***
Анне Лотан
Мы с тобою, Аннушка, все пашем.
Повидаться все трудней, трудней.
Две сестры, две молодости наши,
Не считают сумасшедших дней.
Побелели малость наши пряди.
Знаешь, мы и с ними хороши.
Аннушка, давай с тобой присядем,
Друг на дружку поглядим в тиши.
Сколько лет мы этак не сидели!
Может, хватит суету плодить?..
Аннушка, похоже, в самом деле
Жизнь имеет свойство проходить!
Может, бросить все, перемениться?
Ведь не зря все более мудры
Две красавицы, две озорницы,
Молодости две и две сестры...
Встреча
Нет безропотней тюрьмы,
Нету ласковей и краше!
Оттого, что вместе мы,
Начались разлуки наши.
То один освобожден,
То другая укатила.
Возвращает нас в Сион
Нефизическая сила.
Вот пришла тебя встречать.
Весь аэропорт просвечен,
И на всем лежит печать
Нашей аккуратной встречи.
Целый месяц мы с тобой
Были порознь, мой любезный.
Прибыл самолет. Прибой
Начинается небесный.
Сколько встреч кипит вокруг!
Криком радуются дети.
Вот идет мой милый друг.
Как изящен он и светел!
Жду, судьбу не торопя.
Наглядеться вдоволь мне бы!
Снова дарит мне тебя
Здешнее большое небо.
День Иерусалима
В этот жаркий день
в центре нашего города
все оглохли и онемели
от безжалостных оглушительных песен,
влюбленных в Ерушалаим.
Устроителям, видно, хотелось,
чтобы мир, наконец, услышал:
этот город великий - велик,
этот город еврейский - наш,
и мы любим его
громче всех.
В этот жаркий день
в центре нашего города
я увидела глухонемых -
парня и девушку
с быстрыми смуглыми лицами.
Я нечаянно присмотрелась
к их беседе размашистой.
О чем они говорили?
О мороженом? О любви?
Беззвучно
руку на сердце положа -
не знаю...
Спичка
Хитрой спичечной судьбы уловка
Спичку поместила под кровать.
И таит в себе ее головка
Светлое уменье расцветать.
Спичка от меня теперь зависит.
Брошу в пасть помойного ведра -
И она средь мусора закиснет
И сгниет без света и добра.
Прибираясь в комнате невинной,
В мирозданье приберусь чуток -
И достану спичку шваброй длинной,
И верну на место, в коробок.
Пусть на свете больше будет света,
Раз уж от меня зависит это!..
Миндаль
Невзрачного тумана пятна
видны повсюду на холмах
сентябрьских. Светятся невнятно,
как вкрадчивый предсмертный страх.
Нам, здешним жителям, известно:
миндаль на склонах, тот миндаль,
что вспыхивает повсеместно,
высвечивая наш февраль.
Сереют ветки, словно мысли,
и в точности, как в прошлый год,
средь пепла угольки зависли,
и в каждом - светлый твердый плод.
От дикой солнечной печали,
от не-заботы, не-воды
деревья эти одичали,
прогоркли изнутри плоды.
Распробуешь орех суровый -
покажется, что никогда
не расцветут деревья снова,
что не отпустит их беда.
Но движется простое время
с дождями зимними внутри,
и совершаются со всеми
простые вечности, смотри!
Еще промозглой стужей веет -
в январский сумасшедший срок
средь веток серых розовеет
один-единственный цветок.
Потом их сделается много.
Взберется травка на холмы,
расплавится, как снег, тревога,
и миру удивимся мы!
И усомнимся в серой смерти,
и захлебнемся в суете...
Смотри, опять они померкли,
Миндальные деревья те.
Опять они внушают жалость,
и правда трезвая проста:
одна корысть от них осталась,
чудная польза - красота.
Рисунки в кабине общественного туалета.
Что-то вроде чертежей совокупленья.
Сделано отчетливо и подробно,
так, что не остается ни в чем сомненья.
Что сказать? Попадись на глаза мне
лет в пять или шесть картинки эти,
я бы, наконец, поняла, постигла,
откуда берутся дети.
Вот бы так ненавязчиво, между делом,
мечтая о чистой правде, как чуде,
получить наглядный ответ на вопрос открытый:
куда уходят люди?
Сентябрь 2000 - январь 2001
Объявления: