Аба Ахимеир
ВОКРУГ ВИСЕЛИЦЫ
Перевод с иврита Пинхаса Галя
ОБ АВТОРЕ
Аба Ахимеир (Аба-Шауль Гейсинович, 1897-1962) -одна из наиболее ярких личностей, живших в Эрец-Исраэль в середине XX века. Одаренный писатель, журналист, ученый, он был одним из лидеров и идеологов ревизионистского движения.
Аба Ахимеир родился в Белоруссии. В 1912 г. приехал в Эрец-Исраэль и поступил в тель-авивскую гимназию "Герцлия". В 1914 г., во время летних каникул, вернулся к родителям в Бобруйск, и там застала его первая мировая война. Среднее образование закончил в России. Был членом партии "Цеирей Цион". В 1918-1919 гг. учился в Киевском университете. В 1920 г. покинул Россию. Учился в университетах Льежа и Вены. Получил степень доктора философии.
Летом 1924 г. вернулся в Эрец-Исраэль. Работал библиотекарем, школьным учителем, чернорабочим. Был членом социалистической партии "Ха-поэль ха-цаир". Постепенно его взгляды менялись, и в 1928 г. он присоединился к основанной 3.Жаботинским Ревизионистской партии. Призывал к активной борьбе с оккупационными английскими властями и организовал ряд выступлений против них, за что неоднократно подвергался арестам. В 1930 г. основал "Брит ха-бирьоним" ("Союз зелотов"), первую в истории Эрец-Исраэль нелегальную антибританскую организацию.
Летом 1933 г., после убийства X.Арлазорова, одного из вождей "левых" кругов, был арестован вместе с двумя другими последователями Жаботинского и обвинен в организации убийства и подстрекательстве к нему. Был оправдан английским судом, но "левые" продолжали считать его если не убийцей, то "духовным отцом" убийц Арлозорова.
Во время процесса по делу об убийстве Арлозорова, уже находясь в тюрьме, был осужден на 1 год и 9 месяцев тюремного заключения за организацию нелегального "Союза зелотов". Освобожден в августе 1935 г.
Разносторонне образованный человек, эрудит во многих областях знаний, Аба Ахимеир в последние годы жизни был членом редакционной коллегии академического издания "Ха-энциклопедия ха-иврит", для которого написал большое количество статей, в основном по истории и русской литературе.
Согласно сказанному в Торе, вторник - самый хороший из шести дней Творения. Согласно Талмуду: "Хорошее -это смерть" (и после этого принято считать, что иудаизм оптимистичен, "Учение жизни"...). Согласно тюремному учению мандатного правительства, те, кто приговорены к смертной казни и чей приговор утвержден, восходят на виселицу во вторник, ровно в восемь утра.
И вот какова процедура, уготованная приговоренному к смерти. Приговор проходит три этапа. Этап первый: суд по особо тяжким преступлениям. Там подсудимый впервые слышит, что он приговорен к повешению. Этап средний: кассационный суд. Осужденный слышит о повешении во второй раз, из уст председателя суда или из уст одного из главных судей. Этап заключительный: приговор утвержден верховным комиссаром.
Один этап отделен от другого неделями. Все это время осужденный живет надеждой. Осужденный - оптимист. Но после заключительного этапа, после того, как верховный комиссар утвердил приговор, надежды больше нет, как нет ее у больного раком. На первом и втором этапах осужденный выслушивает приговор лично от судьи, сидя на скамье подсудимых в зале суда. На этапе заключительном он остается в своей камере в зинзане (карцере), а верховный комиссар, последняя инстанция, - в своем дворце или там, где он в этот момент пребывает. Как только "бумаги" (в сущности, это одна бумага, но в данном случае принято употреблять множественное число) прибывают из канцелярии верховного комиссара в канцелярию тюрьмы, начальник тюрьмы берет их, прихватывая также свои очки, и в сопровождении офицера ("инспектора"), несущего в этот день дежурство, отправляется в короткий коридор зинзаны. Надзиратель отпирает решетчатую дверь камеры осужденного, и тот выходит в коридор. Начальник тюрьмы водружает на нос очки и начинает читать по-английски, а "инспектор" переводит на арабский: "Верховный комиссар утвердил твой приговор. Ты будешь повешен во вторник (начальник тюрьмы называет точную дату, через две-три недели), ровно в восемь часов". Начальник тюрьмы читает бумагу холодным сухим тоном, исполняя свою duty. После чего он немедля удаляется, и "инспектор" вслед за ним.
Не будем пытаться проникнуть в душу осужденного. Наше перо слишком неуклюже для этого. Теперь осужденному в точности известно, сколько времени ему еще оставаться среди живых. Он знает число дней. И что еще важнее: он знает число ночей. Последние ночи приговоренного к смертной казни... И ежели приговоренный знаком с математикой, он может подсчитать, сколько осталось часов и минут.
Однако большинство осужденных на смерть не занимаются подобными подсчетами. Чем же они занимаются? Они заняты подготовкой к лучшему миру и прощанием с миром этим. Помногу молятся, бьют челом, плачут и читают Коран - если осужденный умеет читать, что случается нечасто. Если же он не умеет читать, то с ним поступают так, как поступали с малограмотным первосвященником в те времена, когда в Иерусалиме стоял Храм, - ему читают. Мусульманский священнослужитель наносит ему визиты, читает ему и ведет с ним беседы на религиозные темы.
А как происходит прощание с этим миром? Осужденный помногу ест, пьет, курит. Еду и питье ему доставляют, по его заказу, из самых роскошных ресторанов. Курит он не только табак, но и гашиш. Все делается в соответствии с пожеланиями осужденного и по его заказу. И все это "за счет налогоплательщика", как у нас говорят. Только в последние дни жизни удается такому бедуину или феллаху почувствовать вкус этого мира в той мере, в какой этот вкус выражен в еде, питье и курении. Все суетные удовольствия этого мира находятся в его распоряжении в те две-три недели, что отделяют окончательное утверждение приговора верховным комиссаром от виселицы. Все суетные удовольствия, кроме "утех спальной комнаты".
Осужденный витает меж двумя мирами и усердно занимается подсчитыванием времени, которое осталось жить его телу. А время ползет. Ползет уверенно, неудержимо. Нет такой силы, что провозгласила бы: "Солнце в Гивоне, остановись!".
* * *
Имею честь представить вам, читатель, тюремного парикмахера Аббаса. Это один из "героев" Хеврона, отличившихся во время погрома летом 1929 года. Один из главных убийц. Приговорен к смертной казни, помилован с заменой приговора на пожизненное заключение. Будет освобожден после того, как отсидит десять лет. Из-за того, что Аббас убивал евреев в Хевроне, "великий град" Эль-Халиль, он же Хеврон, лишился одного из лучших своих брадобреев. А арестанты получили брадобрея высшего класса.
В послеобеденное время Аббас долго занимался бритьем Мустафы, который взойдет на виселицу завтра утром, ровно в восемь. Мустафа пребывает в совершенном спокойствии. Если не знать, что ожидает его через двадцать часов, можно подумать, что человек этот просто бреется, и все тут. Надо, однако, помнить, что приговоренные к смертной казни подобны актерам на сцене. И они актерствуют до того самого момента, когда их выводят на "сцену", с которой их спускают бездыханными. Приговоренные к смертной казни желают почему-то, чтобы в первые часы после их смерти махбушин (арестанты) беседовали о них громкими голосами, а надзиратели размышляли: "Да-а, это был джеда!". А джеду (героя) узнают по тому, что он умеет держать себя в руках.
Мустафа, молодой феллах из окрестностей Хеврона, -первобытный человек. Едва ли он отдает себе отчет в преступлении, которое совершил, и в том, какое наказание ждет его в самом ближайшем будущем. Мустафа руководствуется житейской мудростью: "Пусть будущее само о себе заботится". Он весь живет настоящим. Прошлое, то есть преступление, он забыл, а будущее, то есть наказание, представляется ему весьма абстрактно. Наиболее сильное впечатление производит на него тот факт, что он, Мустафа, неожиданно стал центральной фигурой. В родной деревне в Иудейских горах, где прошла вся его жизнь, никто не обращал на него внимания. И вот после убийства все мгновенно изменилось. Повсюду Мустафа оказывается в центре событий: в булисе (полиции), в махкаме (суде) и, само собой разумеется, - в сиджане (тюрьме). Но особое уважение приобрел он в глазах окружающих после вынесения приговора. Мустафа был весьма незначительной фигурой в родной деревне, среди феллахов. А теперь он важный человек среди эфенди и хаваджей из булиса, из махкаме и из сиджана. Можно сказать, что игра стоила свеч. И настроение у Мустафы отличное. Настроение актера на сцене, играющего главную роль и успешно справляющегося со своей задачей. Мустафа со всеми вежлив, улыбка не сходит с его лица. Он опасается, как бы не увидели его хмурящимся и не заподозрили, что он озабочен своим будущим. Мустафа и не знал бы, что го
товит ему ближайшее будущее, если бы прочие арестанты не мурлыкали ему об этом.
У арабов принято, что человек, собирающийся совершить важный шаг в своей жизни, обязан постричься и побриться. Так поступает жених накануне свадьбы, так же поступает приговоренный к смертной казни прежде, чем отправиться на виселицу. И Аббас, и бреющийся Мустафа весьма серьезны. Бритва, зажатая умелыми пальцами Аббаса, прогуливается по подбородку, шее и затылку Мустафы. Завтра утром виселичная петля накрепко стянет шею, начисто выбритую Аббасом. Присужденных к гильотине брили по распоряжению полиции. Нож гильотины выполнял свою задачу с большим успехом, если затылок был выбрит. Однако в ту минуту, когда петля обрывает жизнь осужденного, не имеет никакого значения, выбрит он или нет. Веревка справится со своей задачей, даже если бритва и не трудилась над шеей осужденного.Мустафа сидит в удобной позе, и лучи послеполуденного солнца в последний раз греют его голову.
Аббас - первоклассный брадобрей. Просто талант, увядающий в стенах тюрьмы. В обрабатывании головы Мустафы его искусство достигло творческого апогея. Аббас работает преданно, страстно. Словно Мустафа собирается завтра идти на первую встречу с невестой. В отличие от большинства парикмахеров, Аббас скуп на слова. Тем более что его клиент собирается завтра утром сочетаться законным браком со смертью.
* * *
В чем разница между Яффской камерой предварительного заключения и Центральной иерусалимской тюрьмой? В чем вообще состоит разница между камерой предварительного заключения и тюрьмой? Разница такая же, как между постоялым двором и жилым домом. Есть еще одно различие, которое известно только тем, кто побывал в обоих узилищах: в Яффо - вши, а в Иерусалиме - клопы.
Вошь - животное "бедуинское", кочевое. Клоп же - существо, любящее покой и постоянство. Если вы не будете чистить и выбивать свой матрас, в нем заведутся клопы. В России во время гражданской войны поездка в железнодорожном вагоне была сопряжена с опасностью заразиться сыпным тифом, потому что вши являются переносчиками этой болезни. Временная обитель, именуемая Яффской камерой предварительного заключения, кишит вшами. Постоянный же приют, именуемый Центральной иерусалимской тюрьмой, изобилует клопами. Вошь прилепляется к человеческому телу. Тело человека - ее дом и источник пропитания. И этим от нее резко отличен клоп. Cвое пропитание он добывает на теле человека, но не живет на нем. Россия с непостоянством и неустойчивостью ее жизненного уклада - классическая страна вшей. Страны же Ближнего Востока с их жарой и грязью - излюбленное место обитания клопов. Русская вошь, даже та, что проживает в застенках ЧК, малоупитанна. Совершенно иначе выглядит вошь у нас, на Востоке. Они отличаются друг от друга, как отличается арабская корова от породистой дамасской или голландской. Тело упитано и лоснится, словно медное блюдо на солнце, а на спине - черное пятно...
Клопы в иерусалимской тюрьме проводят ночь в одной кровати с арестантом. А ранним утром, как только арестант покидает кровать, покидают ее и клопы. Арестант отправляется на работу, а клопы - на отдых. Клопы работают по ночам. Днем они спят. Утром ты видишь побеленную стену, похожую на заснеженное поле в стране, где ты родился, и по этой белой стене там и сям движутся красные точки. Утренний маршрут постоянен: снизу вверх. Клопы покидают кровать и спешат к местам отдыха, туда, где смыкаются стена и потолок. Это восхождение к высотам стены - весьма опасное для клопов мероприятие. Краснота их тел, особенно яркая после целой ночи, посвященной высасыванию арестантской крови, делает их заметными на белоснежном поле стены. Вот тут-то арестанты и устраивают облаву. Отдавая себе отчет в том, что им грозит, клопы спешат завершить восхождение как можно быстрее. Спешат и арестанты, ведь каждую минуту может зазвенеть звонок - призыв к выходу на работу.
Для проведения облав на клопов в тюрьме изобрели приспособление, подобного которому, наверное, нет и "на воле". К длинному шесту привязан маленький примус, извергающий длинный рычащий язычок пламени. С помощью этого аппарата можно свалить даже тех клопов-счастливчиков, которые почти уже добрались до вожделенного убежища. При виде каждого изжаренного клопа, обрушившегося на кровать, камеру охватывает бурная радость. Арестанты любят охоту на клопов. Орудовать зажженным примусом удостаиваются лишь те, кому благоволит начальник тюрьмы. Охота на клопов происходит не во имя уничтожения клопов, но во имя самой охоты. Охота не как средство, но как цель. Наряду с прочими развлечениями ее цель - убить время.
* * *
Отправляясь на виселицу, Мустафа расцеловался с приставленными к нему надзирателями, поцеловал руку мудиру (начальнику тюрьмы) мистеру Стиллу. Спустя минуту эта рука, только что поцелованная, потянула за рычаг, под ногами Мустафы раскрылся пол, и он повис в воздухе. Феллах с Иудейских гор, разумеется, не читал Достоевского и даже имени его не слыхал. Он понятия не имел, что есть в мире книги, кроме Корана. А вы говорите: "русская душа"... Может, вы еще скажете, что в хевронском феллахе Мустафе обнаружена душа русского человека?..
* * *
Арабы-арестанты стесняются один другого, если они не одеты. Я обратил на это внимание в душевой. Очевидно, обнаженное мужское тело возбуждает в них половой инстинкт не меньше, чем обнаженное женское тело в нас. Многие арабы могут мочиться, только если их никто не видит. Иначе у них ничего не получается. Они не в состоянии мочиться, если знают, что кто-то смотрит на них или даже прислушивается к шуму их струйки. Подобной же чувствительностью отличаются и многие арабы "на воле". Но здесь, в тюрьме, из-за вечной жажды нормальной половой жизни эта чувствительность развивается у них сверх всякой меры. Араб-арестант не будет перед сном мочиться, пока прочие обитатели камеры не заснут. Он будет ждать хоть полночи, чтобы убедиться, что его сокамерники спят.
Араб "панэротичен". Не только женщина, любое живое существо возбуждает в нем половой инстинкт: мужчина, ребенок, животное. Мужчина возбуждает араба не меньше, чем женщина. А еще больше - юноша. Не оставляют его равнодушным и домашние животные. Малолетних правонарушителей, ожидающих приговора, или тех, кого не успели еще перевести в тюрьму для несовершеннолетних преступников, не держат в одной камере с обычными арестантами. Их отправляют либо в мусташфу (лазарет), либо в камеру химайя (привилегированных иностранцев).
* * *
Сумерки. Арестанты возвращаются в свои камеры. Ими овладевает ощущение, что еще один день "сгорел". В сумерках тоскливое чувство гнетет любого, а тем более обитателя тюрьмы. Из камер доносится пение, со временем становящееся все более громким, - если дежурный надзиратель не слишком педантично относится к своим обязанностям.
Толстуха - жена мусада (заместителя начальника тюрьмы), который живет в бараке за тюрьмой, нарядилась в белый халат и раскачивается на качелях. Чтобы толкнуть качели, ей надо в воздухе выпрямить ноги и развести их. Мусада нет дома. Уже около месяца он находится в Англии, отдыхая там от своих тюремных трудов, а заодно и от семейства. Арестанты глядят сквозь тесно зарешеченные окна своих камер, глаза у них едва не вылезают из орбит. Она знает об этом и раздвигает ноги еще шире. Но больше всего возбуждает арестантов ее белое одеяние. А качели взлетают все выше...
* * *
Надзиратель-араб изучает иврит, спуская при этом семь потов. Арестант-еврей спрашивает его:
- Зачем тебе иврит? Выучи английский и получишь надбавку - полтора палестинских фунта в месяц. Надзиратель отвечает:
- Меня не интересуют английские деньги. Меня интересуют еврейские девушки.
* * *
Нашу тюрьму посетил сам мистер Спайсер, начальник палестинской полиции, и лично сообщил Абу-Джильде и Армиту, что верховный комиссар утвердил их приговоры. Это означает, что теперь известны точная дата и час, когда их повесят. А поскольку обоих поведут на виселицу в тот же день и в том же месте, то одного повесят в восемь утра, а другого - через час. Обычно осужденному его последний приговор объявляет начальник тюрьмы, и на этом дело заканчивается. Но ради такого головореза, как Абу-Джильда, потрудился прибыть сам начальник всей полиции, собственной персоной.
Это вторая встреча мистера Спайсера, главного полицейского, с Абу-Джильдой, главным разбойником. Первый раз они встретились два месяца назад в Шхеме. Как только Абу-Джильду арестовали, мистер Спайсер приехал в Шхем и протянул Абу-Джильде сигару. Встреча двух полководцев: после того как потерпевший поражение попадает в плен, победитель приглашает его на обед. Жест Спайсера - типично британский жест.
На этот раз Спайсер навестил Абу-Джильду утром. Во время полуденной прогулки я заметил в одном из окон зинзаны - где сидят приговоренные к смерти или наказанные за какие-нибудь особые провинности, совершенные уже в самой тюрьме, - широкую спину и еще более широкую задницу "инспектора" Реувена Хазана. Он уселся на подоконник лицом к камерам зинзаны и спиной ко двору. Я сообразил, что кто-то наносит визит Абу-Джильде, а "инспектор" обеспечивает безопасность. Рядовому надзирателю не доверяют, тем более если этот рядовой надзиратель - араб, который может поддаться чарам Абу-Джильды.
Позднее я узнал, что в ответ на просьбу Абу-Джильды начальник тюрьмы дал разрешение на визит к нему Ахмада Джабара, одного из убийц, отличившихся во время погрома в Цфате летом 1929 года. Задача Джабара - скрасить последние дни Абу-Джильды рассказами о днях былых. Ахмад Джабар не меньший убийца, чем Абу-Джильда, но ему повезло. Абу-Джильда убивал всех, кто попадался ему под руку, то есть прежде всего арабов. Абу-Джильда убивал с целью грабежа, и не его вина, что население Шхемского округа состоит из арабов. Он убивал также полицейских, которые пытались помешать ему в его ремесле. И именно из-за этого его и собираются повесить.
Джабар же "всего-навсего" убивал евреев. И потому сначала был приговорен к смертной казни, затем после обжалования его приговор был заменен на пожизненное заключение, а в скором времени он будет помилован, как и все остальные убийцы евреев, отличившиеся в 1929 году. Пока же Ахмад Джабар не просто рядовой арестант, но весьма почтенный человек и в собственных глазах, и в глазах прочих арестантов, и в глазах начальника тюрьмы.
* * *
Во время утренней прогулки донеслось пение Абу-Джильды из его камеры в зинзане. Песня арабского разбойника. Точно так же, как есть тип любовных песен, есть и цикл разбойничьих песен. Величие оперы "Кармен" - в сочетании любви с разбоем. Популярнейшие песни в России - разбойничьи. Кто не пел "Стеньку Разина"? Предавшись пению, Абу-Джильда забыл, что находится в плену и что жить ему осталось считанные дни. Песня его - это песня бандита, в разгар хамсина сидящего, скрестив по-турецки ноги, на краю скалы и разглядывающего пустыню. На серой скале виднеется черное пятно: тень хищной птицы, парящей в раскаленном воздухе. И ты чувствуешь себя ребенком, стоящим перед клеткой со львом. Чувство это немедленно стало бы иным, встреть ты льва не в зверинце, а в пустыне.
* * *
Один из моих сокамерников - шейх. Он чрезвычайно горд своим высоким происхождением. Арабы-мусульмане почтительно относятся к людям благородных кровей. Он участвовал в погроме в Иерусалиме в квартале гурджей (грузинских евреев) летом 1929 года. Тогда его отпустили - "из-за отсутствия доказательств". Спустя короткое время его посадили на десять лет за убийство официанта. Он не сожалеет о том, что оказался в тюрьме. Ему предстоит отсидеть десять "английских" лет. (В тюрьме год насчитывает девять месяцев, а посему "арабский" год, в котором двенадцать месяцев, отличается от девятимесячного "английского" года.) Что для него десять "английских" лет? Всего-навсего девяносто месяцев... Шейх сожалеет о другом. О том, что он сидит в тюрьме из-за какого-то самбо (негра). Он, шейх, потомок одного из самых знатных родов мусульманского мира, попал в тюрьму из-за того, что убил какого-то самбо, раба! Вот вам справедливость "ваших" англичан! Он говорит, что был пьян. Вина он не пьет. Нельзя нарушать запрет, записанный в самом Коране.
- Я пил арак. А этот суданец не хотел пускать меня в кафе. Я вынул шибрийе (нож), пырнул его разок и пошел себе. Назад я не оглядывался и знать не знаю, что с ним стало. Я пошел себе домой с легким сердцем, иду и напеваю какую-то мелодию. Я был чуть-чуть под хмельком и в прекрасном расположении духа. Полицейские шли за мной следом и арестовали меня возле дома. Нашли нож. Мой нож - из настоящей дамасской стали. Не впитывает кровь. Дали мне десять лет. Приговор я выслушал с удовольствием. Даже не подавал на обжалование...
* * *
Неделя, предшествующая приведению смертного приговора в исполнение, заполнена приготовлениями. Вешают в камере № 51. Если в течение двух месяцев камеру не используют по ее прямому назначению, она служит складом. Однако обычно не проходит месяца, чтобы кого-нибудь не повесили. За несколько дней до исполнения приговора из камеры № 51 убирают случайно оказавшиеся там вещи. Выносят все, кроме виселицы. Камеру очищают от пыли, накопившейся со времени прошлого повешения. Затем обильно смазывают рычаги виселичной машины. Взвешивают "виновника торжества", то есть осужденного на смертную казнь. Берут обшивку матраса, наполняют ее песком, вес которого равен весу "виновника торжества", и подвешивают этот мешок на крюк виселицы. После этого приводят в действие рычаги, чтобы проверить исправность машины и крепость веревки. Измеряют рост осужденного, но не от ног до макушки, а от ног до горла. Снова наполняют мешок песком так, чтобы он весил столько же, сколько "виновник торжества", а высота его была бы равна высоте осужденного - от ног до горла.
Можно написать научное исследование о виселичной веревке. Она сделана специально для этой цели. У английского народа, властителя морей, весьма развито веревочное ремесло. Прежде ведь все корабли были парусными, и потребность в веревках и канатах была велика. Особая отрасль - производство веревок для виселиц. Не знаю, какова длина этой веревки. Мне неизвестно также, какова ее толщина. Но я знаю, что веревка эта хранится в своего рода футляре из тонкой кожи. Зачем это делается, мне неизвестно. К одному концу веревки прикреплено металлическое кольцо. Единожды использованная, веревка больше не употребляется. К ней привязывают бирку, на которой начертано имя повешенного и дата повешения, и укладывают в ящик, в котором хранятся все использованные виселичные веревки. Ящик этот находится на хранении в Главном полицейском управлении, располагающемся на Русском подворье в Иерусалиме.
Смерть от повешения - легкая, если можно так сказать, смерть. Человек умирает не от удушья, а оттого, что у него ломаются шейные позвонки. Смерть наступает мгновенно, и знающие люди говорят, что канун повешения тяжелее для осужденного, чем сама смерть. Хотя смерть и наступает мгновенно, но согласно regulation, казненный должен провисеть еще целый час. И лишь тогда составляются два рапорта: один рапорт пишет хаким (врач), другой - мудир (начальник тюрьмы).
Но вернемся к виселице. В царской России виселицы были не стационарные, а одноразового пользования. Каждый раз сооружали новую виселицу. В Англии действуют стационарные виселичные машины. В любой европейской стране функцию вешателя исполняет государственный чиновник, и личность его окутана тайной. Кроме считанных единиц в полицейском управлении, никто даже имени его не знает. Здесь, в Эрец-Исраэль, нет вешателя. Вернее, его функции исполняет начальник тюрьмы. И, следовательно, имя исполнителя приговора не является секретом. Всем известно, что вдобавок к прочим своим обязанностям начальник тюрьмы выступает также в роли вешателя.
В Святой стране повешение - дело совершенно будничное. Все происходит без нервов, без патетических речей, "без кино", как выразился один из обитателей этой тюрьмы. Говорят, что в производстве одной булавки участвует дюжина рабочих, и поэтому невозможно указать на какого-то одного конкретного человека и сказать, что именно он сделал эту булавку. Точно так же обстоит дело и с повешением, с отправкой человека из нашего материального мира в мир лучший, мир абстракции. Этапы этой операции разделены между многими исполнителями, каждый из которых четко знает свои функции.
Своя роль отведена и тому, кому предстоит быть повешенным. От него тоже требуется четкое исполнение своих функций. Он должен идти навстречу смерти как герой, джеда, без слез и страха. Ему рекомендуется "попрощаться" с прочими арестантами, то есть бросить пару слов в пустое пространство длинного узкого мардабана, когда он совершает свой последний путь по этой бренной земле - от зинзаны до "камеры исповеди", что напротив камеры № 51. Из всех камер, что по правой стороне мардабана, на которой располагается камера № 51, вывели их обитателей. Их заранее переводят в камеры, что по левой стороне мардабана.
Обряд повешения совершается следующим образом. Во вторник, ровно в восемь утра, в зинзану входят англичане-полицейские, молчаливые господа, которые слова лишнего не обронят. Осужденный знает, что они пришли за ним и никаких "шуток" с его стороны не потерпят. Еще не было прецедента, во всяком случае за то время, что я здесь сижу, чтобы осужденный отказался идти к виселице. Да и какой у него выбор?.. Короче, осужденный поднимается со своего места, полицейские связывают ему руки за спиной, и он начинает свой последний путь на земле. По обеим сторонам его сопровождают британские полицейские. Все происходит "в темпе": закончить, закончить! Но важен не только темп, все должно быть произведено согласно regulation. Не будем забывать, что из-за этого повешения весь порядок утра пошел насмарку. Арестанты сидят по камерам и не работают. Тюрьма находится на осадном положении. Арестанты толпятся в камерах, что на левом берегу мардабана, камеры по правому берегу пустуют. В тюрьме царит тишина. Арестанты прильнули к дверям камер и напряженно прислушиваются к малейшему шороху. Один шепчет другому:
- Ведут!
И вдруг:
- Хатиркум, я шабаб! (Прощайте, ребята!)
В ответ из камер доносится гул голосов. И вот осужденного вводят в пустую камеру, что напротив камеры с виселицей. Здесь будет происходить исповедь, здесь его уже ждут все, кому положено. Первым обращается к нему мусульманский священнослужитель. Вместе они произносят краткую исповедь. Священнослужитель старается быть как можно более краток, чтобы не задерживать остальных участников действа, с нетерпением ожидающих своей очереди. Священнослужитель не хочет сердить мудира. Закончив исповедь, он тотчас же удаляется, и с "виновником торжества" начинает заниматься мусад (заместитель начальника тюрьмы) или англичанин-сержант (третье по значению лицо среди англичан в тюремной иерархической лестнице). Один из них подходит к осужденному и двумя руками натягивает ему на голову черный колпак. Теперь осужденный ничего не видит. Его тут же подхватывают под мышки два англичанина-полицейских, которых вызвали "со стороны", они не служат в тюрьме. Эти полицейские отводят его в камеру № 51. Расстояние небольшое: камеры находятся одна против другой, разделяет их узкий коридор. В эти мгновения осужденный, если он не теряет способность ясно мыслить, снова кричит:
- Хатиркум, я шабаб!
С левого берега коридора ему эхом отвечает хор голосов:
- Хатрак! (Прощай!)
Мгновение, когда осужденному напяливают на голову черный колпак, - мгновение историческое. С этой минуты он не увидит более света дня. Можно долго предаваться размышлениям об этой минуте. Но что может рассказать скотина, над которой занесен уже нож резника? От надевания колпака до приведения в действие рычага виселицы проходит не больше нескольких мгновений - они отделяют жизнь от смерти. Полицейские помогают осужденному подняться по ступенькам, ведущим к виселице. Глаза его ничего не видят, уши ничего не слышат, а ноги непослушны, словно две колоды. Сердце его наверняка бьется чаще, чем обычно. Как только осужденный взошел на "сцену" и остановился под крюком, один из полицейских нагибается и очень проворно привязывает к его ногам металлическую болванку. Второй полицейский возводит кверху руки и глаза и, морща лоб, приспосабливает петлю на шее осужденного. "Петля должна лежать точно под левым ухом осужденного". Так гласит regulation. A regulation - это квинтэссенция опыта, накопленного за столетия виселичной практики.
Закончив свою работу, полицейские спускаются со "сцены", на которой стоит осужденный. К его ногам привязан кусок металла, который потянет его вниз, когда петля затянется вокруг шеи. Полицейские еще не успели спуститься, а начальник тюрьмы уже приводит в действие рычаг. Пол "сцены" распахивается, раздается глухой шум падения. Осужденный висит. Шум падения произвела болванка, ударившаяся о пол, что под "сценой".
После этого подробного описания действительно трудно решить, кто же здесь, в сущности, вешатель. Один лишь начальник тюрьмы, разверзающий пол виселичной машины? Но ведь в этом процессе доставки осужденного в лучший мир участвовало около десятка действующих лиц!
Висящий остается висеть, а все остальные покидают камеру № 51.
Спустя примерно полчаса в камеру № 51 возвращается коллектив вешателей: начальник тюрьмы, его заместитель, сержант. Эти трое - англичане. Далее следуют natives: врач, два-три надзирателя. Во избежание каких-либо сомнений врач проверяет наличие пульса у повешенного. Что здесь долго говорить? Машина работает исправно. Висельник мертв. На этом этапе призывают палестинских полицейских снять труп казненного. Они укладывают тело в заготовленный заранее гроб. Врач и начальник тюрьмы удаляются в канцелярию писать рапорты. Труп повешенного выносят из тюрьмы. Теперь он формально считается свободным. Какая легкая смерть! Дай Бог, чтобы "смерть, посылаемая с Небес" была так же легка, как смерть от рук человеческих.
Несколько десятилетий назад писатели, мыслители, общественные деятели, филантропы и т.п. боролись за отмену смертных приговоров, воевали с алкоголизмом, распущенностью нравов, жестокостью по отношению к животным. Они сражались во имя пацифизма, раскрепощенного образования, вегетарианства, свободной любви.
Выясняется, что вся эта борьба "за" и "против" оказалась напрасной. Похоже, что человечество должно совершать маленькие грехи, чтобы не совершать больших. Жизнь духа не отличается в этом плане от жизни плоти. Человеку делают противотифозную прививку, то есть прививают ему немного тифа для того, чтобы он не заболел тифом по-настоящему. Керенский, отменивший смертную казнь, несет не меньшую ответственность за кровавую свистопляску красного террора, чем Дзержинский, этот красный Невузарадан. Американский prohibition, запрет на продажу спиртных напитков, породил гангстерство.
* * *
Итак, завтра состоится "свадьба" Абу-Джильды и Армита с "черной невестой" - со смертью. Один надзиратель сказал мне, что на счету у Абу-Джильды числится восемь душ. Восемь убийств. У Армита, его помощника, еще больше. Обоих приговорили к смертной казни и завтра, с Божьей помощью, повесят из-за одного убийства, в котором Армит, кстати, не участвовал. С юридической точки зрения он взойдет завтра на виселицу, будучи "невиновен". После того, как Армита повесят, кто-нибудь из его родственников сможет подать на власти в суд и даже выиграть дело. Тот же надзиратель поведал мне, почему полицейское начальство не предает гласности все преступления Абу-Джильды и Армита. Полиция не хочет превращать их в героев. В глазах любого человека, а тем более восточного, каждый убийца - герой. Попробуйте, читатель, проникнуть в глубины собственной души, и вы обнаружите там эту психологическую истину. Каждое убийство вызывает у "третьей стороны" несколько чувств, а вернее, смесь чувства отвращения с чувством восхищения. А отсюда вытекает, что эта самая "третья сторона", то бишь каждый из нас - убийца. Если не на практике, то в мыслях.
Абу-Джильда восходит на виселицу, сохраняя полнейшее спокойствие духа. Один из тех, кто помог властям схватить Абу-Джильду, уже зарезан. У Абу-Джильды есть друзья не только в тюрьме, но и за ее стенами. Встреча двух сортов юриспруденции. Римское право, английское право, конституция Наполеона, оттоманская конституция - это "письменный закон". Но есть еще и "устный закон", основанный на понятиях о справедливости и правосудии, бытующих в деревне Тамун, что за Шхемом. Эта "конституция" не признает государственной власти. Но смертный приговор она признает.
* * *
В прошлом году в Яффскую камеру предварительного заключения доставили Абу-Даулу, который был правой рукой Абу-Джильды, предал его и по собственному желанию сдался полиции. Знающие люди говорят, что на душе у Абу-Даулы несколько убийств. Но полиция не передала в прокуратуру все его пухлое досье, лишь выдержки из него. На суде полицейский представитель исполнял роль не обвинителя, но защитника. Ибо это тоже способ напасть на след преступников. Когда этот способ применяется? Когда у полиции обе руки левые. Судьям не остается ничего иного, как удовлетвориться минимумом - Абу-Даула получил двадцать лет. Выдав Абу-Джильду, Абу-Даула спас свою жизнь. Еще и года не прошло, как его перевели сюда, а он уже входит в число "почетных граждан" тюрьмы. Он "хорошо устроен": работает в пекарне. То есть не голодает. Абу-Даула молчалив, и это тоже один из признаков уважаемого человека.
Арестанты относятся к Абу-Дауле по-разному. Одни считают, что он умный человек: вовремя спасся. Другие считают, что он не джеда и не заслуживает уважения. Ибо уважения заслуживает убийца, тем более убийца, которого повесили.
* * *
Накануне казни Абу-Джильда послал одному из своих друзей-арестантов пять сигарет. Каким образом умудряется приговоренный к смертной казни за день до восхождения на виселицу посылать сигареты приятелю? Не спрашивайте, в тюрьме нет ничего невозможного. Сигареты - первого сорта. Такие сигареты курят хаваджи и приговоренные к смертной казни.
Ровно в восемь утра повели на виселицу Армита. Через час поведут Абу-Джильду. Полицейские заняты этими двумя и не обращают внимания на прочих арестантов, запертых в своих камерах. В последние минуты жизни, когда Армита, его верного соратника, уже повесили, Абу-Джильда сидит в камере и ждет своей очереди. И в эти же самые минуты его приятель наслаждается дымом сигареты, которую послал ему Абу-Джильда, тот самый Абу-Джильда, жить которому осталось не более получаса. Если бы Абу-Джильду не приговорили к смерти, наслаждался бы сейчас его приятель дымом первоклассной сигареты?
Повешение Абу-Джильды и Армита на два часа вышибло тюремную жизнь из привычного русла. Два часа арестанты бездельничали. И именно этим озабочен мистер Стилл, начальник тюрьмы. Недовольны и арестанты: прежде всего тем, что их не выводили на утреннюю прогулку и они не смогли поэтому посетить туалет. Но в десять часов все закончено. Висельники "освобождены": их тела уложили в деревянные гробы и переправили в покойницкую государственной больницы, которая располагается здесь же, на Русском подворье. Родственники повешенных уже ждут, когда они смогут получить тела, чтобы предать их земле в родной деревне. Раздается звонок. Надзиратели торопливо отпирают двери камер, и арестанты отправляются на места работы. Но первым делом - в туалет. На ходу они обмениваются впечатлениями от повешения.
* * *
Наиболее "знатные" обитатели тюрьмы - это "тяжелые" преступники, осужденные не менее чем на пять лет. Это убийцы, убившие случайно или преднамеренно. Подсознательно в тюрьме с почтением относятся к убийце, к любому убийце. Шутка ли: убийца! Ведь такой человек успел кое-что сделать в жизни! "Просто так" не убивают.
Понятно, что была причина, и эту причину надо принимать во внимание. Таков ход мысли арестантов. И точно так же, как есть свои законы в джунглях, есть они и в пустыне. А каждый араб - это в конечном итоге бедуин. В пустыне вопросы чрезвычайно важны. В пустыне главное - это не сострадание, не истина, не мораль, но - честь. Каждый убийца - уважаемый человек. Ведь это, прежде всего, человек с прошлым, человек с биографией, человек с историей. Любой "легкий" арестант готов прислуживать осужденному за преднамеренное убийство.
Как умудряется тюремное начальство удерживать в столь ограниченном пространстве, как тесная тюрьма и двор для прогулок, все это скопище убийц? Никаких стен, решеток, замков и надзирателей не хватило бы для достижения этой цели. Жизнь не строится на одной лишь грубой материи. Ее нужно строить также и на духовной основе. И именно духовная основа - закваска жизни. Если так обстоит дело "на воле", то уж тем более здесь, в тюрьме. Попавший в беду человек живет надеждой и верит любым оптимистическим обещаниям. Это вдвойне верно применительно к обитателям тюрьмы. Будешь вести себя хорошо - мудир даст нужную рекомендацию, и ты из "пожизненного" заключенного превращаешься в "пятнадцатилетнего"... Тюремное начальство совершенно не заинтересовано в том, чтобы арестант впал, не дай Бог, в отчаяние. Человек, впавший в отчаяние, опасен для окружающих и еще более - для самого себя. Начальство заинтересовано в том, чтобы арестант не падал духом, чтобы он был полон надежд.
Каждый год король отмечает день рождения. В этот день кое-кого из арестантов освобождают досрочно, в этот день начальник тюрьмы может сократить срок заключения. Если твое поведение нравится начальнику тюрьмы, он может назначить тебя шавишем ("сержантом") или умбачи ("капралом") - из простого рабочего ты превращаешься в бригадира, надзирающего за работой других, в помощника заведующего складом. Тебе выдают одежду и еду лучше, чем у остальных. Ты можешь командовать мелкой арестантской сошкой. Начальство боится отчаявшегося арестанта, которому "на все наплевать", который безразличен к привилегиям и поблажкам и не живет надеждой. Такой арестант опасен. Он без труда достанет оружие, и тогда... сбежавший из клетки тигр менее опасен, чем он.
* * *
АлиРабиа (рабиа означает по-арабски "весна") получил пятнадцать лет. За что? За убийство, понятное дело. Подробностей я не выяснял. Не прошло еще и года с того дня, когда повесили брата Али - за другое убийство. Братья убивали каждый сам по себе. И каждый был осужден за собственное преступление. Один брат-убийца уже вздернут. Другой - получил пятнадцать лет. Надо полагать, что нашлись какие-то смягчающие обстоятельства. Брата Али повесили, как водится, во вторник А в пятницу, день отдыха мусульман, Али уже выступал в футбольном матче, который мистер Стилл организовал для своих любимчиков-арестантов во внешнем дворе тюрьмы.
Али - один из фаворитов мистера Стилла который любит арестантов, идущих дугри, "прямым путе. Чем же завоевал Али сердце мистера Стилла? Ответ на этот вопрос мне найти не удалось. Арестанту, который вошел в число любимчиков, начальник тюрьмы доверяет. Такой арестант беспрепятственно передвигается по территории тюрьмы, включая двор. Ему дозволяется даже выходить за пределы двора. Мистер Стилл предоставляет Али большой "кредит". Как-то раз Али подошел к охраннику, стоящему на страже ьюремных ворот, и произнес одно-единственное слово: "Открывай!" Сказал он это тихо, но таким тоном, что охранник открыл ворота, не колеблясь ни секунды. Он, видимо, был уверен, что Али отправляется по поручению начальства в мусташфу или в махкаме, а то и в CID (отдел уголовного розыска). Полицейские, стоявшие на вахте у ворот, были привычны к тому, что Али выходит за пределы тюремной территории и возвращается обратно. Но на этот раз он решил не возвращаться.
Исчезновение Али было замечено через час. Сержант Герберт тут же оседал "свой", то есть полицейский, мотоцикл и выехал из столицы по направлению к родной деревне Али, расположенной в уделе колена Биньямина. Его мотоциклу предстояло преодолеть горную тропу, по которой обычно ходят ослы. Мотоцикл движется по местности, окутанный, словно облаком, клубящейся белой пылью. Сержант Герберт - спортсмен, а охотничий инстинкт он унаследовал от своих далеких предков. Через полчаса быстрой езды он замечает Али, который идет по тропе быстрым шагом, каким феллахи ходят обычно позади своих ослов. Что касается познаний Герберта в арабском языке, то в Англии он сможет изображать из себя знатока. Но и без знания арабского языка Герберт отлично управляется с арабами-надзирателями: они улавливают любой намек, процеживающийся сквозь сержантские зубы.
Когда чуткое ухо Али, вышагивавшего по склонам Иудейских гор, расслышало далекое тарахтение мотоцикла, он быстро сообразил, что тарахтение это имеет к нему самое непосредственное отношение. Мотоцикл нарушил не только пасторальную идиллию гор, но и душевное спокойствие Али. Выхода нет. Али достаточно хитер, чтобы понять - деваться от Герберта с его мотоциклом и пистолетом некуда. Али остановился. Приблизившись, Герберт не потрудился произнести ни единого слова, он лишь слегка кивнул головой. Али понял значение этого жеста: "Поехали обратно!" Движением руки Герберт указал Али, чтобы тот сел на заднее сидение мотоцикла. Али уселся, и мотоцикл пустился в обратный путь.
Спустя двадцать минут снова раскрылись ворота тюрьмы. Али вошел, стражник запер за ним ворота. Когда Али привели в мактаб, мистер Стилл выглядел разгневанным. Он не проронил ни слова. Мистер Стилл вообще не любит лишних разговоров с natives, тем более с представителями этой категории natives, с арестантами.
Но недолго пришлось Али носить красного цвета тюремную униформу, которой удостаиваются осужденные на смертную казнь и пойманные беглецы. Мистер Стилл довольно быстро забыл о грехе Али и вернул ему три нарукавные нашивки, знак того, что их обладатель - шавиш. И снова Али выполняет свои служебные обязанности, разгуливая словно полувольноотпущенник по мардабану и по тюремному двору, как будто ничего не случилось. По мнению мистера Стилла, бегство Али приключилось не по его вине, а из-за глупости полицейского, охранявшего ворота. Любой арестант спит и видит, как бы сбежать из тюрьмы. И не за то ли надзиратели получают жалование из королевской казны, чтобы предупреждать попытки арестантов к бегству?
Али родился в семье феллахов, в одной из деревень, что расположены к северу от Иерусалима. Деревня эта примостилась на горном склоне, с которого открывается вид на зеленеющую равнину Шарона и далекую белую линию песчаных дюн у берега моря. Али лет тридцать, крепкого сложения. Как и всякий уважаемый арестант, он носит усы. В обычное время он приветлив и даже добродушен. Но, как и с любым арабом, стоит вести себя с ним осторожно. Никогда нельзя знать заранее, что способен отмочить араб, когда его посещает минутное умопомрачение.
Как и все остальные арестанты, он гомосексуалист. "Жена" Али Рабиа, феллаха из удела колена Биньямина, -молодой поляк по имени Юзеф Ланчевский, который, по его словам, был арестован "из-за паспорта", то есть из-за отсутствия паспорта, то есть из-за "нелегальной репатриации". Но есть основания полагать, что этот польский шейгец был арестован потому, что занимался "приватизацией" чужого имущества. С Али Юзеф не знает никаких забот. Али печется о нем как заботливый муж о любимой жене. Он добывает для него на кухне разнообразные яства и готов буквально голодать, лишь бы Юзеф ни в чем не знал нужды. Однажды он принес со склада рубаху, которую носят только "знатные" арестанты, то есть те, что осуждены по меньшей мере на десять лет. На каком языке беседуют друг с другом феллах Али и поляк Юзеф? На языке любви. А это, как известно, язык международный.
Однако тот факт, что Али влюблен в Юзефа, вовсе не означает, что он хранит ему верность. Время от времени Али ухаживает и за другими арестантами. "Гуляет на стороне". И вот в один прекрасный день "инспектор" Мухаммад-эфенди, войдя в помещение склада, застает Али в весьма интимной позе с неким молодым арестантом, из мелкой сошки. Мухаммад-эфенди, никому ничего не говоря, составляет рапорт. Али вызывают в мактаб к начальнику тюрьмы - получить наказание. Представ перед исполняющим судейские функции начальником тюрьмы, Али отдает ему честь. Мистер Стилл взглянул на него, проурчал что-то и произнес всего одно внятное слово: Рух! (Ступай!). А надзирателю сказал, что отныне Али - обычный арестант. Иными словами, не видать ему больше белой униформы привилегированного шавиша с тремя нашивками на рукаве. Спустя короткое время после визита в мактаб Али, уже одетый в серую униформу, переселяется в камеру рядовых арестантов.
Внезапно из того конца коридора, что ближе к канцелярии, доносятся жуткие крики. Через минуту по коридору промчался запыхавшийся арестант и на ходу сообщил, что Али набросился на Мухаммада-эфенди с кухонным ножом. Нетрудно представить, какое сопротивление может оказать морфинист Му-хаммад разъяренному здоровяку Али. Еще через минуту в коридоре появляется мистер Стилл. Его брюхо раскачивается от быстрой ходьбы, от волнения он дышит прерывисто и неровно. Впервые я вижу, как не мистер Стилл управляет своими нервами, а нервы управляют мистером Стиллом. Он похож на Наполеона, спешащего во время битвы при Ватерлоо к наиболее уязвимой позиции своей армии. (В эти дни я читаю Стендаля.) Когда на арене событий появляется мистер Стилл, воцаряется тишина.
История эта закончилась гораздо хуже, чем я предполагал. О ее финале мне рассказали вернувшиеся с хакуры арестанты. Мухаммад-эфенди составил рапорт на Али. Терпение начальника тюрьмы лопнуло, и он разжаловал своего любимчика из шавишей в рядовые арестанты. Али снова превращался в рядового обитателя тюрьмы: ни тебе отутюженной белой униформы, ни должности бригадира, надзирающего за работой простых арестантов. (Каждый араб счастлив, если ему предоставляется возможность руководить, а не работать руками.) Конец свободному разгуливанию по коридору и по двору. Конец беспрепятственному курению сигарет с разрешения начальства. Как только мистер Стилл вынес свой приговор, Али отправился на кухню, взял нож - он ведь все еще шавиш, подошел к Мухаммаду-эфенди, стоявшему в коридоре, и собрался его этим ножом ударить. На помощь Мухаммаду-эфенди бросился капрал Джордж. Али ударил ножом капрала, своим телом прикрывшего Мухаммада-эфенди. Капрал был убит наповал. В этот момент подскочил сержант Шалом Швили и огрел Али по голове полицейской дубинкой. Удар привел Али в чувство, руки его опустились. Сидящий в нем зверь исчез, словно под землю провалился. Али снова превратился в добродушного здоровяка. Он все еще держит в руках нож, но ни он, ни его нож не представляют уже опасности. И в этот момент на поле боя появляется мистер Стилл. Али отдает ему честь и протягивает окровавленный нож.
Население тюрьмы искренне огорчено. Не потому, что Али повесят. Огорчение вызвано тем, что он убил доброго капрала, а не Мухаммада-эфенди, этого шармуту.
* * *
В качестве "нелегального репатрианта" пребывает среди нас американский коммунист. Его фамилия Пэкстон. Он уроженец штата Айова. Отец его принадлежит к какой-то религиозной секте. Пэкстон заявил тюремному начальству, что он коммунист и потому просит перевести его в камеру коммунистов. Но начальство не понимает таких штук. Тюремное начальство не арестовывает и не обвиняет. Для этого существует полиция. В функции тюремного начальства входит содержать арестантов в заключении в соответствии с требованиями полиции или суда. Тюремное начальство интересует только то, что записано в "деле". А в "деле" Пэкстона записано, что он "нелегальный". Коммунистов, опасаясь того, что они повлияют на прочих арестантов, не выводят на прогулку вместе с остальными. Поэтому "нелегальному" Пэкстону пришлось связываться со своими коллегами-коммунистами "нелегально". Арестанты-коммунисты - евреи, а он - натуральный гой, с гойской наивностью и с гойской хитростью. Легко представить, какое раздолье было бы коммунисту-гою в компании коммунистов-евреев. Но что поделаешь, если тюремное начальство не понимает таких штук? И поэтому от скуки Пэкстон ведет коммунистическую пропаганду.
"Товарищ" Пэкстон горд Россией, ее бескрайними просторами и природными богатствами. Он в таком восторге от всего этого, что забывает даже, что Россия была создана не Лениным и не Сталиным. Я вежливо заметил ему, что Россия была Россией и до "Октября". Он в полной растерянности отошел от меня.
Вначале у нас с ним сложились прекрасные отношения. Он отрицательно относился к полицейским уже только потому, что они полицейские, и положительно - к арестантам, потому что они арестанты. На все у него один ответ: "Жертва частновладельческого режима". И на шею этому частновладельческому режиму "товарищ" Пэкстон вешает неисправимых убийц, насильников, мужеложцев, чахоточных, сифилитиков, а также больных раком. Али он оправдывает: "Ведь он убил полицейского". Я попытался объяснить ему, что Али наделал дел потому, что в нем проснулся зверь, а убитый им полицейский был честным, доброжелательно настроенным человеком. Но Пэкстон стоит на своем: все полицейские - проходимцы. Порядочный человек не пойдет служить в полицию. Если бы они хотели работать, то зарабатывали бы не меньше, но они лентяи и работать не желают.
- Ну, а полицейские в Стране Советов?
После минутного замешательства Пэкстон пробормотал:
- Там они и работают тоже...
Как сказано, поначалу у нас с ним были неплохие отношения - ведь я тоже арестант. Но коммунисты довольно быстро испортили мою репутацию в его глазах. В результате я стал единственным из всех арестантов, к кому Пэкстон относился отрицательно. Как выясняется, существуют исключения из любого правила. Не все арестанты хороши. Не все они жертвы капиталистического режима.
* * *
Хусейн, феллах из окрестностей Хеврона, приговорен к смертной казни. Он подал на обжалование. Просьба его отклонена, верховный комиссар утвердил приговор. Хусейна не устраивало просто убить человека, он разрубал труп на части. После всех совершенных им убийств, после вынесения приговора, после утверждения приговора верховным комиссаром - после всего этого и невзирая на все это с лица Хусейна не сходит улыбка. С Хусейном случилось чудо. Вторник, в который его собирались повесить, оказался 25-м декабря, христианским праздником. Duty есть duty. Но религия стоит над duty. И поэтому повешение Хусейна отложено на неделю.
В зинзане сидят сейчас два приговоренных к смерти: Хусейн и Али. Большую часть дня они проводят в молитвах. Зачем они молятся? Может быть, они обеспокоены судьбой своих душ в мире грядущем? Или они молятся в надежде, что смерть, нависшая сейчас над их головами, пронесется мимо? В зрелище двух облаченных в красные штаны и рубахи здоровяков, падающих ниц в полном соответствии с мусульманским обрядом, - в зрелище этом есть нечто загадочно-мистическое.
Один из надзирателей рассказал мне как-то, что после того, как петля затянулась на шее, сердце повешенного продолжает биться от семи минут до четверти часа. Словно часы, которые уронил ребенок и в которых сломалась какая-то пружинка, - их тикание становится все тише и тише, пока не смолкает вовсе.
* * *
Рассказ шейха Музаффара, почерпнутый им из газеты "Фаластин": некий еврей приехал в Палестину и привез с собой пишущую машинку. От него требуют уплатить пошлину в размере одного палестинского фунта. Еврей тут же платит. Таможенники диву даются: еврей платит пошлину, не торгуясь и не споря! Таможенники совещаются между собой и объявляют еврею, что произошла ошибка и ему надо уплатить два фунта. Еврей вынимает деньги и платит. Таможенники видят, что здесь что-то не то, если еврей платит, сколько ему говорят. Взяли у него его пишущую машинку и разобрали. И что выяснилось? Что никакая это не пишущая машинка, а печатный станок, на котором можно печатать купюры достоинством в пять палестинских фунтов.
Вот такой рассказ. И как водится у арабов, рассказ рассказывается исключительно во имя заключенной в нем морали. В этом случае мне, правда, не удалось установить, чья здесь мораль - шейха-рассказчика или яффской газеты. Но сама мораль такова: стоит ли удивляться, что евреи скупают землю по бешеным ценам?
* * *
Коммунист по фамилии Колтун закончил сегодня утром отсиживать свой шестимесячный срок и освободился. Я слышал, что его лишили палестинского подданства и собираются изгнать из страны. Коммунисты в восторге от того, что их выдворяют из страны. Во всем мире коммунизм - это своеобразная разновидность русского патриотизма. Еврейский коммунизм в Эрец-Исраэль - это не только движение, поставившее себе целью борьбу с сионизмом. Это движение, одержимое ненавистью к Сиону. Изгнанные из страны коммунисты обычно отправляются в Россию. Глупцы: там их, конечно, ожидают молочные реки с кисельными берегами...
Колтуну лет сорок с лишним. Лицо утомленного еврея-интеллигента. Большинство коммунистов моложе его. Когда его привезли в тюрьму, он весь сиял от удовольствия: всем сердцем своим и всей душой своей он готов был исполнять заповедь отсидки. Такую радостную готовность излучает каждый новый политический заключенный, который лишь незадолго до ареста прибыл в страну.
Каждое утро Колтун с серьезным выражением лица тащит через весь коридор парашу из камеры в туалет. Он похож в эти минуты на человека, занятого своим обычным ремеслом. Видимо, таскание параши в Центральной иерусалимской тюрьме входит в число тех вещей, что приближают пролетариат к мировой революции. Колтун приехал в страну из России. В России Колтуна ожидают кисельные берега...
* * *
Мистер Стилл появился в тюрьме в праздничный день. Богу - Богово, а то, что положено duty, - следует отдавать duty. Попадавшиеся на дороге арестанты по очереди подходили к нему и в честь праздника целовали ему руку. Мистер Стилл сиял от удовольствия. На этом примере можно понять, почему британское колониальное чиновничество не испытывает к нам симпатий. Мы не в состоянии лобызать ручку. Арестантам-мусульманам христианский праздник предоставляет возможность лишний раз продемонстрировать свои верноподданнические чувства. В каждом сыне Востока мирно уживаются блюдолиз и наглец. Все зависит от конкретной ситуации. Как и любой англичанин в колониях, мистер Стилл любит, чтобы natives перед ним раболепствовали, и вот в этом-то и заключается источник ненависти британского колониального чиновничества к евреям. Я абсолютно уверен, что во всей тюрьме не нашлось ни одной пары еврейских губ, которые почтительно прикоснулись бы к белесой, покрытой тоненькими волосками руке этого пузатого англичанина.
* * *
Один из арестантов, грубоватый циник, обратился к Хусейну накануне отправки того на виселицу с такой просьбой: "Передай привет Абу-Джильде и Армиту". Хусейн ничего не ответил, но улыбка, блуждавша