Михаил Юдсон

"Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни - шерри-бренди,
Ангел мой"
О. Мандельштам 

    Вечером, когда спадает жара, я покидаю свою нору, выползаю на набережную и сажусь на скамеечку. Средиземное море зеленоватое, как в Изумрудном городе. Медузы, которым не повезло, ежатся на горячем песке. Неприступные башни тель-авивских отелей обступают кругом. В них, видимо, прохладно и пустынно. Но на что они, постылые?.. Жить на пляже в Тель-Авиве, под пальмами (при желании - взбираясь, как советует некто Микки Вульф) - вот счастие, обетованная необитаемость - писать простые сонеты, и главное - читать, читать, вытирая при сем руки о голову и светясь опосля по ночам...
    Из пластикового мешка, в котором я ношу с собой все свое - скромные пожитки, мои любимые книжки, - я извлекаю книгу и ставлю рядом с собой на скамейку. ...Как вдруг, тут же невдалеке зашевелилась груда старых картонных ящиков, и оттуда выбрались два моих добрых знакомца - старожилы пляжа, когда-то известные сторожа, а ныне просто так себе обитатели, - Тишмаков Петр и Павел Тирещенко. Они сразу заголосили:
    - Гляди, совсем очумел - один читает! Не с кем, гля, мыслью чокнуться!
    - Послушайте, так ведь действительно чокнетесь! Разве можно...
    Люди дна шумно опустились на мою скамейку, с вожделением поглядывая на книжку.
    - Открывай, не тяни! - стонал Тирещенко, облизываясь. - Картинки есть?
    - Не галдите, дайте обложку изучить спокойно! - морщился Тишмаков Петр. - Та-ак. "Полеты с Даниилом", господина Штейна сочинение... Ну что ж, соблаговолите читать вслух. И, если не затруднит, с выражением.
    - Да смотри у меня!.. - добавил Тирещенко.
    
    Главная часть
    Борис Штейн очень любил Даниила Хармса, царство ему небесное. Однажды Борис Штейн решил с ним поговорить и пошел к нему. Но не застал. Еще раз пришел - опять не случилось. Тогда он взял и написал эту книжку. И очень красиво, иллюстрированно издал в удивительном иерусалимском издательстве "Скопус" - там трава прямо от порога и замечательный вид с холма на холмы... "Мне кажется, что мой необъяснимый интерес к личности Хармса, к его творчеству сильно повлиял вообще на мое отношение к литературе, ко многим русским писателям. И то, что я представляю в этой книге на суд читателя, является чем-то вроде воображаемой беседы или переклички с Даниилом Хармсом..." (Борис Штейн)
    Жанр же - "литературные бредни с комментариями".
    Ну что ж... Мир, рассказывают, абсолютно абсурден, страна наша наверняка странна, наверно... Очень своевременная книга!
    Детище Бориса Штейна пятиглаво: "Пушкин очень любил", "Литературные небылицы", "Писатель и время", "Реквием по Мандельштаму", "Писатели - детям". Уже по этим звукам читатель средней руки радостно догадается, про чего тут.
    Персонажи знакомы нам до детских припухлых желез: Александр Сергеевич, Николай Васильевич, Федор Михайлович, Лев Николаевич, Алексей Максимович, Владимир Владимирович, Самуил Яковлевич, Осип Эмильевич, Борис Леонидович, уф-ф... ("Когда же это все кончится?! - Тут все и кончилось", как верно уже отмечалось.) Они там, под обложкой, действуют, двигаются, разговаривают. "Других писателей у меня для вас нет, - смущенно разводит руками автор, - да и те далече..."
    Причем это не примитивная хармстилизация. Ибо подражание всегда легко угадывается по дрожанью письменной конструкции, по согласному гуденью стилистических стропил. А ведь говаривал бескопытный инженер Треухов - стропила гудят, когда постройка разваливается... Нет, нет, дражайшие, никакой стилизации - текст нетто, без прикрас, крепок, строен, бодр и весел. И несть Хармса и примкнувшего к нему Штейна, а есть одно только вольное парение, полеты на тему, даже - подмигивающе - полеты-с!
    Полеты-с даниилом - как плавание баттерфляем...
    Ученые установили, что когда Хармсу становился скучен собеседник, он тут же вставлял себе искусственный выпученный глаз - и таращился! Собеседник в испуге убегал.
    "Не будьте скучными, господа! - всеми фибрами, закрылками, бортовыми огнями и хвостовым опереньем сигналит нам Борис Штейн. - Витайте духом! От винта!"
    ...Пока не утыкаешься в документальные "Комментарии" - они и читаются справа налево (так замыслил наш реб Штейн), и привычно печальны, увы, увы... "Полетели, полетели! - по-хармсьи дразнит-зовет автор-авиатор. - С крыши на чердак!" С крыши, где солнышко и Карлсон, на чердак - где абсурд да Кафка. В общем, полный "Процесс", ребята!
    А так - впечатление светлое. Помню, впервые я читал сию книгу в маршруте Иерусалим - Тель-Авив - и, подъезжая к Центральной автобусной станции, с меня слетела грусть. Много смеялся, колыхая чревом, тряся бородой.
    Налетавшись с Борисом от пуза, вернемся же в свое гнездо, на вечернюю тель-авивскую набережную - солнце склоняется, нам пора - к горемычным категориям чисто конкретного разума, к Тирещенко с Тишмаковым...

Заключение

    Тирещенко: Смотри, Петр, это замечательная книга!
    Тишмаков: Ты не прав, слушай, Павло. Книга просто блестящая.
    Тирещенко: А я тебе говорю - это великолепная штука! Там так закручено все...
    Тишмаков: Ты не прав. Вслушайся, какой слог! (бьет Тирещенко по голове).
    Тирещенко: Спасибо и на этом. Но я так тебе скажу - это та-акая книга, это я даже не знаю, как сказать...
    Тишмаков: Ну и помалкивай (бьет его по голове, потом пинает ногой).
Тирещенко разбегается, расставив руки крыльями, взлетает, за ним с ревом устремляется Тишмаков.
Сверху плавно, медленно кружась, опускается перо.
    Я (встав, держа книгу и перо, с надеждой, громко): Хорошо, что евреи летают. Пусть пока не поголовно, не всеми коленами - все равно радует. Левитируйте, ребята! Лехаим!
    
    

---

Объявления: