Агата Кристи – одно из самых популярных имен ХХ века, да что там ХХ век – всей истории человечества, стоит рядом с Гомером. О ней слышали "все", фильмы по ее романам смотрели "все", у нее куда больше читателей и почитателей, чем у Толстого и Достоевского вместе взятых, Библию читало куда меньше народа, чем "Убийство в Восточном экспрессе" – уж во всяком случае в России. Прошлой осенью Агате Кристи исполнилось бы сто двадцать лет: хороший повод, чтобы ее еще раз вспомнить. Да кто её забывал? Душа ее определенно пережила прах в заветной лире и счастливо избежала тленья. Вас будут помнить через сто двадцать лет после рождения? Может быть, несколько человек. Это в лучшем случае. А она – в каждом доме. Даже у зырян и чукчей – Федор Тютчев к ним не пришел, а Агата Кристи пришла.
В разных произведениях Агаты Кристи преступления раскрывают разные герои – не только Эркюль Пуаро и мисс Марпл, но именно они стали визитной карточкой Агаты Кристи, затмив всех своих прочих коллег, созданных воображением автора.
Эркюль Пуаро и мисс Марпл.
Антиподы.
Пришлый – местная.
Ненаш – наша.
Необыкновенный и бросающийся в глаза – обыкновенная и незаметная.
Остро противопоставлены.
Нарочитый, карикатурный иностранец Эркюль Пуаро, по первому взгляду вызывающий у людей коренной национальности чувства превосходства, презрения, раздражения. Что, впрочем, идет ему только на пользу.
Мисс Марпл, англичанка до мозга костей, пожилая сельская дама, склонная (правда жизни) к легкой ксенофобии. Вот довольно типичный пассаж ("Немезида"):
Мисс Марпл никогда не скрывала, что в отношении иностранцев придерживается старых добрых викторианских взглядов. Кто их знает, этих иностранцев! Конечно, было бы глупо относиться с подозрением абсолютно ко всем. У нее самой достаточно приятелей – иностранцев. Но все же...
Было бы глупо, но при первом взгляде на иностранца мисс Марпл испытывает именно такие чувства: что делать, так уж она устроена – другой вопрос, что она не склонна застревать на подозрительности. Очень красноречиво завершающееся отточием но все же... Конструкция "У меня нет предубеждений, у меня полно друзей-евреев, но все же..." – всем хорошо известна.
Мисс Марпл, как и Эркюля Пуаро, тоже поначалу недооценивают, но совершенно по иной причине: из-за ее (мнимой) старушечьей банальности и недалекости – старая дева и старая курица ("Отель Бертрам").
В произведениях Агаты Кристи бегает множество оживляющих повествование разнообразных иностранцев, она манипулирует готовыми, простыми, легко узнаваемыми национальными клише.
Итальянцы разговорчивы и сильно жестикулируют.
Англичане, напротив, сдержанны и неразговорчивы.
Американцы вульгарны, как им и положено, если смотреть из Лондона.
И так далее. Можете продолжить этот ряд самостоятельно – наверняка совпадете с Агатой Кристи.
Русские. Русские прекрасны и загадочны. Само собой, женщины: такое впечатление, что о существовании русских мужчин она не осведомлена. Или они ей совершенно не интересны. Не могу не согласиться с Агатой Кристи: на мой вкус, русские мужчины русским женщинам сильно уступают. В общем и целом. Хотя бывают впечатляющие исключения. У Эркюля Пуаро был роман с русской – не то с графиней, не то с княгиней. Русская красавица смотрится рядом с этим усатым коротышкой, как Натали рядом с Пушкиным.
Евреев, понятно, тоже хватает. Вот некий доктор Розен из тайной полиции Германии времен Веймарской республики: это был крупный мужчина с красивой головой и очень сочным голосом, а его национальность выдавала лишь легкая гортанность звуков ("Четверо подозреваемых"*). Красивая голова и гортанность звуков никакого отношения к делу не имеют, зато помогают оживить представление. Таких Розенов у Агаты Кристи – пруд пруди.
* Другое название в русском переводе "Цветы смерти". Из сборника "Тринадцать загадочных случаев" (1933).
Маленький и смешной Эркюль Пуаро появляется уже в первом романе Агаты Кристи ("Таинственное происшествие в Стайлз") на пару с красавцем капитаном Гастингсом – гениальность протагониста-иностранца должна еще ярче сиять на фоне посредственности его местного ассистента. Конечно, это еще одна редакция знаменитой парочки Артура Конан Дойла, но Агата Кристи вносит сюда принципиально новый момент: национальный.
В этом же романе возникает русская женщина.
– Мой отец англичанин, а мать – русская.
– А, теперь понятно!
– Что понятно? – резко спросила Мэри.
– Понятно, почему в вашем облике чувствуется что-то нездешнее, что-то отстраненное и необычное.
– Мать считалась красавицей <…>
В общем, нам, читателям, как и Гастингсу, все понятно: от русской женщины мы иного не ждали.
У этой русско-английской красавицы роман с одним отталкивающим типом. У него большая черная борода, и он специалист по ядам (один из самых крупных в мире). Семейная сцена: Джон и Мэри.
– Я сыт по горло этим типом. К тому же он польский еврей!
– Примесь еврейской крови еще не самая плохая вещь. Во всяком случае, она мне нравится больше, чем чистая кровь, текущая в жилах породистых англосаксов и делающая их, – она многозначительно посмотрела на Джона, – вялыми тупицами…
Польский еврей! Ужас! Но, оказывается, бывают на свете вещи еще хуже. Спасибо, Мэри. К нашему (читательскому) удовольствию, роман с гадким евреем оказывается мнимым: загадочная русская женщина просто хотела разжечь ревность своего породистого и вяловатого Джона.
В отличие от гортанных звуков доктора Розена, яды и зловещая, бросающаяся в глаза, борода доктора Бауэрстайна в романе вполне функциональны: они должны бросить на него подозрение, в тени которого до поры до времени будет прятаться настоящий убийца. В конце концов сей доктор оказывается немецким шпионом (дело происходит во время Первой мировой войны). Эркюль Пуаро с его широким взглядом на вещи видит в ядовитом докторе образец национального патриотизма. Само собой, Гастингс с его британской ограниченностью, фронтовыми подвигами, ранами и "правь, Британия, морями", не в состоянии разделить точку зрения безродного (бельгийского) космополита.
Первая мировая! Патриот Германии – еврей!
В нашем контексте стоит, наверное, упомянуть "Свидание со смертью": дело происходит в прекрасной подмандатной Палестине, в том числе и в Иерусалиме, – именно там все и начинается. Роман замечателен тем, что герои Агаты Кристи умудрились не встретить ни одного еврея – во всяком случае, заслуживающего упоминания. Арабы, да, есть – очень хорошие: услужливые и знающие свое место туземцы. Куда они только все такие хорошие подевались?
Евреев нет, но они все-таки присутствуют виртуально: в бесконечном монологе гида, который неутомимо поносит их на всем пути от Иерусалима до Аммана – чудовищно красноречив, раскрывает глаза путешественников на еврейские козни и злодейства, не умолкает, всех достал, не обращает внимание на вежливое молчание или неправильно его истолковывает. Сознание араба переполнено евреями – в сознании английских и американских путешественников для евреев нет места. Путешественники приехали и уехали, интересуются только древностями и марсианским пейзажем, ничего не соображают, совершенно не сочувствуют жертве еврейских козней.
Роман издан в 1938 году. Надо полагать, действие происходит в 1936-1937 году. В апреле 1936 года началось арабское восстание, длившееся три года. Восстание было направлено против британских властей и расширяющегося еврейского присутствия в Палестине. Был развязан кровавый террор против мирных граждан. Между арабской и еврейской стороной шли постоянные вооруженные столкновения, беспорядки охватили и Старый город, в котором начинается роман. В страну были переброшены дополнительные воинские соединения. Англичане использовали в боевых действиях танки и авиацию. Казалось бы, не заметить нельзя. Оказывается, можно. У иронически описанного арабского гида были основания для переживаний. У героев Агаты Кристи – не было.
Классический пример того, как, глядя вроде бы на одно и то же, разные люди видят разные вещи. У каждого своя реальность. В конце концов, все зависит от того, что у человека в голове и в сердце.
В "Свидании со смертью" евреи присутствуют виртуально – в "Стаде Гериона" (1947) евреи присутствуют мнимо. Точнее, не евреи, а еврей. Главный злодей изобретает себе еврейскую маму, чтобы объяснить исключение из немецкого университета в тридцатые годы: на самом деле изгнали злодея не за маму, а за садизм. Пришли-таки времена, когда стало хорошо иметь еврейскую маму.
Национальность как маска, скрывающая лицо преступника, – прием: Агата Кристи использует его не только здесь, и маски в ее костюмерной не только еврейские.
Теперь перейдем к "Убийству в Восточном экспрессе" (1934) – самому, наверное, знаменитому роману Агаты Кристи. По разнообразию национальных типов "Восточный экспресс" на первом месте. С точки зрения еврейского сюжета, произведение исключительно интересное.
Вот фигуранты дела в порядке допроса их Эркюлем Пуаро. Я привожу некоторые взаимные национальные характеристики, которые никак нельзя назвать политкорректными – впрочем, в те времена о политкорректности известно не было. Совершенно неважно, действительно ли эти люди думают то, что говорят, или тщетно морочат голову великому сыщику, – важно, что они воспроизводят общее мнение. Агата Кристи попадает, как всегда, в точку.
Проводник спальных вагонов француз Пьер Мишель.
Секретарь Рэтчета американец Гектор Маккуин: Мне, как правило, не очень-то по душе англичане.
Лакей Рэтчета Эдуард Генри Мастермэн. Вот характеристика его одним из персонажей. Он англичанин и, по его собственным словам, "с кем попало не якшается". Он невысокого мнения об американцах и вовсе низкого о представителях других национальностей.
Пожилая американка миссис Хаббард. Недалекая, суетливая, самодовольная женщина. Комический персонаж в трагической ситуации.
Шведка Грета Ольсон, не имеющая ничего общего с застрявшей у меня в памяти Региной Ольсен.
Русская княгиня Наталья Драгомирова. По моему разумению, фамилия скорее болгарская. Княгиня безобразна – оборотная стороны красоты. Но полна властного шарма, загадочна и выразительна. Портрет старухи апеллирует к великой русской литературе. Игра на узнаваемость – постоянный прием автора.
Граф и графиня Андрени. Венгры.
Полковник Арбэтнот. Понятно, что англичанин. Офицер с индийским послужным списком, настоящий pukka sahib, несущий бремя белого человека, – персонаж, кочующий из одного произведения Агаты Кристи в другой. Храбр. Честен. Надежен. Полон спеси.
Мистер Хардман. Понятно, что американец. Почти карикатурный клишированный типаж. Безвкусно одетый, жующий жвачку. С грубым, правда и добродушным, лицом. Итальянцы для него – итальяшки.
Итальянец Антонио Фоскарелли. Как и подобает клишированным итальянцам, веселый, общительный, несдержанный: Неприятная нация – англичане. Такие необщительные.
Мисс Дебенхэм. Понятно, что англичанка. Английские девушки и молодые женщины, сдержанные и в то же время полные обаяния, – любимые персонажи Агаты Кристи.
Горничная фрейлейн Хильдегарда Шмидт. Немка.
К этому интернациональному обществу надо присовокупить еще одного бельгийца, мсье Бука, директора Международной компании спальных вагонов, грека доктора Константина и наконец еще одного американца мистера Рэтчета, заколотого в поезде.
И это не считая офицеров французского гарнизона в Сирии, упомянутых просто так – как некий пролог, и уж совсем не имеющих отношения к делу.
Мсье Бук об итальянцах: Итальянцы вечно хватаются за нож. К тому же они все вруны. Я не люблю итальянцев.
Возникает естественный вопрос: при чем тут евреи и где тут обещанный еврейский интерес?
К убийству в поезде приводит цепь событий, связанная с похищением и убийством ребенка и последовавшей затем чередой смертей. Ребенок – Дейзи Армстронг – еврейская девочка. Эркюль Пуаро выясняет, что в поезде находились бабушка Дейзи – гениальная актриса Линда Армстронг, убедительно сыгравшая комическую миссис Хаббард, и ее вторая дочь – графиня Андрени, венгерка, но только не по крови, а по паспорту.
Схема, лежащая в основе сюжета: все человечество в лице его двенадцати представителей, как бы санкционированных свыше (они тут определенно больше, чем просто присяжные), выносит и приводит в исполнение приговор злодею, замучившему еврейского ребенка.
Выясняется, что убитый, мистер Рэтчет, только прикрывался этим именем, скрываясь от правосудия. На самом деле он был итальянским гангстером и убийцей несчастной Дейзи Армстронг. Настоящая его фамилия, Кассети, естественным образом встраивается в ряд итальянских еврейских фамилий. Утверждать что-либо невозможно: текст не дает для этого оснований, но такая возможность: что и злодей был евреем – остается открытой. Цепь замыкается: и убийца, и жертва – евреи.
Агата Кристи использовала в своем романе реальную семейную драму знаменитых в то время летчиков Энн и Чарльза Линдберга: в 1932 году их двухлетний мальчик был похищен и убит. Убийство ребенка и последовавший судебный процесс долгое время были в центре общественного внимания. Но эта семья не была еврейской*. Национальная трансформация – один из способов придать сюжету всемирный масштаб.
* Чарльз Линдберг (1902-1974) – американский летчик и писатель. Прославился перелетом в одиночку через Атлантический океан в 1927 году, став своего рода национальной иконой. Был убежденным сторонником изоляционизма, восхищался нацистской Германией, обличал еврейские попытки втянуть США в войну. Награжден Орденом Германского Орла, врученным ему лично рейхсмаршалом Герингом (1938). Летчик – летчику. После нападения японцев на США изменил свои взгляды.
Если специалист по ядам доктор Бауэрстайн отличается от прочих персонажей зловещей черной бородой, а доктор Розен – гортанным акцентом, Линда Армстронг и графиня Андрени вообще никак не отличаются от других, а впрочем, отличаются: они лишены клишированных национальных черт, которыми награждены прочие пассажиры. Евреи бесконечно далеки от Агаты Кристи: она и не пытается изобразить, даже схематично, даже поверхностно, еврейский внутренний мир, характер, мотивацию, – ограничившись бородой и акцентом.
Теперь эпизод не из романа, а из мемуаров Агаты Кристи:
В Багдаде нас пригласили на чай к доктору Гордану. Он слыл неплохим пианистом и играл в тот день Бетховена. У него была красивая голова и, глядя на него, я подумала, какой это замечательный человек: всегда любезен и тактичен. Но вот кто-то невзначай упомянул о евреях. Доктор Гордан изменился в лице, причем изменился поразительно, я никогда не видела такого жесткого выражения.
– Вы не понимаете, – сказал он. – Возможно, у вас евреи не такие, как у нас. Они опасны. Их следует истребить! Ничто другое не поможет!
Я уставилась на него, не веря своим ушам. Но он имел в виду именно то, что сказал. Тогда я впервые столкнулась с ужасом, который позднее пришел из Германии. Для тех, кто много путешествовал, думаю, кое-что было ясно уже тогда, но обыкновенным людям в 1932-1933 годах явно не доставало способности предвидеть <...> Есть вещи, которые – когда в конце концов убеждаешься в них – повергают в отчаяние.*
* Агата Кристи. Автобиография. Вагриус. М. 1999. С. 300, 301.
На самом деле герой этого рассказа не немецкий нацист доктор Гордан, но сама Агата Кристи. Почти в каждом ее произведении есть убийца. Зло в человеческой душе не было для нее чем-то новым. Она размышляла о зле. Умело и рутинно пользовалась злом как необходимым и важным элементом сюжета. Удивить ее было трудно. Казалось бы, никаких иллюзий. Тем не менее, как мы видим, доктор Гордан ее поразил. Есть вещи, которые – когда в конце концов убеждаешься в них – повергают в отчаяние.
Агата Кристи столкнулась с декларацией зла, превосходящего все мыслимые формы. Сказанное выходило за пределы картины ее в общем-то викторианского мира. Убить из-за денег. Понятно. Из-за денег у нее главным образом и убивают. Для сохранения репутации. Для устранения свидетелей. Конкурентов. Жену убить. В гневе убить. Тоже понятно. Ряд этот легко продолжить. Но чтобы из принципа истребить целый народ?! Вообще людей, которых ты никогда не видел. Которые никак и ничем тебя не задели.
То, что сказал доктор Гордан, было чистой воды безумием, но это все-таки было индивидуальным безумием: чудовищная идея не могла быть реализована в мире, как его себе представляла Агата Кристи. Представление о мире рухнуло. Острота реакции Агаты Кристи вызвана не только чудовищностью идеи, но именно покушением на картину мира.
В эпизоде слиты впечатления трех разных времен: момент разговора с доктором Горданом, когда были сказаны поразившие Агату Кристи слова, момент, когда она узнала, что идеи доктора Гордана в значительной мере реализованы, и момент, когда она писала свои воспоминания. Писала уже пожилой женщиной, прошло столько лет, и вот, она вновь переживает охватившее ее тогда отчаяние.
Сильный эпизод. Непонятно, почему она не включила его ни в один из своих романов. Или в каком-то превращенном виде все же включила, но это изгладилось из моей памяти?
Милый, тактичный, красивый, Бетховена играет. Ни одного убийцу Агаты Кристи по внешним проявлениям не заподозришь. Бетховен ни от чего не спасает. Проще всего сказать об убийцах: "нелюди". Все много хуже: убийцы – люди, и никто не гарантирован.
Детектив – в сущности оптимистический библейский жанр: в основе его уверенность, что зло будет изобличено, виновный наказан, невиновный оправдан. В "Немезиде" мисс Марпл цитирует пророка Амоса (5:24):
"Пусть правосудие хлынет, как вода,
И правда – как неиссякающий поток".
Для мисс Марпл это "пусть" не только сердечное пожелание, но и прямое указание к личному действию.
Собеседник мисс Марпл, молодой и не слишком образованный человек, услышав нечто величественное, делает предположение, исходя из собственного культурного контекста:
– Это откуда? Из Шекспира?
– Нет, это из Библии. Каждому из нас надо бы почаще вспоминать эти строки. Лично я часто думаю о них.
Мисс Марпл не расстается с Библией, да и Эркюль Пуаро не прочь при случае вставить цитату.
У Агаты Кристи, равно как и у многих других английских и американских представителей жанра, силен пафос индивидуализма, свободы, прав личности. Здесь нет никакой намеренности, артикулированности, идеологичности: это естественное внутреннее ощущение. Эркюль Пуаро и мисс Марпл никем не поставлены на следствие, они действуют по собственной инициативе, никому не подчиняются, никем не контролируются. Действуют в интересах личности, а не государства. Главный герой классического детектива – творческий ум, свободный, критичный, подвергающий всё сомнению, ни от кого не зависящий.
Понятно, почему при Гитлере книги Агаты Кристи сжигали*, при Сталине и Муссолини – не печатали. И после смерти Сталина долго не печатали. Первые журнальные публикации появились в СССР, кажется, только в 60-х, а книги стали издавать еще позже. И это при ее всемирной славе.
* О сожжении книг Агаты Кристи рассказал мне Андрей Бессмертный-Анзимиров (Вашингтон) – автор ряда статей о детективном жанре. Но дать ссылку затруднился. На самом деле, сжигали или не сжигали – момент чисто технический. Важно, что, не ставя такой цели, Агата Кристи бросала вызов идеологии тоталитаризма. Существует неизданный роман Агаты Кристи "Укрощение Цербера", написанный в конце тридцатых (не путать с одноименным рассказом конца сороковых), где герой-диктатор, в котором легко угадывается Гитлер, раскаивается и принимает христианство. См. http://www.izvestia.ru/culture/article3132193/ – благодарю Андрея Бессмертного-Анзимирова, обратившего мое внимание на эту публикацию. Существенно, что Агата Кристи противопоставляет христианские ценности национал-социалистическим.
Привожу забавный рассказ Владимира Авербуха, профессора математики Силезского университета (Опава, Чехия):
"Моя мама просто обожала детективы, а тетя Котя, сын которой вращался в высших сферах (мой двоюродный брат, муж Зары Долухановой), сказала, что самый знаменитый автор детективов – Агата Кристи. Я пошел в Ленинку, заказал понравившийся мне названием роман "Убийство Роджера Экройда" и перевел первую главу. Потом ходил каждую неделю и давал маме по главе (дома переписывал на машинку). Мама ждала, как манны небесной. Конец романа меня травмировал: повествование велось от лица убийцы. Перевод пошёл по родственникам, первой была тетя Котя. Когда начинал переводить, не знал, что сыщик – бельгиец, и транслитерировал Poirot как Пойрот. Потом все переучивались. Дело было в конце 50-х".
Молодой человек даже имени не знал такого – Агата Кристи, пока его не просветила хорошо информированная тетя Котя. Как мы видим, самиздат в СССР начинался с Агаты Кристи.
Доктор Гордан поверг Агату Кристи в отчаяние, но она в нем не застряла. У нее была уверенность, что, несмотря на все зло мира, жизнь хороша, что источник жизни – Бог и что последнее слово всегда остается за Ним. Она не нуждалась в богословских аргументах – она это знала. И испытывала благодарность. В "Автобиографии" Агата Кристи говорит это прямым текстом, но это разлито и в ее детективах.
Напоследок маленький сюжет, имеющий более чем косвенное отношение к Агате Кристи, – но все-таки имеющий. "Таинственное происшествие в Стайлз". Только одна реплика:
– Поверьте, мисс Ховард, – твердо сказал Пуаро, – если мистер Инглторп убийца, то он не ускользнет от меня. Уж кто-кто, а я обеспечу ему виселицу не ниже, чем у Амана.
У великого сыщика нет никаких сомнений, что его собеседница, самая обыкновенная, не слишком образованная женщина, прекрасно знает, кто такой Аман. Агата Кристи не сомневается, что и ее читатели знают: хрестоматийный персонаж. Однако советский редактор отдает себе отчет, что для его читателей это имя – звук пустой.* Культурное несовпадение: то, что "там" знает любая домохозяйка, "здесь" известно немногим, поэтому редактор издания, по которому я цитирую, дает разъяснительную сноску:
* Нынче ситуация несколько изменилась. Стараниями дьякона Андрея Кураева, превратившего Книгу Эстер в символ еврейской злонамеренности, Аман приобрел в России некоторую популярность – правда, не настолько, чтобы сделать разъяснение избыточным.
Согласно библии, Аман, визирь персидского царя Артаксеркса, готовит заговор против своего повелителя. Царь, предупрежденный женой Эсфирью, разоблачил Амана и построил для него виселицу высотой в 50 локтей.*
* Агата Кристи. Таинственное происшествие в Стайлз. Красноярское книжное издательство. М. 1990. С. 55.
Пониженная буква в слове "Библия" – уродливый цветок государственного атеизма, продолжавший цвести в головах некоторых редакторов даже и в 90-м.
Согласно библии, все сказанное в этой удивительной сноске, может быть, и верно, но согласно Библии, все было несколько иначе. Виселицу построил не царь для Амана, а Аман для Мордехая. Изменение объекта повешения стало для Амана полной неожиданностью. Наглядная иллюстрация пословицы: "Не рой яму другому – сам в нее попадешь». И, что гораздо важнее, неудавшийся заговор Амана был направлен не против царя, а против евреев.
Как это понять: как невежество? как внутреннюю цензуру на упоминание евреев? как мистификацию с последующим показом друзьям – и общим смехом? Последний вариант самый забавный и самый неправдоподобный.
Будь на моем месте Эркюль Пуаро – он бы разобрался.