великих предков".
    Вот так. Старообрядчество имеет для России не только религиозное и культурное, но и важнейшее военно-стратегическое значение.
    
    РОМАНТИКИ В БРОНЕ И ШИПАХ
    
    Традиционалистское движение можно назвать разновидностью романтизма, с этим не будет спорить никто, и менее всего - сами традиционалисты, которые выводят свое происхождение из неоромантической реакции ХХ века. Можно сказать, что современные традиционалисты представляют собой очередную фазу романтической реакции на современность. Они являются носителями весьма благородных душевных порывов, но признаемся: как-то странно выглядят романтики, которые пытаются реализовать свои благородные порывы за счет агрессивных атак на одних и морального унижения других. Традиционализм сегодняшней России - это романтизм, доведенный до агрессивной истерики. В основе этих страстей лежат чувства разочарования и отчаяния, поскольку современность со всеми своими текущими перспективами оказалась совершенно некорректируемой с точки зрения исторического эстетизма, с точки зрения надежд на выявление в историческом процессе чего-то похожего на смысл жизни.
    Размышляя о возникновении традиционалистского движения, нужно учитывать как депрессию, вызванную в российском обществе событиями конца ХХ века, так и изменения, произошедшие в оценках социального развития за последние 100-200 лет: прогресс не перестал отрицаться как факт, и, одновременно, он уже не вызывает оптимизма. Прогресс, может быть, несет комфорт и материальное процветание, но грозит сделать человека винтиком в безличных и отрицающих личность массовых системах. Поэтому современный гуманизм реакционен. Раньше лучшие люди, нонконформистская, прогрессивная молодежь считала делом чести бороться с отжившими формами во имя расчистки дороги в будущее. Сегодня нонконформисту на этом поприще делать нечего - там прекрасно справляются правительства, корпорации и различные легитимные общественные организации. Нонконформисту остается искать точки опоры или в прошлом, или в неком Иномире. Татьяна Горичева, автор из круга Юрия Мамлеева, весьма резонно замечает: "Аутсайдеры бегут нынче не в идеологию, а в мир мифо-путешествий, трансцендентальных медитаций, транссексуальных фантазий, в мир девственной природы и доисторического бытия".
    Пожалуй, существование традиционалистского движения для меня лучше всего было объяснено статьей Константина Крылова, с любопытным названием "Волшебство и политика". Статья, эта казалось бы, посвящена довольно узкому вопросу - причинам популярности литературы в жанре "Фэнтези". Но разве соревнование тайных орденов, вера в сакральные знания, которые ведут к решению "супракосмических" задач, не является такими "фэнтези" особого рода? Как пишет Крылов, "…человек чувствует себя униженным потому, что лишен даже самомалейшей власти над тремя вещами: над собственной судьбой, над природой и над себе подобными… Главный секрет современного мира как раз в том и состоит, что нами управляют отнюдь не Первые Лица Государств, - но, увы, и не Тайные Ордена, не Сионские Мудрецы и даже не капризы Природы - а ОБСТОЯТЕЛЬСТВА. Рынок, Техника, Политика - все эти абстракции, безличные "процессы", эти слепые и безжалостные из-за своей слепоты Мойры нашего мира. Нами управляет даже не Сатана, как надеются некоторые оптимисты. Нам не дано даже последнее утешение - представить себе эти абстракции в виде могучих и злобных существ и покориться им… Современный мир в этом смысле оскорбляет воображение: в нем не осталось ничего, вызывающего уважение и трепет… Вот теперь понятно, что все очарование Средиземья в том и состоит, что там такого не бывает. Жители Средиземья свободны от власти анонимных сил. Если что-то случилось (хорошее или плохое), значит, это кто-то сделал. Зло и несчастье - равно как добро и благо - всегда результат чьих-то деяний... Средиземье - вовсе не "царство свободы". В нем имеет место самое дикое насилие. Но это все-таки насилие одних существ над другими, кого-то лично над кем-то конкретно".
    На мой взгляд, это рассуждение о "фэнтези" точно объясняет то чувство отчаяния, которое картина настоящего и будущего вызывает у далеко не худших людей. Это отчаяние вызывает две закономерных реакции - злобу и веру в чудеса. Традиционализм замешен на синтезе двух этих скорее психологических, чем социальных тенденций. В их текстах мир предстает как Средиземье, в котором тайные ордена руководят сражением континентов, высшие касты ведут человечество к решению космических задач, гниющая Европа не дает выплеснуться русской энергии, инородцы грызут русский народ, авангардисты воплощают в жизнь принципы древней арийской расы, а рокеры верстаются в старообрядцы.
    "Завиральность" некоторых идей традиционалистов - это "не их вина, а наша беда": значит, действительно невозможно придумать "нормальной" альтернативы тому будущему, которое предлагается планете Западом. Большинство с этим смирилось. Традиционалисты - нет.
    В свое время замечательный русский мыслитель Василий Налимов сказал: "У человека, особенно западного и ближневосточного, есть устремленность к романтичности. Человек хочет стать героем или хотя бы участником героического дела. Для этого он должен быть увлечен идеей. Увлечен безрассудно. Он должен идти на жертву и приносить в жертву других. Культура обретает пассионарность, когда в ней просыпается романтизм". Напомним: согласно Курехину, другое название романтизма - фашизм.